– Анастасия, – раздался бодрый голос, – доброе утро.
– Я хочу с вами поговорить.
– Может, приедешь ко мне домой? – Шелаев задал вопрос без тени каких-либо эмоций, будто существовала огромная вероятность того, что я отвечу положительно.
– Нет, но спасибо за приглашение, – спокойно сказала я.
– Ты хочешь забрать портрет, не так ли?
– Да.
– А я все гадал, сколько ты вытерпишь… Маловато. Даже недели не прошло.
– Почему вы не хотите отдать портрет? Для меня он имеет большую ценность, чем для вас.
– Это не так.
– Почему?
– Он для нас имеет равную ценность, – с нажимом на «равную» ответил Шелаев.
– Вовсе нет.
– Ты заблуждаешься.
– Тогда дайте мне его на время, – попросила я, желая прекратить спор и заодно «вильнуть в сторону». – Я верну.
– Честное слово? – серьезно спросил Клим.
– Да, – твердо ответила я и скрестила пальцы на правой руке, притягивая к себе все силы вранья, которые только возможно.
– Анастасия, ты бессовестно врешь, – произнес Шелаев и засмеялся.
У него было очень хорошее настроение, это чувствовалось с начала разговора, и я стала гадать, что могло послужить тому причиной. Наверное, он еще кому-то испортил жизнь и теперь отдыхал после чудовищных злодеяний.
– Похоже, вы не хотите, чтобы портрет оказался в доме Ланье, – проигнорировав смех, деловым тоном начала я. – Но он может храниться у моей подруги.
– А твою подругу не смутит то, что я буду ее часто навещать?
– Зачем?
– Чтобы посмотреть на портрет. Пока он находится у меня, мы можем видеть его на равных – я дал тебе ключи. Если же ты увезешь картину, то лишишь меня возможности…
Я поняла, куда клонит Шелаев, и перебила его:
– Клим, во-первых, я не могу приходить к вам. Не могу и не хочу. Вам это известно. Во-вторых, вы так говорите назло. Пожалуйста, объясните, зачем вам смотреть на мою маму?
Клим ответил не сразу.
– Это память об отце. Он дорожил портретом и последние дни жизни вообще не расставался с ним. Я вспоминаю об отце, когда захожу в ту комнату. Приезжай ко мне, когда захочешь, даю тебе нерушимую клятву, что об этом никто никогда не узнает.
– Спасибо, нет. До свидания, – ответила я, прервала разговор и устало вздохнула.
Душа дрожала.
Мелкой дрожью.
Я стала ругать себя за этот звонок, но потом успокоилась. Нужно использовать все шансы, чтобы потом не упрекать себя в трусости и слабости, чтобы не мучиться бесконечными и болезненными «а вдруг». Я попросила, Клим отказал. Ладно.
Через секунду на мобильный телефон пришло сообщение от Шелаева: «Ты молодец».
* * *Лера кидала в суп-пюре маленькие кубики сухарей и посматривала то на меня, то на бабушку. Сухариков в тарелке накопилось уже слишком много, никакая диета не поддержала бы такого количества хрустящих калорий. Но моя двоюродная сестра, похоже, и не собиралась есть. Покрасневшие глаза Леры говорили о бессонной ночи и нервном напряжении. Жалела ли она, что в минуту стресса откровенничала со мной, или нет, – этого я не знала, потому делала вид, будто вчера ничего не произошло.
– Ты хочешь о чем-то поговорить? – Интуиция Эдиты Павловны, как всегда, не дремала.
– Хочу. – Лера оставила сухари в покое, откинулась на высокую спинку стула и твердо спросила: – Бабушка, почему ты не пригласила Павла на вечер?
– Я не могу пригласить всю Москву, – равнодушно ответила Эдита Павловна.
– Пригласи его, пожалуйста.
– В этом есть необходимость?
– Да.
– Какая?
Как-то Лера дала всем понять, что Павел ей нравится, и задавать уточняющий вопрос не было смысла, но Эдита Павловна желала порядка и ясности в своем королевстве. Она отложила нож и вилку, промокнула рот салфеткой и замерла, глядя на мою сестру с подчеркнутым вниманием. Сухарики от страха прижались друг к другу, стали впитывать суп и тонуть…
– Он хороший.
– Не он один.
– Павел очень хороший, – начиная сердиться, ответила Лера. – И он мне нравится.
– Ты еще молода и…
– Бабушка, почему ты все время заботишься о Насте, а обо мне нет? Разве мне не нужно устраивать личную жизнь? Мне тоже восемнадцать лет! Если бы я выбрала какого-нибудь гота…
– Кого? – переспросила Эдита Павловна, и глубокая складка образовалась между ее бровей.
– Неважно, – отмахнулась Лера и добавила с легкой едкостью: – Человека не нашего круга… Если бы я пригласила такого, тогда понятно, но почему нельзя позвать Павла? Я хочу с ним общаться и танцевать. Это же я попросила вечеринку, значит, и гостей могу приглашать. Хотя бы одного! Я посмотрела список – сплошные стариканы. И Шелаева нет… Скука смертная. Ты на него рассердилась, ну и что… Он же всегда к нам приходил… – Лера недовольно надула губы и стала похожа на расстроенного ребенка.
Я ожидала приступа гнева Эдиты Павловны, но она взяла паузу и молчала около минуты. Похоже, в большей мере бабушка уже переболела выходкой Клима Шелаева и вновь относилась к нему как к лучшему врагу дома Ланье. Но полного и безоговорочного прощения еще не было…
– Видеть Клима в пятницу я не желаю. И, если он объявится, мне придется вышвырнуть его за дверь. – Посмотрев на тарелку с пирожными, Эдита Павловна остановила выбор на ванильном эклере. От супа она отказалась сразу, гарнир не тронула, а медальоны из говядины были слишком маленькими, чтобы насытиться. Бабушка не особо жаловала сладкое, но при этом ценила хорошие пирожные, и выпечку приносили почти всегда. – Настя захотела пригласить подругу, и я разрешила, справедливости ради я и тебе должна позволить выбрать одного гостя. Это будет Павел?
Лера повернула голову и посмотрела на меня с великим изумлением и недоверием.
– У тебя есть близкая подруга?
– Да, Сима, – ответила я, борясь с нахлынувшими мыслями. Я почувствовала, что Эдита Павловна ждет Шелаева в пятницу. Она мечтает его увидеть и «вышвырнуть за дверь»! Возможно, званый ужин бабушка согласилась устроить лишь для того, чтобы унизить Клима при всех. А ему-то хватит уверенности и наглости прийти…
– И где ты ее взяла?
– Мы вместе учились в частной школе.
Удивление Леры схлынуло, и теперь сестра могла вновь переключиться на свою любимую тему ревности.
– То есть, – она подскочила и развернулась к Эдите Павловне, – ты ей разрешаешь приводить подруг, а мне вообще никого нельзя?
– Моя дорогая, столько, сколько я разрешаю тебе, я не позволяю никому, – усмехнулась бабушка, взяв маленький кусочек колотого карамельного сахара. – Так мне приглашать Павла Акимова? – Кусочек сахара коснулся чая и пошел ко дну.
– Да, – выдохнула Лера и, бросив на меня испепеляющий взгляд, вновь села на стул. – Я отлично проведу с ним время, а в следующий раз тоже позову подруг.
По лицу Эдиты Павловны пронеслась тень, и я безошибочно угадала бабушкины мысли. «Скандал Павел не устроит, а его внимание к Анастасии, возможно, станет не минусом, а плюсом. Матвеев должен понять, что лучше поторопиться…»
Я сжала вилку и коротко улыбнулась маленькой победе: цепочка планов Эдиты Павловны уже оказалась нарушена, и это давало некоторую надежду – моя судьба в моих руках…
* * *Подарок Семена Германовича – книги – я хотела вернуть как можно скорее, но визит в его комнату должен был остаться незамеченным. Объясняться с дядей я не стала бы даже под страхом смертной казни и старалась не думать, как он отреагирует на мою «черную неблагодарность». К этим книгам я не испытывала никакого интереса, шикарное оформление оставило меня равнодушной. Как же важно, кто преподносит подарок…
Обернув коробку зеленой бумагой («как получила, так и верну»), я дождалась, когда Эдита Павловна вместе с Ниной Филипповной отправятся на прогулку по магазинам, и вышла из своей комнаты. Лера пятнадцать минут назад умчалась в спа-салон, дядя заехал на обед и вернулся в офис, а Кора, кажется, спала. Она не спустилась к обеду, но в три часа пила вино на первом этаже, а потом ушла к себе и больше не появлялась.
Последнее время тетя оставалась дома и почему-то не торопилась в редакцию своего глянцевого журнала «Цвет стиля». Возможно, это объяснялось… м-м… семейными неприятностями. Мне не слишком-то нравилось слово «любовник», да и я старалась поменьше думать об этом, потому что тема была малоприятной и в какой-то мере запретной.
Никого не встретив на пути, я зашла в кабинет Семена Германовича и положила коробку на письменный стол.
«Надеюсь, теперь понятно, что никакие подарки мне дарить не надо», – с вызовом подумала я, сжав губы.
В кабинете дяди пахло кожей, гуталином и всеми мыслимыми и немыслимыми пороками. Тяжелая бархатная штора, закрывая окно почти полностью, пропускала мало света, но если б ее не было, наверное, ничего бы не изменилось – свет сам (по доброй воле) не стал бы проникать в эту комнату.
На столе стопкой лежали одинаковые серые папки, а под ними одна тонкая – бордовая.
На столе стопкой лежали одинаковые серые папки, а под ними одна тонкая – бордовая.
«Наверное, это отчет детектива», – размечтавшись, подумала я, развернулась и быстро вышла из кабинета, оставив все тайны Семена Германовича Чердынцева за спиной.
«Отчет детектива… Телефонные разговоры, фотографии… Я читала о таком в книгах. Неужели люди могут жить вместе и при этом не доверять друг другу, следить друг за другом и… И продолжать жить вместе? Как у них так получается? И неужели им не хочется настоящей любви, чтобы каждый миг как единый вдох? Без обмана?»
Впрочем, я вообще не могла представить Кору, любящую кого-то, кроме себя. А дядя… Это из области фантастики.
Я и не заметила, как, погрузившись в раздумья, замедлила шаг. Дверь спальни Коры и Семена Германовича открылась, и я увидела Тима. Рукава голубой рубашки были засучены высоко, демонстрируя красивые мышцы, светлая челка падала на лоб, и он дернул головой, надеясь убрать ее на бок. Сердце забилось в два раза сильнее, и я не сразу удивилась: «А когда же он вернулся?»
Тим увидел меня, плотно закрыл дверь спальни Коры, быстро подошел, взял за руку и утянул за угол, широко улыбаясь. Вот оно, счастье!
– Ты что здесь делаешь? – прошептала я, прислоняясь спиной к стене. – Разве Эдита Павловна не отправила тебя встречать Андре?
– Великого повара, любителя лисичек? – уточнил Тим, наклоняясь ко мне.
– Да, великого повара и любителя лисичек, – повторила я с улыбкой.
– Отправила, но, когда до аэропорта оставалось всего ничего, она позвонила и сказала, что «этот старый краб передумал лететь в Москву, потому что ему, видите ли, приснился плохой сон». – Тим попробовал произнести фразу голосом Эдиты Павловны, и у него почти получилось.
– Так ты свободен?
– Да, сегодня поездок не предвидится.
– А что ты делал у Коры? – спросила я, чувствуя некоторую неловкость.
– У нее потек кран в ванной комнате, и я оказал ему первую медицинскую помощь.
Вдруг скрипнула дверь… Нет, все же это были лишь страхи. Я первый раз находилась столь близко к Тиму посреди бела дня в доме Ланье. Он стоял, наверное, в двадцати сантиметрах от меня…
– Скоро вернется Эдита Павловна, – прошептала я, давая понять, что нам все же нужно соблюдать дистанцию.
– Помнишь, я приглашал тебя за город? Может, поедем этой ночью? – Наши глаза встретились. Тим дотронулся до моего плеча, коснулся пальцами шеи, погладил по щеке и добавил: – Просто прогулка.
– В один из домов Эдиты Павловны? – уточнила я, даже не представляя это безумие.
– Да. Пожалуй, в самый ближний, чтобы ты как можно меньше волновалась.
– А я не волнуюсь. – Я вздернула нос и сдержала улыбку.
– Еще как волнуешься, – с улыбкой ответил Тим, наклонился и поцеловал меня в губы. Я ответила и прижалась к нему, позабыв об осторожности, улетев в облака. Я была спрятана за его широкой спиной, и надежнее укрытия не существовало.
– Да, я готова с тобой отправиться на край света, – торжественно произнесла я, сжав руку Тима.
– Мне кажется, час ночи вполне подходящее время для побега. Я оставлю открытым крайнее окно на кухне. Спрыгнешь?
Я представила себе эту картину и порадовалась, что у Эдиты Павловны нет хорошо обученных доберманов…
– Да.
Тим подался вперед и шепнул мне в ухо:
– Постараюсь тебя поймать.
* * *«Меня вовсе не обязательно ловить, потому что на моей спине выросли крылья».
Я не сомневалась: если захочу, то нащупаю белые жестковатые перья, сделаю усилие и взлечу к потолку… Туда, где нарисованы полуобнаженные девы, держащие в руках тяжелые виноградные гроздья, голые кудрявые ангелы, пухлые облака и зеленые ветви деревьев.
«Постараюсь тебя поймать», – я повторяла фразу вновь и вновь, собиралась в дорогу, смотрела на часы, прислушиваясь к голосам за дверью. Не удержавшись, не справившись с бурлящими чувствами и тайными страхами, я позвонила Симке и рассказала обо всем. «Ого!» – многозначительно выдала она и благословила меня на все четыре стороны. Я хотела задать ей миллион вопросов, но в горле застрял непонятный ком, и слова так и остались сидеть в голове.
Я не могла не думать о том, что означает наше ночное путешествие. Иногда люди встречаются годами, прежде чем между ними случаются… те самые отношения. Порой расстояние до определенной черты измеряется лишь несколькими днями, а то и часами. Мы с Тимом были знакомы давно, но наши чувства еще не проверяло время. И я не хотела их проверять – это виделось глупым и ненужным, однако отпустить себя на свободу, то есть… Я путалась и пыталась понять, чего хочу, но когда метания отступали, я знала лишь одно: мне важно, очень важно находиться рядом с Тимом. Это как будто ты плывешь долго, бесконечно долго, и вдруг – берег… Это как идти зимой по бескрайнему полю: колючий снег в лицо, и вдруг – маленький дом, и из трубы валит дым. Это как преодолевать пустыню с пустой флягой и…
«Я в который раз схожу с ума», – серьезно сказала я себе, отодвинула фикус, папоротник, взобралась на подоконник и принялась смотреть на небо. Улыбка тронула губы, я расслабилась – не нужно ничего придумывать и ни к чему готовиться. Тим, он…
– Я люблю его? – тихо спросила я себя.
«Люблю», – пришел ответ.
Мне захотелось прижаться к Тиму, закрыть глаза, уютно устроиться и уснуть. Таким особенным сном, какой бывает, лишь когда находишься в полной безопасности, даже если за стенами замка горит земля, звенят мечи и ломаются копья.
В час все уже спали, поэтому до кухни я добралась легко и быстро. Первое решетчатое окно открылось без проблем, даже не пришлось возиться с лязгающими металлическими замками. Теплый июльский вечер коснулся ног, и я потянула юбку вниз, представляя со стороны картину своего побега. Из окна торчат ноги… Длинные и тощие… Конечно, нужно было надеть брюки, но мне захотелось выглядеть романтично.
От столба отделилась крепкая фигура Тима – его тень упала на круг света, меняя рисунок на асфальте.
«Он меня поймает, – счастливо вздохнула я, – поймает и никому не отдаст. Это очень важно – не отдавать меня никому».
«А ты боишься, что кто-то похитит твою душу и тело?» – раздался в голове отдаленный голос, но я проигнорировала его. Когда сбегаешь из дома под покровом ночи, лучше ни на что не отвлекаться. Особенно если хочешь остаться в живых.
Я прыгнула, и сильные руки обхватили меня.
– Бежим? – спросил Тим.
– Да, – ответила я, и мы понеслись за угол.
Бежать было вовсе не обязательно, но Настоящий Побег должен происходить по установленным правилам. Единственное, на чем я не настаивала, так это на погоне и стрельбе в наши удаляющиеся спины!
Мы ехали минут сорок на красной машине Коры – по безлюдным улицам, мимо остановок и витрин. Мелькали деревья и светофоры, а мы бросали друг на друга короткие взгляды, улыбались и болтали о пустяках.
Загородный дом Эдиты Павловны стоял немного левее поселка, Тим не стал въезжать на участок, припарковался около высокого кирпичного забора и взял с заднего сиденья белый пакет. Потом открыл металлическую дверь, осветил дорожку мобильным телефоном и пропустил меня вперед.
– А что в пакете? – спросила я.
– Апельсиновый сок и конфеты.
Не включая свет, мы устроились на ковре напротив телевизора, открыли коробку шоколадных конфет и налили сок в высокие узкие стаканы. Тим также захватил с собой старую комедию, мы сидели на полу и смотрели фильм.
– Так хорошо, что ты меня увез, – сказала я.
– Я могу увозить тебя каждую ночь.
– М-м-м… я подумаю об этом.
Тим отставил стаканы, сел ровнее, чуть наклонил голову и заглянул мне в глаза.
– Помнишь, я принес цветы, когда Эдита Павловна устраивала вечер в честь тебя.
– Да. Букет из трех белых роз и серебряная лента.
– Я не хотел уходить. – Тим поправил мои волосы, убрал их от лица. – Ты мне уже тогда очень и очень нравилась… Пару раз я наблюдал за тобой и пытался понять, откуда же ты взялась такая.
У меня защемило сердце, я придвинулась ближе, чтобы чувствовать тепло его тела и слышать каждое слово.
– Сто лет назад я была совсем нескладной…
– Красивой.
Тим поцеловал меня сначала в уголок губ, потом чуть ниже и наконец – в губы. Это был долгий поцелуй, расслабляющий тело, перечеркивающий мысли. Теперь я понимала необходимость побега – здесь не существовало времени, не раздавались скрипы и шорохи, не скользили тени, и вообще ничего не имело значения. Я не удивилась бы, если б, повернув голову к окну, увидела медленно падающие хлопья снега. Июль? Да, по календарю, ну и что?..
Подавшись вперед, я коснулась щеки Тима, растрепала его волосы, засмеялась, обняла…
– Маленькая моя Ланье, – нежно, растягивая слова, сказал он.
Только в его исполнении моя фамилия звучала без всяких добавочных оттенков, как прозвучала бы «Соловьева», «Мухина», «Васнецова»… В исполнении Шелаева, например, все было иначе… Я не собиралась перебирать холодные и насмешливые фразы Клима, но они неожиданно стали всплывать и тревожить меня. Чтобы избавиться от этой возрастающей муки, я мысленно повернулась к ним спиной и посмотрела на Тима. Его широкая теплая ладонь легла на мою талию, губы вновь приблизились к губам…