– Ты не рада? – Жбанский искренне удивился. Таким тоном этот вопрос задают мужья, вернувшиеся не вовремя из командировки и начинающие прозревать.
– А должна обрадоваться? – усмехнулась Женя. А что ей оставалось? Не изображать же нежную фею, стоя в разобранном виде. – И чего ты один? Даже странно. Я думала, для тебя норма – ходить в мою квартиру с девицами.
Надо было молчать. В таких случаях всегда лучше молчать, поскольку обиженное подсознание выворачивается наизнанку, словно старый карман, вываливая весь неприглядный, скопившийся там за долгое время, мусор. Позже понимаешь, что каждое второе, а то и каждое первое слово было произнесено зря. Евгения все это осознавала, но остановить себя не могла. Прямо как прорванная водопроводная труба, из которой хлещет и хлещет. А аварийная служба в лице Муравской запаздывала.
– Женечка, ты в тот раз все неправильно поняла…
– А-а-а, я ж забыла! Ты у нас человек творческий! Сочинил версию и сейчас будешь меня обвешивать лапшой? Уши подставлять?
– Евгеша, не надо так!
– Не называй меня Евгешей! И убирайся вон из моего дома!
– Еще недавно ты называла его «нашим»…
– Я ошибалась! Кыш отсюда!
– Я не могу «кыш»! – оскорбился Эдик. – Ты забыла, что мне жить негде? Это не по-христиански.
– Чего-о-о? – взревела Женя, окончательно войдя в штопор. – Ты считаешь, меня это должно волновать?
– Ты раньше не была такой, – набычился Эдя и спрятал цветы за спину. Вероятно, передумал дарить. Он топтался в узкой прихожей, а букет маячил сзади, словно павлиний хвост. Судя по оттопыренной губе, кавалер обижался.
– Да, жить было проще – рога за косяки не задевали, – согласилась Евгения, злобно раздув ноздри. Она, конечно, была девушкой позитивной и неконфликтной, но не до такой степени, чтобы постелиться кому-то под ноги половой тряпкой.
– Ты все неправильно поняла!
– А что, было еще страшнее? Ты тут спал не с бабой, а с мужиком? И это его помада на моей посуде?
– Пошло! Перестань, тебе не идет!
– Эдя, мне рога не идут больше, чем все остальное. Они вообще мало кому идут. Лосей в расчет не берем. Давай сократим время твоего официального визита. Если ты пришел мириться, то напрасно. Аудиенция окончена.
– Я пришел объясниться.
– Такое ощущение, будто далее последует вызов на дуэль. Какие, однако, у нас манеры, – процедила Евгения, представляя, как молотит Эдика букетом по хребту. За все – за обманутые надежды, унижения, любимое голубое полотенце, которое пришлось выкинуть.
– Ты не должна так со мной разговаривать! Я действительно был неправ, когда дал ключи другу. Но я не знал, что он меня подведет! Раньше Витька такого никогда не делал!
– Раньше? – ахнула Женя. – То есть он у нас на абонементе был?
– Ну и что? Это же не я находился тут с женщиной! Почему ты не радуешься?
– Действительно, – пробормотала Женя. – Почему я не радуюсь? Какая-то я нынче странная. Не иначе – съела что-нибудь.
– Ты обвинила меня в измене, – напомнил Эдик тоном, который подразумевал необходимость извинений, приседаний и, вероятно, сатисфакции.
– Особенно мне нравится, что друг Мишка трансформировался в Витьку. Или они тут на пару зажигали?
– А что Мишка? – не понял Эдик.
– В прошлый раз ты говорил, что дал ключи какому-то Мишке.
– Я ошибся! – бодро выпалил Жбанский, опасливо отступив к двери. Видимо, догадывался, что последствия подобной ошибки могут быть серьезными.
– Это я ошиблась, когда связалась с тобой, гад косоглазый! – взвизгнула Женя. Сейчас ей было плевать, какие именно воспоминания останутся о ней у бывшего ухажера. А в том, что он абсолютно, стопроцентно бывший, она не сомневалась.
– Почему косоглазый? – удивился Эдик, тревожно взглянув в зеркало. Своей внешностью он дорожил, холил ее и лелеял. И странный выпад Евгении напугал его больше, чем перспектива остаться без жилья.
– Потому что врешь много, а у врунов глаза всегда косят, – прошипела Женя и метнула в зазевавшегося визитера первым, что попалось под руку. Только когда это «первое попавшееся» уже было в полете, она осознала, что все это время размахивала чайником, который перед приходом Аси решила оставить дома, а не тащить на море.
– Блин! – завопил Жбанский и присел, раскорячившись, как краб. Чайник, просвистев над его беззащитной макушкой, с громким хрустом впечатался в дверь и осыпался, частично застряв в упаковке букета.
– Гад, еще и чайник мне испортил! – крикнула Женя.
– Я?
– Ты!
Конструктивный диалог прервал настойчивый звонок в дверь.
– Входите! – раздраженно воскликнул Эдуард, вытряхивая из букета ошметки пластмассы.
– Здоровеньки булы! – В прихожую, обалдело вращая глазами, ввинтилась Муравская. – А что у вас тут за грохот? Я думала, Евгеша чемодан утаптывает. Так и представила, как она на него сверху своим огромным весом плюхнулась, а он – бэмц! – и разлетелся «подетально». О, чайник, как я понимаю, уже не берем?
Ася весело поддела мыском сапога ручку вышеупомянутого агрегата и отбросила ее в сторону.
– Не берем, – вздохнула Женя, медленно приходившая в себя. Температура кипения стремительно снижалась. И ей уже было стыдно, жаль чайник и вообще – гадко.
– Жбанского тоже не берем, – произнесла Муравская и поинтересовалась: – Ты чего тут опять? Какими судьбами?
– Ты нам помешала, – желчно оповестил ее Эдуард и нервно сглотнул.
– Ха, то есть вы тут еще собирались что-нибудь раскурочить? Думаю, чайника вполне достаточно. Надеюсь, его сломали о твою светлую голову? – Ася сунула нос в цветы и брезгливо сморщилась: – Лилии. Ты даже не помнишь, что Женька не любит лилии. Они отвратительно пахнут. Или ты с помощью этого веника решил ее выкурить из квартиры?
– Ася, – проникновенно начал Жбанский, наступив на горло собственной гордости. – Ты не могла бы нас оставить? Нам нужно поговорить.
– Эдик, а не мог бы ты сам нас оставить? Нам с Евгешей надо собираться. У нас завтра самолет. Мы летим на планету голых, загорелых мачо.
– Куда?
– Куда надо, Жбанский! Возьми свой веник и исчезни!
– На море, – торопливо прояснила ситуацию Женя. Ей почему-то стало стыдно, что Эдик подумает… Да какая разница, что он подумает, если между ними все кончено! Или разница еще была?
Расставаться с мужчиной тяжело. Даже если это просто какой-нибудь эгоистичный чертополох или наглый репей, он все равно успевает прочно пустить корни в женском сердце, и выкорчевать эту ошибку природы оттуда не так-то просто. А после удачных сельхозработ в душе остается здоровенная брешь, которую требуется срочно заполнить. И самое страшное – ошибиться, поторопиться и присыпать зияющую пустоту не тем. Ведь тогда там может вырасти новый сорняк, который снова придется вырывать с корнем. Устройство личной жизни – тяжелый труд и наука. Как часто нам кажется, особенно с возрастом, что мы уже доктора и профессора этой самой науки, ан нет! И несмотря на весь наш опыт и проницательность, и мы не застрахованы от ошибок.
– Так это отлично! – вдруг обрадовался Жбанский. Впрочем, причины своей радости он сформулировал, удивив подруг: – Ты соскучишься по мне, поймешь, что была неправа, и у нас все наладится. Только в разлуке люди начинают ценить друг друга. И лишь потеряв, учатся дорожить тем, что есть.
– Феноменально! – воскликнула Ася. – Эдя, и не надейся. Она туда не скучать едет. Нет, я всегда говорила: мужики – последнее звено пищевой цепочки! С ума сойти! «Ты поймешь, что была не права!» Я не удивлюсь, если он еще и извинений будет ждать.
– Да, буду. Потому что Женя умная девочка в отличие от некоторых. Она все обдумает спокойно, взвесит и…
– Ты некоторых не трогай, Жбанский! А то эти некоторые об тебя оставшуюся бытовую технику доломают. Я ей там ничего взвешивать и обдумывать не позволю. Девушки на море не для этого ездят, – заявила Ася, взяв с полки зонтик и сделав с ним выпад вперед.
Эдуард вжался в стену, но не сдался, твердо решив закончить спич и старательно игнорируя помеху в лице Муравской:
– А пока ты, Евгеша, будешь скучать, я подожду тебя здесь, в нашем гнездышке!
– Слушай, кукушонок! – крикнула Ася. – Если тебя сюда однажды по ошибке подкинули, то это не дает тебе права считать чужую квартиру своей! Тут не постоялый двор! Жень, хватит уже зеленеть на заднем плане! Доломай об этого самоуверенного пижона чайник, и займемся делом.
– Эдик, тебе лучше уйти, – послушно произнесла Женя.
– Куда я пойду-то, Жень?
– А откуда ты сейчас пришел? – заинтересовалась бдительная Ассоль.
– Из гостиницы.
– Ага, теперь это так называется. Ясно. Вот туда и возвращайся. Жень, скажи ему!
– Да, Эдик, уходи…
– Твоя подруга давит на тебя авторитетом. Это не ты говоришь, а она. Я по глазам вижу, что тебе хочется, чтобы я остался.
– Ну, это если только для того, чтобы тебя тут добить, – задумчиво промолвила Муравская. – Евгения, не зли меня! Ты же не хочешь, чтобы он оставался?
– Твоя подруга давит на тебя авторитетом. Это не ты говоришь, а она. Я по глазам вижу, что тебе хочется, чтобы я остался.
– Ну, это если только для того, чтобы тебя тут добить, – задумчиво промолвила Муравская. – Евгения, не зли меня! Ты же не хочешь, чтобы он оставался?
Судя по забегавшим Жениным глазкам, она пока не решила. Вернее, решила, но последний шаг – самый трудный. Лучше рвать резко и бесповоротно, как самоубийца, сигая из окна. Нельзя думать и медлить, потому что с каждым мгновением оправданий все прибавляется, и надежда вновь отрастает, как хвост у ящерицы. Хочется верить в то, что недавно казалось бредом и нелепицей. И поступать хочется так, как никогда не посоветуешь близкому, глядя со стороны на его ситуацию. Но ведь у каждого ситуация своя. Объективно они все одинаковые, но когда бултыхаешься внутри, уходя на дно безнадеги и судорожно вырываясь на поверхность, чтобы в последний раз вдохнуть, то кажется – это только у меня так, по-особому!
Когда человек, еще вчера бывший твоей второй половинкой, сегодня просто половинка от совершенно другого набора – смириться сложно. И вот чувствуешь себя неполноценной полутарелкой, и даже эту, уже, казалось бы, чужую половину отпустить страшно. А вдруг больше никакой не подвернется? Лучше криво-косо, из разных кусков, но хоть подобие целого. Никому не известно, что лучше – быть одинокой, гордой половинкой или наступившей на гордость кривобокой тарелкой. К старости жизнь покажет, но… Как бы не вышло так, что истина к нам пришла, да опоздала. Время пройдет, и ничего нельзя будет изменить…
– Лебедева, очнись, – пошевелила Женю Муравская. – За путевки заплачено. Не пропадать же деньгам. Если хочешь, скучай там, думай, но только – там! Не порти мне отпуск. А Эдик твой пусть скучает и ждет извинений на нейтральной территории. А то вдруг мы там мужчину твоей мечты подцепим, привезем в дупло, а тут, как старый филин, Эдя твой ухает и крылья растопыривает? Это потом дольше объясняться. Правильно я говорю, Жбанский?
– Нет, – проскрипел Эдик.
– Вот. Раз возражает, значит, правильно, – повеселела Ася. – Послушай женщину и сделай наоборот, послушай мужчину и сделай назло. Кстати, Жека, вспомни свои выброшенные полотенца и вечер, убитый на мытье санузла после его бабы.
– Эдя, уходи. Пока уходи, – произнесла Женя. – Мне надо подумать.
– И не начинай свою шарманку про «негде жить»! – воскликнула Ассоль. – На то ты и мужчина, чтобы бороться с трудностями. И вообще, не факт, что в Женькино отсутствие ты не перепортишь остальные полотенца и белье.
Этот довод окончательно укрепил Женю в намерении оставить квартиру на время своего отъезда пустой. Она решительно тряхнула головой и отчеканила:
– Уходи, Эдя! Так будет лучше.
– Молодец, – похвалила ее Ася, выдавливая Жбанского на лестницу. – Надо быть в жизни твердой. Из мягкого материала легко лепятся фиги, а из твердого – что было, то и останется. Ты же не хочешь, чтобы какой-нибудь Жбанский свернул тебя в фигу?
– Нет, – устало вздохнула Женя, наблюдая, как Ася вышвыривает вслед за удаленным из помещения Эдиком его букет.
– Это были лилии, – напомнила Муравская. – От них болит голова.
– Болит, – согласилась Женя.
– Ой, Лебедева, какая ты ранимая! Надо тебе психику подлечить и силу воли потренировать. Давай, пошли вещи собирать. А еще лучше – поехали за купальником. А то скоро магазины закроются!
– Да я уже и макияж сняла. И вообще, я очень устала. Сегодня еле отпросилась в отпуск. Хорошо, что затишье на работе и аврала нет. А то бы могли и не отпустить.
– Вот! – радостно подняла указательный палец Ася. – Сама судьба толкает тебя на море. Покорись! Поехали за купальником! У меня тоже старый из моды вышел. И, если честно, стал мал.
– Везет тебе. А мне все велико.
– Он мне мал не в том месте, про которое ты подумала. У меня валики какие-то по бокам образовались, как у старой коровы.
– А мы и есть старые коровы, Ась.
– Кем человек себя считает, то он и есть. Это я еще мягко сформулировала. Евгеша, что за унылое создание! Я тебя не узнаю. Включи оптимизм! Мы к морю едем.
– Не включается. Я, между прочим, жениха лишилась. А запасного у меня нет.
– Ой, там на море столько запасных женихов…
– Одноразовых.
– Экономная и хозяйственная женщина из любой одноразовой ерунды сделает полезную вещь многоразового использования. Жека, не трусь! Поехали. И не красься. Это ни к чему. Мы на пляже краситься не станем. Поэтому купальник надо мерить на бледную морду, чтобы было ближе к правде.
Когда весна неотвратимо скатывается в сторону лета, женщины активизируются и, словно перелетные птички, начинают собираться на юг, обновляя устаревший за зиму гардероб. Именно в этот период и выясняется, что стандартных женщин, для которых шьется большинство летних нарядов, мало. Мир населен дамами нестандартными, которые, вместо того чтобы гордиться своей нешаблонностью и эксклюзивностью, бродят вдоль магазинных полок и вешалок с трагическим выражением лица и заглядывают в зеркала, содрогаясь от собственного несовершенства. А кто сказал, что совершенство 90–60—90? Это точно выдумала женщина с соответствующими пропорциями. Умная женщина, поскольку приняла за эталон красоты себя, любимую, а не соседку Марьванну, у которой бюст крупнее или попа мельче!
Муравская была очень близка по габаритам к общепринятому стандарту, поэтому ее тормозил лишь выбор фасона.
– Что за хрень? – бубнила Ася, брезгливо вороша разнокалиберные купальники. – Кто это раскрашивал? Цыганщина какая-то! Пестрота, стразики, бантики! Мне нужен классический, эффектный купальник без клубничек и листочков на неприличном месте. Что это за жуть?
Она потрясла шедевром перед носом распаренной и утомленной долгими, бесплотными поисками Евгении. Та уставилась на лифчик и вздрогнула. С серебристых чашек на нее смотрели большие, красивые глаза с длинными ресницами.
– Во, – удовлетворенно констатировала Муравская. – Даже ты вздрагиваешь. А что будет с мужиком? А на трусах, вопреки ожиданиям, не третий глаз, а губки бантиком! Дизайнер – извращенец.
– Ой, вы не будете брать? – восхищенно воскликнула сочная брюнетка лет шестнадцати и умоляюще потянула тряпочку к себе.
– Нет, не будем. – Ася осуждающе окинула девицу взглядом. – И вам не советуем.
– Ась, я устала, – проныла Женя. – Мне все равно что, лишь бы не сваливалось. А тут такого не продают. У меня фигура: доска – два соска. Пошли в детский мир!
– Дурында. – Муравская ласково потрепала подругу по плечу и подозвала продавца: – Девушка, нам нужно что-нибудь вроде унисекс. Короче, вот на барышню некрупную.
Та окинула Евгению взглядом хозяйки, присматривающей гуся к праздничному столу, и уточнила:
– Посветлее, потемнее, пестренькое? И по стилю какое – увеличивающее или подчеркивающее?
– Что подчеркивающее? – опешила Женя.
– Отсутствие, – спокойно, без намека на издевку объяснила продавец. – Мужчины-то разные.
– Все несите! – распорядилась Ассоль. – Будем выбирать. Да-да, Лебедева! Дыши ровнее. Уже давно изобретены всякие штучки, увеличивающие, утягивающие, растягивающие, в общем, нивелирующие дефекты, которыми нас в избытке награждает природа.
Появление в Женином гардеробе двух новых купальников и обнаруженная в примерочной грудь странным образом повлияли на ее настроение.
– Ась, ты знаешь, а я, пожалуй, хочу на море, – удивленно протянула она, когда Муравская торопливо сортировала вещи, выкидывая в сторону утюг, туфли на шпильке и прочие сомнительные в пляжном будущем вещи.
– Здрасьте! А кто не хочет? Убери ты эти шпильки, Жень! Я все вижу! Ну куда ты там такой цаплей пойдешь? Не позорься! Все должно быть к месту.
– А вечером в ресторан? У меня рост метр с кепкой.
– Не надо! Это лишнее. В городе – да, а там это будет выглядеть нелепо, нарочито и смешно. Женя, в конце концов, я тебе оставила босоножки на нормальном каблуке. Одиннадцать сантиметров – перебор. Воткнешься там в землю и застрянешь на своих гвоздях.
– Ты так говоришь, потому что сама не умеешь ходить на каблуках, – заметила Евгения.
– Да, не умею. И это хорошо, потому что каблуки портят ноги! Кроме того, мужики сейчас мелковаты стали. А вдруг я встречу принца, которого отпугнут именно лишние пять сантиметров моего роста? Или ты такого встретишь?
– Гнома, что ли? Или тролля? Мужик, которого отпугнут лишние сантиметры моего роста, должен быть ущербным, злым и очень далеким от идеала.
– А книжек столько зачем? Ты филиал районной библиотеки там открывать будешь?
– Читать. А что там еще делать?
– Ужас! Катастрофа! Девица, перезревающая, как клубника, мятая со всех боков и практически покрывающаяся плесенью, собирается ехать на море и читать там книжки! Евгения, приди в себя! Ты будешь стрелять глазами…
– Нет, – возразила Женя. – Это глупо и унизительно. Мы же договорились, что никаких пляжных романов! Просто загораем, чтобы вернуться загорелыми и красивыми! Тем более что все эти морские увлечения длятся не дольше отпуска. А потом – все. Тетки снова трагически вздыхают, а их вчерашние кавалеры навинчивают обратно обручальные кольца и возвращаются в семью.