— Так он молчит, господин полковник! Может, немой?
— Или вы спрашивать не умеете. — Сондерс наклонился к сидящему, посмотрел в глаза… и резко ткнул паренька двумя пальцами в шею под левым ухом. Арестованный закашлялся, повалившись вперед. Изо рта вылетел белый комок.
Сондерс поднял то, что упало. Покрутил в руках. Комок развернулся в прямоугольную полоску с какими-то значками. Полицейские подошли поближе, но разглядеть ничего не успели: полковник тут же скомкал полоску и сунул в карман.
— А-а… — начал было старший из копов.
— Скрипты для взлома музискина, — сказал Сондерс. — Нарушение закона об интеллектуальной собственности, промышленный шпионаж, преступный сговор с целью терроризма. Я забираю у вас это дело. Подозреваемого — в мой киб, немедленно. Остальных можете не искать, мы все сделаем сами.
Когда он вышел, полицейские переглянулись. Потом уставились на парня, приклеенного к стулу. Парень продолжал кашлять и хрипеть, мотая головой.
— Вот ведь зверь… — пробормотал молодой. — Чуть кадык не вырвал мальчишке.
— Сопло прикрой! — Толстяк огляделся по сторонам и продолжил шепотом. — А то и тебе вырвут. На той неделе в семнадцатом участке, когда робот-уборщик взбесился и кассира покромсал… Тоже прислали из этой Артели девку. Пару вопросов задала вот так же. Наши там пытались с ней бычиться: мол, не ваша юрисдикция. А наутро у троих память отшибло так, что только прошлый год и могли вспомнить.
# # # #Всю дорогу они молчали. Лишь когда Сондерс посадил киб на задворках одной из центральных улиц и указал на железную дверь черного хода в популярный бар, арестованный удивился:
— На полицейский участок не похоже.
Сондерс пожал плечами, вышел из машины и снова указал на дверь. Парень вылез. Они спустились по темной лестнице, Сондерс открыл еще одну дверь, за ней оказалась старинная кухня — длинные разделочные столы, полки, раковины и дверцы холодильников. Все металлическое. Когда-то, наверное, здесь сверкал полировкой каждый квадратный сантиметр. Но сейчас кругом расползлись тигровые пятна ржавчины.
— Пищевые синтезаторы убили профессию, — заметил Сондерс, кивая на стойку с поварешками всех калибров. — Зато здесь столько металла, идеальная глушилка. Раньше посетители жаловались даже в соседних залах, что связь тут ни к черту. А мне, наоборот, нравится. Пришел поесть — так надо есть, а не болтать. Хозяин бара — мой старый знакомый.
— А-а, понял. — Парень криво усмехнулся. — Теперь играем в доброго полицейского. Будете вкусно кормить и красиво вербовать. Чтобы всех сообщников заложил. Вам же для отчетности лучше, если поймаете целую банду.
— Да нет у тебя сообщников. — Сондерс подошел к шкафу со столовыми приборами, вытащил нож и освободил задержанного от липучек. — Вернее, есть, но в подвале ты один был. И коды эти…
Он вынул из кармана скомканную ленточку, разгладил ее кончиком ножа на столе.
— Никакие это не скрипты. Я в искинах не мастер, но как выглядят машинные языки, представляю. Не говоря уже о материале для записи. Пластик самого худшего качества, что я видел в жизни. Целлюлоза, что ли… Бумага?
— Что вам от меня надо? — Парень растирал затекшие руки.
— Хочу предложить сделку. Ты научишь меня этой системе записи.
— Вас? Зачем?
— Не поверишь: интересуюсь искусством.
— Не поверю.
— Ладно, тогда так…
И он рассказал про Мико. С самого знакомства. И как был последний раз в больнице, давая ей обещание. И как мучался на концерте, но так и не смог записать энку. Он рассказал даже о том, что сам приложил руку к внедрению системы чистки памяти.
— Красивые у вас легенды, — заметил парень, когда Сондерс замолчал.
— В тюрьму можем поехать хоть сейчас, там точно никаких легенд. Лицо твое уже нашли в базе, даже спрашивать мне нечего. Брэм, так тебя зовут? Официальная работа — кардиодрамер в развлекательном центре. Имеется лицензия на миксы персонального биофидбэка с музыкальными произведениями, официально разрешенными для публичного… ну и так далее. Задержан второй раз по подозрению в нелегальном исполнении. Вся сетка твоих знакомых тоже пробита, так что не один загремишь. Ну а если поможешь, я организую тебе вариант получше. Это не вербовка. Это мое личное. Если раскроется — меня накажут посильнее, чем тебя.
Парень прошелся по кухне, остановился у стеллажа с посудой. Вынул чайную ложку, помахал в воздухе.
— Хорошо, я согласен. Слушайте.
Ложка звякнула по металлическому столу.
— Это «си-бемоль».
Брэм подошел к Сондерсу и показал ноту на бумажной ленте. Впервые за весь день лицо полковника просветлело:
— Значит, про стаканы я угадал.
Два десятка лет словно свалились с плеч. Сондерс метнулся к раковине, открыл кран. Потом к шкафу-сушилке. Вместо стаканов там нашлись чашки. Одна с грохотом разбилась, когда он неуклюже схватил сразу несколько. Наливая воду, он намочил рукава и забрызгал брюки. Наконец, расставил чашки с водой перед своим неожиданным учителем.
И как ребенок, делающий первый шаг по первому снегу — звонко стукнул ножом по одной, по второй, по третьей. Звучало как Баг знает что. Но учитель музыки был рядом.
# # # #Они пришли без опоздания. Зато Сондерс появился в клинике на полчаса раньше, и все полчаса провел как на иголках. Он не сказал Мико о своей опасной задумке — а вдруг они не явятся, зачем ее расстраивать? Пришлось вымученно припоминать веселые моменты совместного прошлого, делая вид, что только ради этого и пришел.
О втором концерте, где он был сегодня утром, Сондерс тоже ничего не сказал. А сама Мико не спросила — берегла его от грустных оправданий. Он, конечно, обещал, но что он мог сделать? Запретили — значит, запретили. Ну, хоть сам послушал, и то хорошо.
Однако ровно в двенадцать ее муж вдруг оборвал разговор и с невиданным доселе выражением лица уставился в сад. Она сразу поняла, что это связано с обещанием. Трое молодых людей шли среди беседок. Они обогнули пруд, поднялись на ажурный мостик… Мико даже приподнялась на постели, когда увидела, как пальцы одного из незнакомцев танцуют по перилам, отбивая неслышный ритм.
— Фредди, кто это?
Он хитро подмигнул ей и велел сиделке пойти прогуляться. Затем, прикрыв на миг глаза, подключился к системе охраны клиники. Все сканеры молчали: у идущих по мостику не было ничего подозрительного. Никакой электроники вообще. Как и договаривались — но Сондерс все равно не мог к этому привыкнуть.
Молодые люди вошли в беседку, скромно поклонились. Повисла пауза. Сондерс кашлянул в кулак. Брэм поставил сумку на пол и вытащил из кармана пачку разлинованных бумажных полосок. Верхняя была сильно измята и покрыта множеством дырочек. На остальных вместо дырочек виднелись ряды значков, похожих на капли. Музыкант передал верхнюю полоску полковнику.
— Удалось разобрать? — спросил Сондерс. — Там на концерте… я ее в рукаве держал. А ноты помечал иголкой от запонки. Не знаю…
— Все нормально, мы сыгрались. — Брэм раздал ноты приятелям. — Хотя, честно говоря, я не верил, что у вас получится. При мне еще никто так быстро не обучался на слух записывать. У вас способности!
«Других в нашу службу не берут», хотел было сказать Сондерс, но промолчал. Давно ли эти способности, усиленные тренировками в Артели, приносили ему радость? Сегодня — да. А все годы до этого? Нечем хвастать.
Получив ноты, один из парней взял стул сиделки, перевернул его и начал натягивать между ножек какие-то прозрачные нити… Струны, вспомнил Сондерс.
Тем временем Брэм достал из сумки стаканы и стал наполнять их водой из бутылки, тихонько постукивая по каждому, чтобы настроить нужный тон. С этим процессом полковник был уже знаком. Зато материал для третьего инструмента показался ему чудом конспирации: банальный пакет с овощами, какие ежедневно приносят в больницу. С помощью пластикового ножа пара огурцов, морковина и тыква за несколько минут превратились в хитроумное устройство, издающее гулкие звуки, если в него подуть.
Мико была в восторге еще до того, как они начали играть.
Когда энка смолкла, она лежала совершенно неподвижно, с закрытыми глазами. В уголках глаз блестело.
Сондерс вышел из беседки первым. Над прудом висел полицейский бот: искины засекли несанкционированное исполнение чистой энки до официального релиза. У ворот клиники опустился черный киб, оттуда вылезали люди в форме. Но это было уже неважно.
# # # #Их высадили посреди огромного зеленого парка, залитого солнцем. Если бы они не видели место прибытия с высоты, то удивились бы еще больше. Но сверху можно было разглядеть, что это остров, окруженный по периметру высокой стеной. А в океане вокруг, насколько хватает глаз, никакой другой суши не видно.
На земле полицейские сняли с музыкантов «липучки», без слов забрались обратно в киб и улетели.
Оставшиеся огляделись. Вокруг ни души, лишь ветер играет в траве. Пара тропинок сходятся в центре поляны и снова убегают в заросли. Вдали, за стволами могучих дубов и сосен, виднеются желтые крыши коттеджей.
— Похоже, твой полковник сдержал слово, — заметил один из приятелей Брэма. — Это не тюрьма, и даже для психушки здесь очень симпатично. Да и мера наказания, которую нам прописали… Три года информационной депривации, лишение персональных искинов — смешно! Знали бы они, что нам эти искины меньше всего нужны.
— Психушки тоже разные бывают, — проворчал второй. — Тут небось камера на каждом дереве. И к тому же…
Он не договорил: из зарослей показался человек в зеленом халате. Сутулый мужчина шел быстрым шагом, слегка подпрыгивая, словно хотел побежать, но сдерживался. Еще не дойдя до музыкантов, он широко развел руки и улыбнулся.
Брэм улыбнулся тоже — человек в зеленом выглядел очень комично. Его смуглое лицо было настолько круглым и гладким, что густые брови и слива-нос смотрелись как нечто постороннее, прилепленное позже и в большой спешке. Такими же неуместными казались глаза, чуть навыкате.
— Добро пожаловать в наш центр реабилитации! — воскликнул он, продолжая держать руки так, словно хотел обнять всю поляну вместе с окружающими дубами. — Нас зовут доктор Шринивас, сейчас мы покажем вам все наши достопримечательности! Но прежде — ох, извините за навязчивость! — но не терпится спросить: на чем вы играете?
— Здесь можно играть?! — воскликнули все трое хором.
— Конечно! Это раньше фонофилию лечили электрошоком. Но пришло время гуманных методов терапии. Важно понимать, что патологическое стремление к публичному извлечению звуков может иметь разную природу. Далеко не у всех людей это врожденный дефект психики.
Доктор-индиец вытащил из кармана пригоршню колец, надел их на левую руку и сделал несколько пассов в воздухе. Кольца пропели бодрую мелодию.
— Что-то незнакомое… — Брэм покосился на своих компаньонов. Они тоже выглядели озадаченными.
— Вот видите! — Доктор спрятал кольца обратно в карман. — Возможно, ваш случай фонофилии — это лишь неосознанный социальный протест. Желание противопоставить себя корпорациям, захватившим музыкальный рынок. Навредить им, исполняя чужие, всем знакомые произведения без разрешения. Эти деструктивные мотивы мы и постараемся… превратить в конструктивные! Скажите, вы когда-нибудь сами сочиняли музыку? Ведь в исполнении такой музыки нет никакого вреда правообладателям, поскольку правообладатели — вы сами! А значит, никакой полиции, никаких арестов.
— Ну, я пробовал… — Брэм почесал затылок. — Но это же ерунда, кто будет мои глупости слушать?
— Мы будем! — Улыбчивый индиец снова обнял воздух перед собой. — Мы и другие наши пациенты. Но это уже второй ваш вопрос. А первый был: можно ли здесь играть. Можно и нужно! Но желательно не чужое, а свое. Это и будет залогом вашей реабилитации. Пойдемте же, мы покажем ваше новое жилище.
# # # #Из всех живых встреч с заказчиками Вэри больше всего ненавидела благодарственные. От остальных еще можно отмазаться, ссылаясь на все удобства обмена данными через Ткань или на требования безопасности, которые полагаются ей по статусу мета-модельера. Но эти вот благодарности после завершения дела…
Нео-архаика «настоящих подарков» стала одним из самых тяжелых бзиков у менеджеров высшего покроя. Вэри прекрасно знала, что ритуал культивируют как форму психоразгрузки — люди, проводящие множество сделок в абстрактном мире Ткани, страшно радуются обмену вещицами, которые можно потрогать руками. И чтобы расстаться со счастливым клиентом на дружеской ноте, нужно подыгрывать в этой дурацкой игре. Даже без живого общения офис Вэри в дни бизнес-праздников осенью и весной ломился от ненужных подарков. А на встречи она обычно посылала вместо себя младших швей из числа тех, у кого хорошие лицевые нанозиты, чтобы изобразить ее лицо. Но все равно оставались тонкие выкройки, когда дублершей не отделаешься.
Соображения безопасности при этом никуда не девались: благодарственные встречи приходилось обставлять с не меньшей тщательностью, чем сами операции по выполнению заказа. Вот и новый вице-президент Sony Music, кажется, решил следовать принципу «Прячь лист в листопаде». Из-за этого Вэри уже двадцать минут торчала в грязном кафетерии посреди одного из аэропортов Старого Токио и мужественно боролась со своей толпофобией.
Бороться с местными тыквенными оладьями она перестала сразу — хватило одного, чтобы три других остались нетронутыми. Их явно делали из водорослей, а то и вовсе из грибов. Пришлось довольствоваться чаем. Кажется, он был настоящим.
Толпофобия между тем усиливалась. За столиком справа расположилась группа клерков-японцев. Неотличимые друг от друга, в одинаковых белых сорочках и черных костюмах, они механически ели одинаковую еду из одинаковых коробочек и без умолку говорили — но не друг с другом, а со своими искинами-пиджаками. Да и язык не вполне человеческий: набор каких-то междометий, хмыканий и хрюканий. Такие же черно-белые клерки составляли основную часть толпы в аэропорту, превратив его в мерно гудящий улей.
Впрочем, реального нашествия насекомых Вэри боялась с другой стороны. Столик слева оккупировали трое «ультра-зеленых». Они громко смеялись, махали руками и всячески подчеркивали свою естественность. Бритую голову одного украшал декоративный лишай, с длинных волос другого летела во все стороны художественная перхоть всех цветов радуги. А третий, сидевший к Вэри ближе всех, был одет в такую странную растительную одежду, что вполне можно было ожидать оттуда каких-нибудь лечебных вшей. Спасибо хоть, что не чихают — Вэри слышала, что самые ярые «ультра-зеленые» практикуют галлюциногенный грипп и любят делиться этой радостью с окружающими.
Но сейчас ее больше всего доставал столик напротив. Там расселись две мамаши с детьми. Один ребенок был еще слишком мал, чтобы шалить. Зато второй… Этот негодник лет четырех бегал вокруг с мямлей — своим первым искином в виде развивающей игрушки. Комок умного пластика мигал разноцветными огнями и пищал мелодии, в которых легко можно было узнать рекламные энки продуктовых брендов. Ребенок всячески мял игрушку, выдавливая пальцами светящиеся места — после чего мямля снова меняла форму и принималась исполнять другую энку, одновременно вспыхивая новым набором брендированных цветов. И этот ужас все носился и носился вокруг!
Вэри вздохнула. Человек, назначивший ей встречу, не спешил появляться. С этими шишками всегда так. Ладно, надо провести время хоть с какой-то пользой.
Она закрыла глаза и активировала Третий Глаз. Легкое покалывание в затылке, где сидит ненавистная заколка-искин… и перед глазами разворачивается Ткань, многослойный цветной ковер всеобщих связей. Ткань знает все. Тысячи искинов-ткачей снимают мерки и заготавливают сырье. Тысячи модельеров чертят выкройки по лекалам человеческих страстей. Тысячи швей работают на местах, воплощая готовые модели в жизнь…
Еще недавно Вэри была одной из них, младшая гейша в заштатном добреле. Тогда она видела только Лицевую сторону Ткани — да и то не всю, а лишь отдельные персональные выкройки-профили клиентов. Зато делать приходилось такое, что лучше бы не видеть вовсе. Пусть и не сама, а всего лишь искин управляет твоим телом, прокручивая нейрограммы… Кама-сутра в ледяном нивариуме, танец живота с саблями или психоразгрузочная драка титановыми самокатами — это еще ладно. И даже «австрийская рулетка», когда в тебя стреляют ради развлечения, не так уж напрягает — если неверный угол ствола заранее гарантирует промах, искин заставляет лишь дернуть плечом для вида, в остальных случаях подставляет под линию пули какой-нибудь краешек тела без костей и жизненно-важных органов. Но это по крайней мере быстро, шесть пуль в барабане. Самое же страшное — чайная церемония. Особенно третий час, когда ноги болят от усталости и затекает шея, а неутомимый искин продолжает водить твое послушное тело от чайника к чашке и обратно.
Но слава Багу, это в прошлом. Теперь ты мета-модельер, а не швея какая-нибудь. Тебе, Золушка, остается лишь смотреть внимательно на всю Ткань разом, да показывать другим, где надо чуток подправить, подштопать…
Ну, поехали. Пара легких движений пальцами — там, в реальности, они почти незаметны, но здесь послушный графический интерфейс тут же перенес Вэри в ту часть цветного ковра, где виднелся легкий сбой в узоре.
Шить это дело начали три месяца назад. Срок, по меркам Артели, вполне достаточный для штопки и более заметных дыр. Но не в этом случае.
Конечно, Лицевую можно не смотреть: полковник Сондерс вполне грамотно обметал инцидент с полицией. Зато дыра в Подкладке посложней будет. Вэри открыла профиль самого Сондерса. Узелки родственных отношений, веера профессиональных знакомств, прожилки медицинских проверок, бахрома не особо тонкого вкуса в развлечениях… Его выкройка долгие годы была скупа и безупречна, пока там не запульсировала эта красная нитка, ведущая через профиль жены — причудливое кружево со множеством связей в музыкальной индустрии — прямо к утечке из этой самой индустрии.