Итальянцы клюнули. Они гордились своим самым молодым премьером. С радостью восприняли восстановление 8-часового рабочего дня, резкое сокращение правительственных расходов (которые настолько возросли при предыдущих администрациях, что на 1922-23 годы был предусмотрен дефицит в размере 6500 миллионов лир), увольнение в отставку или перевод на другие работы тысячи чиновников. В течение двух лет убыток от почтовых служб, равный 500 миллионам лир, удалось ликвидировать и, согласно подсчетам фашистов, которые никто не опровергал, образовался доход в 43 миллиона лир, а дефицит от деятельности железных дорог в 1 миллиард 400 миллионов лир превратился в доход в 176 миллионов.. И самое главное: итальянцы с гордостью убедились, что поезда ходят теперь по расписанию.
Муссолини имел народную поддержку и умело создавал впечатление, что спас итальянцев от хаоса и большевизма. На самом же деле его успеху в основном способствовало разочарование рабочих в своих социалистических лидерах, их реакция против социал-реформизма и неспособность итальянских коммунистов выработать единую линию. Муссолини сознавал это и с гневом обрушивался на тех, кто пропагандировал истину, заявляя, что фашизм - это контрреволюция против несостоявшейся революции. "Большевизм в Италии мертв", - объявил он без особого преувеличения задолго до похода на Рим. Один из наиболее тщательно культивируемых фашистами мифов заключался в том, что они вроде бы пришли к власти, чтобы спасти страну от большевизма. Второй миф, вытекающий из первого и ставший в конечном счете основной догмой фашизма, состоял в том, что их лидер является суперменом, не только всемогущим, всемудрейшим "дуче фашизма", никогда не ошибающимся, но подобно самому Богу также справедливым, милосердным и великодушным. Ибо фашизм теперь представлял собою в той же степени моральную силу, как и политическую, хотя поначалу его пророки объявили, что это - движение, а не доктрина. "Наша программа, - говорил Муссолини, - наши дела. У нас нет готовой доктрины". Будучи авторитарным, сильным, строгим и националистически настроенным, истинный фашист должен, разъяснял дуче, "считать себя приверженцем веры в корпоративную дисциплину... законным наследником Цезаря".
Один из интеллектуалов раннего периода профессор Альфредо Рокко, разъясняя сложные для понимания и часто заимствованные теоретические построения дуче, отмечал, что фашизм фактически "отметает демократические теории государства и заявляет, что не общество существует для личности, а личность для общества. Фашизм снимает противоречие между личностью и обществом как в других более примитивных доктринах, подчиняя личность обществу, позволяя ей свободно развивать свою индивидуальность к выгоде других людей".
Людям втолковывали, что несмотря на очевидную гениальность, дуче остается простым и добрым человеком. Когда он, выступая перед голодающими крестьянами Юга, видел их морщинистую и иссушенную кожу, на его глазах наворачивались искусственные слезы. "Я позабочусь о вас, - говорил он. - Я тоже знаю, что такое голод". Они верили ему и полагались на него. Одной посетительнице гробниц этрусков в Орвьето как-то сказали, что надписи на них ещё не расшифрованы, так как написаны на неизвестном языке. Тогда она с уверенностью заявила: "Это потому, что Муссолини здесь не побывал. Когда он придет, то прочтет эти надписи". Такого рода твердая вера отнюдь не была исключением.
ЛЮБОВНИЦЫ БЕЗ ДОРОГИХ ПОДАРКОВ.
МУССОЛИНИ КАК ЧЕЛОВЕК
Вскоре после прибытия в Рим Муссолини принял решение не принимать зарплату, причитающуюся ему как премьеру и депутату, и стал жить на деньги, получаемые за статьи, которые продолжал писать в основном для американцев и "Пополо д'Италия". И, со свойственным ему популизмом, представлял себя бескорыстным до конца. Его с огромным трудом удалось убедить получать зарплату президента Итальянской социальной республики. "Что я буду делать с этими деньгами?" - спросил он, когда секретарь принес ему приказ, подготовленный одним из министров, согласно которому ему причиталась зарплата в 125 000 лир в месяц.
Муссолини глубоко презирал тех, кто только и думал о собственном обогащении. Это, по его мнению, мания, "своего рода болезнь", и он утешал себя мыслью о том, что богатые редко бывают счастливыми. При дуче с удовлетворением ссылался на пример Рокфеллера, который "последние шестнадцать лет своей жизни жил на молоке и апельсинах". Но хотя лично у Муссолини действительно не накопил богатств, жил он далеко не аскетом. Правда, его любовницы редко получали в подарок большее, чем пару чулок или флакон духов, дети учились в государственных школах, жена вела простой образ жизни, а сам он носил один и тот же костюм и дома, и на работе. Но дуче никогда не отказывался потворствовать своим прихотям, руководствуясь экономией. Ранее он брал уроки летного дела в Милане и теперь, получив квалификацию пилота, заимел собственный самолет. Любил летать на нем, когда был в настроении. Любил Муссолини и машины - заказал себе дорогостоящий спортивный автомобиль красного цвета. Получал удовольствие от езды верхом, и вскоре в его конюшнях оказалось множество лошадей. Ему нравилось принимать армейские и военно-морские парады, а позднее и авиационные, и дуче часто обвиняли в организации этих расточительных демонстраций лишь для удовлетворения своих прихотей. Муссолини содержал у себя настоящий зоопарк - не только лошадей и собак, но и газелей, обезьяну, орла, оленя, тигренка, несколько кошек, которые считались его любимыми животными, даже пуму. Он держал её на привязи в своей комнате, пока однажды ночью зверь не сорвался с цепи и к ужасу обслуги стал бродить по дому. Нравились дуче и кинофильмы, особенно кинохроника, в которой с удовольствием видел себя, наблюдая какое впечатление производит он на толпу, а также комедии с участием Лорела и Харди. В конце концов дуче построил для себя кинотеатр. Помимо приморской виллы у него были ещё два больших дома - Вилла Торлония в Риме и Рокка-делле-Каминате, который преподнесли ему в подарок от провинции Форли.
Вилла Торлония, большой, строгий, но изящный дом, выполненный в классическом стиле, располагался за высокими стенами восхитительного парка на Виа Номентана недалеко от Пьяццади-Порта Пиа. Он принадлежал князю Джованни Торлония из Римского банкирского дома, предоставившему его в распоряжение дуче на бессрочный период. Муссолини, которого восхищала величественность дома и крепкие коричневые стены, придающие римским зданиям ни с чем не сравнимое очарование, с благодарностью принял дар. Он любил жить в этом доме. Но, как только предоставлялась возможность, с удовольствием уезжал в Рокка-делле-Каминате, феодальный замок с бойницами, раскинувшийся на самой вершине горы, откуда открывалась панорама его родных мест до самых Аппенин на юге и до Адриатического побережья на востоке. Ему подарили замок, находившийся в полном запустении, и в течение ряда лет дуче истратил на его реставрацию немало денег. Замок наполнился дарами, присланными со всех уголков мира, и, не считая безвкусно обставленного кабинета вождя, на стенах которого висели многочисленные фотографии, где его изобразили во всех видах - спортсмена, пилота, отца и правителя, Рокка-делле-Каминате больше походил на музей, чем на дом. И действительно, на закате жизни он высказал немецкому врачу профессору Захариа, пожелание, чтобы такой и стала судьба этого дома. Он сказал ему, что выполненная на шелку картина, которую подарил ему император Японии, оказалась самой утонченной из изделий подобного рода. Его потрясло, когда один американский миллионер предложил за неё несколько миллионов долларов. "Но данная вещь не принадлежит мне, - резким тоном напомнил он американцу, - это не мое личное достояние, оно принадлежит Италии".
Отождествление себя со своей страной, стало впоследствии настолько навязчивым, что любые нападки на Италию дуче с негодованием отвергал, как личное оскорбление. В то же время это отчасти объясняет тайну рождения преданности и веры народа своему вождю. Для молодых, патриотически настроенных итальянцев начала 20-х годов высокомерный эгоизм дуче представлялся необходимым элементом нового "рисорджименто". В эти первые годы пребывания у власти Муссолини, видимо, оказался безупречным образцом не только для этих юношей, но и для большинства итальянского народа в целом. Ошибок он сделал немного. Проявлял достаточную осторожность, чтобы продвигаться настолько медленно и действовать столь незаметно, что проходило практически незамеченным возникновение нового, далекого от либерализма государства. У Муссолини не было твердой линии, он брал на вооружение идеи и методы, которые подворачивались под руку, решая проблемы по мере их возникновения, то придавая своему режиму, как он говорил, "прогрессивно фашистский" облик, как это было в случае с принятием Закона о национальном образовании 1923 года, то создавая ему ауру респектабельности, демонстрируя уважительное отношение и к чувствам избирателей-католиков, и к самой церкви. Все большее подавление свободы, которую он не постеснялся публично назвать "довольно испорченной богиней", через которую фашизм однажды переступил, а "при необходимости спокойно развернется и переступит вновь", многими было воспринято как необходимость. Уж коли Италия хочет быть сильной, преодолев разногласия, разъедавшие её вот уже многие годы, его следует принять как данность. Низведение парламента до положения безвластной ассамблеи не волновало миллионы итальянцев, согласных с определением этого демократического органа как "собрания древних окаменелостей", которое дал ему Муссолини в молодые годы. Постепенное ограничение свободы печати, создание регулярной "фашистской милиции" численностью примерно в 200 000 человек, внедрение фашистских этических норм во все мыслимые аспекты итальянской жизни, даже суровые наказания по отношению к откровенным критикам режима воспринимались огромным большинством людей в качестве необходимой предпосылки для создания той Италии, которую им обещали. "Ни разу за все время моих бесчисленных общений и контактов с народом, - заявил Муссолини в 1924 году, - никто не просил меня освободить его от тирании, которую не ощущает, потому что её нет. Люди просят меня дать им железные дороги, дома со всеми удобствами, мосты, воду, свет, дороги". Создавалось впечатление, что преимущества фашизма перевешивали его недостатки и просчеты.
Самого Муссолини в общем не винили за дикие и подлые избиения его противников. Как правило, он не давал на этот счет конкретных распоряжений и, разумеется, старался не фигурировать в качестве их инициатора. Лишь изредка становилось известным его участие в подобных делах. Так одна французская газета обнаружила и опубликовала факсимиле письма Муссолини префекту Турина, в котором содержался приказ "сделать невыносимой" жизнь видного антифашиста Пьеро Гобетти, которого сильно избили, сломали ребра и проткнули легкое. Точно так же, в июне 1923 года, по словам Чезаре Росси, занимавшего в то время пост главы фашистской службы печати, штаб-квартиры фашистской партии во Флоренции, Пизе, Милане, Монце и в ряде небольших городов получили от Муссолини указания разгромить помещения местных католических общин. Одновременно префекты всех городов, где произошли антикатолические выступления, получили от Муссолини телеграмму, в которой говорилось: "Ввиду нежелательного резонанса в Ватикане от происшедших недавно антикатолических инцидентов представляется желательным, чтобы местные лидеры провинциальной Фашистской федерации официально выступили с заверениями глубокого уважения к католицизму".
ПОКУШЕНИЯ НА ДУЧЕ С УЧАСТИЕМ ЖЕНЩИН
После 3 января 1925 года в течение последующих пяти лет Муссолини сумел достичь "полной фашизации" Италии. Большую часть остававшихся свободными газет либо закрыли, либо перевели под фашистский контроль. Оппозиционные партии распустили и со свободными выборами покончили. Палата депутатов стала лишь средством придания фашистским декретам видимости национального одобрения; сенат заполнился "сенаторами", готовыми в случае необходимости носить черные рубашки и скандировать фашистские лозунги. Муссолини создал Великий фашистский совет, став его председателем, получив право определять его повестку дня и решать вопрос о составе. Было объявлено, что забастовки и локауты несовместимы с новой тщательно разработанной корпоративной системой, которой, по словам Муссолини, "предначертано стать цивилизацией двадцатого века". Все трудовые конфликты должны теперь рассматриваться в специальных трибуналах при апелляционных судах, которые призваны представлять интересы как работодателей, так и рабочих.
Как и во всех тоталитарных режимах, особое внимание уделялось молодежи; с четырехлетнего возраста дети загонялись в фашистские молодежные организации, поставлявшие им детские пулеметы и черные рубашки. Эти меры преследовали цель навязать характерные особенности фашистской системы государству, всем его институтам и гражданам и обеспечить - по примеру русских большевиков - контроль государства за всеми средствами информации страны. Они практически не вызвали противодействия со стороны основной массы итальянского народа. Итальянцы не пытались оспаривать постоянно повторяемое правительством утверждение о терпимости и даже доброжелательности по отношению к ответственной оппозиции в то время как злонамеренная, антинациональная, скандальная, лицемерная и раскольническая оппозиция не должна рассчитывать на снисходительность. Хотя законы и были тоталитарными, их восприняли - как ранее и более умеренные фашистские законы - в качестве справедливой платы за новую Италию. А Италия уже удивляла мир.
После многих лет периодически повторявшихся кризисов итальянская экономика наконец окрепла, и страна начинала жить в условиях, близких к общеевропейским. Это причислялось к заслугам фашизма и его курсу на самообеспечение страны посредством планирования в экономике. Хотя на деле Муссолини совсем не разбирался в проблемах экономики и торговли, он быстро согласился признать свою роль в деле экономического подъема, который начался ещё до его прихода к власти, подобно тому, как позднее он приписал себе в заслугу подъем экономики страны после кризиса, вызванного, отчасти, его собственной политикой.
Антифашисты в стране были, но людей, настроенных лично против Муссолини, оставалось немного. Едва ли кто подвергал сомнению его действия. Дуче для итальянского народа стал не просто диктатором, а идолом. Его фотографии вырезали из газет и развешивали на стены в тысячах квартир, повсюду висели восхвалявшие его лозунги. Стаканы, из которых он пил, кирки, которыми он пользовался во время длительных поездок, приравнивались к священным реликвиям. В 1929 году Муссолини решил проблему, разделявшую с 1870 года общественность Италии на два лагеря. Подписав с Ватиканом пакт, известный как Латеранское соглашение, в своей популярности дуче достиг новых высот. Все прошлые антиклерикальные и кощунственные нападки на "мелкого ничтожного Христа" простили критиковавшие его ранее католики. Они признали Латеранское соглашение, как начало новых приемлемых отношений между церковью и государством. С двусмысленным отношением дуче к католичеству и христианству, позволявшему ему, с одной стороны, говорить о своей "глубокой религиозности", о себе как о "католике и христианине", а, с другой, - во всеуслышание заявлять о своем атеизме, было покончено закреплением за вождем образа практикующего католика.
Муссолини был всегда исключительно суеверным и не стыдился этого. На людях он появлялся с засунутой в кармане рукой, чтобы дотронуться до яичек и тем самым оградить себя от сглаза, если среди присутствующих находились те, кто, по его мнению, способен на это. По словам Маргариты Сарфатти, у него были странные верования "относительно луны, влияния её холодного света на людей, их поступки и опасности, которой подвергается спящий человек, когда на него падают лунные лучи". Веру в пагубное воздействие лунного света он по-видимому унаследовал от отца, который приписывал лунным лучам случившийся с ним в 1902 году приступ цинги, когда он находился в тюрьме. Муссолини гордился своим умением толковать сны и знамения и гадать на картах. Он всегда с интересом относился к предсказанию собственной судьбы и гаданию по ладони руки. Одна хиромантка, предсказавшая убийство Маттеотти, произвела на него столь сильное впечатление, что он посылал начальника полиции к ней за консультацией, когда сталкивался с неразрешимой проблемой. Однажды вечером, прочитав в "Таймсе" о сокровищах, обнаруженных в гробнице Тутанхамона и проклятиях, которые египтяне навлекали на тех, кто потревожит их останки, Муссолини бросился к телефону и распорядился немедленно убрать подаренную ему мумию, выставленную в салоне в Палаццо Киджи. В ящиках его стола лежали всякие амулеты и предметы религиозного культа, которые он получил от своих почитателей. Их он не осмеливался выбросить. До конца жизни дуче носил на шее реликвию, завещанную ему матерью, и древнюю медаль, полученную от матери короля королевы Маргариты, которая будучи одной из самых ярых его почитательниц, просила не снимать медаль в память о ней. Он считал, что эти амулеты защищают его от смерти и от рук врагов.
Первое из четырех покушений на его жизнь было совершено 4 ноября 1925 года, когда бывший депутат, социалист Тито Занибони - по утверждению Муссолини, "наркоман на службе Чехословакии" - был арестован близ Палаццо Киджи в номере отеля, откуда он намеревался стрелять в дуче, когда тот прибудет принимать военный парад. Спустя пять месяцев ирландка Виолетта Гибсон, стреляла в Муссолини во время визита в Триполи. Но лишь после четвертого покушения в Болонье 31 октября 1926 года, когда толпой был растерзан мальчик, которого Муссолини не считал виновным, дуче предпринял ответные действия. Его предшествующая терпимость ценилась высоко; его действия против масонов и социалистов считались вполне справедливыми; храбрость и хладнокровие, проявленные им при каждом покушении, явились предметом восхищения. "Представьте себе! - заявил он, не смутившись, после того, как посланная мисс Гибсон пуля царапнула ему переносицу. Представьте себе! Женщина!" "Если я иду вперед, - выкрикивал он группе официальных лиц, - идите за мной! Если я отступлю, убейте меня! Если я умру, отомстите за меня!" Сразу же после одного из покушений он принял британского посла, который понял, что произошло в действительности, лишь после того, как услышал приветственные крики на улице перед окном.
"Бог оберегает дуче, - заявил секретарь партии, обращаясь к находившейся в состоянии дикого восторга толпе. - Он величайший сын Италии, законный наследник Цезаря".
"Дуче! Дуче! Дуче! - скандировали в ответ собравшиеся. - Мы с тобой до конца".
С течением времени по мере того, как множились триумфы, игнорировались или отрицались неудачи, создавались и поддерживались легенды, а истина искажалась или подавлялась, образ дуче как доброго супермена стал все сильнее завладевать умами людей. Его непоследовательность, неумение глубоко вникать в дела, тщеславие, проявляемое на людях, опасная вера в возможность решительно овладеть ситуацией и разрешить конфликт, постоянные перетасовки министров, партийных секретарей и любых официальных лиц; мелочность, руководствуясь которой он заставил итальянских журналистов освистать Хайле Селассие, перед его выступлением в Лиге Наций от имени Абиссинии; концентрация власти в одних руках - все это забывалось или игнорировалось, утаивалось или скрывалось.