Условились мы в эту ночь спать долго, не беспокоя себя будильником. Надеюсь на целебность сна.
30.07. Порт Блэр
(Людей в Порте Блэр проживает чуть больше ста тысяч.)
Аллергия так же спешно окончилась, как и началась. Новым утром её не было вовсе – глаза смотрели чисто, нос дышал вольно. Не менее диковинным было обращение моего кишечника: прежде мучил меня слабостью стул, теперь уж третий день как стул прекратился вовсе, в животе твёрдость собралась. Всё, конечно, от еды.
Устали мы от рациона здешнего. В городах больших удавалось найти пищу приятную; здесь, в Порте Блэр, об этом проблемы тянутся нескончаемые. Всякий ресторан готовит на индийский вкус, и лучшее из блюд для нас – рис с овощами. Мы каждый раз твердим, что специй добавлять нет нужды; дождавшись от официанта чёткого произношения «no spices», отпускаем его с заказом. Но это лишь отчасти смягчает остроту. «No spices» неизменно вливает в рот долгий несмываемый жар.
Иным доступным блюдом остаётся омлет с овощами. Кроме того, закусить можно сэндвичем с томатами или тостом с джемом. Однако помнить нужно, что тосты здесь готовят на сковородке, в масле.
Скучаем мы по картошке варёной – с маслом, луком, подле омуля или селёдки уложенной. Говорим о гречке – с молоком или котлетами. Мяса нам недостаёт. Предлагаемая здесь курятина остра чрезмерно, а свежесть её условна.
Сошлось всё к тому, что по утрам мы готовим кашу (рецепт которой усложнился орехами, фруктами – покупаем их на базаре и строгаем в тарелку), а к вечеру пробуем не отравиться в индийском ресторане.
Сегодня вечером в одном из таких ресторанов (прельстившим нас чистой вывеской) видели мы сцену, приятную и печальную одновременно. За соседний столик сел старичок среднеазиатского лица. Было темно, и он по Рамадану мог наконец заняться едой. Нищета была в нём явная; но по рубашке аккуратность наблюдалась. Заказал он чай-масала; ужин себе достал из кармана – в пакетике налито было нечто сгу́щенное и столь сомнительное по цвету, что я бы поостерёгся давать это собаке. Старик выдавил ужин свой на тарелку. Был он по-детски важным, игривым, даже покачивался, к пище готовясь, будто говорил себе: «Что́ тут у нас, что́ тут?» Взгляда не поднимая, в довольстве принялся старик мять гущу пальцами, в рот укладывать. Официант смотрел на посетителя такого с недовольством, но спорить о его трапезе не стал. Окончив всё густое, старик выпил с тарелки жидкое; выдавил кетчуп (бесплатный на столиках) и принялся пить его. В эти мгновения подошёл к нему окончивший ужин мусульманин (в прочной белой одежде, в узорчатой шапочке) и по Рамадану сочувствие показал – поговорил со стариком, заказал ему курицу, ещё одну чашку чая; заплатил за всё официанту и наказал ему другой платы от нищего не спрашивать. Счастье старика было широким. Улыбался он малозубым ртом; угадывалось в нём наивное, ребяческое. Приятно было смотреть на старика и грустно. Какая ничтожная жизнь, какое унижение для разумного существа! Он слеп к унижению своему и даже обозлиться не сумел. Смирился. Быть может, и не было в нём борьбы, но для чего же ум устроен? Для чего ему счастье было родиться человеком, в наш век? Обида за старика – за жизнь его гнилостную, за улыбку добрую, за немощь – таким негодованием во мне окончилась, что я должен был украдкой слёзы отирать. Печаль ещё от того получилась, что не мог я прямо указать, чем жизнь моя лучше, чем в разуме своём я превзошёл этого бедолагу. Начав перечисление побед своих, вспомнил я о смерти – в прах она сотрёт и меня, и его; от мысли такой понял тщетность сравнений. У каждого из нас – свой путь; нет меж нами разницы, если смотреть от объективности мироздания, мы равны по материи, нас соткавшей. Всё различие – от субъективности; и право мне дано безоговорочное жалеть старика, ведь от моего пути он далёк; только свой путь (для своего же блага) я признаю верным.
На выходе хозяин ресторана (хозяева в Индии всегда сидят возле дверей, пересчитывают деньги, выписывают счета) старика окликнул; вопреки настоянию ушедшего мусульманина, спросил с него за чай. Понятно было это по лицу старика (будто он украл что-то) и по найденной им в кармане десятке рупий (6 рублей). Стерпеть я не мог. Перекрикнул хозяина, подошёл и, не желая попусту спорить, положил на стол десятку (с видом наивысшего презрения); здесь же для негодования этих людей дал старику 100 рупий. Не мог я допустить, чтобы радость этого человека окончилась так грубо. Он не вор и не должен бояться. Он честнее многих – по меньшей мере оттого, что для нечестности не осталось у него возможностей, смелости.
…
День сегодняшний был в прогулках. Завтра мы отправимся на остров Хэвлок – туда, где купаются слоны.
Людей в Порте Блэр меньше, чем в континентальных городах Индии. Живут они в достатке, здоровее выглядят; тело у них иное – видны тут и высокие, и плотные, и толстые.
Центральные улицы – чистые; но при внимании разглядеть можно, как между домов узким спуском начинаются кварталы грязные, тесные.
Дороги уложены хорошим асфальтом; набережная протянулась в несколько километров красным мощением.
Сезон туристический на Андаманах угас, и многое наблюдаем мы в уединении. Утром на Корбин-пляже купающихся нашлось двое – мы с Олей. Прочие – три человека – были спасатели и хозяин прогулочной лодки. Не понимаю, чем может не понравиться индийским туристам нынешняя пора?
За пляжем ходят собаки; как по всей Индии – доходяжные, запуганные.
В километре от пляжа, с возвышения набережной, Оля углядела водную змею (белую с пятнышками) – та плыла вдоль каменной отмели.
Вечером, переждав очередной обрыв электричества, мы разместились в интернет-кафе – для приобретения билетов. Первой проблемой оказалось то, что прямых поездов из Мадраса в Гоа нет. Вплоть до Бомбея двигаться нам предстояло на автобусе. Разработка маршрута в деталях (до Пенджаба и Кашмира) отняла час – из-за медлительности Интернета. Дальше неприятность случилась особенная. Билеты нужные мы выбрали, но купить их не смогли; выяснилось, что индийские платёжные системы не признаю́т мой Сбербанк (или наоборот) – по всем оплатам я получил отказ (при том, что в магазинах пользовался карточкой без затруднений). Расстроился. От автобусной службы мне тут же позвонили (увидели неудавшиеся платежи). Услышал я в трубке такую «белиберда-белиберду-инглиш», что расстройство моё увеличилось. Я честно пытался понять, что говорят мне об оплате, переспрашивал шесть раз, наконец прекратил разговор. На повторный вызов ответил жёстко. Больше мне не звонили.
Билеты до Пенджаба наметил я взять в железнодорожных кассах Порта Блэр (здесь открыто представительство Индийских железных дорог). Билеты на автобус покупать придётся уже в Мадрасе – по возвращении из Цейлона (надеяться нужно, что их к тому времени не раскупят).
Бестолковое окончание дня.
Сейчас 23:00. В 5:00 за нами приедет рикша – корабль на остров Хэвлок отбывает с причала в 6:20. Встать нужно в 4:20.
31.07. Порт Блэр
(«Кокроаки» – крупные тараканы, многие века сопровождавшие пассажиров индийских кораблей. Об их неприятной близости писал Алексей Салтыков.)
В отрешении великом пребываю. Многое от меня шелухой разлетелось. Вылущился я до одиночества. Не осталось понедельников, новостей, имён. Я вырван от земли, поднят надо всем. Мысли по высвобождённости такой случаются неожиданные. Ночью пробудился я взволнованный. Через сон узнал в себе переживание сильное, о котором не подозревал прежде. Понял обиду к другу детства. Мы расстались давно; не вспоминался он многие годы – вот почему удивительной показалась сила сокрытых чувств. Обида в том была, что дружба наша погибла запросто, что мечты наши сошлись на забвение. Хотели мы путешествовать; юношеские походы байкальские вместе начинали – в палатке одной… Проснулся я – и диким показалось, что рядом лежит Оля, имя которой во сне не мог я вспомнить; здесь, подле меня, место друга того измышлялось, однако он жизнь свою положил для других. И вот – обида. Нет ему извинений даже от того, что это я́ уехал из Иркутска… В дороге лучше себя узнаёшь, потому что проступает многое, прежде укрытое ворохом дел непрестанных.
В 6:20 мы отчалили от Порта Блэр. Два с половиной часа плаванья в качке глубокой прошли; подумалось нам, что удачей было лететь до Мадраса, а не плыть. Корабль клонился слева направо, кивал постоянно в высокие волны. От тошноты единственным манёвром было дремать, и занимался я этим сполна. В дрёме мысли утренние повторял.
(…Сейчас отвлечён я был от Дневника ласками, близостью закончившимися. Оля. Туманом сгустилось моё восприятие. Лишён ритма привычного, лишён социальных оболочек; землю потерял. Мне бы одному остаться.)
Итак, я в дрёме мысли утренние повторял. Уверился, что дружба, начатая от детства, интимнее любой связи взрослой, даже соками и теплом закреплённой. Оле про сон не рассказал, про чувства им вызванные не поведал.
Она ребёнок. Чужая. Мне нужно быть с кем-то, чтобы не утерять твёрдость. Я не готов к полётам свободным… Не могу объяснить, что словами этими подразумеваю…
Корабль тараканами заселён кухонными. Ползали они по стенам, потолку, на подлокотники взбирались, на руки соседям переползали. Я брезгливо оглядывал сиденье своё, вещи свои.
На Хэвлок прибыли мы в намерении определённом – слона андаманского увидеть.
Остров пустым от туристов оказался; сезон начнётся к середине августа, и тогда теснота на Хэвлоке случится. В пустоте такой моторикшу найти можно лишь у причала. Опасаясь задержаться на одном из пляжей, не успеть к последнему кораблю (16:30), надумали мы занять одного из рикш на весь день. Вышло это в 800 рублей.
Первым ходом отправились мы на другой край острова – на пляж Радханагар (известный среди лучших пляжей Азии). Чудесное место, ступив к которому, мы забыли о слонах…
Пляж из белого мягкого (даже в глубине) песка – оканчивающийся далёким мысом. Чистый, солёности умеренной океан; лазурная, едва пенистая вода. За пляжем лес тянется диковинный – из деревьев нам непривычной высоты, ширины. Вот о ком сказано – исполины. Чувствуешь себя гномом пред стволами столь могучими, пред долгим сплетением лиан, пред корнями, по одной толщине рост мой превышающими. Жизнь в джунглях происходит (вскрики, шум) – любопытно и страшно уйти вглубь острова для прогулки. Листья здесь от земли растут такие, что при дожде укрыться под ними можно и сухость сохранить.
На пляже – ветер; облака жар смягчали солнечный, и чудесно было то, что Радханагар открылся нам безлюдным: поначалу никто не беспокоил нашего уединения; позже вдалеке появились пятеро отдыхающих; ушли мы дальше по пляжу – там напоминанием о дикости нашли выложенные в кустах помои человеческие.
Даже здесь, на самом звучном пляже Андаманских островов, табличка поставлена с предостережением от крокодилов, с рекомендациями от купаний отказаться.
Волны широкие, пенистые, дурачества с Олей, песок мягкий до нежности… Понял я удовольствие от отдыха подобного, но всё же не мог представить ему срок недельный или тем более месячный.
Наборовшись с волнами до усталости, навалявшись в песке, пошли мы ещё дальше по Радханагару и обнаружили, что мысом пляж не оканчивается.
Над песками джунгли нависают. Случаются в воде каменные плато, по ним – крабы, ракушки. Одиноко здесь. Заехать бы сюда с палаткой, чтобы остров весь ногами изучить!
Хотели мы возвращаться к рикше, когда в разговорах за очередной мыс ушли; за рассеянность такую вознаграждены были – в бухте новой слона углядели. Вот он! Вот – символ наш андаманский. Радость была до смеха. Мы знали, что живут близ Радханагара два слона, что к воде выходят они нечасто и в столь краткое посещение только по удаче можно одного из них повстречать.
Слон стоял перед песком – на кромке джунглей. Мы бежали к нему; с приближением радость наша ослабевала. Слону нашёлся погонщик. Заприметив нас и поднятый мною фотоаппарат, обозлился он очень: «No photo!» Слон оказался тихим; он понуро, будто утомлённый, стоял в кустах. Был он в цепях. Всё понятно. Рабочий слон. Вечный раб.
Слон отошёл в сторону (быть может, в испуге от нашего появления); этим своевольным шагом разгневал погонщика. Мужчина подбежал к слону, стал лупасить его палкой, наконец отвёл в джунгли.
Не такой мы ждали встречи.
Здесь мало слонов. Все они сочтены и, по-видимому, определены к работе. Один из них – Ражан – натренирован в развлечение туристов. Ражан плавает в океане, и окунуться с ним можно за 6300 рублей. Делать этого мы, конечно, не хотели.
По тропинке, протянутой в джунглях вдоль пляжа, возвратились мы к рикше. В пути увидели дом, к которому погонщик пригнал от нас слона. Слон стоял недвижно, уже без цепей.
Мы выехали на восточное побережье – к тренировочному комплексу, где вблизи от океана слонов учат работать.
Дорога по Хэвлоку устроена однополосная, но хорошая. Машин здесь мало. За обочиной – хижины, рисовые поля, пальмы, бананы; дальше – джунгли. Деревушки малые, малоуютные. Есть и туристические селения – десятки домов с объявлениями о водных забавах (плаванье на катамаране, с аквалангом, возле кораллов). Всё это – для туристов индийских и азиатских. Белокожие встречаются тут нечасто; русских наш рикша вовсе видел лишь однажды.
Слонов на тренировке мы не обнаружили. Комплекс оказался поляной, уставленной брёвнами и палочками с привязанными к нам пакетами.
Оставшееся время мы для купания употребили и разговоров неспешных на пляже (был он не так приятен, как Радханагар – каменист, занесён обломками от кораллов, илист).
Здесь отдыхали мы опять в одиночестве. Я развеялся от утренних чувств, шутил, смеялся.
В 16:30 мы отчалили от острова. По стенам корабля снова суетились тараканы; качка получилась ещё более крепкой. Я старался дремать, так как чувствовал близящуюся дурноту.
Когда мы подходили к нашему дому, вокруг стыли пепельные сумерки. Луна была широкой, под ней гляделись облака, пальмы, дорога. Ветер был тягучий; по дороге от пляжа Корбин (куда с причала мы доехали на рикше) увидели близкое падение двух кокосов. Неприятно. Один из кокосов взяли с собой; я разделал его ножом, отломил себе копру, после чего (вприкуску) занялся Дневником.
От грядущей ночи жду не менее откровенных снов.
01.08. Порт Блэр
(Неолитическая эпоха – поздний каменный век, 9000 лет до нашей эры.)
Манго испробовал я во всех видах и надолго, думается, пресытился им. Нашлось манго двух сортов – кожурой разных и вкусом. Сок манговый отыскался производителей многочисленных, но неизменно дешёвых (30 рублей за литр). Печенья с манговой начинкой, кексы, торты, мороженое, конфеты – всё это манговым было, но лучшим здесь, на Андаманах, показался молочный манговый коктейль. Похож я в пристрастии своём на обезьяну, виденную нами на вокзале Бенареса, – она в довольстве обгрызала манго спелый, обтекая соком, пачкая лавку, на которой сидела.
Своих фруктов здесь немного. Купить в свежести можно всё, в Индии известное, однако лишь кокосы и ананасы будут островными – прочее привезено с континента (чаще – из Мадраса).
Привыкли мы кашу детскую готовить с яблоками, грушами. Сейчас, к третьей неделе, укрепились и другие обыденности. Не смущает то, что индийцы в знак согласия качают головой по диагонали (склоняют её к плечу) – так мы показываем сомнение. Не мешает постоянный шум от вентилятора, укреплённого посреди потолка большинства помещений. В первые дни мы просыпались от верчения его длинных лопастей, но сейчас спим непрерывно. Свыклись с тем, что одежда индийская красит всё чрезвычайно – для озеленения тела достаточно надеть футболку новую и вымокнуть в ней от дождя или пота. Ну а потребность индийцев в чаевых стала почти приемлемой. Однако к почтовым службам привыкнуть возможности не было. Знакомство с ними началось сегодня.
(Отвлекусь к тому, что блокнот влагой напитался и теперь пахнет рыбой. Из чего же делают эту бумагу? Или дело в клее? Приятные листы у Moleskine, но запах невыносимый.)
Итак, почта Индии.
В магазинчике близ Абердинского базара обнаружил я сувениры примечательные – вырезанные по невылущенному кокосу три зло отрицающие обезьянки. Внутри орех кокосовый расходится (стукает) при тряске. Захотел я сувенир такой подарком в Иркутск выслать – бабушке и дедушке, несколько лет жившим в Мозамбике и населившим квартиру иркутскую масками, статуэтками аборигенов. Кокос андаманский стал бы хорошим дополнением к их коллекции.
Обезьянки вышли в 116 рублей. Закутав подарок в газету с объявлениями о грядущем в Порте Блэр митинге коммунистов, мы прошли в центральное отделение почты. Выяснилось там, что в упаковке нам помочь не могут. Нужно самим искать коробку. Спустились до памятника Махандесу Ганди, поднялись к базару. Нашли в лавке торговой коробку старую из-под вентилятора. Запаковали кокос – скотчем обтянули.
Вернулись на почту. Теперь нам объявили, что посылку нужно обшить тканью, но здесь, на почте, таких услуг не предусмотрено. Указанием было вернуться на рынок, купить обрез полотна, затем отнести всё в швейный салон. Вздохнули, пошли на базар. Ткань мы искали белую, но тут встречались цветастые; особенным смехом было нам представить посылку от островов Андаманских в Сибирь, украшенную цветками пёстрыми. Наконец узнали мы, что в одном магазине под прилавком лежит моток почтовой ткани. Покупательнице, впереди нас стоявшей, продавец отмерил 5 метров – на сари, затем отмерил полметра нам – на посылку (ткань была двойной).
Отыскали мы швейный салон. За машинками, на выкройке сидели мужчины. Здесь эта работа – неженская. На просьбу свою мы получили отказ; хозяин извинился исключительной занятостью (они шили рубашки по спешной разнарядке). Тряпкой решено было заняться самостоятельно.
Возвратились к магазину тканей – купили нитки, иголку. Сели шить на тротуаре. Я взялся первым. Оля отмахивалась от рикш и мух, подсказывала для лучших стежков, смеялась о моём портняжстве. Нитку порвал, иголку сломал. Олин черёд. Купили новую иголку. Швейные дела продолжились. Теперь рикшами и мухами, а также советами занимался я. Оля шила медленно; чехол получался излишне свободным. Наконец, опасаясь закрытия почты, решили искать портного. Вышли к Tailors store, где очередные мужчины шили брюки. Та же история – заказ был назван срочным, а просьба наша излишне мелкой. Однако в долгой настойчивости уговорили мы одного из портных заняться посылкой. Как лихо управился он с тканью! Измерил. Пометил мелом. Закусил нитку. Прострочил на машинке по краям – получился мешок, принявший нашу коробку в тугости. Уложил на столик. Пальцами с иглой пробежался поверху – закрепил посылку. Не прошло и пяти минут. Спросил с нас 8 рублей. Мы в радости от такого приключения выдали ему на 50 рублей больше (100 рупий) – без единого слова о сдаче. Портной был доволен; соседи его, должно быть, пожалели о нерасторопности своей.