Пол Дамиано, уверенный, что его заманили в ловушку, решил оправдать свое прозвище «Демон» и в приступе дикой ярости принялся крушить чем попало людей из бригады быстрого реагирования. Троим агентам удалось с ним справиться, но он продолжал выть как дикий зверь, с которого сдирают шкуру, и с этим ничего нельзя было поделать. Химик же, наоборот, все время операции простоял с поднятыми руками и не оказал ни малейшего сопротивления. Он только попросил агента Рикмана поосторожнее надевать на него наручники, потому что он еще не совсем оправился после перелома ключицы и в некоторых положениях ему может быть больно.
— Так кто же меня все-таки сдал? — не унимался Дельрой. — Сальма? Эта сука Сальма? Хочет расквитаться со мной, посадить?
— Не знаю, как С альма, а мы — да, — откликнулся Рикман, довольный тем, что ему не придется больше пасти эту сволочь Дельроя, прослушивать его разговоры, обыскивать его квартиру, а главное — часами дожидаться, когда он выйдет из очередного джаз-бара.
Дельрой знал, что садится надолго, но эта мысль волновала его гораздо меньше, чем желание узнать, кто же все-таки его сдал. Он назвал еще несколько имен, но среди них не было Джанни Манцони, которому двенадцать лет назад удалось скрыться и исчезнуть из общей памяти членов огромной семьи ЛКН и их пособников.
* * *Несколькими часами позже, в шестидесяти километрах оттуда, Мелани Фицпатрик, потягивая лимонад, давала указания прислуге на кухне своей шикарной виллы, расположенной на Сентенниэл-авеню в Трентоне, штат Нью-Джерси. В этот момент кто-то позвонил в дверь.
— Откройте, Чики, это, наверно, посыльный от Тайлера.
Мелани ждала к ужину четырех важных гостей, в том числе компаньона мужа из банка Беккарта, которые были без ума от цыпленка со сладким перцем и кесадильи[17] в исполнении Чики. На десерт планировалось мороженое с перцем и дыней от Тайлера, лучшего мороженщика в городе. Однако Чики вернулась к хозяйке с пустыми руками.
— Там пришли два господина из полиции…
— Из полиции?
— Из ФБР.
Мелани не могла не заметить беспокойного взгляда кухарки и ее дрожащих рук.
— Не бойтесь ничего, Чики, все ваши документы в порядке.
— Я знаю, мадам, но, когда эти люди смотрят мне в глаза, я сразу начинаю чувствовать себя нелегалом.
Наверху Ронан Фицпатрик выбирал себе рубашку к ужину, не переставая постукивать пальцами по клавиатуре ноутбука, поставленного на край кровати. Он отправлял е-мейлы, последние на сегодня, один — финансовому партнеру в Канаду, другой — сестре с фотографией гольф-клуба, который они собирались подарить отцу на его юбилей, и третий — Эми. Красотке Эми, заместителю по кадрам, которая и сама была редким кадром — просто жемчужиной — и с которой вчера они выпили по стаканчику наедине, глаза в глаза. Ронан озаглавил свой мейл «Сухой мартини» и начал его словами: Эми, этот бокал в вашем обществе был настоящим чудом. Размышляя над следующей фразой (он хотел сделать ее достаточно тонкой, чтобы убедить Эми в необходимости следующего свидания), Ронан снял с плечиков сиреневую рубашку, которая будет чудо как хороша с его серым льняным костюмом. Он нравился себе в сером с сиреневым.
— Милый!
Ронан спустился с лестницы, но, увидев на пороге двух мужчин, затормозил.
— Эти господа из ФБР. Могу я узнать, что происходит?
Через десять минут Ронан Фицпатрик в джинсах и джемпере садился в машину агентов, держа в руках сумку, в которой были пижама, зубная щетка и пачка успокоительного. Он совершенно правильно понял, что этот арест имел отношение к делу Парето двенадцати- или тринадцатилетней давности, единственному абсолютно нелегальному делу, которое до сих пор приносило прибыль запредельных размеров, позволившую ему, среди прочего, отгрохать себе шикарный особняк в центре города. А все началось со знакомства с Луи Чиприани, прославленным аферистом, близким другом нескольких политиков, а также некоторых постоянных участников шоу Ларри Кинга, с которым он встретился в одном приличном доме. После нескольких партий в сквош Луи представил ему своих «друзей» из Нью-Джерси: Манцони и Галлоне, которым нужен был свой человек в банке.
Как давно это было. В его памяти срок давности этого дела уже давно вышел.
Мелани чувствовала себя будто в кошмарном сне и все пыталась ухватиться за что-то реальное, какое-то приемлемое объяснение, которого муж не мог ей дать.
— Скажешь ты мне или нет, что все-таки происходит? Это имеет отношение к банку? К какому-то клиенту? Говори же!
— Не знаю. Им надо что-то проверить.
— Что-то? Что же именно?
— Не знаю…
— Ты вернешься к ужину?
— Не знаю.
— Что мне сказать Брайану?
— Ничего не говори! И вообще, если будут звонить из банка, ничего не говори. Придумай что-нибудь.
— Что?
— Скажи, что… не знаю, придумай сама!
— Ну, хоть примерно — что?
Фицпатрик не успел ответить, один из агентов надавил ему ладонью на макушку и втолкнул на заднее сиденье машины. По этому жесту Ронан понял, что к ужину он не вернется.
Мелани охватила паника, что она не сможет найти приемлемого объяснения такому спешному отъезду мужа. Ронана вызвали к постели умирающего отца… Ронан стал свидетелем страшной аварии… Ронан срочно уехал в Европу! Но как объяснить этот спешный отъезд в Европу в семь часов вечера? Надо найти что-то другое… что-то убойное… Ронан сейчас отдает свою почку в Вайоминге… Ронана взяли в заложники… Ронан поехал к Тайлеру за мороженым, и с тех пор о нем ни слуху ни духу… Все что угодно, только не Ронана сейчас допрашивают в ФБР. Мелани вынуждена была признать, что ей есть еще чему поучиться в деле сокрытия истины.
На допросе Ронан сразу услышал имя, которое предпочел бы забыть навсегда: Луи Чиприани. Первые четыре-пять лет после дела Парето Ронан ни разу не пожалел о своем знакомстве с «друзьями» из Нью-Джерси, но потом, когда во время громкого процесса о вымогательстве по милости Луи (он был оправдан за неимением улик) о нем заговорили в газетах, эта дружба перестала его устраивать. Партии в сквош и воскресные прогулки на яхте становились все реже, и в конце концов Ронан попросил Луи не звонить ему в банк, а потом и вообще не звонить.
* * *В то время как Фицпатрик скромно отвечал на первые вопросы следователя, Луи Чиприани стоял перед начальной школой в квартале Линдейл, в Миннеаполисе, штат Миннесота. Около года назад он решил отойти от нью-йоркской суеты и поселился в тихом уголке с женой и маленьким сыном — последними существами в мире, которым он еще был нужен. Скрываясь от преследования налоговой полиции, кредиторов и кое-кого из обобранных им компаньонов, он жил теперь на счет молодой супруги, которая выбивалась из сил, чтобы заработать на адвоката средней руки. Единственное, чего желал теперь Луи, это покончить навсегда с прежней жизнью великосветского жулика, чтобы достойно воспитать сына.
Поодаль, метрах в ста от него, в машине, следившей за ним с самого утра, агент Холл и агент Эстебан ждали указаний из Вашингтона.
— Они сейчас как раз разделывают какого-то банкира из Трентона, — сказал Холл. — Вопрос нескольких минут: от страха парень спечется в два счета.
Не успел он договорить, как зазвонил телефон. Им давали зеленый свет, чтобы взять Чиприани.
— Может, все же не стоит брать его на глазах у мальчишки?
— А сколько ему?
— Лет восемь, может, девять.
— Тогда как будем действовать?
Ворота школы распахнулись, и оттуда вылился поток ребятишек. Луи подхватил на руки шестилетнего мальчугана. Он обожал своего сынишку и каждый вечер сам забирал его из школы.
— Луи! — воскликнул агент Эстебан, расплываясь в счастливой улыбке.
Расцеловав в обе щеки человека, которого он никогда прежде не видел вблизи, он шепнул ему на ухо пару слов.
Ошарашенному этим неожиданным проявлением любви, Луи ничего не оставалось, как представить новых друзей сыну.
— Они приехали издалека. Папа давно с ними не виделся.
Смущенный появлением двух незнакомцев, мальчуган ухватился за папин пиджак.
— Я отвезу тебя домой, а сам останусь с друзьями, потому что для меня это большая радость. Ты ведь хочешь порадовать папу?
Уговаривать малыша не пришлось: порадовать папу было для него делом чести.
Высадив его у дома, Луи позволил надеть на себя наручники и процедил сквозь зубы:
— Спасибо, ребята.
* * *ФБР скоординировало все аресты, последовавшие за последними признаниями Фреда Уэйна. Только арест Зигги Де Витта, пребывавшего на своей яхте, потребовал специального международного постановления, а потому он еще пару дней пребывал в неведении относительно того, что в Кабо-Верде его ждут агенты Интерпола. Взяв этих деятелей, Федеральное бюро сочло необходимым заняться теперь Натаном Харрисом.
Фред сказал правду: Натан никогда не участвовал в нападении на фургон «Фарнелла», в ходе которого убили человека. Однако вследствие доноса, совершенного из чистой мести, а также по неудачному стечению обстоятельств, Натан Харрис был обвинен вместо Зигги Де Витта, и никто из участников процесса не опроверг этого обвинения, в том числе и Фред. Натан все отрицал, он даже официально заявил о своей невиновности в ходе процесса, наскоро состряпанного под давлением губернатора, который жаждал крови. Но как судебная, так и тюремная администрация остались глухи к его заявлениям, и Натан совершенно обезумел. После неудачной попытки бегства ему добавили два года, потом он напал на тюремщика, а как только вышел из карцера, взял в заложники начальника тюрьмы прямо у него в кабинете. Так, мало-помалу, вместо первоначальных четырех лет, он отсидел в Сан-Квентине четырнадцать, из них три года — в одиночке.
И вдруг его освобождают, хотя он ничего не просил, не требовал никакого пересмотра и даже почти забыл, что получил срок из-за судебной ошибки. В полном изумлении он прошел с мешком в руках по коридору восточного выхода из тюрьмы и оказался на залитой солнцем улице. Вдали до самого горизонта простиралась бухта Сан-Франциско. А прямо перед ним, засунув руки в карманы и прислонившись спиной к дверце машины, стояла какая-то фигура.
— …Агент Хиргрейвз? Это вы?
Алек Хиргрейвз подошел к нему и протянул руку.
— Здравствуйте, Натан.
— Я отсидел в этом аду четырнадцать лет, и первый, кого я встречаю на свободе, — вы?
— Мне надо с вами поговорить.
— Только не говорите, что это вам я обязан пересмотром дела.
Капитан Алек Хиргрейвз в свое время вел следствие и посадил Натана. Теперь он сам взял на себя эту инициативу, которой от него никто не требовал, и приехал встретить его у ворот тюрьмы.
— Нет, это не я. Скажем так: поступила дополнительная информация, благодаря которой дело о перевозке фонда «Фарнелл» предстало несколько в другом свете.
— Дополнительная информация?
— Четвертым были не вы.
— Ах вот как? Хорошая новость. Четырнадцать лет жизни… Четырнадцать лет с сознанием этой дикой несправедливости. Четырнадцать лет я пытался понять, как вы могли допустить такую ошибку. А теперь что? Что вы будете делать? Извинитесь передо мной? А как насчет возмещения морального ущерба? Это предусмотрено законом? Как по-вашему, сколько может стоить один час в Сан-Квентине? Я ведь могу и наехать на Дядю Сэма, я узнавал.
— Это не вернет вам эти четырнадцать лет.
Несмотря на сокрушенный вид, капитан вел в уме весьма приятные подсчеты. До дела «Фарнелл» Натану всегда удавалось уходить от правосудия. Агенту Хиргрейвзу так и не удалось поймать его на деле о похищении миллиардера, найденного в лесу с полиэтиленовым пакетом на голове. Кроме того, Натан подозревался в убийстве одной молодой проститутки, однако его адвокатам удалось тогда добиться прекращения дела из-за нарушения процедуры. Оба эти обвинения, даже учитывая возможные послабления, потянули бы по совокупности на гораздо больший срок, чем те четырнадцать лет, что Натан провел на нарах.
— Я не могу говорить от имени Дяди Сэма, но знайте, что от своего имени я приношу вам извинения, Натан. Подвезти вас до города? Может, вам что-то хочется?
— Я хочу выпить.
Было еще только девять утра, но Алек не решился оставить его пить в одиночестве.
6
С закрытием «Пармезана» Клара, Рафи и разносчики разошлись по домам, моля небо, чтобы их хозяйка нашла выход из создавшегося положения. Но какой выход могла она найти в шестистах километрах отсюда, в своей деревне, в департаменте Дром?
Фред думал, что после этого печального уик-энда жена останется с ним хотя бы из чувства вины. Она была ласковее обычного, откликалась по первому его зову и даже — впервые в жизни — поинтересовалась его писательскими делами. Со своей стороны Фред продолжал разыгрывать кротость и благодушие, и ему даже удалось внушить ей, что рана, нанесенная в тот вечер, начала затягиваться. Таким образом, достигнув в своей лжи неимоверных высот, они даже обрели утраченную было близость.
Сидя перед чистым листом бумаги, Фред никак не мог выйти из напавшего на него оцепенения. Раньше с ним такого не бывало. Магги убеждала его, что только настоящий роман, основанный на чистом вымысле, позволит ему сдвинуться с мертвой точки и начать работать по-настоящему: Ноты ты уже знаешь, теперь сочиняй мелодию. Но способен ли Фред сочинить что-либо вообще? Его изобретательские способности проявлялись в те времена, когда, став боссом, он придумывал разные оригинальные сценарии для выуживания денег, неслыханные финансовые махинации и прочие комбинации, считавшиеся самыми дерзкими на Восточном побережье. Весь этот материал уже был втиснут им в первые две книги, которые позабавили кучку читателей своей запредельной жестокостью. Но то, что другие принимали за цинизм или иносказание, на самом деле представляло собой тоску по прошлому.
— Все это безнадежно устарело, — сказала Магги. — Хватит этих старых добрых времен, всем плевать на твои воспоминания. Расскажи лучше о том, как рэкетир Эрни решил поставить по стойке смирно весь квартоли утихомирить конкурентов, только расскажи эту историю так, как будто она происходит здесь и сейчас, во Франции, со всеми вытекающими отсюда подробностями. Только ни в коем случае не в твоей зоне в Нью-Джерси, которую со времени нашего отъезда, наверно, уже всю раскатали. Если это будет сделано точно, достоверно и, главное, убедительно, то дело в шляпе.
Фред и сам знал, что он редкий представитель исчезающего вида, но терпеть не мог, когда ему это напоминали. Однако Магги была права: интрига, основанная на истории о крупном вымогательстве, давала общую структуру роману, который мог обрати подробностями о других видах мафиозной деятельности — шантаж, запугивание, отмывание денег. Фреду уже виделись первые десять-пятнадцать глав этого романа, у которого еще не было названия, но который мог стать, при наличии у автора добротного исходного материала и вдохновения, Новым Заветом организованной преступности. Во времена своей деятельности в ЛКН Фред никогда не находил в себе особого таланта к работе с наркотиками и проституцией, предпочитая предоставлять это другим, сам же занимался скорее ростовщичеством и слиянием с легальным бизнесом. Ему казалось, что это он изобрел понятие свободного предпринимательства, и он считал, что каждый предприниматель обязан предоставить право на свой копирайт.
— Я два года работал на Эрни, он раскрыл мне все свои секреты. Если кто и знает эту тему, то только я.
— Вот и докажи это. Возьми какой-нибудь конкретный случай. Например, скажи, что бы он стал делать, чтобы обложить данью мою лавочку?
— Где ты продаешь свою лазанью?
— Не лазанью, а баклажаны по-пармски.
— Ну, Эрни тобой никогда не заинтересовался бы: как он смог бы на тебе заработать хоть доллар? Заниматься тобой — только конкурентов смешить. Это признаться в собственном падении, все равно что мне начать воровать на улице сумки.
Мысль, что ее предприятие не представляет никакого интереса для рэкетиров, задела Магги. Все же она сумела стать проблемой для целого концерна, а это дорогого стоило. Она застряла костью в горле у одержимого жаждой наживы монстра, который располагал оружием не менее грозным, чем парни из мафии.
— Ладно, допустим, что я для Эрни Фоссатаро слишком мелкая рыбешка — такую обычно кидают обратно в воду. Но предположим все же, что он оказал мне эту великую честь и занялся мной. В таком случае он ведь обязан меня же и защищать?
— Да.
— А что будет, если более крупная рыба начнет теснить меня в моей луже?
— Насколько крупная?
— Настоящая акула, которая пожирает все, что попадается ей на пути, из породы тех, что распространились по всему миру — потому что они самые сильные.
— Нет такой крепости, которую не взял бы Эрни. Я уверен, построй «Кока-Кола» завод на его территории, он предложил бы им крышу против «Пепси», и они согласились бы. Помнишь тот овощной супермаркет, который открылся в двух шагах от нас? Его еще рекламировали как «огород Нью-Джерси». Участок был куплен фирмой «Рикс и Брукс», агропищевым гигантом, который создал эту структуру для торговли мелким оптом и в розницу.
— Я часто ходила туда за овощами, там круглый год можно было купить сладкие перцы.
— Так вот фирма «Рикс и Брукс» очень быстро стала называться «Рикс, Брукс и Фоссатаро». Эрни как представителю клана Галлоне принадлежал двадцать один процент. Он вынудил их взять себя в компаньоны, если они хотели и дальше процветать в этом регионе, и «Рикс и Брукс», при всей их крутизне, должны были подчиниться. Только для такого финта бейсбольной биты и трех опрокинутых ящиков с помидорами мало.