Генералы шального азарта - Евгений Сухов 11 стр.

– Ну, что вы. – Ксения подняла к нему лицо, все в слезах. – Напротив, я вам так благодарна. Ведь рассказывая вам все это, я испытываю облегчение, как бы очищаюсь от всей этой скверны, в которую Скалон вовлек меня… – Она промокнула слезы кружевным платочком и продолжила: – Я все же хочу закончить свой рассказ. Чтобы… потом… между нами не было никаких недоговоренностей.

– Как вам будет угодно, – произнес Долгоруков, – но если вам это больно и тяжело, то не стоит.

– Нет, я все же закончу, – упрямо повела хорошенькой головкой Ксения Михайловна. – Итак, после двух недель болезни, едва оправившись, я решила уехать. Но куда? В Москву? Он достанет меня и там. В Первопрестольной у него было полно родни и имелись хорошие связи… И я решила уехать в Нижний Новгород. Там я целых два месяца прожила в покое и душевном отдохновении, пока не узнала из газет, что некто уже генерал-майор Александр Антонович Скалон переведен в должность товарища Председателя Военно-окружного суда Нижегородской губернии. Все! Опять все сначала! Уже на второй день после перевода он нашел меня и начал принуждать к интимной связи, говоря, что продолжает любить меня. Я отказала ему. Тогда он предупредил, что отыщет способ, как он сказал, «укоротить» меня. Зная, что так оно и будет, я стала готовиться к отъезду в другой город. Любой другой, только чтобы не видеть его!

Ксения перевела дух и посмотрела на нового друга уже сухими глазами:

– Выбор пал на Казань. Когда я ходила за билетом, в мою квартиру проникли взломщики и похитили у меня шкатулку с ценными бумагами, на проценты от которых я жила. Я отменила отъезд, заявила в полицию, но похититель, как и ценные бумаги, не были найдены. В течение трех месяцев, пока шло следствие, я подвергалась домогательствам Скалона, буквально преследующего меня. Каждый день он каким-либо образом давал знать о себе. Это было ужасно, и сил терпеть все это у меня уже не хватало. Я продала кое-что из моих драгоценностей, купила билет и пароходом отправилась в Казань. Здесь я сняла вот этот домик, прожила несколько месяцев, и хоть наделала массу долгов, но все же начала как-то приноравливаться к своей скромной жизни. И вот, в один прекрасный… нет, ужасный день – на пороге моего крыльца объявляется… кто бы вы думали?

– Не трудно догадаться, – произнес с болью в голосе Всеволод Аркадьевич. – Скалон!

– Он самый! Оказывается, по его ходатайству его перевели сюда начальником штаба пехотной дивизии. Я едва его выпроводила, но он вернулся через несколько дней и заявил, что скупил все мои долговые расписки и векселя, к тому же знает, где находятся похищенные у меня ценные бумаги. «Так это ты их украл»! – воскликнула я, на что он лишь нагло усмехнулся и заявил, что «взяты» были бумаги не им лично, но по его указанию. Мол, это компенсация за мою «измену» и за то, что я его «бросила», а также за все подарки и украшения, что он мне делал, когда мы были вместе. И что он готов вернуть мне мои бумаги, долговые расписки и векселя тотчас, как только я вернусь к нему. То есть опять стану с ним сожительствовать…

– Но это же шантаж! Самый что ни на есть низкопробный шантаж и мерзкое вымогательство! То есть принуждение к сожительству, за что можно схлопотать весьма приличный срок! Не-ет, это переходит уже всяческие границы… – Негодование влюбленного бывшего «червонного валета» было искренним и неподдельным.

– Я не смогу ничего доказать, – убито произнесла Ксения Михайловна. – Я даже не смогу доказать, что похищенные ценные бумаги принадлежали мне, – так уж получилось. К тому же у него связи и власть, а что у меня? Слова обиженной женщины? Да кто их будет слушать?! – Она снова заплакала: – Я боюсь его.

– Не бойтесь, – раздумчиво произнес Всеволод Аркадьевич. – Мы его «укоротим». Обещаю вам…

– Мы? – вскинула на него странный взгляд, смешанный с любопытством, Ксения Михайловна. – Кто это, мы?

– Ну… – замялся Сева. – Я со своими друзьями. А теперь, Ксения Михайловна, я прошу прощения за нескромный вопрос: а на какую сумму у вас было этих бумаг и векселей?

– На сорок две тысячи с мелочью, – не задумываясь, ответила Ксения.

Долгоруков малость помолчал, разглядывая свои руки, а затем спросил как бы ненароком:

– А вы не знаете, случаем, где Скалон держит ваши ценные бумаги и долговые расписки?

Ну вот, разговор идет к развязке. Этого вопроса и ждала Ксения. Вернее, все время искусно подводила к нему «нового друга».

– Кажется, в каком-то коммерческом банке. Впрочем, – она свела бровки к переносице, – нет, не знаю. Но если вы что-то задумали, – Ксения Михайловна умоляюще посмотрела на Долгорукова, – то прошу вас, не связывайтесь с ним. Нет, не прошу, приказываю! Он страшный человек, поверьте. И я не хочу, чтобы из-за меня у вас случились неприятности…

А потом… Потом у Ксении Михайловны вновь полились слезы – полноводной рекой. Чтобы показать Долгорукову, как ей неловко и стыдно сваливать решение своих проблем на чужие плечи. И хоть плечи эти были крепкие, ей все равно было не по себе.

– П-ро-с-ти-ите ме-ня-а-а, – говорила она сквозь рыдания, и Долгорукову не оставалось ничего более, как приняться успокаивать ее. По-своему. И через время, не понимая как, он очутился в постели с Ксенией, что было заключительным актом сделки, которую Ксения провела с ничего не подозревающим Всеволодом Аркадьевичем.

Конечно, можно было бы обойтись и без постели. Но так хотела Ксения, а, кроме того, такие отношения только упрочат союз. А чтобы подобное повторилось, Долгоруков сдержит свое обещание и разобьется в лепешку, но выкрадет у Скалона нужные ценные бумаги…

Ксения ожидала Всеволода с нетерпением. Таким, какое бывает только тогда, когда ждут сердечного друга, то есть любовника или любовницу. Она ждала его с дрожью в руках. С мыслями, набегавшими одна на другую: «Получится… А вдруг пойдет что-нибудь не так… Не получится… Нет, он сделает все возможное… Получится…»

Всеволод Аркадьевич приехал и протянул ей саквояж с ценными бумагами. Ксения едва сдержала вздох облегчения. Все!

Поцелуй…

План Серафима сработал!

Еще поцелуй…

Она не принуждала себя к близости с Долгоруковым, – все получилось само собой. И это не была благодарность. Скорее сильные чувства, которые искали выхода.

Соитие было страстным и бурным. Оба позабыли о времени, о том месте, в котором они находились, а мир, что окружал их, превратился в крохотное пространство, представлявшее собой всего-то неширокую кровать с двумя извивающимися на ней телами. Вернее, одним, пылающим негой и безумством.

Потом, когда тел снова стало два и вернулось пространство и время, они пили шампанское, и Долгоруков в образных лицах рассказывал, как им удалось «обвести» вокруг пальца генерал-майора.

Ксения буквально расхохоталась, когда Долгоруков рассказывал о том, как генералу Скалону вручали ключи за нумером «пятьдесят четыре» взамен ключа от ячейки «нумер четырнадцать»!

Несколько раз она ловила себя на том, что любуется Долгоруковым. Вернее, восхищается тем, что он совершил.

Афера и правда была весьма красивой, в духе «Червонных валетов». Скалона просто обвели вокруг пальца. То-то обрадуется Серафим!

Второй акт соития она уже разрешила совершить, после чего предложила другу-любовнику «убираться восвояси». Правда, в шутливой форме.

– Когда же мы увидимся вновь? – спросил Всеволод Аркадьевич, крепко сжимая её ладони.

«Никогда», – пронеслась в голове у Ксении мысль, и она ее едва не произнесла вслух. Но вовремя спохватилась…

– Завтра я буду целый день занята, а вот в субботу, после девяти вечера, я всецело в полном твоем распоряжении, – сказала она, целуя его на прощание. И добавила, подпустив в голос хитринки: – Вполне возможно, что я разрешу тебе остаться у меня на всю ночь…

Бывший «червонный валет» ушел счастливый. А через три четверти часа приехал Серафим. Он молча и с деловым видом выслушал рассказ Ксении, принял от нее саквояж с бумагами Скалона и остался на ночь.

Любились они тоже молча. Серафим, как бы мстя Ксении за соития с Долгоруковым, любил ее жестко и неистово. Она громко стонала, он же в определенные моменты лишь скрипел зубами, словно ему было мучительно больно. Или мучительно сладко. Наконец, зарычав, он замер.

– Что с тобой? – тихо спросила Ксения.

– Ничего, – не сразу ответил Серафим и рывком вышел из Ксении. – Давай спать.

Во сне женщине почти ничего не снилось. Лишь под самое утро привиделся Всеволод Аркадьевич Долгоруков. Был он почему-то в шлеме, металлической кольчуге и с мечом в руке. Лицо было хмурое, если не сказать, злое. Завидев ее, он взмахнул мечом и произнес:

– Кто с мечом к нам придет – от меча и погибнет…

А затем опустил меч на ее голову.

Удара она не почувствовала, потому что проснулась.

Ксения скинула с себя остатки сна, посмотрела на Серафима, который спал, некрасиво раскрыв рот, и впервые в жизни подумала о том, что все могло быть совершенно иначе. Очевидно, чище и лучше. Но потом эта мысль прошла…

Ксения скинула с себя остатки сна, посмотрела на Серафима, который спал, некрасиво раскрыв рот, и впервые в жизни подумала о том, что все могло быть совершенно иначе. Очевидно, чище и лучше. Но потом эта мысль прошла…

Часть II Огонь-Догановский И «граф» Давыдовский

Глава 6 Хандра и как ее лечить

– Минутку, минутку. – Алексей Васильевич взял юношу за кисть и повернул ее. Веер карт, что молодой человек держал в руке, повернулся лицевой стороной наружу. – У вас же пять козырей!

– Да-а, – протянул юноша, – пять. А что вам не нравится?

– А почему вы пошли с масти?

– Ну…

– Я же не далее как на прошлом занятии говорил вам: «Когда вы имеете пять козырей, непременно ходите с них, пусть даже остальные восемь карт не принесут вам ни одной верной взятки»! Говорил или не говорил?

– Говорили.

– Почему же вы не послушались?

– Я думал…

– Не надо вам думать, – Огонь-Догановский устало вздохнул и принялся тасовать карты. – Пока не надо, конечно. Сейчас вы должны только соблюдать основные правила виста. Без знания этих правил, будете вы думать или не будете, вам и вашему товарищу никогда не выиграть. А стало быть, вы профукаете все денежки…

Алексей Васильевич знал, о чем говорит. Если можно так выразиться, он был потомственным картежным игроком, так как приходился родным сыном того самого Василия Семеновича Огонь-Догановского, столбового смоленского дворянина и профессионального игрока, которому светоч российской поэзии Александр Пушкин проиграл почти двадцать пять тысяч рублей, сумму более чем внушительную. В имении Алексея Васильевича, в ящичке бюро, обычно закрытом на замок, и по сию пору хранилось в бархатной папочке письмо Александра Сергеевича со следующим содержанием:

Милостивый государь, Василий Семенович!

Я с охотою взялся бы выкупить Ваши долги, но срок оным векселям, по словам Вашим, два года, а следующие Вам 24 800 рублей обязан я выплатить в течение 4 лет. Я никак не в состоянии, по причине дурных оборотов, заплатить вдруг 25 тысяч. Всё, что могу за Ваш 25-тысячный вексель выдать, это 20 тысяч с вычетом 10 процентов за год – т. е. 18 тысяч рублей. В таковом случае извольте отписать ко мне, и я не премину чрез Вас или чрез кого Вам будет угодно доставить Вам означенную сумму.

– Итак, продолжим. – Огонь-Догановский раздал по тринадцать карт. – У кого пять козырей?

– У меня, – отозвался молодой человек с едва намечавшимися усиками.

– Хорошо, – промолвил Алексей Васильевич. – Что за козыри?

– Дама, валет, шестерка, тройка и двойка.

– Если пять козырей, то надобно ходить… – Огонь-Догановский замолчал и уставился на парня.

– С козырей, – неуверенно сказал молодой человек с пробивающимися усиками.

– Верно. С какого начнете?

– С двойки.

– Снова верно. При таком раскладе: дама, валет и три мелких козыря следует ходить с самого мелкого. А если бы были туз, король и три малых?

– Я бы сходил с малого, – сказал молодой человек постарше.

– Почему? – поднял на него взор Огонь-Догановский.

– Потому что, возможно, мой партнер имеет даму, валета или десятку.

– Так, – кивнул головой Алексей Васильевич. – А ежели у вас на руках туз, король, валет и два малых?

– Надобно начинать с туза или короля, – ответил тот, что постарше.

– Хорошо, – констатировал игрок. – А если дама, валет, девятка и два малых козыря?

– С дамы…

– Таким образом, при подобном раскладе и козырке вы выиграете семь партий из десяти и останетесь в несомненном выигрыше. – Огонь-Догановский помолчал, так как эта учеба начинающих игроков ему порядком надоела. – Еще вы останетесь в выигрыше, ежели будете соблюдать следующие правила: имея секанс – играйте старшую карту. Не ходите никогда с короля, если он у вас один. Не радуйтесь явно хорошим картам и не морщитесь от худых, ибо противник будет считывать это у вас с лица. Не ходите никогда, – произнес он с нажимом, – с тринадцатой карты. В противном случае вам гарантирован неуспех. Постоянно меняйте расположение мастей, но придерживайтесь системы. Этим вы запутаете противника и не дадите сбиться себе. И еще запомните, – Алексей Васильевич оглядел всех своих учеников и сделал серьезное лицо, – если вы проиграете подряд три роберта, не продолжайте игры с теми же игроками. В крайнем случае, пересядьте за другой стул или потребуйте переменить колоду. Если вы проиграли три раза подряд по двадцать пять рублей, не садитесь играть дешевле, иначе никогда не вернете проигрыш. Если вы выиграли троекратно по двадцать пять рублей, сыграйте в четвертый, и в случае выигрыша можете играть потом гораздо дешевле. Скажем, по красненькой. И никогда, – Огонь-Догановский выдержал значительную паузу и повторился: – Никогда не говорите о своих ошибках вслух…

– У-уф! Я больше так не могу. – Алексей Васильевич в сердцах бросил карты, и они веером легли на ломберный стол. – Тоска же смертная.

– И что ты предлагаешь? – спросил «граф». Он зашел к другу уже под вечер, когда ученики разошлись по своим и чужим гостиным усваивать уроки мастера.

– Что угодно, но только что-то делать, понимаешь? Обрыдло учить сопляков картежной игре, к которой у них нет никакого таланта. Игра, брат, это как писать стихи или музыку сочинять… Дар нужен, вдохновение. Или хотя бы душевный порыв…

Огонь-Догановский посмотрел на «графа» Давыдовского, как собака, которую только что побили или обварили кипятком из ближайшего кабака. Такого затравленного взгляда Павел Иванович не видел у «старика» ни во время суда над «Червонными валетами», ни во время долгой и нудной сибирской ссылки. Вот уж где была тоска, а ничего, держался старик. А теперь вот что-то затосковал…

Вот уже полтора года, как закончилась ссылка, и «валеты» разъехались кто куда. Кроме фальшивомонетчика Яши Верещагина, который получил много больше других – аж восемь лет…

Первым освободился Юрка Каустов. Гений наводок и переговоров Феоктист Протопопов освободился следом и двинул в Москву. Ему каким-то образом удалось добиться разрешения проживать в Белокаменной. Этого не удалось добиться даже Давыдовскому, а ведь у того папенька не кто иной, как тайный советник, который вот-вот станет действительным тайным советником. А что есть действительный тайный советник? А это чин, старше которого разве что канцлер, а потом идет сам государь император. И более никого. Впрочем, черт его знает? Может, не захотел тайный советник Давыдовский хлопотать за своего непутевого сына. Уж очень он, сказывают, был на него рассержен за самовольное присвоение титула «графа». Сам Давыдовский-старший ожидал такого титула указом государя-императора, да не дождался. Во дворе сказывали, что именно оттого и не дают заслуженного титула Давыдовскому-старшему, что таковой самовольно присвоил себе Давыдовский-младший, как оказалось, один из видных членов клуба «Червонные валеты». Поговаривали, что государь император даже однажды высказался, что негоже давать графский титул отцу, коли им уже владеет сын.

Великолепный и неотразимый Эдмонд Массари, придумавший одну из самых блестящих афер – «невостребованный груз», – остался в Тобольске. Он женился на вдовствующей купчихе Евдокии Мансуровне Крашенинниковой, с которой его познакомил, кстати, Огонь-Догановский. Вернее, женился на ее двух миллионах и сытой благополучной жизни.

Тогда ситуацию разрешил по-мирному Феоктист Протопопов. Этот «валет» всегда отличался большой рассудительностью и спокойствием, и ему поручалось в клубе вести тайные и явные переговоры, в том числе и могущие вылиться в конфликт. И он всегда выправлял по-мирному. Так случилось и при «прощании» с Эдмондом Массари. Все поняли, что Массари ломоть уже отрезанный, и окончательно от него отстали. В конце концов, каждый имеет право выбирать, как жить. И никто никому не указ…

Потом состоялось венчание. Вдовушка-купчиха снова стала замужней женщиной и начала именоваться Евдокией де Массари, а Эдмонд Себастьян сделался миллионщиком. Зажили они душа в душу, и светский лев и ловелас, раздобрев и потолстев, стал вполне добропорядочным семьянином, редко выходящим из дома без особой нужды…

Вслед за Феоктистом Протопоповым получили свободу отставной гусарский поручик Сергей Аполлонович Дмитриев, двинувший на Кавказ рядовым возвращать офицерское звание, что у него вскорости получилось, и бывший чиновник Плеханов, за которого крепко хлопотали влиятельные люди в Санкт-Петербурге.

В восемьдесят первом году покинул сибирскую ссылку Африканыч-Неофитов. Он подался в Казань, куда его пригласил «князь» Вольдемар Долгоруков, один из самых масштабных «валетов», исключая разве что Пашу Шпейера, известного многими аферами, в том числе и самой знаменитой – продажей губернаторского дворца на Тверской заезжему английскому лорду. Вольдемар и Африканыч были короткими приятелями еще в клубе, провернули вместе не одну аферу и махинацию, и можно было не сомневаться в том, что им друг с другом не будет скучно…