Как ни парадоксально, в Джошуа это вселяло тревогу. Он сам не знал почему. Просто поселок, с троллями, так основательно укорененными в местную жизнь, казался чересчур спокойным. Не вполне человеческим. Не впервые в жизни Джошуа был смущен и охвачен противоречивыми чувствами; здесь ему еще многое предстояло постичь.
На центральной площади один из троллей сел на корточки и запел. Скоро присоединились и остальные. Троллье пение всегда было необычным; заслышав его, человек останавливался как вкопанный, и Джошуа знал, что никогда не сумеет этого понять. Пение длилось и длилось, мощные звуки эхом отражались от стены леса – хотя когда оно закончилось и Джошуа посмотрел на часы, оказалось, что тролли пели всего десять минут.
Салли похлопала его по плечу.
– Это, молодой человек, называется коротким зовом. А долгий зов может продолжаться месяц. Приятно, да? Хоть и жутковато. Иногда троллей видят на полянах целыми сотнями, и они поют, как будто независимо друг от друга и ничего не замечая вокруг, пока внезапно пение не обрывается одним мощным аккордом, как у Томаса Таллиса[10], знаешь? Оно словно изливается из всех четырех измерений одновременно.
– Я знаком с сочинениями Таллиса, Салли, – сказал Лобсанг. – И ты привела весьма уместное сравнение.
Джошуа решил не отставать.
– Я тоже слышал про Таллиса. Сестра Агнес говорила: если бы он жил в наши дни, то гонял бы на «Харлее». Впрочем, большинство ее кумиров гоняли бы на «Харлеях».
– Я различаю в пении троллей некоторые повторяющиеся мотивы, – продолжал Лобсанг. – Но мне понадобится некоторое время, чтобы их проанализировать.
– Желаю удачи, мистер, – ответила Салли. – Я знаю троллей много лет, но могу лишь догадываться, о чем они разговаривают. Но я почти уверена, что сейчас они обсуждают нас и ваш корабль. К вечеру все тролли на данном континенте будут повторять эту песню, пока не доведут ее до совершенства. Я так полагаю, песни представляют собой нечто вроде коллективной памяти. Тролли разработали даже своеобразный механизм самопроверки, чтобы по прошествии времени ту же информацию можно было получить в неизменном виде. В конце концов песня, вероятно, разойдется по разным мирам, в зависимости от маршрутов миграции. Рано или поздно каждый тролль в пределах досягаемости будет знать, что мы сегодня навестили Мягкую Посадку.
Прочие слушали молча. Джошуа подумал, что это поразительно, сверхъестественно: песенная память, которая охватывает целые миры.
Они пошли дальше. Стоял теплый спокойный вечер, хоть и прерываемый время от времени легким накрапывающим дождиком, на который никто не обращал внимания. Здесь не было ни средств передвижения, ни вьючных животных, только ручные тачки, да еще сушилки с рыбой повсюду.
Джошуа сказал Салли:
– Может быть, наконец перейдем к сути дела? Ты знаешь про троллей. И, кажется, они тебе нравятся. Миграция гуманоидов тоже для тебя не секрет. Ты привела нас сюда, в этот странный поселок, где живут люди и тролли. Не сомневаюсь, что с какой-то целью. Из-за миграции, Салли?
Она ответила не сразу.
– Да. Да. Я не намерена ничего скрывать. Просто хочу, чтобы вы сами поняли. Да, меня беспокоит миграция. Беспокойство гуманоидов эхом отзывается по всей Долгой Земле. И да, я сомневаюсь, что могу – или должна – расследовать это дело в одиночку. Но кому-то ведь придется, правда?
– Значит, у нас общая цель, – сказал Лобсанг.
– Ну же, рассказывай, Салли, – настаивал Джошуа. – Карты на стол. Мы поможем тебе, но ты должна быть с нами совершенно откровенна. Ты знала про существование Мягкой Посадки. Знала, как ее найти. Но откуда? И как ты вообще забралась так далеко?
Во взгляде Салли читалось сомнение.
– Я могу вам доверять? Полностью доверять?
– Да, – сказал Джошуа.
– Нет, – сказал Лобсанг. – Всеми сведениями, способными послужить на благо человечества в целом, я распоряжусь, как сочту нужным. Впрочем, я ничем не поврежу тебе и твоей семье и за это ручаюсь. Ты знаешь что-то о проницаемости миров, чего не знаем мы, не так ли?
Мимо прошла парочка, держась за руки. Женщина, похожая на шведку, и мужчина, черный как ночь.
Салли сделала глубокий вдох.
– Моя семья называет их «слабыми местами».
– Слабые места? – уточнил Джошуа.
– Короткий путь. Обычно – но не всегда – слабые места находятся в глубине континента, в самом его сердце. Как правило, они расположены вблизи воды и становятся сильнее в сумерках. Не могу в точности описать, как они выглядят и как я их нахожу. Это скорее ощущение.
– Боюсь, я не понимаю…
– Слабые места позволяют путешествовать через много миров за один переход.
– Семимильные сапоги…
Лобсанг пробормотал:
– Я бы сказал, что самая уместная метафора – «червоточина».
– Но они сдвигаются, – продолжала Салли. – Открываются и закрываются. Нужно найти путь и следовать ему. Нужно, чтоб тебя научили, что именно искать. Но… это не то, чему можно научиться. Это то, что ты помнишь. То, что тебе рассказали давным-давно, а потом, когда путь нужен, он внезапно открывается. Слабые места не похожи на сбой Переходника. Скорее на руку помощи. Они вроде как живые. Точно так же моряки разбираются в приливах и отливах, подводных течениях, ветрах и волнах, даже угадывают соленость воды. Слабые места действительно дрейфуют, открываются и закрываются, а иногда начинают вести в новые миры. Поначалу ходишь наугад, но сейчас я могу добраться в любую точку за три-четыре перехода, если ничего не поменялось.
Джошуа попытался это представить. Он-то думал, что Долгая Земля – анфилада миров, туннель, по которому движешься шаг за шагом. Что такое слабые места? Дыры в стенках туннеля, позволяющие миновать целые пачки последовательных миров? Или что-то вроде метро, незримо ветвящегося под городскими кварталами и соединяющего станцию со станцией? Метро с собственной топологией, независимой от того, что находится наверху, с узлами и пересадками…
Лобсанг спросил напрямик:
– Как работают слабые места?
– А откуда я знаю? У моего отца была гипотеза насчет структуры Долгой Земли. Он говорил про соленоиды. Нерегулярные математические структуры. Только не спрашивайте. Если я однажды его разыщу…
– И у многих есть этот талант?
Салли пожала плечами.
– Не у всех даже в моей собственной семье. Но я знаю, что не одинока; иногда я встречаю таких людей. Могу с уверенностью сказать лишь, что чувствую слабое место, когда нахожу его, а потом появляется отчетливое представление о том, куда оно выведет и в каком направлении. Мой дедушка по матери, настоящий Путник, чуял слабое место за две мили. Он называл их «волшебной дорогой». Он был ирландцем по происхождению и говорил, что, если ступить в мягкое место, перейдешь «с огоньком», как он выражался. А мама предупреждала: если переходить с огоньком, нарастает долг, который однажды придется платить.
Джошуа спросил:
– Так как насчет Мягкой Посадки? Каким образом люди попадают сюда напрямую, если верить мэру?
– Возможно, это как-то связано с взаимопроницаемостью мягких мест. Люди переходят и скапливаются, точь-в-точь снежинки в ямке.
– Да, наверное, так оно и есть, – сказал Лобсанг. – Мы знаем, что стабильность – некоторым образом ключ к постижению Долгой Земли. Может быть, Мягкая Посадка – своего рода «яма». И она однозначно существовала задолго до Дня перехода, уже очень давно.
– Ну да, – скептически отозвалась Салли. – Слушайте, но дело не в этом. Тролли нервничают даже здесь. Если вы не замечаете, то я замечаю. Вот на чем нужно сосредоточиться. Вот почему я вожусь с вами, двумя придурками, и вашей дурацкой летучей баржей. Потому что вы, хоть и не до конца, видите то же, что и я. А именно, что в дебрях Долгой Земли что-то напугало троллей и других гуманоидов. Мне тревожно. Как и вы, я хочу знать, что происходит.
Джошуа спросил:
– Но что тебя волнует больше всего, Салли? Угроза для людей или для троллей?
– А ты как думаешь? – огрызнулась она.
В сумерках состоялся настоящий концерт благодаря троллям. Тролли были одно со своим пением; они жили в мире постоянных разговоров.
Как и человеческие обитатели Мягкой Посадки. Даже в темноте они расхаживали по поселку, гуляли, здоровались, смеялись, веселились в обществе друг друга. Повсюду горели костры; северо-запад Тихоокеанского побережья в большинстве миров не знал недостатка в дровах. Как заметил Джошуа, чем темнее становилось, тем больше людей прибывало из соседних поселков, иные пешком, иные с маленькими тележками, на которых сидели дети и старики. Хамптьюлипс не был изолирован.
Некоторые, как узнал Джошуа, приходили даже из местной копии Сиэтла. Это место называли так с 1954 года, когда женщина по имени Кити Гартман, по пути домой с рынка, случайно перешла и очень удивилась исчезновению домов вокруг. Путешественники с «Марка Твена» были представлены миссис Монтекьют, как ее теперь звали, седовласой, подвижной и очень словоохотливой.
– Конечно, я пришла в ужас, сами понимаете. Помню, я сообразила, что даже не знаю, в каком я штате! Но уж точно не в Вашингтоне. Я подумала: надо было прихватить с собой собачку и пару красных туфель. Потом я тут встретила Франсуа Монтекьюта, он мне вскружил голову, да еще оказался такой выдумщик в постели, ну, вы понимаете, – миссис Монтекьют произнесла это с очаровательной прямотой старой дамы, которая полна решимости убедить молодежь, что и она занималась сексом. И, видимо, немало.
Миссис Монтекьют была вполне довольна жизнью; Джошуа показалось, что это настроение разделяют все обитатели Мягкой Посадки в той или иной степени. Труднообъяснимое ощущение…
Когда он попытался выразить свои чувства, Салли сказала:
– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Они такие… благоразумные. Я приходила сюда много раз и всегда наблюдала одно и то же. Никто не жалуется, никто ни с кем не соперничает. Здешним жителям не нужно правительство. Мэр Спенсер – первый среди равных. Если они намерены затеять какое-то большое дело, то дружно берутся за работу, и все им удается.
– Что-то тут есть от «Степфордских жен», – заметил Джошуа.
Салли рассмеялась.
– Тебе тревожно, да? Джошуа Валиенте, великого отшельника, который сам по себе почти не человек, беспокоит сообщество счастливых людей. Да, да, это странно. Но в хорошем смысле. Я не говорю о телепатии и тому подобной ерунде.
Джошуа ухмыльнулся.
– Ерунде наподобие скачков из одного мира в другой?
– Ха-ха, смешно. Ты ведь понял, что я имею в виду. Здесь все так мило. Я разговаривала с ними. Люди говорят, что причиной тому свежий воздух, простор, обилие еды, отсутствие несправедливых налогов и так далее, и так далее.
– А может быть, тролли, – брякнул Джошуа. – Тролли и люди, которые живут бок о бок.
– Может быть, – сказала Салли. – Иногда я думаю…
– Что?
– Я думаю: может быть, здесь творится нечто настолько серьезное, что даже Лобсангу придется сменить образ мыслей. У меня такое предчувствие. Подозрение. Но Путник, у которого нет подозрений, скоро становится мертвым Путником…
Глава 39
На следующее утро Джошуа проснулся рано и отправился гулять в одиночку. Люди были дружелюбны и не отказывались пройтись и поболтать, они даже протягивали ему глиняные кружки с лимонадом. Подавив в себе природное стремление к тишине, он отвечал и слушал.
Приречная область была довольно густо заселена, как узнал Джошуа: на побережье и в долинах стояли процветающие поселения. Ни в одном не жило более двух сотен обитателей, хотя люди сходились вместе по праздникам или если появлялись интересные гости, такие как Лобсанг с его кораблем. В ответ на усиленный наплыв пришельцев в последние десятилетия здешним колониям пришлось расшириться, и по всей округе появились новые поселки.
Джошуа узнал, что осуществить столь быстрое расселение помогли тролли – услужливые, дружелюбные, добродушные, а главное, всегда готовые поднять что-нибудь тяжелое, что доставляло им массу восторга. Этот добровольный вклад в виде мышечной силы восполнял недостаток людских ресурсов, тягловых животных и машин.
Но в некотором смысле именно тролли и были причиной всех строительных работ и роста новых поселений. Они испытывали настоящую аллергию на толпу – то есть толпу людей. Не важно, сколько троллей находилось в одном месте; они начинали нервничать, если в непосредственной близости от них оказывались больше тысячи восьмисот девяноста человек – эти цифры вывели в прошлом посредством тщательных наблюдений. Тролли не злились, они просто уходили и робко прятались, пока несколько десятков людей, проявив любезность, не находили себе другое место для жилья и цифры не возвращались в рамки терпимого. И, поскольку добрая воля троллей была поистине неоценима, Мягкая Посадка расширялась на юг, превратившись в конфедерацию маленьких поселений, в каждом из которых хорошо принимали троллей. Вряд ли кто-то считал их странность неудобством, потому что всегда несложно было дойти пешком до следующего поселка за несколько минут и в здешних долинах хватало места для жилья.
В то же утро Джошуа познакомился с одним молодым человеком по имени Генри, который активно интересовался этим фактом – размером человеческих поселений. Генри вырос среди амишей, но в один прекрасный день наступил в слабое место и оказался среди избранных другого толка. Джошуа казалось, что Генри охотно примирился со своим новым положением. Он объяснил, что его прежние соплеменники считали сто пятьдесят человек идеальным количеством для основанного на дружеских началах поселения, а потому здесь он чувствовал себя как дома. Впрочем, он вообще полагал, что умер и что Мягкая Посадка если и не рай, то, по крайней мере, стоянка по пути на небо. То, что он мертв, казалось, не особенно беспокоило молодого человека. Он нашел себе занятие в этом маленьком сообществе – Генри был хорошим пахарем, умел обращаться с животными и особенно любил троллей.
Вот почему, когда Джошуа по просьбе Лобсанга привел Генри на корабль заодно с несколькими троллями, молодой человек решил, что наконец-то вознесся на небо и разговаривает с Богом. Есть ряд вещей, которые невозможно терпеть, если тебя воспитывали монахини, пусть даже монахини вроде сестры Агнес. Джошуа попытался разуверить Генри и объяснить, что внушительное существо в шафрановом одеянии, которое он увидел после «путешествия на небеса», – не Бог. Но, учитывая тщеславие Лобсанга и ауру всеведения, разубедить гостя не удалось.
Лобсанг тем временем горел желанием узнать побольше о языке троллей. И поэтому на наблюдательном пункте, в компании передвижного модуля, уже стояли две троллихи и несколько детенышей, которые развлекались, играя с Шими. Генри привели на корабль, чтобы он успокоил троллей, – на самом деле это предложила Салли, – но ничто, казалось, не могло напугать тролля с Мягкой Посадки. Они радостно погрузились в кабину лифта и, оказавшись на борту, все обошли своей широкой твердой походкой, включая искусственного человека и кошку-робота.
Лобсанг сказал:
– Тролли, разумеется, млекопитающие. А млекопитающие любят свое потомство и заботятся о нем – ну, по большей части. Матери наставляют детей. Я и сам учусь, как ребенок, делая крохотные шажки. Играя роль ребенка, я составляю некий элементарный словарь – хороший, плохой, вверх, вниз. Таким образом, мы движемся вперед.
Джошуа не сомневался, что Лобсанг наслаждается процессом.
– Да ты просто заклинатель троллей.
Лобсанг пропустил его слова мимо ушей и зашагал к улыбающимся троллям.
– Пожалуйста, обратите внимание. Я предлагаю им красивый блестящий мячик. Очень хорошо. Джошуа, заметь, что они издают звуки, которые означают оценку и интерес. Вы только посмотрите на эту славную блестящую штучку! А вот я забираю мячик. Теперь они грустят и жалуются. Прекрасно. Обратите внимание, что взрослая самка встревожена, она издает неуверенные звуки, с тонким намеком на то, что, если я попытаюсь причинить вред ее любимому комочку шерсти, она, скорее всего, оторвет мне руку и забьет меня насмерть обратным концом. Великолепно! Джошуа, смотри – я отдаю мячик детенышу. Мать перестала бояться и снова превратилась в сплошное радушие.
«Да», – подумал Джошуа. «Марк Твен», зависший над Мягкой Посадкой, легонько покачивался на ветерке, залитый солнечными лучами, и издавал убаюкивающее поскрипывание, как гамак. Приятное место, счастливые тролли.
Чары развеялись, когда Лобсанг спросил:
– Генри, а вы могли бы раздобыть нам мертвого тролля?
Тот страшно смутился и ответил с певучим странным акцентом:
– Мистер, если один из них умирает, они роют глубокую яму и хоронят тело, предварительно засыпав его цветами – наверное, чтобы обеспечить покойнику воскресение, я так думаю.
– То есть научное вскрытие на повестке дня не стоит? Я так и думал… прошу прощения, – добавил Лобсанг с необычным тактом. – Я не хотел проявить неуважение. Но научная значимость подобной операции была бы весьма высока. Я столкнулся с неизвестными до сих пор существами, которые, несмотря на недостаток так называемой цивилизации и человеческой формы мышления, способны общаться весьма замысловатым способом, которому не было равных на Земле до появления Интернета. Благодаря этой способности, как я понимаю, все интересное и полезное, что узнает тролль, в самом непродолжительном времени становится известно остальным троллям. У них, кажется, увеличены лобные доли, что наилучшим образом обеспечивает хранение и переработку информации, как личной, так и общей… Полцарства за труп, который можно препарировать! Но если это исключено, я найду другой вариант, и он будет лучшим из возможных.
Генри рассмеялся.
– От скромности не умрете, мистер Лобсанг?
– Однозначно, Генри. Скромность есть замаскированное высокомерие.