Очень заблуждаются те, кто думает, что работа в офисе — это тепло, уютно, ля-ля-ля и печеньки.
Настоящая работа в офисе — это боль, кровь, кишки на паркете и невидимые миру слезы в два раунда с перерывом на обед. В перерыве — антагонизм столовского борща полуфабрикатной котлете и мысли о тщете всего сущего. Потом опять кровь, боль, кишки, пытки степлером и дыроколом, массовые убийства мыслью и словом на расстоянии по корпоративному тарифу сотовой связи, подковерное дзюдо, закулисное сумо и кулуарное строительство ноевого ковчега из макулатуры с параллельным оформлением лицензии на отстрел непарных тварей, которым не светит попасть на борт.
Настоящая работа в офисе — это как Бойцовский Клуб. И я не буду о ней рассказывать, потому что первое правило Бойцовского Клуба — не говорить о Бойцовском Клубе.
К счастью, у меня сейчас работа беспривязная. В конторе я появляюсь нерегулярно и не задерживаюсь надолго, а потому исключена из бурной офисной жизни и наблюдаю ее с отстраненным интересом посетителя террариума, надежно отгороженного от участников процессов прочным стеклом.
К тому же на этот раз я подгадала с приходом аккурат к обеденному перерыву, когда наш серпентарий пустеет. В просторном общем зале, насквозь просматривающемся из стеклянного кабинета шефа, задержалась только бухгалтерша Луиза — одна из многочисленных армянских родственниц Рюриковича.
У Луизы медальный профиль, стать солидной римской матроны и усы молодого гусара, которые она для маскировки обесцвечивает перикисью. Коллеги сплетничают, что бравая бухгалтерша страдает от дефицита мужского внимания и использует любую возможность поправить баланс. Судя по тому, что я застала Луизу воркующей с кем-то по скайпу, это не напраслина.
Мое появление коллегу не обрадовало. Она замолчала и резко подалась к монитору, закрывая от меня картинку на экране своей могучей грудью.
Судя по тому, что собеседник Луизы тоже умолк на полуслове, камера монитора передала ему изображение заградительного бюста в лучшем виде.
— Привет, я на минуточку, пришла отчитаться, — скороговоркой сообщила я коллеге, змейкой скользнув между столами в дальний уголок большой комнаты.
Этот тупиковый закоулок между стеллажом с дерматиновыми папками и платяным шкафом выделен в общее пользование таким приходящим сотрудникам, как я. В закуточке для низкорейтинговых персон сумрачно и пахнет пылью, но есть компьютер с принтером и сканером: в обязанности каждого курьера входит подготовка и архивирование отчетной документации.
Мне нужно было сделать скан расписки, которую я взяла у Александра, присвоить файлу название, содержащее дату выполнения заказа, и поместить его в папку со своим именем. В другой раз я бы так и сделала, но сегодня у меня был иной план.
Все компьютеры в офисе соединены в сеть, и при наличии определенных знаний и сверхнормативной наглости можно влезть в любой из них, даже в навороченный «Макинтош», украшающий стол в аквариуме шефа.
Правда, сотрудники хихикают, что шеф использует свой модный комп преимущественно как игровую приставку, и я давно уже убедилась, что ничего интересного в глубинах памяти этого чуда техники нет. Есть небольшая коллекция вполне ортодоксального порно, игры, фильмы, фотографии и всего одна папка с файлами какой-то иной тематики. Она так и называется: «Разное».
Рюриковича очень впечатлило «пысьмо» той дамы — бывшей возлюбленной Александра. Зная сентиментальность шефа, я была почти уверена, что он скопировал этот шедевр эпистолярного жанра, чтобы на досуге и под настроение читать его и перечитывать.
Я не ошиблась: скан-копия «пысьма» предсказуемо нашлась в папке-хламосборнике «Разное». Я распечатала ее в своем закутке, свернула вчетверо и спрятала в карман.
Тут очень кстати засобиралась на выход любвеобильная бухгалтерша. Я заверила ее в том, что не брошу офис открытым, обязательно дождусь возвращения с обеда кого-нибудь из сотрудников, и она удалилась, высоко держа голову, чтобы сохранять в расправленном состоянии складчатый подбородок.
Я сразу же залезла в бухгалтерский компьютер, открыла папочку с исчерпывающей информацией по моему последнему вояжу и скопировала для себя оформленный бланк заказа на доставку корреспонденции.
ФИО и паспортных данных заказчика там не было, зато был адрес по прописке: город Сочи, улица Раздольная, 8 — достаточно, чтобы найти горделивую стерву и испортить ей настроение рассказом о ларнакской трагедии.
— Герой О’Генри учил нас ничего не брать у людей просто так, всегда давать им что-нибудь взамен, — напомнил мой эрудированный внутренний голос.
— Достойный принцип, — согласилась я.
И в качестве благодарности и компенсации за стибренную у бухгалтерши информацию положила на стол Луизы привезенную с Кипра расписку Александра.
Я знаю, бухгалтеры питают маниакальную страсть к оригиналам отчетных документов. Луиза и скан сама с удовольствием сделает.
Затем я честно дождалась появления парочки подкрепившихся офисных кумушек и ускользнула прежде, чем они выплеснули на меня порцию свежевыработанного яда.
— Осталось найти Рюриковича, выжать из него деньги за Кипр — и сегодняшняя программа-минимум будет выполнена, — довольно заметил внутренний голос.
Программа-максимум включала встречу с дамой, написавшей роковое «пысьмо», но я не могла отправиться к ней до получения денег. Судя по адресу, мадам жила в элитном загородном поселке, брезгующем сливаться в экстазе с общегородскими коммуникациями. Трамваи, троллейбусы и автобусы туда не ходили, а для поездок на такси я еще финансово не созрела.
Безрадостно пересчитывая мелочь в кошельке, я спустилась на первый этаж — в кафе, где в это время по будним дням столуется Рюрикович.
В хачапурной у дяди Ашота было многолюдно, с порога открывался вид на множество голов, низко, как в молитве, склонившихся над тарелками.
Хачапури — это вам не суши с роллами! Хачапури надо есть горячими, чтобы масло текло по рукам, а сыр тянулся мягкой бахромой и не поскрипывал на зубах, потому что, если сыр пищит — значит, он остыл. Поедание свежайших хачапури сродни глубокой медитации: человек, который правильно ест правильные хачапури, временно умирает для окружающего мира.
Кухня у дяди Ашота исключительно национальная, поэтому едоки большей частью брюнетистые, и высмотреть среди истовых хачапуропоклонников черноволосого Рюриковича от двери у меня не получилось.
Я прошла к откидному барьеру, отделяющему зал от кухни, и поверх плеча подавальщицы громко позвала:
— Дядя Ашот, барев цес!
Это вежливое приветствие, аналог «здравствуйте». Я знаю несколько слов по-армянски — когда живешь в Сочи и работаешь у человека по имени Рубен Юрикович, это бывает очень полезно.
— О, барев, ахчик! — Из кухни, вытирая руки полотенцем, вышел дядя Ашот.
Он добрый дядька. Называет меня девочкой и норовит подкормить, искренне считая слишком худой и потому некрасивой.
— Кушать пришла?
— Нет, я дома поем, — отговорилась я, постаравшись сглотнуть слюну не слишком громко.
Не очень-то это у меня получилось, раз дядя Ашот тут же махнул полотенцем подавальщице, и она поставила передо мной тарелку с хачапури.
— Да я…
— Не болтай. Ешь!
Я перестала сопротивляться искушению и вгрызлась в обжигающую лепешку, урча, как медвежонок, — в хачапурной у дяди Ашота великосветские манеры не в чести. Здешнюю публику больше шокировало бы требование подать начищенные столовые приборы и крахмальную салфетку.
— А фэф фуф? — Я не забыла, что пришла в кафе в поисках шефа.
— Подуй, да, горячо! — не понял меня дядя Ашот.
Еще бы! Мало что так разительно меняет дикцию, как расплавленный сыр во рту.
Я дожевала хачапури и снова спросила:
— А шеф тут?
— Рубенчик? Нет его.
Я огорчилась:
— И не будет?
— Вай, кто скажет — будет, не будет? Когда эти люди его отпустят, тогда и будет, да! — рассудил дядя Ашот и вручил мне полный стакан. — Теперь пей, да!
Фирменный горячий напиток из мяты, чабреца и зверобоя с добавлением корицы, гвоздики, имбиря и сахара у дяди Ашота готовят только зимой, и это отличное средство борьбы с простудными заболеваниями, так что я не стала отказываться от вполне уместной профилактики. Но между глотками поинтересовалась:
— Какие люди, откуда отпустят?
— Вай, ты не знаешь? У вас сегодня проверка была.
— Налоговая? — предположила я, хорошо зная слабые места родной конторы.
— Не налоговая, сан… Сис…
Дядя Ашот явно запамятовал трудное слово.
— Землетрясение знаешь, да? Вот такая проверка!
— На сейсмоустойчивость? — догадалась я. — Надо же, наш дом тоже сегодня проверяют. Надеюсь, это не значит, что ожидается мощный катаклизм…
— Вай, какая такая клизма, что ты, у меня все свежее! — обиделся дядя Ашот.
— К вам ни малейших претензий! — заверила я.
И сообразила, что к Рюриковичу-то у проверяющего органа какие-то претензии возникли.
Ничего удивительного: в свое время, выкраивая на этаже офис в модном формате open space, шеф ликвидировал пару-тройку перегородок, сдерживавших широту его души и мешавших полету фантазии интерьерного дизайнера.
— Что, Рубен Юрикович поехал штраф платить? — догадалась я.
Дядя Ашот развел руками.
— Надеюсь, тебе самой не впаяют какой-нибудь штраф! — заволновался мой внутренний голос в связи со строгой проверкой.
Я тоже на это надеялась.
Я у себя никаких стен не сносила. Если наша хрущовка не пройдет эту сейсмопроверку, виноват будет кто-нибудь другой.
Например, регулярно концертирующий виртуоз электродрели дед Амбросов, расковырявший, наверное, уже все вертикальные поверхности в своем жилище. Или моя соседка слева Тамара — балерина по духу и сумоистка по виду, энергично худеющая после каждого праздника.
Когда Тамара переходит к упражнениям со скакалкой, у меня в серванте скачут и бьются рюмки!
Я распрощалась с дядей Ашотом, вышла из кафе и побрела по улице, размышляя над своими финансовыми перспективами.
На ближайщее будущее они практически не просматривались.
— Твое грядущее — иль пусто, иль темно, — лермонтовской строчкой поддакнул внутренний голос.
Получить честно заработанные денежки у Рюриковича не удалось. Можно было попробовать выклянчить аванс у Катюни, но я знала, что она не станет отправлять мне деньги с личной карточки, а бухгалтерия издательства никогда не причисляла себя к числу оперативно-спасательных служб, так что перевод мне придет никак не сегодня.
И чем же я буду нынче ужинать?
В данный момент в моем желудке, как в колыбельке, свернулась сытная лепешка, но очень скоро она растает, точно сладкий сон.
Может, попробовать собрать и сдать пустые бутылки? В детстве мы, дворовая мелюзга, регулярно зарабатывали таким образом себе на мороженое.
Мне вдруг ужасно захотелось того мороженого. Натурального, двадцатипроцентной жирности пломбира в вафельном стаканчике, немного помятом, с ободранным бочком и круглой блямбой-наклейкой на приплюснутой верхушке…
— Прекрати! — простонал внутренний голос, пуская слюнки.
Я не заметила, как свернула с центральной улицы на боковую и углубилась в старый жилой квартал.
— Правильно, на главной улице какие бутылки? Надо в парк идти, или к реке, или во двор, где гаражи, — деловито забормотал внутренний голос. — Ага, подворотня — это тоже перспективно…
— А ну, стой!
Я оглянулась и увидела позади пару молодцев люмпен-пролетарского вида.
— Ой, кажется, про подворотню — это была не очень хорошая мысль, — потерял лиричную мечтательность мой внутренний голос. — Ой, а это еще и тупик…
Парни приблизились.
— Кажется, конкуренция за счастье обладания бесхозной стеклотарой за последние двадцать лет приобрела суровые формы, — завибрировал мой внутренний голос.
— Заткнись! — буркнула я.
— Это ты мне, деточка? — удивился один из предполагаемых конкурентов, перебросив сигарету из правого угла рта в левый без помощи рук.
Руки он вынул из карманов и протянул ко мне:
— Сумку давай!
— И карманы выворачивай! — расширил грабительские требования его дружок.
Я попятилась и уперлась спиной в глухую стену.
Отступать дальше было некуда.
— Ребята, вы что? У меня же нет ничего! Я тут бутылки собираю!
Я затравленно огляделась и в самом деле увидела под стеной пивную бутылку.
И тут случилось небольшое чудо.
Наверное, в емкости сохранилось немного содержимого, и алкогольные пары разбудили мою внутреннюю супервумен, потому что наклонилась за бутылкой я, а разогнулась уже она, Наталья Скорость-и-Сила Ложкина.
— Офонарели совсем, экспроприаторы хреновы, неимущих грабить?! — вскричала я и с силой треснула бутылкой о стену.
Теперь у меня было оружие.
— Это называется «розочка», — просветил меня вмиг воспрянувший внутренний голос. — Очень опасная штука, между прочим, держи ее крепче и размахивай рукой, не давая уродам приблизиться.
Я с готовностью послушалась и сделала глубокий выпад стеклянной «розочкой», вынудив желающего собственноручно вывернуть мои карманы отпрыгнуть.
— А ну, пошли отсюда! Я живой не дамся! Русские не сдаются! — провозгласила я, прикидывая, что в данной тупиковой ситуации сработает лучше — мой прославленный бессмысленный визг или членораздельные крики: «На помощь! Полиция!»
— Не стал бы я рассчитывать на полицию, — высказался внутренний голос.
И, поскольку в этом вопросе мы были солидарны, я присела, напрягла диафрагму и напористо взвизгнула, пробуя голос.
Я давно не практиковалась в искусстве Соловья-разбойника, но мастерство, как говорится, не пропьешь: мне сразу же удалось взять верхнюю «си» — недостижимая высота для многих оперных звезд, между прочим.
На лицах нападающих отразилось удивление. Очевидно, они не рассчитывали на встречу с высоким искусством.
— Да ты у нас просто сногсшибательна! — похвалил меня внутренний голос, нисколько, кстати, не преувеличив, поскольку тот из бандитов, что стоял ближе к выходу из подворотни, как раз покачнулся и рухнул без чувств.
Я не успела возгордиться.
Из белого полукруга — с освещенной улицы под арку подворотни — в наш темный криминальный мирок ворвалась плечистая фигура, и второй бандит без звука и стука улегся рядом с первым.
Стремительность и эффективность собрата-сверхчеловека впечатляла.
— Эй, ты, стой где стоишь! Не подходи ко мне! — крикнула я Бэтмену, или кто это был, и очертила границы своей суверенной территории бутылочной «розочкой».
— Вот умеешь ты устраивать публичные сцены! — лениво восхитился знакомый голос. — И почему-то вечно апеллируешь к национальной гордости. То у тебя «Кто тут русский, налей, налей бокал полней!», то «Русские не сдаются!».
— Ты-ы-ы?! — промычала я.
— Я-а-а! — издевательски ответил блондин, которому я должна была двести евро.
— Теперь ты ему не только деньгами, а еще и жизнью обязана! — пафосно провозгласил мой внутренний голос. — А может, и честью. Девичьей! Слушай, пусть уже женится, а?
— Стекляшку-то брось, — велел спаситель и аккуратно стукнул меня по запястью.
Пальцы разжались, «розочка» жалобно звякнула об асфальт.
— Идем отсюда, пока эти говнюки не очнулись.
— А ты не убил их?
Это меня малость расстроило.
— Вроде не за что было.
Блондин увлек меня на свет.
Из подворотни мы вышли, как влюбленная парочка — бок о бок, почти в обнимку: рука блондина непринужденно возлежала на моей талии.
Мне понадобилась почти минута, чтобы очнуться, вырваться из захвата нахальной лапы и спросить:
— Ты что, следишь за мной?!
— А ты что, нарочно путаешься у меня под ногами?
— Хочешь сказать, эта встреча случайна?
Блондин вздохнул:
— Подумай своей лохматой головой! Если бы я хотел с тобой встретиться, позвонил бы по телефону!
— Что, я лохматая? — Я первым делом уловила только это.
Повернулась к стеклянной витрине ближайшего магазина, пригладила волосы, стряхнула с рукава побелку.
Определенно прогулки по подворотням девушку не красят.
— Не отвлекайся, давай закончим тему неслучайных встреч, — напомнил внутренний голос. — Парень прав, ты же оставила ему свою визитку со всеми телефонными номерами.
— Со всеми двумя, — буркнула я.
До недавнего времени у меня было два телефона — новый и старый. Новый я использовала как парадно-выходной, а старый держала дома, ведь в песне как поется? «Молодым везде у нас дорога, старикам всегда у нас почет». Увы мне, молодой-перспективный смартфон трагически погиб при взрыве дома, и пришлось мне вновь вернуться к хорошо забытому старому…
— Кстати, как его зовут? — повысил громкость внутренний голос.
— Кого?
Я точно помнила, что телефонам имена не давала. Не считала их настолько живыми.
— Да мужика этого! Помню только, что не Питер, — продолжил внутренний.
— Кстати, как тебя зовут? — Я перенаправила вопрос блондину.
— Ты что, забыла мое имя?! — неподдельно обиделся тот. — Ты вообще помнишь, кто я?!
— Точно не Брэд Питт, его бы я не забыла, — досадливо съязвила я. — Ты — добрый самаритянин, одолживший мне двести евро на билет из Ларнаки. А зовут тебя… Блин, да как же тебя зовут?! Как-то на «А», вроде… Антон? Андрей? Арнольд?
— Какой Арнольд?!
— Шварценеггер, нет? — Я присмотрелась. — Точно, нет.
— Эй! Я Артем!
— Точно! — Я щелкнула пальцами. — Ты Артем! А я Алиса.