– Хм, созвучие, конечно, налицо, но это же несерьезно… Тем более Итено Кимбо – скорее мужское имя, чем женское. Или вы опять что-то недоговорили?
– Героиня Арьены говорит о рамге этого Кимбо и приводит из нее всякие примеры – так это имеется в виду моя «Безумная команда», все взято оттуда. Еще бы я не узнала… Это как прицел на снайперском ружье, чтобы пуля попала точно в цель. Такое впечатление, что Арьена вложила туда послание для меня с расчетом на то, что оно дойдет по адресу.
– Что за послание?
– То, о чем я уже сказала, – сплошные оскорбления и мощный заряд злости, ничего больше. Не понимаю, зачем ей это понадобилось спустя пятнадцать лет.
– Заряд злости? Гм, вот это уже то самое… У вас есть с собой ее рамга?
– Нет. И в магазинах она не продается. Вообще-то Арьена Лайдо очень талантлива, ее рамга непохожа на то, что делают другие мастера, но ей так и не повезло заинтересовать своими работами ни одну из студий. Зато ее рамгу можно посмотреть в Независимом Библиотечном Клубе, есть такой в Олонве. Туда приносят свои рамги те, у кого не наладились отношения со студиями, и все желающие могут их там увидеть, или за пожертвование в пользу клуба, сколько не жалко, или даже бесплатно. Возле двери всегда висят «доски новинок», я проходила мимо, увидела там имя Арьены, заинтересовалась – и попала в приготовленную для меня западню. Наверное, все это было бы довольно забавно, несмотря на испорченное настроение, если бы не морок.
– Из-за морока переживать не надо. Чем меньше эмоций вы будете испытывать по этому поводу, тем оно лучше для вашей безопасности. – Темре уже счет потерял, сколько раз давал такие инструкции своим клиентам, которые чаще всего им не следовали. – Завтра с утра я поеду в Олонву и посмотрю эту рамгу. Вы обе останетесь тут, за порог ни ногой, моя квартира хорошо защищена от наваждений, еды на кухне достаточно. И опишите мне, как выглядит ваша краденая дама.
– Высокая, стройная, с гордой осанкой. Мускулистая, но грудь у нее тоже большая. Правильные черты лица, а волосы светлые и острижены совсем коротко. Глаза прозрачные, почти бесцветные, как будто наледь кристалликами на стекле намерзла. Любит одеваться во что-нибудь блестящее.
Неужели Акробатка?.. Похоже на то, но Темре решил не спешить с выводами. Сначала надо увидеть рамгу Арьены Лайдо.
Дотянувшись до секретера, он выдвинул ящик, достал листок бумаги и карандаш, положил перед Инорой.
– Напишите, как ее зовут. Вслух имя не произносите.
Кукла
Страшило получилось отменное. Круглая подушка из черного плюша, на дюжине пружинных ножек, одетых в чулочки с утяжелителями, чтобы кукла не вздумала завалиться на бок. Гляделки из скорлупок тропического ореха занбо, или саккому, как называют его по-венгоски, обернутых в разглаженную до блеска красную фольгу, и внутри зрачки – угрюмо-фиолетовые бусины на проволочных штырях. Спина утыкана рыбьими костями, и в придачу в центре этой композиции торчит острием вверх ржавый нож с иззубренным лезвием. Приклеенные птичьи перья, измазанные кровью, придают чудовищу вид угрожающий и бывалый: нипочем не придет в голову, что человек, вооруженный кое-каким мелким инструментом, трудился над ним без продыху не далее как в минувшие сутки. Лески для управления марионеткой тоже имеются в наличии.
Знатная работа, хоть на рынок неси, но тащить свое детище на продажу Клетчаб не собирался. Самому пригодится.
Он решил наконец-то добыть изумруд, чтобы откупиться от гнева Лунноглазой Госпожи. За треклятую… тьфу, не то думается, преподобную «бродячую кошку», чуть не убитую в Сорегдийских предгорьях.
Ну, разволновался человек, ну, велел дурням-наемникам стрелять, оно же простительно! А богиня, что ходит на четырех лапах, так не считает. Прогневалась. С тех пор всякий встречный кот выгибает спину и шипит на Клетчаба, несколько раз его царапали до крови, а одна такая сволота еще в Хасетане, на веранде приморского ресторанчика, запрыгнула на стол и унесла в зубах отбивную, какими славится то заведение. Не говоря уж о том, что, ежели не припрячешь на ночь ботинки, к утру в них точно нагадят – хоть под подушку клади, чтобы никто из кошачьего народу не добрался. А сам обидеть ни одного священного зверя не моги, если не хочешь еще пущий гнев на себя навлечь.
Чтобы умилостивить Лунноглазую, Луджереф дал обет пожертвовать в ее храм пару изумрудов. По крайней мере, один из них он сегодня добудет с помощью своей куклы. А может, и оба сразу – где один, там, хе-хе, и второй. Ну и деньжатами заодно разживется. Сразу видать, люди небедные, раз такие цацки на пальцах носят.
Небедные люди жили на четвертом этаже добротного кирпичного дома на Крупяной горке. Здесь почти все из кирпича, и редко бывает, чтобы внешние стены штукатурили – на взгляд иллихейца это придавало Лонвару до безобразия незавершенный вид. Хотя, понятное дело, при таком количестве дымящих труб даже новехонькая штукатурка очень скоро будет выглядеть грязновато, а потемневшая кирпичная кладка не настолько оскорбляет взгляд.
Кольцо с изумрудом он углядел на пальце у посетительницы, которая каждый день захаживала выпить чашечку кофе – кавьи по-здешнему, не оговориться бы невзначай – в закусочную, куда он за обидные гроши устроился уборщиком. Нелегальная рабсила: якобы иммигрант из Маконы, небольшой страны на юге Анвы, якобы подавшийся в Венгу с голодухи. За уроженца этой самой голодающей Маконы его несколько раз принимали, обманываясь похожим акцентом и чертами физиономии.
Не сказать, что в закусочной медом намазано, но в самый раз, чтобы залечь и перекантоваться. «Раллаб» прибыл в порт по графику, и приплывшие на нем ищейки небось уже взяли след Шулнара Мегорчи, а тот был, да сплыл. Растаял, словно дым из трубы в клубящемся над Лонваром неряшливом небе. Знай наших.
Воспитанная пожилая дама была то ли педантична, то ли суеверна: кольцо она всегда надевала лишь одно и меняла его через каждые три дня. На среднем пальце правой руки у нее красовался то гранат, то изумруд, то янтарь, то крупная жемчужина, а потом снова гранат – и дальше по кругу, непременно в таком порядке.
Из болтовни судомойки и помощницы повара, которые только и делали, что обсуждали посетителей, Клетчаб узнал, что живет она по соседству вместе с престарелым отцом. Он выследил где. Им помогала по хозяйству приходящая служанка, по словам женщин из закусочной – простушка и трусиха.
Дама с колечками облюбовала это заведение, потому что здесь недурно варили кавью. Совершив послеобеденный променад и выпив чашку любимого напитка, она либо шла домой, либо отправлялась с визитами к приятельницам. Каковы ее планы, угадать недолго: если на ней стеганая коричневая холла, она после закусочной разве что в ближайший магазин завернет, а если черная, расшитая бисером – умотает на такси и не вернется до вечера.
Удобно, когда люди предсказуемы. Одна беда: Клетчаб Луджереф был аферистом, а не домушником. Квартиру обчистить – это ему в новинку. Можно сказать, дебют. И чтобы не закончился этот дебют сранью собачьей, следовало принять меры предосторожности.
Чего местный народ боится больше всего? Правильно, воплотившихся наваждений. Вот он и смастерил наваждение, такое, что от одного вида удар хватит. Сам бы испугался, если бы не знал, что это всего-навсего кукла.
Прикинул, что на дельце надо идти, когда хозяйка смотается из дома с янтарем на пальце – самая дешевая из ее цацек. Тогда можно будет взять изумруд, гранат и жемчужину. Ну и еще всякое-разное, что там найдется.
С тех пор как Клетчаб окончательно принял решение поживиться, он начал на работе натужно кашлять, и через пару дней владелец заведения его рассчитал. То есть выгнал от греха подальше, заплатив гроши. Мнимый выходец из Маконы заунывно причитал, рассказывая о своей жене и выводке детишек – упасите Пятеро, у него даже в лучшие времена в Иллихее никаких таких захребетников не было! – но ему велели убираться вон и больше тут не появляться, иначе худо будет.
Что и требовалось: не сам бросил работу накануне ограбления, его оттуда вытурили как заразного, и если потом придет какой-нибудь цепняк с вопросами, о хвором уборщике никто вслух не вспомнит, чтобы закусочную не оштрафовали за нарушение санитарного режима.
Луджереф уже приступил к вдумчивому изучению здешних законов, которые ему предстояло нарушать, и практикуемая в Венге система штрафов вызвала у него уважительную оторопь: ежели захотят, в два счета без последних штанов оставят.
Не смея радоваться тому, что пока все идет как по маслу – а то вдруг своей радостью спугнешь шальную удачу, он ведь уже научен горьким опытом! – Клетчаб отправился мастерить куклу из лоскута и проволочных отходов, купленных в магазине «Сундучок умельца».
Корпя над чулочками с грузиками для своего страшила, он злорадно ухмылялся:
Луджереф уже приступил к вдумчивому изучению здешних законов, которые ему предстояло нарушать, и практикуемая в Венге система штрафов вызвала у него уважительную оторопь: ежели захотят, в два счета без последних штанов оставят.
Не смея радоваться тому, что пока все идет как по маслу – а то вдруг своей радостью спугнешь шальную удачу, он ведь уже научен горьким опытом! – Клетчаб отправился мастерить куклу из лоскута и проволочных отходов, купленных в магазине «Сундучок умельца».
Корпя над чулочками с грузиками для своего страшила, он злорадно ухмылялся:
«Умельцы мы такие, каких вы тут еще не видели… Хасетанские умельцы!»
Поселился он в мансарде с грязным окном, которая сдавалась по дешевке, опять же нелегально. Самое то: неприметная щель, каких в большом городе тьма-тьмущая. Ботинки на ночь убирал в клеенчатую сумку, которую вешал на вбитый в стену крючок, чтобы какая-нибудь сволота из народа Лунноглазой в них не нагадила. Ничего, недолго осталось: когда он выполнит свой обет и чин чинарем принесет в храм два изумруда, Госпожа Кошка должна будет сменить гнев на милость. Всяко должна, иначе нечестно получится.
О том, чтобы забраться в квартиру со взломом, не могло быть и речи. Положим, с отмычками Клетчаб Луджереф управляться умел, но в Венге для охраны замков сплошь и рядом используют магических «сторожей» – этакую специально выращенную мелочь, которую хозяева прикармливают собственной кровью. Оно и парализующий яд тебе впрыснет, от которого рука на целый час онемеет, и хай поднимет, сразу станет не до дела. Не желая связываться с этой пакостью, Луджереф разработал другой план.
Наблюдательный пост неподалеку от дома он занял заблаговременно. Площадка со скамейками под навесом – такие возле каждого подъемника устроены. И обычное дело, чтобы там кто-нибудь кого-то дожидался. Мужчина в низко надвинутом картузе, с расстегнутой объемистой сумкой, из которой выглядывали пучки кудреватой зелени, не должен был вызывать подозрений. Зелень – это значит, он ее разносит, куда велено, честно зарабатывает. А о том, что внизу, под кульками с товаром, лежит собственноручно изготовленный «морок», накрытый картонной коробкой, чтобы торчащие из спины кости оставались в сохранности, ни одна проныра не догадается.
Дамочка чаще всего пользовалась подъемником, чтобы не ходить до закусочной по четырем маршам ступенек. Сегодня она была в черной холле с бисерным узором – значит, вернется не скоро, а колечко надела, как недолго было вычислить, с янтарем. Прислуга, такая же пожилая, как ее нанимательница, еще утром появилась со стороны длинного железного моста для пешеходов, соединявшего Крупяную горку с соседней.
Украдкой плюнув себе под ноги – на удачу, – Клетчаб направился к дому.
Подъезд с наступлением темноты запирался, и открыть его могли только жильцы своими ключами, зато днем вход свободный. Луджереф шагал к дверям уверенно, без спешки, не зыркая то направо, то налево. Разве что замедлил шаг, чтобы всмотреться в номер и после по-быстрому заглянуть в выуженную из кармана записную книжку: новый разносчик хочет удостовериться, что не ошибся адресом, – деталь, лишний раз убеждающая возможных наблюдателей в том, что он именно тот, кем кажется.
Поднялся на четвертый этаж, позвонил.
– «Зеленые друзья»! Свежий лучок заказывали?
Отворившая ему прислуга не могла припомнить, чтобы они с хозяйкой заказывали свежий лучок. Он начал улыбчиво сокрушаться – надо же, накладочка вышла! – а потом принялся уговаривать ее что-нибудь взять для супа, мысленно изнывая: «Ну, когда же ты, сучка старая, отвернешься хоть на минуту?»
Бумажные кульки с зеленью Клетчаб разложил на полу, будто бы с целью заинтересовать эту окаянную вареную рыбину своим товаром. Зев расстегнутой сумки перекрывало донце большой картонной коробки, под которой было спрятано страшило.
– Сейчас я еще посмотрю, что у нас тут есть… – флегматично и с долей сдержанного удовольствия, словно ее несказанно увлек весь этот процесс, произнесла сухопарая служанка, отворяя облицованную деревом и украшенную поверху богатой резьбой дверцу холодильника.
Ну наконец-то! Без единого лишнего шороху – специально тренировался у себя в мансарде – он снял страховочную коробку, подхватил под брюхо куклу. С ней надо бережно, чтобы не пораниться о торчащую кость или о гнусное ржавое лезвие и в то же время ничего не своротить.
Он пихнул страшило под стол, картонку тут же спрятал обратно в сумку. Вот же незадача, лески перепутались… Но ничего, оно и так шевелится, слегка покачивается на пружинных ногах – словно приседает, изготавливаясь к прыжку.
Совершая все эти действия, Луджереф не переставал говорить, нахваливая «сочную, как из деревни, зелень, которая полезна для желудка и напоминает нам о летнем солнышке». Не умолк он и когда женщина повернулась. Он ведь смотрел на нее, а не назад и будто бы знать не знал, что там у него за спиной, под разделочным столом, возле обшарпанной и чем-то заляпанной кухонной стенки…
Нелепо взмахнув руками, служанка выпучила глаза и разинула рот, издав неожиданно тонкий нечленораздельный возглас.
– Да вы что, все у нас свежайшее, только сегодня утром срезали! – заверил ее Клетчаб, изобразив обиженное недоумение.
Так и не закрыв дверцу холодильника, она попятилась к выходу, уставившись мимо присевшего возле своей сумки разносчика. Здесь был риск переиграть, но он же не тупак, не вчерашний! Враз перестав улыбаться, скроив настороженную гримасу, оглянулся через плечо – и с паническим воплем рухнул на четвереньки прямо на разложенные на полу кульки с зеленью. Якобы потерял равновесие. Одновременно потянул за леску, страшило пошевелилось, и тогда женщина с визгом ринулась вон. Из прихожей донесся грохот, потом стук распахнувшейся двери.
Как рекомендуется вести себя при встрече с воплотившимся наваждением, Луджереф знал. Брошюры-памятки вручили всем новоприбывшим иностранцам еще в порту, в конторе Гостевого Управления. Не суетиться, не нервничать, немедленно отойти подальше от морока, предупредить окружающих, немедленно связаться с полицией и/или с Гильдией Убийц Наваждений, чтобы прислали специалиста.
Судя по доносившимся с лестницы истошным крикам, вскоре кем-то подхваченным, эта дурында «предупреждала окружающих». Досадно, что она сразу бросилась бежать, нет бы увела с собой старика-хозяина – для Клетчаба оно было бы удобнее. Но ничего не попишешь, придется работать в тех условиях, какие есть.
Времени в обрез. Небось кто-нибудь из соседей уже по телефону названивает: «Приезжайте, у нас тут морок завелся!» Специалиста из Гильдии куклой не обманешь. Эти парни работают в масках, позволяющих вмиг отличить наваждение от чего угодно другого.
Подхватив страшило, с сумкой в другой руке Клетчаб отправился в комнаты. Где тут хозяйкина спальня? Шкатулка с драгоценностями должна стоять на комоде или на туалетном столике перед зеркалом. Или, может, у этой пунктуальной перечницы все разложено по футлярчикам и попрятано в ящики секретера?
Из подъезда доносился шум общей суматохи, хлопали двери. Наверняка эти всполошенные тупаки уже вызвали убийцу из Гильдии.
А тут в одной из комнат какое-то копошение… Дед заинтересовался происходящим, чтоб его. Луджереф едва успел опустить куклу на пол посреди гостиной и на несколько шагов отступить, когда дверь отворилась, на пороге появился высохший, как мумия, старикан в пижаме. Он еле ковылял, придерживаясь за стенку.
Дернул за леску. Ощетиненный обглоданными костями, посверкивая красной фольгой всех шести глаз, «морок» в налипших растрепанных перьях и пятнышках засохшей крови зловеще закачался на пружинящих ножках.
– Здесь наваждение! – выпалил Клетчаб. – Меня послали вас предупредить! Идите к выходу, не делая резких движений, специалисты к нам уже едут!
Деда с перепугу угораздило споткнуться на ровном месте и упасть. Впрочем, помешать он всяко не сможет.
Жадно оглядывая двери – которая из них нужная? – грабитель шагнул вперед, а леска, мерзопакость этакая, зацепилась за стул, и кукла, несмотря на утяжелители в чулочках, опрокинулась на бок. Словно черная подушка в перьях валяется посреди гостиной, измазанная и утыканная всякой дрянью.
– Жулик! – Старикан, полусидя на полу, рассмеялся негромким кашляющим смехом. – Какое там наваждение, это ж одно шаромыжничество…
Похолодевший Клетчаб оглянулся. Этот хрыч мало того, что раскусил фальшивку, так еще неловко совал руку в карман пижамы. Что у него там – ножик? А вдруг пистолет?..
Схватив со стола литую чугунную статуэтку в виде моряка за штурвалом, он с размаху врезал деду по лысому черепу, обтянутому сухой желтоватой кожей в чешуйках перхоти. Хрустнуло. Для верности еще раз ударил, хотя кость и так уже проломилась, из раны выступила кровь. Старик распластался на ковре, закатив помутневшие глаза.