— Скорее не способности, а наклонности, — поддел Макс.
Он отрезал торчащий из земли светящийся корень и принялся строгать его ножом.
— Да хватит вам балагурить! — осадил нас Витек, — Хотите потерять Саню в первом же бою?
Это подействовало, это моментально заставило всех нас заткнуться и слушать. Правду говорят, что командира невозможно назначить. Либо ты командир, либо просто учился на командира, либо учился на командира, но, несмотря на это, стал им. У Цуцыка, по всему видать, были не только наклонности, но и способности.
— Чтобы опять не превращать все в базар, начну с главного, а потом пойдем по порядку, — он оглядел нас, желая удостовериться, что веселье закончилось. — Саша, ты аллергией не страдаешь?
— Чем? — я невольно выпучил глаза. — Цуц, ты меня что, первый день знаешь?
— Люди меняются. Ты грибами хоть раз в жизни травился?
— Да я их не ем!
— На этот раз придется.
— С какой стати?
— Не бузи. Ты один живешь?
— Да. Слушай, объясни нормально! Я не ребенок и не салага.
Макс криво ухмыльнулся, и мне всерьез захотелось врезать ему по морде. Глупо, конечно. Если говорить всерьез, так я и был здесь салагой. Обидно, но факт.
— Ты не кипятись, — Цуцык затянулся сигаретой, сделавшись странно похожим на Кирилла. — Я ведь не для собственной радости спрашиваю. До тебя просто никак не доходит, что почти весь твой боевой опыт здесь мало что значит. Вот проснешься сейчас, и что будет? Думал об этом?
— Нет, — признался я, чуя недоброе.
— Вот именно, а здесь необходимо думать о том, о чем раньше не приходилось. Ты вот когда в сон попадаешь, оказываешься на Базе. Так? Но ведь у нас совместный рейд, и держаться следует всем вместе. Каждый же просыпается в разное время — кого родственники разбудят, кого будильник, кого телефон Даже если сразу после пробуждения заснешь, все равно окажешься на Базе и пройденное в прошлом сне расстояние будет потеряно. А кого не разбудят, тот останется один в лесу, черт-те в какой дали от Базы.
— Не очень веселая картинка.
— Ты даже представить себе не можешь, насколько она грустная. Поэтому все группы, часто работающие вместе, стремятся приобрести средство, позволяющее попасть куда надо, а не на Базу.
— Приобрести? — удивился я.
— А ты как думал? Тут вообще нет ничего бесплатного. Когда наниматель впервые назначает тебе зарплату, он называет сумму с заранее вычтенными расходами на мундир и снаряжение.
— Э, погоди! С какой стати? Я что, не знаю, откуда здесь снаряжение? Это же все земной мусор, пропавшее в бою добро! С какой радости за него удерживают?
— Чтобы сортировать этот мусор, чтобы обеспечить его складирование и выдачу, требуется работа не одного десятка людей. Они ведь тоже должны что-то получать. Поэтому за необходимое снаряжение, обмундирование и оружие из твоего жалованья вычитают без уведомления. Если же понадобится что-то особенное, для твоего личного удобства, тогда назовут цену, а ты уж подумаешь, надо оно тебе или нет. Средство-маячок стоит более чем приличных денег, поскольку оно не само появляется, его изготавливают.
— Прямо здесь? — это стало для меня сюрпризом.
— Скорее всего. По крайней мере сырье для него точно местное.
— Так речь идет о каком-то препарате?
— Да, Саша, да. О препарате на основе здешнего гриба.
— Наркотик? — догадался я.
— В каком-то смысле. Слушай, хватит из себя целку строить! Ты что, анашу не курил вместе со всеми, промедол не колол?
— Иди ты! — огрызнулся я. — То было там, а это…
— Где? Ты снова там, Саша, просто до тебя еще не дошло. Ты еще хуже, чем там, ты в заднице, глубину которой с разбегу не оценишь. И попал ты сюда по собственной воле, как все попадают. Ты наемник, и тебе, чтобы выжить, придется пробовать не только грибную дурь, но и другие, менее экзотические стимуляторы.
— Цуц, не дави на него! — сжалилась Искорка. — Ему и без того хреново, черт… Дайте сигарету.
Андрей потянулся к жестяной коробочке, но Витек остановил его руку.
— Э! Хорош фигней страдать! Ты же сказала, что бросила. Сань, ладно, извини. Просто тут характер портится быстрее, чем где бы то ни было, мы все вдыхаем это дерьмо, потому что от того, вдохнем мы его или нет, зависит не столько наша собственная жизнь, сколько жизнь тех, кто идет с нами.
— Вы скидываетесь на него? — прямо спросил я.
— Да как тут скинешься? — пробурчал Макс. — Каждый берет себе несколько доз в батальерке, а потом наниматель из жалованья вычитает. Когда надо, нюхаем.
— В этот раз надо, — поддержал их Андрей.
Ему я поверил. Все же ближе, чем он, напарника у меня не было, не в том смысле, конечно, в котором сейчас принято думать.
— Ну и где мне теперь эту грибную дурь взять? — насупился я. — Трудно было сказать раньше, когда снаряжались и была возможность взять у Ржевского?
— Тебя бы цена удивила, — ответил Андрей. — А нам было бы трудно тебе объяснить необходимость того, с чем ты ни разу не сталкивался.
Он был прав. Я и здесь-то побрыкался, а на Базе, вдали от когтерезов и безумных выкриков птиц, они бы вообще вряд ли меня вразумили.
— Сейчас я отдам тебе одну из своих доз, — Цуцык полез в рюкзак. — Вернешь, когда купишь. Я-то все равно эту дурь впрямую не покупаю, потому что денег впрямую не получаю.
— Как это не получаешь? — удивился я.
— Да так. Служу за безналичный расчет. Тут многие пользуются накоплением денег, боясь растратить впустую. На жизнь мне и так хватает, а тут на счет капает, а что надо, вычитается автоматически. Тут своя бухгалтерия. Андрей вон тоже на кредитах.
— А мне никто такого не предлагал, — пожал я плечами. — Да я бы и не согласился. Еле концы с концами сводил.
— А таким, как ты, и не предлагают, — сказала Ирина. — Мне тоже не предлагали. И Максу, кажется.
— Ага, — кивнул Макс, продолжая орудовать ножиком.
— Ладно, давай свою гадость, — обратился я к Цуцыку.
Он вынул пластиковую коробку, похожую на старинные индивидуальные аптечки, только красного, а не оранжевого цвета, достал оттуда два пакетика из вощеной бумаги, в каких давным-давно детсадовские медсестры выдавали мне аскорбиновую кислоту. Один пакетик он протянул мне, другой раскрыл и поднес к носу.
— Вдыхай резко, обеими ноздрями. Распечатав бумагу, я скривился от резкой отвратительной вони, похожей на запах толуола.
— Не дрейфь, — подмигнул мне Витек и втянул гадость обеими ноздрями. Тут же закряхтел и разразился тяжелым кашлем.
У меня пальцы дрожали, но я собрался с силами и нюхнул изо всех сил. Зловонный, раздражающий, едкий вихрь ворвался в гортань и легкие, заставив внутренности судорожно сжаться. Но это было не самое яркое впечатление. Едва я кашлянул пару раз, как частички порошка проникли еще глубже, волна тяжелого жара родилась где-то под диафрагмой, распухла и через миг рванула термоядерными мегатоннами внутри меня, превращая в плазму не только тело, но и сознание. Я разлетелся на миллион мельчайших светящихся кубиков, оставаясь в то же время чем-то целым, наподобие бесконечной Вселенной. Наподобие разлинованного нормалями ненормально искривленного пространства-времени, о котором бредил Эйнштейн, наверное, утомившись играть на скрипке. Меня разнесло до краев мироздания, до границ, где квазары мчатся полыхающими осколками скорлупы Мирового Яйца, меня растянуло до боли, до треска, до невозможности существования, но упругость все же взяла свое, и меня схлопнуло обратно, да так рвануло, что хрустнули разом все кости. И сразу все кончилось — я стоял там же, где находился до взрыва, внутри «пузыря», рядом с тяжело дышащими друзьями. В голове, правда, шумело, но что это в сравнении с криками умирающих звезд и воем силовых линий Пространства?
Находясь под воздействием наркотика, я как-то вдруг сразу, четко и ясно понял, почему государства запрещают наркотики. Конечно, не о здоровье нации они пекутся. Если бы о здоровье, так не гнали бы водку цистернами и не рекламировали бы сигаретную отраву на каждом углу, не устраивали бы войн, в которых народ мрет вагонами, составами, площадями, небоскребами и мегаполисами. Не в здоровье тут дело. Просто, нюхнув такой дряни, сразу понимаешь весь зыбкий смысл мироздания, понимаешь, что все так, как оно есть, и никакой властитель ничего не изменит — пуп надорвет. Что он, квазары, мать его, остановит? Пространство-время распрямит? Да хер там! А все остальное не стоит внимания. Что он может мне сделать, этот властитель? В тюрьму посадить? Ох как страшно! Расстрелять? Да не смешите мои коленки! Квазары-то от этого не остановятся! Так зачем ходить на завод, горбатиться на дядю, который, сука такая, сам-то все про квазары знает, потому что вся его жизнь только из того и состоит, чтобы обирать тех, кто о квазарах не имеет понятия. В общем, наркомана, в отличие от пьяницы, условностями к станку не приковать, посулами не соблазнить. Он живет в отдельной реальности, в другой плоскости, и припахать его на халяву так же просто, как трахнуть самого себя в задницу.
— Сань, ты как? — Андрей тронул меня за плечо.
— Собираюсь в кучу, — честно ответил я.
— Насколько успешно? — это уже Искорка, кажется.
Хотя почему кажется? Другой женщины у нас в отряде вроде бы нет. Хотя почему вроде бы? Странно как-то внутри прозвучало слово «женщина». Мне показалось, что если бы я не знал русского языка, если бы я был догоном, к примеру, или зимбабвийцем, то слово «женщина» и слово «яичница» звучали бы для меня примерно одинаково. На миг мне показалось, что в этом созвучии есть какой-то сверхглубокий смысл, связанный то ли с рождением Вселенной, то ли с тем, что яйца несут куры, а не петухи. Однако и про кур, и про яйца, и про Вселенную было как бы одно и то же, все это было связанно со шкворчанием перегретой материи Великого Взрыва, разлетающейся, как масло со сковороды.
— Саня! — окликнул меня Цуцык.
Из-за них я потерял мысль, все еще не в силах побороть наркотическое одурение.
— Черт! — ругнулся я вслух. — Я почти понял, что движет звездами, а вы меня дергаете!
— Расслабься, — серьезно сказал Андрей. — Это каждый раз так. Чуть-чуть до открытия не хватает. Самую малость.
— Может, кому-то хватило? — я открыл глаза.
— Наверняка, — Искорка потерла лицо ладонями. — Кто-то ведь придумал, как попасть в сферу взаимодействия.
Это невероятно меня успокоило. Понятно стало, что и у меня есть шанс.
— Ты женщина, — сказал я ей.
— Ты удивишься, но есть нечто не менее важное.
— Что?
— Ты мужчина.
Похоже, ее тоже глючило не меньше моего.
Слово «мужчина» было еще больше похоже на слово «яичница», и я обрадовался, что Искорка помогла мне собрать вместе две противоположности — через то, что яйца, похоже, есть у всех, в более или менее общем смысле. Так что все мы дети галактики.
— Так эту дрянь делают из грибов? — решил выяснить я, постепенно восстанавливая дыхание, а вместе с ним возвращая относительную здравость рассудка.
— Из того гриба, благодаря которому мы находимся здесь, — уточнил Макс.
— Не понял… — я помотал головой, и на меня накатил легкий приступ тошноты.
— Тут грибы растут под землей, — объяснила Ирина. — Ну, некоторые. Растут, растут, раздвигают почву пузырем, трамбуют ее, а потом дохнут, рассыпаются в пыль и оставляют такие вот «пузыри». Труха под ногами — это то ли споры, то ли высохший гриб.
— А вы труху нюхать не пробовали?
— Пробовали, — отмахнулся Цуцык. — Никакого толку. Нужна ткань свежего гриба скорее всего, а не этот сушняк. Но все равно непонятно, как приготовить сам препарат.
— Интересно узнать, как он действует. Сон крепче становится?
— Не только, — Макс начал снова ковырять ножом светящийся корешок. — Ты вообще не можешь проснуться полностью. Тебя будят, ты можешь там говорить, даже делать что-то, но все равно одной частью мозга продолжаешь спать и видеть сон, а во сне — нас и этот лес, чтоб он засох на корню. Так что когда снова засыпаешь, сон распространяется на весь мозг и ты снова в бою.
— А здесь это как выглядит?
— Хуже, чем там, — ответила Искорка. — Ходить не можешь, лежать можешь. На бессознательное состояние похоже, хотя иногда видны мышечные реакции на происходящее там. Например, если там бежишь, то здесь ноги дергаются. Но если тебя начать теребить, то ты здесь как бы просыпаешься, а там, наоборот, глубже погружаешься в сон. То есть чем бодрее ты там, тем тормознее здесь. И наоборот. В принципе, если тебя там вынудят к очень активным действиям, то ты здесь можешь полностью потерять сознание. Правда, на практике такого вроде не было.
— Понятно.
Мне стало страшно. Напугал тот факт, что, пока не кончится действие порошка, я отсюда ни при каких обстоятельствах не выберусь.
— Надо выбираться отсюда, а то у меня паранойя начинается, — хмуро сказал Макс.
Я пригляделся к его рукоделию и с удивлением понял, что он очень искусно выстрогал из корешка фигурку женщины. Обнаженной, понятное дело, какую еще выстругивать в походных условиях? Еще она получилась светящейся в силу природы материала, но это ее не портило — наоборот,
— Пусть здесь живет, — сказал штурмовик, заметив мою заинтересованность.
Он аккуратно положил ее на землю и первым полез наверх.
На дорогу мы выходить не стали, так и рванули через лес, полностью положившись на способности Андрея к ориентированию на местности. Судя по карте, до болота, где застрял БТР, оставалось совсем немного, так что мы не жалели сил. Кроме того, наверху, под шурующим с небес ливнем, я особенно ярко оценил изменения, произошедшие во мне под влиянием грибной дури. Хорошо, что ребята подробно объяснили мне принцип ее действия, а то так и с ума сойти недолго. Проблема в том, что препарат соединял между собой две личности — спящую там, на Земле, и бодрствующую здесь, в сфере взаимодействия. Он превращал их в единое целое, прекрасно осознающее все то, что происходит и там, и здесь.
Я быстрым шагом перемещался по залитому дождем лесу, замыкая цепочку, но в то же время ощущал мягкость подушки на диване, слышал милицейские сирены на шоссе и лай бездомных московских собак. Оба состояния были почти равноценными, я мог усилием воли усилить либо одно, либо другое. Несмотря на такое обыденное описание, на самом деле ощущение было страшноватым, сродни тому, которое возникает на краю крыши небоскреба, когда с равной вероятностью можно свалиться и во внешнюю, и во внутреннюю сторону. В данном случае внешней для меня была Москва, потому что, свалившись туда, здесь я бы стал практически беззащитным. Этого не хотелось, ох как не хотелось, учитывая встречу с когтерезом.
Цуцык приказал сбавить темп, и мы побрели, чавкая по воде подошвами, сгибаясь под тяжестью снаряжения. А я не знал, к чему прислушиваться, — к тому, как лают собаки во дворе, или как вскрикивают до сих пор не показавшиеся птицы.
Впереди шагала Искорка, и я поймал себя на том, что пялюсь на ее упругие бедра. Конечно, и раньше, там, на Земле, мы с ней иногда позволяли себе перепихнуться к взаимному удовольствию, но, во-первых, это были совсем не любовные утехи, а скорее акт дружеской взаимопомощи, во-вторых же, теперь у нее был законный супруг, поэтому Искорку следовало вычеркнуть из списка возможных партнерш. Но, вопреки столь разумным доводам, интерес к ее бедрам не пропадал. Нет, определенно это действие грибной дури, эдакий побочный эффект. Интересно, только меня подобным образом зацепило или всех? Спросить — язык не поворачивался, и я постарался попросту отогнать эти мысли. Но мысли мыслями, а взгляд все равно помимо воли цеплялся за изгибы Искоркиного тела. Мне захотелось это прекратить.
— Цуц! — окликнул я нашего взрывотехника.
— Долго мне в конце строя телепаться?
— А что, силы прорезались? — не оборачиваясь, отозвался он.
— Надо тренироваться. А то, неровен час, окончательно потеряю форму.
— Ладно. Искорка, отдохни, пусти Саню вперед.
Мы с напарницей поменялись местами, но я заметил, как Макс фыркнул себе под нос, а Андрей улыбнулся одними глазами. Понятно. Значит, не я один подвержен этому побочному эффекту, просто все привыкли. Надо же, какие заразы, еще и посмеиваются!
В новом порядке мы продвинулись, наверное, еще на километр, когда у меня над головой промелькнуло что-то темное. Первая реакция — прыжок в грязь, хотя, уже прыгая, я понял, что это не рейдер. Вторая реакция, уже лежа — пистолет из кобуры. Но стрелять было некуда, над головой лишь густые кроны, роняющие листья под потоками непрекращающегося дождя.
— А реакция у тебя по-прежнему ничего! — рассмеялась Ирина. — Это птица. Их уже видно, но вреда от них пока никакого.
— Пока? — буркнул я, поднимаясь. — Очень обнадеживающе звучит. А потом они с деревьев будут на нас кидаться?
— Может, и не будут, — она поглядела наверх. — Что-то очень уж плотные тучи сегодня.
Мы снова потянулись по лесу цепочкой. Под ногами становилось все суше и суше, полосы глины попадались все реже, и теперь почва была сплошь песчаной. Судя по тому, что БТР застрял в болоте, до него было не так близко, как всем бы хотелось. Однако Андрей вел нас уверенно, и вскоре Цуцык воскликнул:
— Есть! Вижу БТР!
Я вытянул шею и тоже разглядел за деревьями знакомый силуэт. Может, тут когда и было болото, но сейчас им не пахло — машина стояла, застряв по оси в песке. Однако, если мотор цел, мы ее приведем в чувство, сомнений нет. А то пилить пешком надоело до одури.
Только я об этом подумал, как услышал позади подозрительный звук. Обернулся и увидел, как Искорка грохнулась на колени. Вообще-то я ничего худого не заподозрил, думал, устала, споткнулась, но, когда подал ей руку, стало понятно, что все значительно хуже.
— Черт! — сплюнул под ноги Цуцык. — Ее разбудили там.
— А что удивительного? — пожал плечами Андрей. — У нее ведь муж. Может, дело к утру, он проснулся, ему…