Его анимал Андрис Пачулис был из той же школы, что и Тойво, из Восточно-Балтийской, расположенной где-то в районе Ионавы, небольшого городка под Каунасом, на берегу Немана. По меркам школы, совсем немолод, под сорок, рано начал лысеть, что-то у него с печенью, но анимал, наверное, неплохой, по крайней мере, лучшего Мира не нашла. Тоня Латуш, наша возвращенка после неудачного брака с каким-то бельгийцем или голландцем, мать двоих детей, суггестор с чуть изломанными этим своим материнством возможностями, но тут уж ничего не поделать. И диффузор их команды, Генриетта Генриховна. Правда, из силезских немцев по крови, но гражданка Чехии, поджарая, с клубком длинных волос, которые наотрез отказалась снимать, когда ей монтировали лобную и затылочную клеммы для подводки ментальных контактов. Сложная фигура, но может оказаться и неплохой для всей этой разношерстной компании.
– Генерал, без фанатизма, прошу! – громко произнес Мзареулов. – Им всем нужно настроиться, они уже не здесь, а там.
– В самом деле? – Желобов нахмурился, он только-только нацелился на пятую группу, но окрик директора школы все же к сведению принял.
– Просто садимся и смотрим вот на этот боковой экранчик. – Мзареулов, политик, черт побери! – Нам тут будет удобно. Вересаев, начинайте.
А Ромка окинул взглядом и пятый экипаж, как-то заразился от генерала любопытством. Тем более что этот экипаж был довольно интересный.
Его командир Авдотья Николаевна Коломиец, хохлушка, острая, крикливая, кажущаяся неумной и какой-то перекормленной, но вот тесты она проходила лучше всех, на нее даже ребята из группы Миры приходили посмотреть, потому что ее одаренность была совершенно феноменальной. Ромка даже не мог поверить, что такое бывает. Второй номер этой команды – Амиран Макойты, вроде абхазка, тонкая и слегка угловатая девушка, которая могла бы показаться манерной, если бы не была чертовски умна и к тому же обладала природными качествами бустера – почти такими же ошеломительно-сильными, как ее командир в своей области. Суггестором к ним Мира присочинила Берту-Марию Панвальд, из Австрии. Бывшая гонщица, выступавшая на общеевропейских гонках в байках класса до четверти литра, летчица-любитель, горнолыжница, бобслеистка и кто-то там еще. Но года два назад она серьезно разбилась, о спортивных достижениях теперь ей пришлось забыть, зато нашла себя в новой профессии и была этим вполне довольна.
Лишь с диффузором у этой группы происходило что-то малопонятное. Мира советовалась с Вересаевым, показывая разных кандидатов, но к общему мнению они пока не пришли.
Ромка уселся в свое кресло, подключился и даже чуть опоздал – со всеми своими раздумьями и наблюдениями. Ребята в настоящем параскафе уже были готовы давать нагрузку на рабочие элементы.
– Я башня, – сказал он, едва натянув шлем. Общее пси-поле у них еще не установилось, а следовательно, не было и общего ментального контакта. Приходилось пока общаться по старинке. – Мы ждем вас, ребята.
Блез почему-то не торопился, он укладывался в свое полетное кресло, будто собирался провести в нем остаток жизни. «Стоп, плохая мысль», – тут же одернул себя Роман. Он и сам не заметил, как через пси-электронику, даже на холостых режимах, начинал ощущать каждого из членов второй команды.
– У нас порядок, мы сейчас… приладимся, – буркнул Блез.
– Он Виноградову ждет, – вмешался, тоже вслух, Чолган. – Она говорит, что спину вчера, когда мы в баскет играли, потянула. Ни черта подобного, у нее что-то ревматическое.
– Не ревматическое, – запротестовала Виноградова, в наушниках ее голос звучал чрезмерно высоко, будто она гелия глотнула. – А на самом деле потянула.
– Я в бане даже запах мази со змеиным ядом почувствовал, – со значением оповестил всех Янек. – Старуха она скрюченная.
– Сам ты…
– Башня, мы готовы. Даю напряжение.
Они включились в мир машины, Ромка не ожидал чего-то необычного, но тут-то его и пробило! Он сделался, лишь с малой инерцией перестроения пси-полей, иным существом, более ярким, полным сил, ума и таланта.
Вот учил-учил этому десятки курсантов, а поди ж ты! Сейчас только почувствовал по-настоящему. Сигналы, само собой, он ощущал через фильтры, через приборы, но все равно это было ошеломительно сильно. А каково же там, в машине, и как будет в Чистилище?! Только бы связь Шустерман поддерживал, хотя бы частично…
«Значит, все простенько, – начал думать Блез для всех, заодно как-то малозаметно проверяя сосредоточенность каждого, и Ромкину, на внимание и общую ментальную концентрацию. – Выходим туда, сбрасываем бакен этот… автоматический, погуляем чуть и возвращаемся. Ничего экстраординарного».
«Когда будут посылать группами, станет сложнее», – мельком отозвался Янек Врубель.
«Проще станет, – возразил Чолган. – Группами всегда веселей выходит, и есть на кого ругаться, если что-то не заладится».
«Там посмотрим», – высказалась и Натали, но ее уже прерывал командир:
«Завязываем болтать. Работаем».
«И где он такого жаргона набрался, ведь нерусский же?» – подумал в свою очередь Ромка, но экипаж его прочитал влегкую.
Ромка плавал в пси-связи с экипажем параскафа и почему-то не мог отделаться от мысли о том, что называть этих ребят антигравиторами – уже неправильно. Они другие теперь. Вот название «параскаф», по известным и давно опробованным, обжитым корням слов, вполне и сразу же прижилось. Но как быть с обозначением ребят? Нельзя же называть их «паранавты», дурацкое какое-то слово, лучше уж «иномерники»… Ну, когда будет доказано, что они в другие измерения на самом деле ходят. Хотя для них, всех тут работающих, и доказывать ничего не нужно, машины-то исчезают из нашего пространства, значит…
«Башня, Ром, прекрати молоть чепуху, мы тебя слышим, и ты мешаешь. Или – отключу».
Молодец, правильно, одно слово – командир! Вот только – поняло ли что-нибудь из этого упрека начальство? Его внимание на миг перебросилось на это самое начальство, восседающее за спиной.
– Нужно вытребовать в министерстве деньги, чтобы перевести их работу на общий большой экран в нашем зале управления, – говорил Венциславский.
Ему что-то пробовал отвечать генерал, и с не меньшим пылом что-то подсказывал им Масляков. Казалось, предстоящий «нырок» по-настоящему интересовал только Мзареулова.
– Да тихо вы все! – прикрикнул он на них.
И Ромка был ему за это от души благодарен. Действительно, пусть бы себе сидели где-нибудь, где их не видно и не слышно, так нет же – приперлись…
Машина вышла в ходовое состояние. Бакен работал как часы. Сейчас Ромка его тоже чувствовал, вернее, понимал, каким образом устройство собирает и аккумулирует все, что происходит в параскафе и вокруг него и передает сюда, на фиксирующие приборы, сложным, многосоставным, но вполне разбираемым электроникой пучком, прямым и острым, как лазер.
«Я вас все еще чувствую», – подумал он для команды в параскафе.
И тут же их потерял.
Щелчок был таким резким и сильным, что пронзил все тело, не только нервы. И как же они там, как же они выдерживают? К счастью, Ромка понимал, что этим своим всплеском неуверенности не помешает антигравиторам… То есть иномерникам. Они во время этого перепада режимов были для него недоступны. Зато снова стали слышны голоса начальников, и в первую очередь – генерала.
– У них же контакт с нами утерян.
– Это временно, не волнуйтесь, Желобов, аппаратура придет в норму. – Это Веселкина. Или Шустерман Генка? Странно, что он, Роман Олегович Вересаев, не может понять – кто из них двоих кем является и кто из них говорит.
– Этого нужно избегать, – откомментировал Венциславский или Масляков.
«Да что же это со мной, – думал Роман. – Я же не в работе, просто сижу в лаборатории, а ведь начисто уничтожена способность идентифицировать говорящих на расстоянии всего-то пяти шагов.
– Нам бы еще понимать физику происходящего, всех этих процессов… А то сидим тут, как кролики в норе, и что происходит снаружи – никому не ясно, – вот это точно Шустерман.
– Теоретики нужны, – сказал кто-то вялый, наверное, Масляков.
– Амеры занимаются этим, да и в Европе напрягают мозги.
– Тут не мозги нужны, а помощники, – прозвучало как сквозь пелену, но понятно, что это вмешалась Валентина.
Машина появилась снова, в сигналах – сильных и даже слегка чрезмерных, будто бы чуть расплывающихся, каких-то покачивающихся, словно пьяненькая рябь на чистом зеркале лесного пруда.
«Башня, скачок прошел короче, чем обычно, всего-то минуты за три, – снова по ясной пси-связи подумал в сознании Ромки командир. – А бывало, что и минут пять болтались невесть где». Кто это подумал-сказал-отметил, уже там, в Чистилище, теперь не имело значения, они все вместе – четыре члена экипажа и Ромка – думали, чувствовали и жили, даже дышали воедино.
– Принято, ребята. Зонд сможете поставить? – спросил Ромка вслух.
– Принято, ребята. Зонд сможете поставить? – спросил Ромка вслух.
«Этот зонд – без проблем, но более крупную хреновину сюда не протолкнуть». – «Это почему же? Если подналечь…» – «Нет, командир прав, управлять здесь большими массами слишком сложно».
Бакен отстрелился, покачнув корпус параскафа, зато исполнив сегодняшнее задание. Все, операция прошла успе… Или что-то не так? Да нет, все как надо.
«Интересно, эта бочка будет тут парить на антигравитационной подвеске? Или как?» – задалась общим вопросом, кажется, Наташа, но может, и не она. «Бакен сейчас удерживает вторая лаборатория, Мира его контролит». Это уже был Врубель или сам Блез, командир?
За спиной Мзареулов вдруг отчетливо спросил:
– Вересаев, как там сейчас у Келлерман?
– Она приняла устройство, пока справляется – с двумя своими ребятами.
– Почему – с двумя? – удивился Венциславский на редкость неприятным, особенно сейчас, голосом. – Там же еще должен быть этот третий, из Бразилии, как его?
– Симоро Ноко, он из Японии. И еще раз прошу – не сейчас, Тарас Осипович, – снова придержал его Мзареулов.
А генерал, вглядываясь в какой-то экран, который демонстрировал общий вид от обзорников параскафа, неожиданно для всех протянул задумчиво и едва ли не восхищенно:
– Значит, вот оно – Чистилище?
4
Разумеется, это было именно оно. Огромное пространство, туманное, необозримое во всей свой полноте. Видимость ни в одну сторону не доходила до какого-либо ограничения. Даже в безмерном космосе взляд находит звезды или светлую дорожку Млечного Пути поперек неба, а тут… Не было ничего, и это было удивительно.
Все четверо, оказавшиеся сейчас в параскафе, ощущали свое единение еще полнее, сливаясь от этой безмерности крепче, чем молекулы железа схватываются под молотом кузнеца. Их единство было сейчас, как решил кто-то из них, а потом подхватили и остальные, куда плотнее, чем хотелось бы, потому что испокон веков космос над Землей, хочется того или нет, взывает к некоторому одиночеству, и присутствие чего-то иного в нем лишь угадывается… Здесь же не угадывалось ничего, даже самый ад, который каким-то образом представлял из себя бесконечные лабиринты, и тот не угадывался, не читался, пусть бы в отдалении, хотя бы приборами.
«Тоскливо», – подумал Чолган.
«Странно, системы дыхания почти не задействованы», – подумал Катр-Бра. Видимо, решил отвлечь команду на что-то действительно полезное и конкретное.
«Нужно командиру какое-нибудь приличное с нашим русским звучанием имечко присочинить», – подумала Наташа, и лишь через миг до нее дошло, что и сам Блез это отчетливо воспринимает.
«А хорошо быть в стае, – подумал про всех Янек Врубель. – А то страшновато самому, одиноким… в Чистилище этом оказаться. Чужие мы тут».
«Натали, ты зачем от бакена далеко ушла? Проверить же его надо».
«Нормально она ушла, Блез, я его проверяю. Пашет он, будто и впрямь – бакен на реке ночью», – отозвался Янек.
Командир подвигал пальцами в своих подладонных углублениях в виде пятерни. Контакт у него с машиной был неплохим, почти идеальным. Он вызвал на миг бакен, тот отозвался, и так быстро они соображали сейчас, подкрепленные и усиленные разогнанной во всю мощь электроникой, что всем показалось, будто машина чуть помедлила с ответом, хотя этого быть не могло. Бакен был очень быстрым, таких электронных шедевров в Северо-Уральской школе антигравиторов прежде не было и в помине. Самый мощный вычислитель школы не шел ни в какое сравнение с тем, что могла эта вот автоматическая штуковина, оставшаяся позади, очень близко к точке, в которой они вошли в это пространство.
«Нормально сбросили, до точки входа считаные сотни метров», – поддержал командира Чолган.
«Еще бы знать, как будем выходить?»
«Врубель, да нормально выйдем, с комфортом, не волнуйся».
«А я бы хотел знать, как мы вообще сюда входим? Как здесь оказываемся?»
«Отставить треп… Ребята, мне слишком часто приходится прибегать к этой команде, не находите?»
А вот Наташа увидела, и ее зрительное восприятие сразу же передалось и остальным, – от бакена шел какой-то дымный, обвитый странными кольцами, будто какими-то хомутиками, след… в пустоту. То есть он протянулся метров на двести, не больше, и вдруг – пропал.
«А ты заметила, что он, прежде чем испариться, истончился, истаял?» – спросил ее Янек.
Блез еще раз проверился по приборам, те сошли с ума, не показывали ни низа, ни верха – ничего не показывали, что можно было бы привычно понять. Причем противоречили друг другу так, как не снилось даже Безумному Шляпнику. «Двигаем… Куда захочешь, туда и направляйся, Нат».
Она повела машину дальше, примерно по тому же курсу, по которому они и вылетели сюда, в Чистилище, после перехода. Раздумывала примерно так: какая разница, если так получается, что все равно, куда курс выдерживать, можно вовсе не ловить направление, просто подстегивать резонаторы и смотреть, как счетчики наматывают расстояние. «Вересаев еще с нами», – оповестил всех Янек.
«Крепкий парень, у него же нет нашей подготовки по пси, а он – держится», – с различимым одобрением отозвалась Наташа.
«Скоро отрубится, он же воспринимает всю нашу энергию не изнутри, не как поддержку, а как внешнее давление, такое никому не под силу», – высказался Чолган.
Наташа оценила его мысль, будто сама себя спрашивала: а каково же образование этого… выходца из бывшего русского Востока. Собственно, это было тихое нападение, никто из них никогда не пользовался таким вот, гм… инструментальным способом «расшивать» других членов экипажа, возникающим при единении в полетах. Подобное было запрещено психологами. Это курсантам объяснили едва ли не сразу же, на первых психо-курсах, как только принимали для обучения на антигравиторов.
Запрет этот был необходим, потому что даже в том единстве, в каком пребывал любой экипаж, у каждого из них должны были оставаться нетронутыми, ненарушенными зоны самоиндентификации, иначе можно было потерять собственную личность. В первых опытах по пси-сработанности иногда так получалось, что более сильные в волевом отношении гравилетчики подчиняли себе других, послабее, и тогда… Происходили жуткие деформации, когда совмещение психики приводило к тому, что некоторые из пилотов становились обиталищем нескольких личностей разом, а кто-то и вовсе лишался собственной личности… В общем, это было запрещено.
Удивительно, однако Чолган отнесся к ее коварству едва ли не благожелательно. Но то, что она увидела в нем, ее испугало, она сама отдернулась. «Что, дамочка, получила?» – отозвался Чолган добродушно. Хотя добродушия в нем не было ни грана, она прочитала его детство – жестокость и драки, грязь и кровь… Много крови, насилие, в том числе изнасилование… Когда кто-то кричал, извиваясь потным телом под телами распаленных, потерявших человеческий облик мальчишек… До тех пор, пока жертва уже не могла кричать. И еще – тюрьма, внутрикамерная жестокость, раболепие одних в надежде уберечься и от побоев, и от более откровенных унижений… И ничего из этого в конце концов не получалось, как правило, потому что щадить других в том мире было нельзя, иначе сам мог оказаться следующей жертвой.
«Чолган, уймись, мы все знаем, что ты – уголовник».
«Бывший… Сейчас я – тихий».
«А все же тебе кошмары после того, что ты сотворил, не…» – начал спрашивать Врубель.
«Нет».
Наташа не понимала, как можно еще разговаривать с тем, кто когда-то что-либо подобное ее видениям сделал с другим человеком, с женщиной. С девочкой, которая до этого была, быть может, хорошей, зато потом… Наташа поняла, что сама она – вещь, которую можно низменно использовать, и не более, чем вещь. А вот человеком после этого она остаться уже вряд ли сможет, особенно в глазах других, кто совсем недавно был ей дорог… Это было ужасно.
«Я что-то вижу», – доложил, прерывая ее боль, Янек.
Тогда и все увидели – его глазами, если бы не он, они бы проскочили мимо.
Это было какое-то свечение, будто бы голубое, холодное солнце восходило над каким-то невообразимо далеким горизонтом. Или как в ночи, когда только темень сжимает тебя и нет ничего вокруг, но откуда-то вдруг появляется… свечение, как полярное сияние в небе, или, опять же, ничего не освещающее видение, наваждение света, и начинает казаться, что оно лишь световой мираж, обман сознания, отразившийся в псевдозрении… Голубизна была, впрочем, так далеко, что до нее невозможно было дотянуться никаким пониманием происходящего. Вот тогда Наташа и повела машину в сторону этого как бы горизонта.
«Натали, не надо», – запротестовал командир, но как-то неуверенно. Они рванули вперед довольно резко, и он не притормозил, не нашелся, или ему самому хотелось поскорее выйти из этой мути, окружавшей их, и он не сделал ничего, что помешало бы суггестору, Наташе.
«Вижу что-то» – такая была общая мысль, уже никому конкретно не принадлежащая. Лишь чуть более светлая, чем окружающая их плотная пелена, теперь разбавленная этой далекой голубизной, что пробилась через заливавшую их муть…