Теперь, когда жена босса появлялась каждый вечер во время коктейлей, в дорогих платьях, увешанная драгоценностями, он продолжал расточать улыбки, зная, что они бессильны. Афродити не относилась к типу женщин, которые ему нравились. На его взгляд, она была слишком избалована сначала отцом, а потом мужем.
Вынужденный заменять Савваса в роли хозяина в «Восходе», Маркос продолжал относиться к жене босса с почти раболепным почтением, а Афродити, в свою очередь, вела себя по-прежнему с холодной официальностью. Он стал подозревать, что в ней кипит такой же гнев по отношению к мужу, как и в нем, и начал подумывать, нельзя ли ее использовать в своих целях.
Тихая ярость по отношению к Саввасу копилась в душе Афродити несколько месяцев. Пока он однажды не сообщил, что намерен проводить на строительной площадке все время, когда не спит, она ощущала себя равной в бизнесе, имеющей такое же право на принятие решений и на прибыль. На бумаге супруги Папакоста владели совместной собственностью, но Саввас стал себя вести как единоличный хозяин. Он был слишком поглощен работой, чтобы заметить злость и разочарование жены. В отличие от мужа Маркос каждый вечер был рядом, неизменно обаятельный и предупредительный, и это приносило утешение.
Однажды вечером Афродити призналась себе, что Маркос Георгиу раздражает ее не так сильно, как прежде. Это случилось сразу после Нового года, на кипрском вечере. Гости стояли кругом и смотрели на традиционные кипрские танцы.
– А вы умеете так танцевать? – спросил Маркос за десертом.
Афродити встретилась с ним взглядом во второй раз за все время. Она впервые заметила, что глаза у него темно-зеленые. «Как изумруды», – мелькнула у нее мысль.
– Конечно! – возмутилась она. – Само собой разумеется.
– Я просто…
Маркос прикусил губу. Афродити знала: он хотел сказать, что танцевать народные танцы ниже ее достоинства.
Чтобы доказать, что он ошибается, она встала из-за стола и присоединилась к танцующим. Взяв за руки пару гостей, стоящую с краю, Афродити стала терпеливо показывать им движения.
Маркос смотрел на нее как зачарованный. Он не сводил с нее глаз, когда она вместе с другими танцующими пошла кругом. «Да у нее отлично получается!» – подумал он, а когда темп ускорился, понял, что танцует она превосходно.
Фрау Брухмайер была в центре веселья. Она вполне овладела искусством танца и даже помогала другим гостям.
В конце вечера, когда темп танца достиг апогея и новичкам оставалось только стоять и смотреть, Маркос присоединился к другим мужчинам, исполнявшим зейбекико. Теперь Афродити была зрителем. Менеджер ночного клуба приковал к себе всеобщее внимание. Его гибкое стройное тело было словно создано для этого темпераментного мужского танца. Все хлопали в такт музыке, а он кружился, раскинув руки, и прыгал, как акробат.
Когда танец закончился, раздался шквал аплодисментов – свой восторг выражали и гости, и персонал. Музыка и приподнятое настроение захватили почти двести человек. В этом было что-то чуть ли не сверхъестественное. Такое не организуешь специально.
Во время танца Афродити впервые увидела в Маркосе не только незаменимого помощника мужа. Когда он вернулся с танцплощадки с прядями мокрых темных волос, прилипших ко лбу, с блестящими каплями пота на висках и сияющими глазами, воодушевленный темпераментным зейбекико, она не могла отвести от него глаз. Афродити шагнула ему навстречу.
– Держитесь подальше! – засмеялся он. – От меня пышет жаром, как от ягненка на вертеле!
Маркос снял пиджак. Рубашка его была мокрой от пота.
Впервые ей захотелось к нему прикоснуться, а он попросил не подходить близко!
Они стояли достаточно близко, чтобы чувствовать тепло тел друг друга.
Гости подходили к Афродити, чтобы поблагодарить за прекрасный вечер. Одни собирались отдохнуть, другие предпочитали провести остаток ночи в ночном клубе. Наступила полночь.
Афродити и Маркос остались одни, не считая официанта, собиравшего посуду со столов.
– Вам пора идти, – сказала Афродити.
Повинуясь порыву, она тронула его за локоть. И тотчас отдернула руку.
– Старший бармен сказал, что сегодня откроет клуб вместо меня, – улыбнулся Маркос. – Но мне все равно вскоре придется туда пойти. У нас сегодня отличные номера.
– Мне тоже пора, – сказала она быстро. – Спасибо, что помогли с танцами.
Чувствуя непонятное волнение, Афродити поспешила прочь. Она прошла через холл и вышла на улицу. В бальном зале было очень жарко, и ее лицо блестело от пота. Стоя на ступенях, она вдыхала свежий воздух полной грудью.
Маркос наблюдал за Афродити через стеклянную дверь. Она стояла с ключами от машины в руке. Георгиу знал, что она притронется к нему, и, когда она это сделала, у него созрел план.
Глава 12
Всю зиму Маркос выполнял обещание, данное Христосу. Раз или два в неделю младший брат передавал ему небольшой, аккуратно перевязанный бечевкой пакет в коричневой бумаге с адресом одного из многочисленных двоюродных братьев, перебравшихся в Лондон. Все уехавшие киприоты тосковали по родине, и друзья и родственники регулярно посылали им гостинцы. Находясь за две тысячи миль от дома, приятно было ощутить аромат родной земли, получив немного пряных трав, выращенных на бабушкином огороде, горного меда или оливкового масла из олив в семейной роще. Трудно было свыкнуться с тем, что в Англии оливковое масло считалось медикаментом и продавалось в маленьких пузырьках в аптеках.
Маркос складывал пакеты в портфель или совал под мышку и относил их в «Восход». Если на пороге дома он встречался с матерью, она не задавала вопросов. Ирини Георгиу знала: с десяток родственников ждут не дождутся этих посылок, да и сама частенько отправляла такие пакеты с почты.
Вероятность того, что Маркоса обыщет полиция, была минимальной, а свертки не вызывали подозрений. Придя в «Клер де Лун», он направлялся в хранилище и доставал выручку предыдущего дня. Свертки он клал в сейф, а деньги относил в банк.
Когда Христосу требовались пакеты – иногда три или четыре, – Маркос доставал их из сейфа и отвозил брату в гараж. О содержании пакетов он не спрашивал. Так его совесть и руки оставались чистыми.
Оба брата знали, что террористическая деятельность требует строгой секретности. Когда Ирини задавала вопросы, а время от времени она это делала, Маркос смотрел матери в глаза и заверял, что им ничего не угрожает и что в этот раз он ни во что вмешиваться не будет.
– Я уже не в том возрасте, чтобы носиться по улицам с оружием в руках, – говорил он ей, попивая кофе, в котором было ровно столько сахара, как он любил.
– Но тебе только…
– Уже двадцать девять! Я понемногу старею, мама!
Ирини Георгиу смеялась.
Конечно, Маркос не был старым, чего нельзя было сказать о человеке, который стоял за энозис. В конце января генерал Гривас неожиданно скончался. Ему было семьдесят четыре года.
Смерть Гриваса не означала конца террористического движения. Наоборот, с этого момента греческая военная хунта в Афинах развила бурную деятельность, посылая все больше своих офицеров на Кипр. Для «черных полковников» это было долгожданным удобным поводом и подходящим моментом усилить свое вмешательство в дела киприотов. Если они собираются избавиться от Макариоса и посадить своих людей, достичь энозиса можно будет довольно быстро, если только в дело не вмешаются турки. Так они думали.
Число военных на Кипре росло, как и этажи нового отеля Папакосты. «Новый Парадиз-бич» был большой бетонной коробкой, тень от которой огромным темным пятном падала на море. Владельцы других отелей поражались уродству этого гиганта, сам же Папакоста был в восторге от своего детища. Здание росло на глазах, поскольку Саввас заставлял всех работать сверхурочно. Чем больше выручки давал «Восход» и в особенности «Клер де Лун», тем быстрее рос новый отель. А чем выше становился «Новый Парадиз-бич», тем больше рабочих бросал Папакоста на его строительство.
Саввас редко показывался в «Восходе», но Афродити больше не роптала. Вечерний прием перестал быть для нее обузой, и она с радостью его предвкушала. А от того, как Маркос приветствовал ее каждый вечер, это чувство усиливалось. Ее вежливость теперь была искренней, и когда он отодвигал для нее стул, она каждый раз его благодарила.
Когда горы покрылись ковром из цветов, а на полях появились зеленые сочные ростки, шеф-повар решил отметить приход весны. В середине апреля был дан гала-ужин «Прощай, зима!». Праздник был отмечен с вдохновением. Бальный зал в изобилии украшали орхидеи, маки и гиацинты. Саввас не нашел времени посетить ужин.
Зима выдалась мягкой. Снег только слегка припорошил горы Троодос. Фрау Брухмайер продолжала каждое утро переплывать бухту туда и обратно, тренируя гибкое, не знающее возраста тело. Вечером она восседала во главе стола слева от Маркоса. Мускулистые руки хранили следы прошлогоднего загара.
Когда горы покрылись ковром из цветов, а на полях появились зеленые сочные ростки, шеф-повар решил отметить приход весны. В середине апреля был дан гала-ужин «Прощай, зима!». Праздник был отмечен с вдохновением. Бальный зал в изобилии украшали орхидеи, маки и гиацинты. Саввас не нашел времени посетить ужин.
Зима выдалась мягкой. Снег только слегка припорошил горы Троодос. Фрау Брухмайер продолжала каждое утро переплывать бухту туда и обратно, тренируя гибкое, не знающее возраста тело. Вечером она восседала во главе стола слева от Маркоса. Мускулистые руки хранили следы прошлогоднего загара.
На ужин подавали fruits de mer[21] – скульптурные композиции из омара, лангуста, гребешков и креветок. Устрицы прибыли морем из Франции. Была даже икра и копченый лосось. Все выглядело красочно, празднично, шикарно и обильно. Официанты успешно убеждали клиентов запивать еду шампанским.
Маркос уделял фрау Брухмайер все свое внимание. В течение получаса Афродити созерцала только его затылок и была вынуждена вести беседу с соседом, пожилым киприотом, бывшим политиком и старым другом ее отца.
– Мне его не хватает, – говорил он. – Такое потрясение…
– Да, мама до сих пор еще не оправилась, – отозвалась Афродити, надеясь, что беседа не затянется надолго.
– Она так и живет одна? – Жена бывшего политика сверлила Афродити неодобрительным взглядом.
– Мама не захотела возвращаться на Кипр, – ответила та, защищаясь. – Как я ее ни уговаривала.
– Это понятно. После того, что случилось… – перебил ее друг отца, неловко намекая на смерть брата Афродити.
На какое-то время все трое занялись едой и замолчали.
– Возможно, она передумает, когда появится маленький Папакоста, – радостно объявила дама, продолжая разговор. – Я без своих очаровательных внуков просто жить не могу!
Афродити знала, что ее матери эта женщина никогда не нравилась, и теперь поняла почему.
– Лично я считаю, Артемис приняла правильное решение. Не думаю, что она о нем пожалеет, – возразил ее муж. – Здесь небезопасно. Кто знает, чего ждать? Все эти слухи…
– Слухи? – насторожилась Афродити.
– Не тревожь госпожу Папакосту своими страхами, – перебила его жена. – Уверена, она в курсе того, что происходит.
Снова повисла пауза.
В этот миг Афродити почувствовала легкое прикосновение к плечу: Маркос пытался привлечь ее внимание.
– Кирия Папакоста, взгляните! – У него на ладони лежала маленькая жемчужина размером с дробленую горошину. – Я чуть зуб не сломал. – Маркос рассмеялся. – Она была в устрице!
Он бросил жемчужину в свой бокал с шампанским, чтобы вымыть ее, выловил вилкой, обтер салфеткой и протянул Афродити:
– Полюбуйтесь: чудо, явившееся со дна морского. Как сама Афродита.
Афродити покраснела. За эти годы Саввас дарил ей драгоценности десятки раз, но никогда не говорил подобных слов. Она рассматривала крохотную жемчужину – гладкая на ощупь, но неровная и холодная от шампанского.
– Спасибо, – искренне сказала она. – Я буду ее беречь.
Афродити спрятала жемчужину в сумочку, не жалея о сказанном. У нее колотилось сердце.
Гости осоловели от обилия морепродуктов, но их ждало еще одно блюдо. Бывший политик с женой удалились, не дожидаясь десерта. Им надо было возвращаться в Никосию. Это был долгий путь, особенно ночью, а муж явно нервничал весь вечер.
– На дорогах теперь опасно, – сказал он Афродити, прощаясь.
Афродити редко покидала цветущую Фамагусту. Когда ездила в магазины и в «Восход», в машине она обычно слушала музыку, а не новости. Она жила почти в такой же изоляции, как и туристы, чьи дни проходили в беззаботном неведении.
Как только пара удалилась, Афродити набросилась на Маркоса с вопросами:
– Что имел в виду господин Спиру?
– Когда?
– Он сказал, что здесь небезопасно.
– Некоторым нравится пугать людей, – невозмутимо заметил Маркос. – Вам не о чем беспокоиться.
Официанты внесли силлабаб[22], и разговор прервался. Маркос отлично знал, что имел в виду старый политик. Из материковой Греции прибывали все новые кадровые офицеры, а члены ЭОКА-Б становились активнее и все чаще нападали на тех, кто поддерживал правительство.
Кипр был словно виноградный лист – зеленый и гладкий в руке, но, если посмотреть на свет, весь в прожилках. Солнечный, чувственный образ острова продолжал манить отдыхающих, в то время как за этим красивым фасадом вынашивались тайные заговоры, а люди тревожно перешептывались за закрытыми дверями. Угроза кровопролития нависла над Кипром.
Маркос перемещался между живущими параллельно мирами. Радостный туристический калейдоскоп из синего неба, теплого моря, бикини и коктейлей был вполне реальный, но существовали и потайные места, куда не проникало солнце, где вершились совсем другие дела. Хоть Маркос никогда не открывал свертки, которые переправлял теперь почти ежедневно, он догадывался, что они должны содержать все, что необходимо для терактов: отобранное у полиции оружие, боеприпасы, детонаторы и другие компоненты для изготовления бомб. Беззаботные отдыхающие не имели представления о том, что творилось вокруг. А в случае «Восхода» – прямо под их номерами. Хранилище теперь стало арсеналом.
Общаясь с обоими мирами и делая вид, что его совершенно не интересует происходящее, Маркос намеревался в любом случае оказаться на стороне победителя. Поэтому он не хотел вступать ни в какие политические дискуссии с Афродити.
Во время смены приборов Маркос, воспользовавшись паузой, перевел разговор в безопасное русло:
– Кирия Папакоста, что у вас за духи?
Афродити покраснела. Нельзя сказать, что вопрос был интимным. Это было все равно что спросить, кто дизайнер ее украшений, но тот факт, что она задела другие его органы чувств, помимо глаз, предполагал нечто большее.
– Это «Шанель». «Шанель номер пять».
– Столько шика! – Маркос был сама галантность.
Афродити засмеялась, радуясь комплименту. Уже много месяцев Саввас не сопровождал ее во время выходов в свет и, естественно, понятия не имел, какими духами она пользуется. Муж не видел, как она одевается к ужину, и, когда она возвращалась, обычно уже спал, чтобы подняться в пять утра.
Они вышли из банкетного зала и стояли в фойе.
– Спокойной ночи, кирия Папакоста, – сказал Маркос. – Мне пора вниз.
– Маркос… – начала Афродити. – Могу я вас попросить кое о чем?
Он ждал, гадая, в чем будет заключаться просьба.
– Зовите меня Афродити. Конечно, не в присутствии персонала.
– С радостью, – кивнул Маркос.
– Знаю, это всего лишь имя, но…
– Можно я тоже спрошу вас кое о чем? Это касается имени. – (Афродити вопросительно глянула на него.) – Вы меня простили?
– За что? – удивилась она.
– За название ночного клуба!
– Конечно, Маркос! – Афродити улыбнулась. – Да вы сами это знаете.
Он провел рукой по волосам, пропуская пряди через пальцы. Маркос часто так делал, машинально. На этот раз у нее екнуло сердце.
– Придете как-нибудь посмотреть выступление? – Он смотрел на нее неуверенно, словно растерявшийся ребенок. – Тогда я буду знать, что прощен.
– Конечно, – кивнула она. – Завтра и приду.
Афродити собралась уходить. Почти все гости уже разошлись.
– Да, кстати, – она постаралась сохранять спокойствие, – спасибо за жемчужину.
Афродити быстро добралась до дома. Сняла украшения, стянула платье и скользнула под простыню. Три часа она слушала ровное дыхание спящего мужа и уснула, только когда он встал, оделся и ушел.
Когда проснулась, в голове крутились обрывки воспоминаний и снов. Через неплотно закрытые ставни проникали солнечные лучи. Был полдень.
Полусонная, она выпрыгнула из постели и споткнулась о сумочку, которую оставила на полу. И вспомнила, что внутри. Афродити открыла сумочку, достала кошелек и стала искать жемчужину. Та была на месте, завернутая в обрывок салфетки, – бугристая, неправильной формы, маленькая, меньше любого из ее бриллиантов или других драгоценных камней. Ее очарование заключалось в ее неправильности. Так дворняжку любят за ее нескладность.
Афродити нашла для нее бархатный мешочек и убрала в ящик с другими ценностями, с улыбкой вспоминая, как ей преподнесли подарок. И Афродити стало тепло на душе оттого, что она у нее есть.
Она обнаружила, что постоянно думает о Маркосе. Поход по магазинам и мелкие повседневные занятия не помогли. Она вспомнила, как увидела его с сестрой, и поняла, что ревновала. Представила танцующим зейбекико и заново ощутила, каким зажигательным был его танец. Маркос являлся в ее воображении в разных образах и всякий раз улыбался. На мгновение Афродити задумалась: вдруг его маленький подарок, спрятанный в ящике, обладает магической силой?