Я осознала, что́ мы с Эдом делали не так. Мы начали проводить слишком много времени врозь. Интернет-компания Эда росла, он открыл офис в Сингапуре, а это означало, что впереди частые отлучки. Я верила, когда он говорил, что отдалился от меня из-за стресса на работе, но, быть может, на самом деле Эд пребывал в смятении, борясь с собой и задаваясь вопросом, правильный ли он делает выбор. Но почему я не замечала этих тревожных сигналов?
Особенно отчетливо мне вдруг вспомнился один момент, когда Эд вернулся из рабочей поездки. Он взобрался на кровать, он был совершенно измотан. Когда я отложила журнал и протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, Эд легонько чмокнул меня в щеку и сказал, что устал.
Возможно, мне следовало задавать ему больше вопросов? Может быть, в этом была причина? Я вспомнила, как мама рассказывала, что ее помолвка с папой была самым счастливым периодом в ее жизни, хотя все закончилось далеко не так хорошо, как в сказке, размышляла я. Быть может, я влюбилась в него, потому что была в отчаянии, что не могу создать счастливую семью, то, чего мои родители так и не смогли достичь. Но, если быть до конца честной с собой, я никогда не была страстно влюблена ни в одного из моих приятелей, даже в Эда. Мне нравилось быть рядом с ним, но в какой-то момент я начала замечать, что просто уцепилась за воспоминания о том, какими наши отношения были в самом начале, и не желала замечать, что мы сбились с пути. Я стояла около французских дверей и наблюдала, как Гай обследует сад. Лучи садящегося солнца освещали его лицо.
Возможно, я вообще никогда по-настоящему не любила. Что такое любовь? Я только изредка замечала ее проблески в браке моих родителей. Ненависти было гораздо больше.
– Расскажи побольше о своей семье, – попросила я Гая, когда мы поедали кальмаров. – Твои родители по-прежнему вместе?
– Нет, папа умер, когда мне было двадцать три.
Гай налил мне еще вина.
– Вы были близки?
– Очень.
Я наклонилась к нему.
– Ты похож на него?
– Нет. – Гай улыбнулся, как будто это было чем-то противоестественным. – Папа был фермером. Когда я был ребенком, мне никогда не нравилось жить на ферме, – признался он. – Там пахнет навозом, смертью и упадком.
Я слушала, как Гай рассказывал о своей семье. Мне нравился его голос. Он был тихим, но когда Гай говорил, он звучал так живо, и в нем чувствовалась честность, это подкупало.
– Тем не менее папа был очень интересным человеком. Его истинной любовью были картины, и когда он отошел от дел, то поступил в колледж, чтобы научиться их реставрированию. Он очень жалел, что не связал с этим свою жизнь.
– Но почему?
– Он не был уверен, что у него получится. Он считал, что фермерство – это единственное, в чем он разбирается, как и мой дед. Не то чтобы быть фермером – плохо, – поспешил добавить Гай, – это очень тяжелый труд. Отец не работал, только когда спал. Он никогда не ходил в школу, у него не было образования, даже специальности. Его мать постоянно держала его дома. Он был самым младшим из восьми детей…
– Восемь! Вы что, ревностные католики?
– Деградировавшие, – улыбнулся Гай. – В любом случае бабушка, папина мама, никогда не отпустила бы его. Думаю, что она просто помешалась из-за бесконечных беременностей. Я хочу сказать, что любая женщина, наверное, тронулась бы, родив восьмерых детей. Разве я не прав? В итоге папа сам научился писать и читать, но он совершенно не был приспособлен к условиям внешнего мира. Он унаследовал ферму отца, ничего не поделаешь. Когда мы, говоря о чем-то, утверждаем, что это единственное, на что мы способны, то так оно и будет.
– Он не обижался на свою мать?
– О, да. Именно поэтому он хотел, чтобы я получил хорошее образование, чтобы у меня был выбор и мне нравилось то, чем я занимаюсь. Вот почему я в конце концов ушел из рекламного агентства. У меня к этому не лежало сердце. Мне стало скучно. Я застрял в тупике, – сказал он, как я в свое время Ричарду.
– Тебе хотелось перемен?
– Именно. Еще с детства мне нравилось работать в саду, и что-то подсказывало, что мне нужно этим заняться. Помню, как я ужасно нервничал, когда звонил женщине, преподающей на этих курсах. Я волновался, как мы с Флорой будем обходиться без моей зарплаты, и задавался вопросом, действительно ли я снова хочу вернуться за парту. Когда я набрал номер, то чуть было не повесил трубку, но в итоге я рад, что все-таки не сделал этого. Правда, странно, что один-единственный звонок может коренным образом изменить твою жизнь?
Я кивнула.
– Ты нашел то, что сделало тебя счастливым. Твой отец мог бы гордиться тобой.
Он пожал плечами.
– Я не зарабатываю много, – сказал он, – но да, я счастлив. Большую часть времени, – добавил он. – Эй, что случилось?
Я вытирала глаза рукавом свитера.
– Гай, я знаю, что мне повезло. Я довольно мо… лодая, – проговорила я, – у меня прекрасные друзья, собственный дом…
– С горячим постояльцем, – напомнил он.
– Очень горячим, – добавила я. – У меня есть мой верный Раскин. – Раскин лежал под столом около моих ног. – Я здорова. На свете много людей, которым в тысячи раз хуже, чем мне.
– Тогда почему ты грустишь, Джилли?
– Я пока не нашла себя.
Гай наклонился ко мне и большим пальцем вытер мне слезы. Не думая, я аккуратно взяла его за руку, и наши пальцы переплелись. Внезапно мы разомкнули руки, и я почувствовала, что Гай задал себе тот же вопрос: что же все-таки в тот момент произошло?
– Пойдем на улицу, – сказал Гай, чтобы как-то разрядить обстановку. – Я тебя покатаю.
– Ты не замечала, что в Лондоне нет горизонта? – высказался Гай, когда мы проезжали по Ламбетскому мосту. – Иногда, когда я сильно устаю и не могу заснуть, я еду в эту сторону. Люблю ночную набережную, когда освещены все мосты. В такие минуты я начинаю осознавать, почему мы с Флорой все еще живем здесь.
– Когда она возвращается?
– Недель через пять.
– Как вы познакомились?
– На благотворительном теннисном матче. Она была в милой спортивной юбочке в складочку, и я не мог оторвать от нее взгляд.
– Ты хотел сказать, от ее ног.
– От нее. Ну ладно, у нее действительно очень красивые ноги. Мой партнер обвинил меня, что я совершенно не могу сосредоточиться на игре. – Он улыбнулся. – Как бы там ни было, но после игры я пригласил ее на свидание.
– А что было потом?
– Мы провели два чудесных месяца вместе… затем она предложила съездить в Нью-Йорк. Она хотела, чтобы я познакомился с некоторыми из ее друзей, которые живут там.
– И? – Я чувствовала, что это больше, чем просто история.
– Я пришел в офис авиакомпании, чтобы забронировать билеты, но единственное, что я сейчас помню, как стоял и думал, что если сейчас нажму на кнопку подтверждения, то в конечном итоге мы с Флорой поженимся. Не могу объяснить, но это была не просто поездка. Я нажал на кнопку, а затем как сумасшедший кругами носился по офису.
Я рассмеялась, представив, как это выглядело.
– Я все еще думаю об этом, – признался он.
– О чем?
– Как бы все сложилось, если бы я не поехал в Нью-Йорк. Не уверен, что мы были бы вместе. В общем, все это ерунда, – поспешно добавил он, возможно, опасаясь, что я неправильно его пойму. – А быть может, и нет.
– Мне уже не терпится познакомиться с ней.
Когда я смотрела на освещенную огнями ночную реку, то задавалась вопросом, на самом ли деле мне так не терпится познакомиться с Флорой. Мы с Гаем поведали друг другу столько сокровенного, сами не подозревая того; правда всегда сокрыта под огромными слоями, и вытащить ее наружу бывает нелегко. Дело в том, что когда вернется Флора, наша дружба с Гаем неизменно претерпит изменения.
Я посмотрела на него, и он улыбнулся, спрашивая, о чем я сейчас думаю. Я думала о том, как он зажигал свечу и разговаривал с моей сестрой. Сегодня был один из тех дней, о котором я буду помнить всегда и хранить в памяти, как сокровище, крупицы золота, найденные на дне океана. Я думала, что совершенно неожиданно благодаря нашим с Раскином прогулкам в парке я познакомилась с необычным и особенным человеком.
– Я провела чудесный день, – сказала я. – Спасибо тебе.
21
– Добрый вечер, – поприветствовал меня Джек в тот момент, когда моя голова торчала в холодильнике, пытаясь найти там что-нибудь съестное. – Привет, Раскин. – Джек погладил Раскина, но мой мальчик по-прежнему относился к нему настороженно, пока еще не понимая, можно ли ему доверять. Довольно часто я заставала его в спальне Джека, он обнюхивал его вещи, а иногда имел наглость забраться на кровать, чтобы пометить территорию.
Джек жил у меня уже около трех недель, но до сих пор мы были как суда, проходящие мимо друг друга. Тем не менее я уже начала привыкать к его присутствию. По утрам я чувствовала в ванной комнате запах его лосьона после бритья и аромат свежесваренного кофе, доносящийся из кухни. Мы стали меньше стесняться, двери наших спален уже были прикрыты не так плотно, и я перестала включать все краны в ванной, прежде чем сесть на унитаз.
Поздно ночью, когда я уже лежала в постели, я слышала звук аккуратно поворачивающегося в замке ключа. Я представляла, как он стучится в дверь моей спальни, ложится рядом со мной на кровать, берет мое лицо в свои руки и целует. Во время затишья в магазине я ловила себя на мысли, что фантазирую о нем, надеясь, что наши столкновения на площадке разовьются в нечто большее, чем банальный флирт.
– Как прошли выходные? – спросила я, запихивая в духовку остатки пирога с заварным кремом, который нужно было срочно доесть.
– Выходные? Такое чувство, что их и не было. – Он взял банку пива и присоединился ко мне в гостиной. Я схватила телепрограмму, чтобы узнать, что сейчас идет.
– Итак, чем ты все-таки занимался? – не унималась я.
– Ничем особенным.
– Из ничего не выйдет ничего, – продекламировала я, прежде чем объяснить, что моя начальница Мэри получила роль Корделии в «Короле Лире» и мы вместе разучивали ее роль, так что мне пришлось освежить в памяти пьесу.
Он усмехнулся.
– У ребенка одного из моих напарников сегодня был день рождения. – Он закатил глаза.
– Становится немного скучновато, когда у друзей появляются дети. Не пойми меня превратно, я люблю детей, но…
– Знаю, что ты имеешь в виду, – сказал он.
Когда Сюзи сообщила мне, что беременна Роуз, я, конечно, была рада за нее, но я не сомневалась, что наша дружба изменится.
– Однажды меня пригласили на детский праздник, – продолжала я, наслаждаясь тем, что Джек тоже холост и понимает, о чем я говорю, – и я оказалась зажата между двумя матерями, которые обсуждали, в какую школу хотят определить своих чад. Единственной фразой, которой они обмолвились со мной, – попросили передать хрен.
Джек засмеялся.
– Если уж на то пошло, зачем ты уселась между двумя женщинами?
– Там всегда не хватает мужчин, – ответила я. – Тебе когда-нибудь приходилось бывать на вечеринках, где люди тут же достают мобильники, чтобы показать фотографии маленького Оскара и крошечного Натаниэля?
– Да, скучища, – согласился Джек.
– А еще меня жутко раздражает… – продолжала я по-прежнему с великим удовольствием, – ты рассказываешь друзьям историю и только собираешься подойти к самому интересному, как подходит маленький Олли и вываливает мороженое из вафельного рожка себе на свитер…
– Или бросает ключи от машины в пруд, – добавил Джек.
– Я знаю, что стану такой же, если у меня когда-нибудь появятся дети, – неохотно призналась я. – Раскин, к примеру, любит лежать на моем мобильнике, причем именно на дисплее.
– С собаками намного проще. Хотел бы я быть на месте Раскина, – сказал он и схватил пса на руки, чтобы почесать ему пузо. Но Раскин начал извиваться и в итоге спрыгнул с дивана.
– Чем еще ты занимался? – спросила я.
– Гм, в субботу вечером я ходил в кино.
– Что смотрел?
– Уже не помню, но что-то невероятно скучное.
Выудить из Джека информацию было нелегко.
– Хочешь поесть что-нибудь? – предложила я, когда услышала звук таймера духовки. Я достала пирог. – Ты, наверное, голодный? – прокричала я с кухни. – Будешь пирог?
Я снова присоединилась к нему в гостиной, заграбастала пульт и переключила канал.
– Подожди, мне нравятся «Тюдоры», – сказал Джек, упрашивая вернуться на прежний канал; там слышались тяжелые вздохи, стоны и колыхались внушительного размера груди. В этот момент Генрих VII лежал на Анне Болейн и из телевизора доносились вопли экстаза. Джек смотрел мимо меня.
– Как прошел день? – поинтересовалась я, пытаясь вклиниться между тяжелыми вздохами царственных особ.
– Нелегко. Обсуждали тему программы следующей недели. Сошлись на том, что это будут песни о любви, – ответил Джек, не отрывая взгляд от экрана. – Судьи спорят о том, кому какую песню отдать.
– Давай же, Генрих. Не тяни.
Анна Болейн достигла оргазма, закричав в экстазе, и сцена наконец-то закончилась. Никогда раньше я так не радовалась, увидев на экране титры. Я бросила Джеку пульт и сказала, чтобы он выбрал, что смотреть дальше. Джек с космической скоростью щелкал каналы. Мы проскочили мимо садоводства, домашних телепередач, полицейских и больничных мелодрам.
На следующем канале женщина с грудью нереальных размеров рассказывала о своих вагинальных проблемах и желании сделать пластическую операцию.
– Давай дальше, – потребовала я.
– Подожди.
– Переключи. Ты это нарочно делаешь, – засмеялась я.
Сейчас крупным планом показывали ее влагалище. Я не знала, куда деть глаза. Я уставилась на Джека, который явно наслаждался зрелищем. Забудь о ПРОГЕСТЕРОНЕ; нужно поберечь НЕРВНУЮ СИСТЕМУ.
Я снова повернула голову к экрану и снова увидела крупным планом «сами-знаете-что».
– Во время сексуального возбуждения, в частности стимуляции клитора, во влагалище выделяется смазка, – объяснял ведущий.
– Перестань! – воскликнула я. – Зачем она на весь мир демонстрирует то, что все и так знают, как выглядит.
– Влагалище? Расслабься, Джилли. Можно подумать, что ты ни разу этого не видела.
– Я бы предпочла посмотреть футбол.
Я взяла тарелку и пошла на кухню.
– Можешь вернуться. Я выключил телевизор! – Джек присоединился ко мне на кухне. – Чем намереваешься заняться сегодня вечером? – спросил он.
– Думаю пораньше лечь спать. У меня были насыщенные выходные, – соврала я, доставая из морозилки мороженое. – Будешь? – предложила я. – Мятное эскимо.
Джек забрал у меня коробку с мороженым, его лицо находилось всего в нескольких сантиметрах от моего. Такая близость заставляла меня чувствовать себя влюбленной школьницей.
– Я хочу тебя, – начал он, – пригласить куда-нибудь выпить кофе.
Я медлила, хотя не могла понять почему. Вот Джек, самый привлекательный мужчина из тех, с кем мне довелось общаться последние несколько месяцев. Что тут раздумывать?
– Посидим где-нибудь, вот и все, о чем я прошу, – сказал он, схватил кожаную куртку и направился к входной двери.
Вопрос в том, что одним лишь кофе такие вылазки никогда не ограничиваются.
Я показала Джеку все достопримечательности Хаммерсмита. Мы выпили в нескольких местных пабах, и каждый раз за напитки расплачивался он, извлекая из своего кожаного бумажника хрустящие банкноты.
– Позволь мне, Джилли, я угощаю.
В одном пабе проходил вечер конкурсов и викторин, в другом – вечер юмора, потом мы направились в смарт-бар на Хаммерсмитском «Бродвее», где на верхнем этаже была вечеринка в стиле чикагских гангстеров по случаю чьего-то сорокалетия. Мы веселились, наблюдая за женщинами в ажурных колготках и с перьями в волосах и мужчинами в расшитых блестками пиджаках и мягких фетровых шляпах.
Я обнаружила, что Джек еще более очаровательный, чем я себе представляла. Он оказался на удивление легким собеседником. Джек рассказал, что решил не поступать в университет, а свою первую работу получил в девятнадцать лет: его взяли курьером в программу «Дом с привидениями».
– Мне всегда казалось, что я слишком хорош, чтобы быть мальчиком на побегушках и разносить чай, но чрезмерно гордиться все же тоже не стоит, – добавил Джек.
Затем он работал на Би-би-си в цокольном этаже, где располагался отдел архивирования видеозаписей. В обязанности Джека входило подбирать для каждой программы, где это было нужно, музыкальный видеосюжет. Однажды ему пришлось отыскать древний клип для шоу «Домашняя вечеринка Ноэля», о котором все уже давно забыли, пока его вновь не стали крутить на телевидении.
– Я ползал на коленках, пытаясь найти огромные черные коробки с записями, покрытые столетним слоем пыли, – говорил Джек.
На этой работе Джек выдержал около восьми месяцев. Каждое утро он подсовывал свое резюме под закрытые двери, тщетно надеясь, что кто-то заметит его потенциал и поймет, что он может не только искать старые пленки и разносить чай-кофе. Когда Джек рассказывал мне все это, он не жаловался. Да всем и так известно, чего стоит устроиться в телеиндустрии. Теперь ему приходилось часто пересекаться с двадцатилетними юнцами, которые изучали теорию массовых коммуникаций в университете и считали, что весь мир им за это обязан. Первое боевое крещение Джека в качестве ведущего произошло на шоу знакомств, благодаря которому он облетел почти весь мир, побывал даже в таких экзотических странах, как Таиланд, Турция и Греция. Шоу делалось для крупного коммерческого канала, и одной из задач продюсера было убедиться, что участники подписали договора, разрешающие обнародование отснятого материала.
– Знаю, что все думают, будто съемки на пляже – это не работа, а отдых, но попробовали бы они по изнуряющей жаре погоняться за каким-нибудь греком, который в этот момент прохлаждается в море, и заставить его подписать эту бумагу. – Другими словами, Джек произвел на меня впечатление.
В последнем пабе мы с ним поиграли в бильярд и выпили еще пива. Я рассказала ему о моей прежней работе.