Посмотрев еще раз на Льва Александровича, я отрицательно покачала головой.
– Вовсе нет, с чего ты взяла? Он удивительный какой-то, необыкновенный и приятный.
– Ты что, сбрендила? – Карие глаза Леры округлились. – У него огромные уши и нос!
Забыв одернуть Леру, а она опять переходила на повышенный тон, я от души рассмеялась. Столько изумления было в ее голосе, столько возмущения! Будто я собиралась опровергнуть ее собственную красоту.
– Бриль хороший. Вот и все. – Я пожала плечом и повернулась к Льву Александровичу.
– Понятно, ты такая же блаженная, как Нина, – Лера презрительно фыркнула. – Впрочем, кто бы сомневался! Ты знаешь, она влюблена в него по самую макушку много, много, много лет… Какая глупость!
– Что?
– Ты глухая? Наша уважаемая тетя Нина влюблена в Бриля. Ха-ха-ха!
– А он?
– Откуда я знаю? – Лера небрежно махнула рукой и, зацепив взглядом смазливого блондина, кокетливо наклонила голову набок.
– Но…
– Я как-то прочитала ее дневник. Там всякая чушь про смысл жизни. Ахи, охи, вздохи! И сто листов про любовь к Брилю. Романтические бредни о первом поцелуе… Как будто он пришел, признался в любви, они взялись за руки… Тьфу, тьфу, тьфу! – Валерия сморщила острый нос. – Не понимаю, как можно о нем бредить, да еще так вдохновенно? – Теперь Лера закатила глаза и издала слабый стон.
Новость обрушилась столь неожиданно, что я не сразу смогла прервать поток этого кошмара. Я представила Нину Филипповну – тихую, добрую, мягкую – и Леру, забравшуюся в ее комнату, нетерпеливо листающую толстую тетрадь, заполненную рукописным текстом. Нет, не текстом, а душевными страданиями! Взгляд торопливо перепрыгивает со страницы на страницу, и едкая улыбочка сияет на лице моей пакостной двоюродной сестры…
«Прихлопнуть бы ее мухобойкой или отвезти в деревню к тете Томе – на перевоспитание!»
– Как ты могла? – вырвав у Леры тарелку, грозно спросила я. – Как ты могла прочитать чужой дневник?
– О, какая трагедия! – Она усмехнулась, сфокусировала взгляд на моем ожерелье и добавила: – Не люблю дур. Просто не люблю дур. Нельзя же быть такой глупой в наше время. И Бриль страшный.
– Не желаю с тобой разговаривать. Ты поступила подло и даже не понимаешь этого, – мои глаза метали молнии. – Это очень личное, понимаешь?
К сожалению, не имело никакого смысла объяснять что-то Валерии. Даже если бы она не выпила столько шампанского, я бы не достучалась до ее разума. Увы, бесполезно. Оставив ее наедине с закусками, я устремилась в сторону Эдиты Павловны и Бриля, но бабушки поблизости уже не было.
– Анастасия, здравствуй! – прогремел Лев Александрович. Протянул руку, и моя рука утонула в его широкой ладони. Необъяснимое воздушное тепло мгновенно окутало меня с головы до ног, прогоняя все плохое.
Я улыбнулась. «Нина Филипповна любит его… как же это здорово! Какая же она счастливая и несчастная одновременно…»
– Здравствуйте.
– Я вижу, твоя бабушка по-прежнему жива, а это значит, что ты не закрутила роман с мясником.
– Пока нет, – ответила я. – Но мне до дрожи в коленках нравится сын аптекаря.
Глава 4 Обыкновенные земные радости
Следующая неделя пролетела быстро, наверное, потому, что бабушка на все мероприятия и деловые встречи брала меня с собой. «Смотри и впитывай, – многозначительно говорила она. – Ты должна уметь грамотно общаться с людьми: говорить и слушать». Иногда создавалось ощущение, будто меня готовят к тяжелой доли супергероя, но только если в фильмах особые способности сваливаются с неба, в реальности все оказывается значительно сложнее. Мне приходилось вникать в скучные разговоры, молчать, отвечать на редкие вопросы, смотреть каталоги, дегустировать, а также читать книгу, сидя в кресле перед дверью, за которой проходило совещание (самое приятное!). Однажды я сбежала в кинотеатр, но Эдита Павловна буквально взорвала мой мобильный телефон, и пришлось вернуться.
В конце июня на Москву обрушилась вторая волна жары, бабушка плохо себя чувствовала, что заставляло меня быть более послушной, чем хотелось бы.
За неделю я пересеклась с Павлом два раза. Наши встречи, конечно же, были «случайными». Мы лишь здоровались, если приходилось, стояли рядом, пока Эдита Павловна приветствовала Марию Александровну, и расходились в разные стороны. Ненавязчиво нас продолжали мирить, но мои чувства растаяли, оставив на дне души лишь мутную лужицу. Слишком уж было больно… тогда.
Во вторник, сразу после обеда, раздался телефонный звонок. Это была Симка! Услышав ее голос, я так обрадовалась, что плюхнулась на диван и счастливо выдохнула:
– Как же хорошо, что ты вернулась!
– Я тоже ужасно соскучилась. Родители упекли меня в какой-то творческий лагерь для взрослых девочек, где мне приходилось ездить верхом, рисовать и вышивать. Три человека формировали мою осанку! А еще я систематически общалась с психологом, который учил, как себя вести в стрессовых ситуациях. Но хуже стресса, чем в этом лагере, у меня еще не было! Пожалей меня, это ужасно! Как только отец вернулся из командировки, я позвонила ему и сказала, что не проведу в этом аду больше ни дня!
Симка бурлила негодованием, а я слушала ее с теплой улыбкой. О старые добрые времена!
– Ты где будешь учиться? – спросила я, подтянув ноги на диван.
– Родителей вдохновляют международные отношения. Мама присмотрела кафедру европейского права, а папа настаивает на кафедре дипломатии. Подозреваю, что мои документы лежат уже и там и там. Но я категорически не согласна! – Симка недовольно фыркнула. – Я вообще учительницей стать хочу. Ну, например, учительницей физкультуры. – Она рассмеялась. – Кстати, Катюха все же поступает в медицинский, а Таню отправляют учиться за границу. Эх, мы теряем ее, теряем…
Симка болтала практически безостановочно, а я, соскучившись по дружеским отношениям, с удовольствием ловила каждое ее слово, вставляя иногда короткие реплики. Затем я немного рассказала о себе и получила стопроцентную поддержку по всем пунктам: «Леру нужно отправить в трудовой лагерь или хотя бы в творческий. Вышивать крестиком!», «Твоя Эдита Павловна, конечно… хе-хе… мужайся», «Тим уехал? Ты скучаешь? Ох, ну и темнила ты в школе на эту тему… Ха! Я знала, что ты хитришь! Ничего, он скоро вернется. Уверена, он в тебя влюблен по уши!» Мне были приятны эти слова, и я чуть не заставила Симу повторить их сто раз подряд. Душа хныкала, рвалась на Кавказ, надеялась и одновременно выстраивала стены, пытаясь защититься от чувства, которое с каждым днем росло и крепло.
Под конец Симка объявила, что будет учиться только в том университете, куда меня зачислила Эдита Павловна, что международные отношения «могут возбудить лишь зануд», и это отличное решение, потому что родители наконец-то перестанут спорить.
– Точно! Мы будем вместе! Решено! – эмоционально восклицала Симка, ухватившись за эту идею руками и ногами. – Отец не откажет: когда мне нужно, я умею аргументировать и прижимать к стенке!
Кто бы сомневался…
В среду я проснулась с непонятным предчувствием: будто должно произойти нечто важное и хорошее. В груди дрожала какая-то ниточка, а сердце то колотилось как ненормальное, то затихало и вздыхало, вздыхало, вздыхало…
– Настя, тебе письмо, – сообщила Нина Филипповна, держа в руке небольшую стопку конвертов. Она направлялась в комнату Эдиты Павловны и по пути заглянула ко мне.
– Спасибо!
Написать мне могла только Лилька, во всяком случае, раньше я ждала от нее весточки, но бабушкиными усилиями (она сделала все, чтобы мое деревенское прошлое кануло в Лету) наши пути разошлись.
Рисунок летний – береза и ромашки, написан наш адрес, а вот адрес отправителя отсутствует. Сгорая от любопытства, понимая, что это именно то, чего я подсознательно ожидала с утра, я аккуратно вскрыла конверт. В моих руках оказался тетрадный лист, уверенно и размашисто исписанный с одной стороны. Почерк – мужской. Поддавшись искушению узнать поскорее, от кого же это послание, я посмотрела вниз на подпись. «Тим».
Есть вещи, в которые невозможно поверить, во всяком случае, сразу. В конверте могла находиться реклама, или кто-то ошибся адресом, а имя – невероятнейшее совпадение, да и только! Мне могли написать из частной школы (например, с вопросом о какой-нибудь библиотечной книге) или из благотворительного фонда, где я купила сто пятнадцать календариков (и купила бы больше, если бы бабушка не оттащила меня от столика). Да даже если бы мне написал президент, я бы удивилась меньше! Но Тим…
Сразу вспомнилось его открытое лицо, светлые волосы, широкие плечи… Футболка, джинсы, кроссовки. «Привет, Ланье», – говорил он то мягко, то весело.
«У Тима есть номер моего телефона, но он не позвонил и не прислал эсэмэску, он написал письмо…» Я счастливо улыбнулась, представляя, как далеко-далеко Тим сидит на траве, прислонившись спиной к дереву, и строчит мне послание.
«У Тима есть номер моего телефона, но он не позвонил и не прислал эсэмэску, он написал письмо…» Я счастливо улыбнулась, представляя, как далеко-далеко Тим сидит на траве, прислонившись спиной к дереву, и строчит мне послание.
– Ему хотелось сделать что-то очень приятное и неожиданное, – прошептала я и с трепетом и страхом стала читать.
Настя, привет!
Никогда не думал, что отпуск покажется таким долгим. Соскучился по тебе и, пользуясь случаем, хочу пригласить в кино…
Я засмеялась доброй иронии, радуясь каждому слову.
– Я ему нравлюсь, нравлюсь… Точно нравлюсь. Ну да, он сам говорил, но… То есть ничего не изменилось.
Расхаживая по комнате, я мысленно неслась в сторону Кавказа как угорелая. Чемодан, перрон, поезд, «ваш билет», нижняя полка купе, маленький столик, стакан чая в подстаканнике, кубики сахара – и ту-ту-у-у-у!!!
…Надеюсь, у тебя все в порядке и ты по-прежнему мужественно переносишь тяготы жизни, такие как вальсы, каблуки и поедание улиток…
– Вальсов пока не было, к каблукам постепенно привыкаю, а на улиток даже не смотрю, – ответила я, глядя на строчки.
…Я скоро вернусь…
– Я жду тебя…
Не умею писать письма, но захотелось именно так… Мне кажется, ты будешь стоять у окна, читать и улыбаться.
До свидания, Настя.
Тим.
Я действительно стояла у окна и улыбалась, как ребенок, на которого свалился неожиданный подарок. Не так много слов (мне хотелось бы в двадцать раз больше!), но столько тепла и надежды для меня в каждой строке… Я опустила руки, закрыла глаза и так простояла около минуты. Кладбищенская часовня, да и только! Видела бы меня в эту минуту тетя Тома…
Тим помнил обо мне, думал, скучал. Я не ошиблась – разлука сближала нас, волновала чувства, приоткрывала двери в другой мир…
– Спасибо, – произнесла я, прижимая к груди листок.
Какими счастливыми были женщины прошлых лет, столетий! Они получали письма – свидетельства личной тайны, могли складывать их стопочкой, перевязывать шелковой лентой и хранить под подушкой или в шкатулке, доставать темными вечерами и перечитывать при свете свечи или лампы…
«Я тоже буду хранить и перечитывать, – решила я, прекрасно понимая, что больше писем ждать не стоит, Тим скоро вернется. – Да, у меня не будет стопочки, ну и что! Хотя если он когда-нибудь еще куда-нибудь уедет…»
Быстро спрятав конверт в косметичку (пусть будет всегда со мной!), я устремилась в ванную и замерла перед зеркалом, старательно выискивая недостатки в собственной персоне. «Ну, с худобой ничего не поделаешь… Зато у меня глаза зеленые и светлые волосы. Отличное сочетание… Правда, волосы не такие, как показывают в рекламе шампуня, но… ох…»
Потратив минут пять на изучение и придирки, я почувствовала в себе непреодолимое желание сделать нечто хорошее. Это же неправильно, если счастлив только один человек.
«Нина Филипповна…» – пронеслось в голове, и я вернулась в комнату.
Теперь я думала только о тете. Вспомнился разговор с Лерой, и негодование вновь взвилось к потолку. «Я как-то прочитала ее дневник. Там всякая чушь про смысл жизни… Ахи, охи, вздохи! И сто листов про любовь к Брилю…» У моей двоюродной сестры какое-то свое, особое, представление о добре и зле…
Неужели Нина Филипповна и правда безответно любит Льва Александровича? Вопрос завертелся юлой, лишая меня остатков покоя. Я знала, каково это: надеяться, ждать, мечтать, верить и не верить. Это очень тяжело, а иногда накатывает такое отчаяние, что хочется плакать то тихонько, точно мышка, то громко, точно сирена пожарной машины.
Для Нины Филипповны я была готова на любые подвиги, но, увы, не представляла, как можно ей помочь.
«Так, у меня болит живот. Очень сильно болит. Справа… Нет, слева, а то еще загремлю в больницу с подозрением на аппендицит. А если внизу? Тоже неплохо. Застудилась! В тридцатиградусную жару? Нет, все же слева. Там что? Неизвестно. Вот заодно и узнаю! Значит, у меня болит живот, и мне срочно нужно поехать к врачу».
– Помогите, – репетируя, тонко пропищала я и решительно направилась к двери.
* * *Нина Филипповна с такой чуткостью отнеслась к моему «тяжелому заболеванию», что на пару минут мне стало стыдно.
– Куда ты сегодня ходила? – спросила она, когда машина тронулась с места.
– В книжный.
– Ты что-нибудь ела на улице? Покупала булочки или шоколадки?
– Да, кажется… – протянула я, продолжая выстраивать домик из кубиков бессовестной лжи. – Шоколадку! Точно, я покупала шоколадку на остановке.
– В такую жару! – упрекнула Нина Филипповна и тяжело вздохнула. – Ничего, иногда достаточно промыть желудок и… – Она вновь посмотрела на меня. – И все пройдет. Лев Александрович непременно поможет.
Я отметила, что имя Бриля она произнесла тише и немного торопливо, будто опасалась выдать собственную тайну. Это открытие произвело на меня сильное впечатление: детская радость и вселенская грусть встретились, перемешались и превратились в мягкий, пушистый комок.
«Она точно его любит…»
Еще больше проникнувшись уважением и участием к Нине Филипповне, я мысленно пообещала сделать ее самой счастливой на свете.
«Это вполне возможно… Почему бы и нет?..»
Но один вопрос изрядно меня мучил, я бы с удовольствием прихлопнула его влажным махровым или вафельным полотенцем.
– А Лев Александрович женат? – ляпнула я, сложив руки на коленях.
– Что? – переспросила Нина Филипповна, не веря собственным вмиг порозовевшим ушам.
– А Лев Александрович женат?
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
«А потому что мне было бы гораздо сложнее устроить вашу судьбу, если бы в его паспорте присутствовал штамп. Собственно, это был бы провал всей операции».
– Просто любопытно.
Нина Филипповна бросила на меня осторожный взгляд и спросила:
– А голова у тебя не болит?
– Пока нет, – пряча улыбку, ответила я. «Но если понадобится для дела, она заболит завтра, а послезавтра настанет черед печенки, а потом селезенки…»
– Не тошнит?
– Тошнит.
– Сильно?
– Терпимо.
У Нины Филипповны загудел мобильник, и она приняла вызов:
– Да, мама, да, едем…. Конечно… Да… Надеюсь, ничего серьезного. Настя ела шоколад, полагаю, проблема в нем… Непременно…
«Вообще-то, проблема совсем в другом, – бесшумно вздохнула я. – Просто я получила письмо от Тима (самое лучшее письмо от самого лучшего Тима!), взмыла к солнцу и захотела обнять весь мир. А вас, Нина Филипповна, в первую очередь».
Наверное, на моем лице застыло нездоровое блаженство, потому что, закончив разговор с Эдитой Павловной, тетя повернулась ко мне и спросила:
– А сейчас сильно тошнит? У меня есть пакет, если нужно.
«Эх, ничего-то вы не понимаете!»
– Нет, не надо, все в порядке.
В клинике Льва Александровича я была впервые, поэтому, пока Нина Филипповна звонила, а затем заполняла какой-то бланк, я изучала скучную серо-белую обстановку и читала информацию на стендах – в основном расписание приемов специалистов и рекомендации. С большим удовольствием я бы перечитала письмо Тима, но достать его не рискнула.
Один плакат, наглядно демонстрирующий внутренние органы человека, привлек мое особое внимание. «Что же находится слева? В животе…»
– Я вас провожу, пойдемте, – раздался приятный женский голос.
Я обернулась и встретила ободряющий взгляд Нины Филипповны. Оставалось только схватиться за живот и двинуться следом.
В кабинете Бриля пахло кофе. Запах сразу вызвал у меня улыбку и пробудил аппетит. Но вот о чем уж точно не имело смысла думать, так это о еде: с моим «заболеванием» в лучшем случае мне светила какая-нибудь противная микстура, а в худшем – клизма.
Нина Филипповна зашла со мной, обменялась со Львом Александровичем быстрыми взглядами и спокойно произнесла:
– Я подожду в коридоре.
Она вышла, а я с досадой закусила нижнюю губу. Мне хотелось, чтобы они поговорили. Хотя бы о погоде. «Не правда ли, жарко?» – «Да, очень». – «А завтра обещают проливной дождь…» – «Обещают, но почему-то не верится». Всего несколько фраз, но когда люди влюблены, даже простые слова значат очень много.
– На что жалуемся, Анастасия? – спросил Бриль, указывая на кушетку.
– Живот, – страдальчески сообщила я, повторяя про себя: «Клизму не надо… Не надо клизму…»
– И когда юная леди последний раз посещала туалет?
«Ну нет, мы так не договаривались…» Я поймала себя на мысли, что совершенно (абсолютно!) не могу относиться к этому огромному человеку как к врачу. То есть он, конечно, врач (отличный врач!), но не мой. Пусть он меня не лечит.
«Если я скажу, что вчера, то мне точно придется встретиться с клизмой», – вовремя сообразила я и перевела взгляд на громадного Бриля. Он мне показался еще выше и шире в плечах, черты лица стали резче и крупнее. Такой человек должен обладать огромной физической силой. Мое воображение мгновенно нарисовало яркую картину: Лев Александрович гуляет по лесу, выдергивает первое попавшееся дерево из земли и поигрывает им, точно травинкой.