— Ну, ну, Светочка… Не ругай свекровок, не надо. Я в этом смысле тебе не подружка, я и сама свекровка. И ты когда-нибудь ею будешь, и сразу твое отношение к вопросу переменится. Если бы все было так просто и однозначно, Светочка…
— Ну да, согласна. Как-то я с вами эту тему не связала, простите. А чего у вас вид такой болезненный? Начальница достала, да? Совсем в своих амбициях распоясалась?
— Да нет… Все как обычно. Просто голова болит, спала плохо. И погода плохая, и понедельник…
— И не говорите. Мне тоже, знаете, так не хотелось на работу идти! Ну вот скажите, чего она из себя гнет? Подумаешь, великая начальница! Вам-то хорошо, вы до пенсии дожили, можно в любой момент встать и плюнуть на все это безобразие. А мне с ней еще работать и работать… И где она, кстати?
— Не знаю. Наверное, задерживается.
— Ну да. Не опаздывает, а именно задерживается. Оно и понятно. О! Слышите, в коридоре каблуки цокают? Это она! Будто целый батальон начальниц на шпильках чешет, слышите?
— Слышу, Светочка, слышу…
Бах — распахнулась с шумом дверь. Бах — захлопнулась. Хмурый взгляд начальницы исподлобья, злое бурчание, как аббревиатура приветствия из одних согласных — сдр-с-с-ст…
— Здравствуйте, Марина Андриановна!
Произнесла громко и звонко, но вполне спокойно и доброжелательно, чуть разделяя слова. Специально не старалась, само получилось, на уровне бессознательного. Будто в пику. Учись, мол, как надо. Ничего с тобой не сделается, если поздороваешься по-человечески!
Ага, обернулась удивленно, стоя перед зеркалом и сдергивая шелковый шарф с шеи. И повторила с ноткой извинения в голосе, пусть с малюсенькой ноткой, но все же:
— Да, здравствуйте, Александра Борисовна… Здравствуйте, Светлана Юрьевна… Пробки на улицах ужасные, еле доехала.
— Ничего, Марина Андриановна, бывает! — подобострастно проблеяла со своего места Светочка. — Мне муж недавно звонил, говорит, у драмтеатра капитально в пробке застрял!
— Мне звонил кто-нибудь? — проходя к своему столу, холодно спросила Царевна Несмеяновна, видимо, надеясь узнать, не проштрафилась ли опозданием перед высоким начальством.
Ответить ей никто не успел — дверь распахнулась, и в кабинет вступил дорогой сынок, одарив служебное хмурое пространство лучезарной улыбкой.
— Доброе утро, дамы!
Что скажешь — хорош, поганец… Даже если исключить материнскую предвзятость, все равно — хорош! Сила мужского обаяния всегда умеет праздновать свой первый сиюминутный праздник. Вон, три женские головы повернулись к двери, замерли, как в гипнозе.
— Ой, Левушка! Как я тебя давно не видела! Ой, да какой же ты стал красавец мужчина, умереть не встать! — затараторила-запричитала Светочка, прижав ладошки к груди.
— Спасибо за комплимент, э-э-э… — запнулся на Светочкином имени Лева, видно, забыв его напрочь. И тут же вынырнул из неудобного обстоятельства, проходя мимо Светочкиного стола и шепнув ей на ухо: — Вы тоже стали выглядеть сногсшибательно, я вас даже не узнал в первую секунду…
— Ой, ну что ты! Правда? — наивно распахнула глаза Светочка.
— Лёв… Давай мобильник и шуруй отсюда, не мешай работать, — вклинилась Саша в их диалог, опасливо глянув в сторону начальницы.
Посмотрел в ту же сторону и Лева. Царевна Несмеяновна сидела пряменько в кресле, поворачивалась слегка, отталкиваясь от пола каблучком, глядела с вызовом. Но, хоть убей, не служебно-деловой это был вызов, а чисто девчачий, с примесью смешной кокетливой строгости. Посмотри, мол, какая я тут над твоей мамкой начальница. Саша удивилась невольно — поди ж ты…
— О, какие у тебя тут кадры, мам! — чуточку ерничая, тихо воскликнул Лева. — Ничего себе…
Но Царевна, видать, услышала. А как такое не услышишь? Нотки мужского восхищения, хоть и вежливо-лживого, всегда до женских ушей доползут и сделают свое коварное дело. То есть уже сделали. Царевна Несмеяновна вдруг — о чудо! — улыбнулась, еще больше закрутилась в кресле туда-сюда, как потревоженный маятник, а в следующую секунду еще и краской смущения залилась, опустила голову, начала перебирать нервными пальчиками бумаги на столе. Ну, Лева, поганец… Ну, дает…
— Иди, иди уже отсюда! — прошептала сердито, едва сдерживая смешок. — Давай сюда мобильник и уходи, не выступай!
— Хм… А как же насчет чашечки чая для гостя?
— Перебьешься. Мы с утра чай не пьем, у нас с этим строго.
— Да? Надо же… А жаль…
— Иди, Лёв, правда. На работу опоздаешь. Спасибо тебе.
— Ну что ж… До свидания, дамы! — направился Лева к двери, весело глядя на Царевну, которая так и не подняла голову от бумаг, лишь кивнула слегка. — Успешного вам рабочего дня!
— До свидания, Левочка! — чирикнула ему в спину Света. — Рада была тебя повидать!
На зазвонивший через пять минут стационарный телефон она никак не отреагировала. Царевна давно приучила Сашу со Светой к тому, что на стационарные звонки она сама отвечает. Вступает в диалог, выслушивает внимательно и потом живенько переводит страждущего с его проблемой либо на нее, либо на Светочку. То есть исполняет свою руководящую функцию, как она ей видится.
Да, не отреагировала, а зря. То есть не сработало материнское предчувствие…
— Да! — строго, как обычно, тявкнула в трубку Несмеяновна. — Вас слушают, говорите! А, да… Да, поняла… А как вы… А, ну да, понятно…
Саша подняла голову, посмотрела на Царевну — как-то странно она кудахчет. Совсем растерянно, не амбициозно как-то. И губы озадаченно покусывает, и вертится опять как маятник. Что там у нее за проблема?
— Ну, хорошо… Да, я сейчас… Да, да, я поняла. Да…
Положила трубку, сорвалась с места, выскочила за дверь. В коридоре звонко зацокала каблучками.
— Ишь, помчалась как подорванная… К начальству, что ли, вызвали? — не отрывая взгляда от экрана монитора, равнодушно спросила Светочка.
— Не знаю, наверное… — ответила так же равнодушно, прислушиваясь к нарастающей головной боли. Опять, наверное, скоро дождь пойдет. Голова просто с ума сходит. Еще и таблетки дома забыла…
Не прошло и пяти минут, как Царевна вернулась. И опять немного странная, будто изнутри какая-то проблема ее колбасит. Взбудораженная вся. Быстро оделась, быстро повязала шарфик на шею, романтично закинув конец шарфика на плечо. Быстро подкрасила губы у зеркала, напоследок выхватила дрожащими лапками расческу из сумки, торопливо провела по волосам. Еще нырок в сумку — на сей раз в пальцах флакончик духов. Пшикнула на себя лихорадочно, уже отступая от зеркала.
— Я срочно ухожу в министерство! Меня до конца дня не будет! — бросила строго через плечо, открывая дверь.
Ушла, оставив после себя запах мускуса и сандала. Терпкий, будоражащий. Голова от него у Саши еще сильнее разболелась.
— Давайте чаю попьем, Александра Борисовна, раз такое дело! — весело предложила Светочка, вставая из кресла. — Вспомним былое, как раньше с утра чай пили! И что в этом плохого, не понимаю…
— Ты пей, Светочка, а я не хочу. Что-то у меня страшно голова разболелась, сил нет. Давление, наверное, поднялось. И таблетки я дома забыла.
— Да? Так может, домой пойдете? А что, отлежитесь денек, если такой случай выпал…
— Ты думаешь?
— Конечно! Сами же слышали — Царевны до конца дня не будет! А я вас прикрою, если кто будет спрашивать! Скажу, по срочным делам ушли!
— Ну, не знаю…
— Идите, идите! Это вам мое алаверды за то, что на целый месяц из отпуска задержалась, заставила вас работать за двоих! Идите, снимите камень с моей души!
— Ну ладно, коли так. Пойду. Заодно и по магазинам пройдусь, туфли новые наконец куплю, а то все руки не доходят.
— Ага, давайте…
Так же, как давеча Несмеяновна, Саша покрутилась у зеркала с помадой, расческой и духами, махнула рукой Светочке и вышла за дверь. От перемены жизненного обстоятельства в лучшую сторону даже голова болеть перестала, и с лестницы спустилась чуть не вприпрыжку — ура…
На улице и впрямь собирался дождь. Значит, надо поторопиться, добежать до ближайшего торгового комплекса, там всяких обувных бутиков полно. Если через дворы рвануть, вообще быстро получится. И до дождя успеть можно. Потому что зонтик тоже дома забыла, раззява!
Только бы не затеряться в этих дворах. А что — очень даже просто с ее врожденным географическим кретинизмом. Наградил же господь способностью — в трех соснах блудить… Оттого и за руль в свое время не села, страх не смогла преодолеть. Как Гриша с ней ни бился — не смогла. Сам-то он был отличный водитель, и Леву сызмальства к машине приучил…
Так, вся в своих мыслях, Саша углубилась в незнакомый проулок, но глаза уперлись в забор. Тупик, стало быть. А дальше куда? Как на параллельную улицу попадать? Что ж, попробуем мимо забора… Кончится же он когда-нибудь!
Похоже, школьный забор-то. Огораживает территорию спортивной площадки. Вон пацаны гуськом бегут, недалеко от них мужик стоит со свистком во рту. Наверное, футбольная секция в каникулы занятия проводит, чтобы форму за лето не потерять. А чуть дальше, похоже, забор заканчивается, то есть можно вправо свернуть. Но начинается уж вовсе неприятное место — пустырь, гаражи-ракушки… Скопище гаражей, маленький Гарлем. А чему, собственно, удивляться? Если пустырь есть, почему не быть на нем гаражному городку?
Похоже, школьный забор-то. Огораживает территорию спортивной площадки. Вон пацаны гуськом бегут, недалеко от них мужик стоит со свистком во рту. Наверное, футбольная секция в каникулы занятия проводит, чтобы форму за лето не потерять. А чуть дальше, похоже, забор заканчивается, то есть можно вправо свернуть. Но начинается уж вовсе неприятное место — пустырь, гаражи-ракушки… Скопище гаражей, маленький Гарлем. А чему, собственно, удивляться? Если пустырь есть, почему не быть на нем гаражному городку?
Надо бы шагу прибавить на всякий случай. Самый центр города и такая вдруг пустыня — живой души не видно. Правда, на пустыре одинокий собачник пасется, с виду вполне приличный мужчина. Молодой или не очень, отсюда не разобрать, да и неважно, в общем. Понятно же, что никакой опасности не представляет, слишком интеллигентно задумчивый для маньяка. То на небо посмотрит, то на собачку спаниеля, то опять на небо. И собачка у него интеллигентная, с поводка не рвется, аккуратно держится возле хозяина. А меж гаражами, в сырой, пахнущей ржавым железом тени… Господи помилуй. Там происходит что-то. Звуки, надрывные голоса, довольно странные. Детские, что ли? Вот и матерки пошли трехэтажные…
Остановилась, прислушалась осторожно. Точно, там разборки какие-то. А почему детские голоса — так школа же рядом… Секция вон футбольная… Может, ну его, этот торговый центр, развернуться да убежать обратной дорогой?
Вдруг одинокий девчачий голос взвыл на тонкой ноте, зашелся плачем. И следом — хор других голосов, тоже девчачьих, но с жестокой распевной оттяжечкой:
— …А так тебе и надо, су-у-ука… Я тебе говорила, чтобы ты к нему не лезла? Говорила? Зачем сегодня приперлась, кто тебя звал?
— …Ты ей в карман залезь, Машк, в мобилу глянь… Вдруг она эсэмэски ему посылала…
— Да? Точно… Если так, еще раз по щам огребет…
— …Да не ори ты, шалава, а то щас ваще запинаем! Девки, на землю ее! Пусть Машке ноги целует и прощения просит!
И снова — резкий девчачий вскрик! Нет, чего она стоит как вкопанная? Надо же делать что-то!
— А ну, прекратите немедленно, слышите?! — крикнула Саша в темно-сырую гаражную прорезь. — Прекратите, или я сейчас милицию вызову!
Собственный крик ее саму удивил. Несерьезный какой-то получился, вылетел испуганным петушиным фальцетом. Зато краем глаза увидела, как быстро побежал на ее крик мужчина с собакой. Она лаяла, упиралась, а он почти силой тащил ее на поводке…
А из темной щели выкатились прямо на нее четыре девочки — одна за одной, как горошины из стручка. Обтекли с двух сторон, оглядели злобно. Приличные с виду девочки, по возрасту лет двенадцати. Ну, может, постарше чуть. Все ладные, аккуратные, попки обтянуты джинсами, курточки-ветровки нарядные. Если б не слышала, как они только что матерились, подумала бы — какие хорошие девочки… Если в глаза, конечно, им не глядеть. И в разгоряченные пережитой яростью лица. Даже оторопь взяла и захотелось ладонью прикрыться, остановить выплеск слепой юной злобы.
— Что происходит, девочки? — строго вопросила Саша прежним петушиным фальцетом, на всякий случай отступая назад. — У вас там что, драка была?
И донеслось оттуда, из железной сырой расщелины, тихое поскуливание, потом надрывный слезный кашель…
— Валим отсюда, девки! — скомандовала по виду самая маленькая и щуплая, ткнув в нее взглядом, как шилом. — Ну, быстро!
— Стойте! Как это, валим? А там кто? — беспомощно показала она рукой в расщелину.
— А там кто надо, тетенька. Не ваше дело, понятно? Шли бы вы отсюда подальше!
Развернулись, пошли стайкой, убыстряя шаг. Аккурат навстречу бегущему мужчине с собакой.
— Мужчина, не пускайте их, они там избили кого-то! Я пойду посмотрю, а вы пока милицию вызывайте!
И смело нырнула в расщелину. Хорошо, что она не толстая, а то не пролезла бы. Но ветровка, конечно, будет вся в ржавчине. Ну да бог с ней, с ветровкой! После того, что глазам открылось, уже не до ветровки было!
На маленьком пятачке, образованном стенами не до конца примыкающих друг к другу ракушек, лежала девочка. Такая же, двенадцатилетняя или около того, в джинсиках и ветровке. Лицо в крови, светлые волосы в крови, даже маленькая ладошка и та в крови.
Саша опустилась над девочкой, присела на корточки, осторожно тронула за плечо:
— Ты встать можешь? Или хотя бы сесть? Покажи, где болит? Погоди, я сейчас «Скорую» вызову, может, перелом…
— Да не надо, тетенька… Нет у меня никакого перелома. Нос разбили, а я ж не поняла, что это кровь… Размазала всю… У вас влажные салфетки есть?
— Не знаю… Сейчас посмотрю… — Саша суетливо дернула молнию на сумке. — Вот, только носовой платок… Возьми, он чистый. И сядь, пожалуйста, не лежи. Давай я тебе помогу…
Девочка села, взяла у Саши из рук платок, опасливо прислушалась.
— А они что, не ушли? Кто там так страшно воет? Слышите?
Саша еще раньше услышала этот пронзительный вой, но с перепугу не придала ему значения. Потом вдруг поняла — это ж собака воет! Та самая, которая у мужчины на поводке была… Воет и воет не переставая, будто душу вынимает! Господи, да что там случилось?!
— Вставай, пошли! — потянула она за плечи девчонку, заставляя подняться.
— Я боюсь… А вдруг они не ушли?
— Пошли, я сказала! Ничего они тебе не сделают, там еще мужчина… Он с собакой был… Пошли!
Саша пропихнула упирающуюся девчонку в гаражную щель, выбралась вслед за ней… И прижала в ужасе ладони ко рту от того, что увидела.
Собака лежала на земле, истекая кровью, то ли дергалась, то ли дрожала мелко, влажные глаза изумленно глядели на хозяина. Мужчина стоял над ней на коленях, держа руки сзади и неловко пытаясь стянуть с них плащ.
— Тихо, Ванда, тихо… Ну же, потерпи немного… Это не страшно, Ванда, рана не должна быть глубокой, сейчас заштопаем!
— Что случилось? А где они? — подошла к нему Саша почему-то на цыпочках, не выпуская из руки ладонь девочки.
— Девочки убежали, вот, одна из них успела Ванду пырнуть… — глянув на нее снизу вверх, проговорил мужчина немного досадливо и стащил с себя наконец плащ. Было видно, как его потрясывает слегка нервной дрожью.
— То есть как это… пырнуть? Чем — пырнуть? Ножом, что ли?
— Нет. У нее в руках была шариковая ручка, самая обыкновенная. И она ею как-то изловчилась… Прямо в пах угодила… Ванда собака домашняя, она ни защищаться, ни защищать… Комнатная почти… Женщина, у вас есть что-нибудь?.. — защелкал мужчина нервно пальцами, окрашенными собачьей кровью, — ну, я не знаю… Что-нибудь перевязать, надо кровь остановить?
— Ой, что же… А! Так вот же, шарф есть!
Саша стянула рывком с шеи шарф, протянула ему. Девочка рядом с ней снова тихо заплакала.
— Ты чего? — обернулась к ней Саша испуганно. — Болит что-то?
— Нет… То есть да… Голова болит. Когда они меня на землю кинули, я головой о железный угол ударилась. А Машка еще и ногой добавила…
— Может, сотрясение?
— Не знаю… А шариковая ручка точно у Машки в руке была, я помню. Она мне хотела слово на лбу написать.
— О господи… Какое слово?!
— Ну… Неприличное. На букву «б». Она думала, что я ради ее парня сюда пришла… Ну, посмотреть, как он с пацанами тренируется… А я просто так пришла, посмотреть хотела, и все! А собака умрет, да? Это все Машка, сука такая… Ой, извините…
Мужчина меж тем ловко затянул собачье бедро шарфом, укутал раненую Ванду в плащ. Поднявшись с колен, глянул на Сашу с испуганной тоской в глазах:
— Я побегу, ладно? Тут ветеринарная клиника недалеко есть. Уж оставлю вас, извините, сами понимаете…
Она вдруг увидела, что он совсем не молод. Моложав, это да, но по возрасту скорее ближе к шестидесяти. На актера Тараторкина похож, кумира семидесятых, такой же взгляд, грустный и умно-пронзительный. А впрочем… Чего она его так неприлично рассматривает? Тоже, нашла время и место!
— Да, да, конечно, бегите, о чем разговор! Извините меня, что втравила вас…
— Почему? Вы все правильно сделали. Что ж, если они сейчас такие… дикие. Не дети, а звереныши. Вы девочку сможете домой проводить? По-моему, ей ваша помощь нужна.
— Да. Смогу, конечно. Бегите.
— Спасибо…
Мужчина побежал мелкой рысью, неуклюже перебирая длинными худыми ногами, чуть согнутыми в коленях. Наверное, чтобы собаку лишний раз не тряхнуть. Жалко побежал, некрасиво, У Саши аж слезы на глаза навернулись… Нет, это же надо — шариковой ручкой умудриться собаку пырнуть! И впрямь звереныши!
— Пойдем… — потянула она за рукав девочку. — Пойдем, я тебя провожу. Ты где живешь? Дома есть кто-нибудь?
— Да не надо, тетенька… Я сама…
— Ладно, сама! Еще упадешь где-нибудь! Голова и сейчас кружится?
— Нет. Уже перестала. Но все равно не надо.
— Идем. Или я милицию прямо сейчас вызову. Они тебя домой отвезут.