Это была поистине «хорошая школа».
Входя в офис директрисы, Элли ожидала обнаружить абсолютную тишину в приемной, увидеть женщину с тугим пучком волос, похожую на Мэри Поппинс, и услышать пространную лекцию на тему неприкосновенности личной жизни учеников и необходимости согласия родителей на общение посторонних с их детьми.
Как оказалось, у Элли было превратное представление о директрисах.
Войдя в приемную, она увидела нескольких вполне взрослых людей, сгрудившихся в пространстве между столом секретарши и приоткрытой дверью кабинета директрисы. До ее слуха донесся голос из-за двери:
— … в настоящее время в комнате для отдыха с ребятами работает психолог, хотя к школе это не имеет отношения.
Из-за впечатляющей прически одной из родительниц Элли бросила взгляд на директрису Маргарет Картер. Своей манерой говорить та нисколько не напоминала Мэри Поппинс. Никакого пучка. Только небольшая лекция на тему неприкосновенности личной жизни.
— …насколько нам известно, даже полиция не вполне понимает, что произошло в действительности. Но это случилось за пределами кампуса и является частным делом семьи ученицы. Я отдаю себе отчет в том, что ваши дети расстроены, но это не имеет никакого отношения к школе Касден.
Из кабинета директрисы потянулась вереница недовольных родителей.
— Если девушка училась в Касдене, это дело школы, а значит, и наше дело.
— Я слышала, Джулия Уитмайр оставила предсмертную записку.
— Если эта женщина думает, что мы оставим такой инцидент без внимания, она в конечном счете лишится своей должности.
— Подобное происходит уже во второй раз в этом семестре. Почему она решила, что мы просто закроем на это глаза?
Когда родители покинули офис, Элли вошла в кабинет и представилась.
— Извините за беспорядок. Меня зовут Маргарет Картер. Я директор школы. Боюсь, что фабрика слухов живет своей собственной жизнью. Мой телефон раскалился от звонков встревоженных родителей.
— Какова суть этих слухов?
— Я знаю, причина смерти официально еще не установлена, но все дети говорят, что она оставила предсмертную записку. Они говорят, что она выпила целый пузырек таблеток и вскрыла себе вены в ванне.
Таблетки были фантазией, но кто-то узнал по крайней мере часть правды.
— Мне хотелось бы побеседовать с кем-нибудь из друзей Джулии. Они лучше других знают о ее душевном состоянии в последние недели.
— Боюсь, что не смогу помочь вам, детектив. Наши ученики несовершеннолетние. Если вы хотите пообщаться с ними за стенами школы, можете сделать это в свободное от занятий время, у них дома и, по-видимому, с согласия их родителей. В данный момент они являются несовершеннолетними, находящимися в частном учреждении. И я предпочла бы, чтобы у вас имелось официальное разрешение на подобную беседу.
— А как насчет подруги Джулии, Рамоны Лэнгстон? Ее мать — точнее, мачеха — Эдриен сказала, что она не возражает. Можете позвонить ей, если хотите.
У Элли не было необходимости еще раз беседовать с Рамоной, но она хотела испытать решимость директрисы и дальше чинить ей препятствия.
— Вы, очевидно, ошибаетесь, детектив. Рамоны сегодня нет в школе.
Картер нажала пальцем с покрытым лаком ногтем кнопку своего телефона. Из динамика раздался женский голос.
— Да?
— Хайди, проверьте, пожалуйста, отчет о наличии учеников на занятиях и посмотрите, кто сегодня утром звонил нам по поводу отсутствия Рамоны Лэнгстон.
— В этом нет нужды, мэм. На звонок отвечала я и тогда как раз узнала о Джулии. Позвонила мать Рамоны и сказала, что ее дочь слишком расстроена и сегодня в школу не придет.
— Спасибо, Хайди.
Директриса опять нажала на кнопку телефона, завершив разговор.
— У меня такое впечатление, что у Джулии было много друзей помимо Рамоны, — сказала Элли. — Мне необходимо поговорить с ними.
— Я уже сказала, вы можете разговаривать с ними за пределами территории школы и с согласия их родителей.
Не дожидаясь ответа, Картер принялась с деловым видом перебирать бумаги, лежавшие на ее столе.
— А вам что-нибудь известно о злоупотреблении «Аддераллом» в Касдене?
Директриса оставила в покое бумаги и окинула Элли таким взглядом, будто та плюнула на пол.
— Я не знаю, с какими детьми вы привыкли иметь дело, но школа Касден выпускает будущих лидеров. Наши выпускники есть во всех органах государственной власти, включая Верховный Суд, и входят в состав советов директоров сорока восьми компаний из рейтинга пятисот крупнейших компаний США журнала «Форчун». У нас самое большое число стипендиатов Родеса на одного учащегося среди всех школ страны. Все наши преподаватели имеют ученые степени в своей области знаний.
— Именно поэтому ваши дети могут продавать друг другу «Аддералл». Я несколько минут назад слышала, как одна из родительниц сказала, что подобное происходит уже во второй раз в этом семестре. Что это было, еще одно самоубийство?
— Уверена, вы можете получить всю интересующую вас информацию в другом месте, детектив. У меня слишком много работы. Мы все сожалеем о случившемся с Джулией, но в нашей школе учатся и другие молодые люди, требующие моего внимания. У вас больше нет вопросов?
Элли не пошевелилась, и тогда директриса поднялась со стула и подошла к двери, давая понять, что разговор окончен.
— Мэр города учился в нашей школе, и он прекрасно осведомлен о сложившейся здесь сегодня ситуации. Позвоните ему. Вы находитесь на территории частного владения, детектив, а это означает, что для нахождения здесь вам требуется официальное разрешение.
Это было определенно не то, чего Элли ожидала от школы, только что потерявшей одну из своих учениц.
Глава 17
Хайнц. Х-А-Й-Н-Ц. Как кетчуп.
Кейси говорил «как кетчуп» еще до того, как научился писать. Эти слова его мать произносила всякий раз, когда представлялась лично или называла свое имя по телефону — по крайней мере, когда носила фамилию Хайнц. Когда ему было одиннадцать лет, он несколько изменил свое имя в знак протеста против вязкой красной приправы и стал говорить всем, чтобы отныне его называли Тереза Хайнц Керри. Несмотря на свой юный возраст, он быстро понял, что знает о текущих политических событиях больше, чем многие взрослые.
Женщина за прилавком вежливо улыбнулась ему и пообещала вернуться «через мгновение».
Мгновение затянулось, во всяком случае по понятиям Кейси, поэтому он сел в одно из причудливых кресел в вестибюле. Ему вспомнилось, как однажды Рамона вертелась в таком кресле в студии «Дизайн Визин Рич». Это было что-то вроде магазина, из которого Кейси сразу выскочил бы, если бы случайно забрел туда один, тогда как Рамона и ее друзья чувствовали себя там как дома. Рамона любила заходить в этот магазин, как некоторые люди любят ходить по музеям. Ее привлекало все, что было связано с серединой прошлого века. Она не раз говорила, что у нее такое ощущение, будто ей следовало родиться лет на пятьдесят раньше, когда беременные женщины курили, а мужчины выпивали по три мартини за ланчем.
Как же она называла это кресло? Бабочка? Верблюд? Нет — лебедь. Кейси не видел никакого сходства, но Рамона продемонстрировала ему, как линии края сиденья изгибаются назад, подобно лебединой шее. Он завел руки за спину и провел ими по краю сиденья, вспоминая, как Рамона вертелась, словно ребенок, глядя в потолок, пока у нее не закружилась голова.
Кейси нравилось делать вид, что он чувствует себя комфортно в собственном обличье, что он может спокойно войти в кабинет врача и назвать свое имя. Но он испытал облегчение, когда открылась входная дверь и в вестибюль вошел его друг Брэндон.
— Привет, старик. Ты сказал, что будешь здесь в одиннадцать.
Кейси специально опоздал на пять минут, чтобы Брэндон пришел сюда первым.
— Извини, — сказал Брэндон. — В подземке произошел сбой.
— По какой линии ты ехал?
— «А».
Кейси добрался до Верхнего Вест-Сайда без проблем, но он воспользовался линией «1».
Брэндона возмутил этот допрос.
— Черт возьми, ты что, проверяешь, не лгу ли я тебе?
— Нет, я спросил просто так, из любопытства.
Кейси действительно проверял Брэндона, но тут же отказался от этой затеи. Надо быть осторожным, чтобы не отпугнуть Брэндона. Ему нужен хотя бы один друг мужского пола на улице.
— Ладно, все в порядке. Мы оба здесь. Это она вытащила тебя сюда, а?
Эта клиника была не похожа на те, к которым привык Кейси, где в вестибюлях не было стульев и пациентам — беременным девочкам, страдавшим коликами детям и бродягам с циррозом печени — приходилось стоять в ожидании, когда на них обратят внимание жующие резинку тучные дамы, жонглировавшие телефонными трубками.
Эта клиника была не похожа на те, к которым привык Кейси, где в вестибюлях не было стульев и пациентам — беременным девочкам, страдавшим коликами детям и бродягам с циррозом печени — приходилось стоять в ожидании, когда на них обратят внимание жующие резинку тучные дамы, жонглировавшие телефонными трубками.
Приемная больше походила на гостиную: дизайнерские стулья, камин, доносящаяся из динамиков классическая музыка.
Кейси с удовольствием остался бы здесь жить, будь у него такая возможность.
— Все в порядке, Кейси. Доктор готов заняться тобой.
Кейси взглянул на Брэндона, который уже расположился в соседнем кресле с номером «Спортс Иллюстрэйтед» в руках, словно папаша, который привел сына к врачу и теперь ожидает окончания приема. Это был его шестой визит сюда, но Кейси все еще чувствовал себя здесь не очень уютно.
— Ты уверен, что не можешь пойти со мной? Может быть, будет больше толку, если доктор примет нас обоих.
— Ничего не выйдет, приятель. Доктор тут же вышвырнет меня, если мы заявимся вместе. Делай, как я сказал. Как ты делаешь каждый раз. — Брэндон понизил голос и прикрыл рот журналом, чтобы не услышала женщина-регистратор. — Отвечай на все его вопросы, говори полуправду и преувеличивай, делая вид, будто ты сильно расстроен или не в себе. И, может быть, стоит сказать о том, что ты прикасаешься к телефонным будкам. К каждой, которая попадается тебе на пути. И что если ты пытаешься пройти мимо, то обязательно возвращаешься. Постарайся убедить его в этом. Но с каждым визитом снижай накал. Сегодня упирай на это не так, как в прошлый раз.
Следуя за женщиной к тяжелой дубовой двери в конце вестибюля, Кейси испытывал легкое чувство вины за то, что не разубедил Брэндона в том, что он ведет с доктором какую-то игру. Приятель преследовал собственные цели, когда привел его сюда почти два месяца назад, но Кейси все это было не по душе. Возможно, дело кончится тем, что они окончательно заморочат голову этому доктору. Или Кейси совсем свихнется из-за побочных эффектов.
Но и заставить себя отказаться он тоже не мог. Даже сейчас ему здесь все еще нравилось. Разумеется, его направляли к «консультантам» и раньше, но это было в Айове. Все они были зациклены на его мнимых маниях и постоянно прибегали к всевозможным заклинаниям. Они не являлись настоящими врачами, как этот парень, и тем более — опытными психиатрами. Как бы он ни внушал себе, что с ним все в порядке, это у других людей проблемы, Кейси приходилось задумываться, что, возможно, девятнадцатилетний человек, живущий на улице, все-таки нуждается в некоторой тонкой настройке функций головы.
Он обернулся и еще раз взглянул на Брэндона, который сделал ему ободряющий знак.
Закрывая за собой дверь кабинета доктора, Кейси напомнил себе о данной им во время первого визита клятве не упустить эту возможность. Шанс наблюдаться у настоящего, честного, высокопрофессионального психиатра был важнее того плана, который первоначально привел его сюда. Когда доктор начал задавать ему традиционные вопросы, Кейси отвечал на них — не так, как наставлял его Брэндон, а правдиво. Он рассказал доктору все.
Спустя сорок одну минуту он вышел из кабинета. Брэндон все еще сидел в вестибюле. Он закатал рукава своего свитера до бицепсов. Около сгиба локтя левой руки виднелся марлевый тампон. На коленях у него покоился пакет с молнией, наполненный пилюлями. Он выжидающе смотрел на Кейси.
— Почему так долго, черт возьми? У меня это обычно занимает десять минут.
Кейси поднял большой палец руки, и лицо Брэндона расплылось в широкой ухмылке. Через две минуты, после сдачи крови, Кейси сунул такой же пакет с молнией и сто долларов в задний карман. Он был рад, что ему было с кем поговорить.
Глава 18
«Вторая попытка: Признания бывшей жертвы, преодолевшей трагедию»
«Не говори никому»
Я чуть не назвала этот пост «Рассказать правду власти».
Это название должно было носить ироничный характер и представлять собой пустую, бессодержательную фразу. Она вошла в обиход в середине пятидесятых стараниями квакеров, пытавшихся бороться с насилием во всем мире. Сегодня ее используют те, кто позиционирует себя в качестве борцов с тиранией: «Чаепитники»[10] против тех, кого они называют «элитой», левые против всех, кто осмеливается не соглашаться с ними, Анита Хилл[11] как заглавие к ее мемуарам.
Но что такое власть в Интернете?
Многие из вас заметили, что в последние несколько дней к нашей маленькой дискуссионной группе присоединился человек, жаждущий внимания со стороны других. Насколько я могу судить, он — или, что менее вероятно, она — проверяет сайт один или два раза в день в поисках нового поста от меня и затем отвечает угрожающими комментариями.
Если вы не имели удовольствия читать его высокохудожественные тексты, ниже приводится их образец:
Подожди, и ты увидишь, что я спланировал .
Он должен был выпустить из тебя больше крови.
Я покажу тебе, что такое физический ущерб.
Я хочу поблагодарить всех вас за моральную поддержку, которую вы мне здесь оказали. Вы придали мне мужества и сил, необходимые для того, чтобы я могла продолжать делиться с вами своим опытом, что, надеюсь, в свою очередь помогает вам.
Но кем бы ни был тот, кто пишет эти пагубные комментарии, он не заслуживает внимания. Некоторые из вас пытаются ругать его или заткнуть ему рот. Прошу вас, просто игнорируйте его. У меня возникло искушение удалить данные комментарии, что мне вполне по силам, но тем самым я проявила бы своего рода внимание к этому человеку. Тогда он понял бы, что я в достаточной степени усвоила его слова, чтобы принять решение удалить их, и почувствовал бы себя членом нашего сообщества.
Поэтому я оставила комментарии на экране. И вы, и я можем читать их, но, надеюсь, не будем этого делать. Это слова человека, имеющего собственные недостатки. Собственные секреты. Собственные тревоги. Кем бы ни был этот человек, он ничего не «спланировал». Он не будет «выпускать мне кровь» и не «покажет мне, что такое физический ущерб».
Поскольку некоторые из вас, мои верные читатели, могли обратиться в полицию, реагируя на содержание этого сайта, в его деятельность могут быть вовлечены правоохранительные органы. Но я не буду стирать слова. И не перестану писать сама.
Я решила не удалять эти гнусные комментарии, поскольку они делают мне честь. Они представляют собой свидетельство того, что я говорю правду — не власти, а тем, кто жаждет узнать ее любой ценой.
Я не буду удалять эти слова, поскольку понимаю, что они имеют целью заставить меня замолчать, как и слова того человека много лет назад, что угрожал убить мою мать и меня, если я скажу правду.
Данный пост носит название «Не говори никому», поскольку много лет назад этот урок преподал мне мой насильник. Он откровенно угрожал мне, хотя в этом не было необходимости. Никому не говори — универсальное, основополагающее правило, которое все пережившие трагедию постигают интуитивно, а затем твердо усваивают.
Эта фраза замечательна своей эффективностью, не так ли? Всего три слова, но насколько они многозначительны! Не говори никому. Или будет хуже.
В том-то и дело. Когда это произойдет? Когда мы прочитаем в газетах о женщинах, убитых за то, что они осмелились говорить о причиненном им ущербе? Это не происходит, по крайней мере здесь, так как мы обладаем привилегией жить в современном обществе. Эти насильники слишком долго запугивали нас, чтобы мы молчали, но трусы никогда не осуществляют своих угроз. Они слабы. Мы сильны.
Они угрожают. Я не боюсь их угроз. Меня никто не заставит молчать.
В расположенном в центре города гимнастическом зале с самодовольным персоналом и общественным компьютером эти слова тоже выглядели как угроза. Но иного рода. Дело оказалось посложнее, чем представлялось вначале. Она не только продолжила вести блог, но демонстративно не удаляла угрозы из комментариев. Теперь она заговорила о возможности полицейского расследования.
Возникало искушение пересмотреть стратегию, но, судя по всему, иных вариантов, кроме как ответить на ее угрозы, не оставалось.
С удовольствием докажу, что ты не права. Мне известно твое имя. Я знаю твою семью. И мне известно, где ты живешь.
Сидя в снятом им номере в «Тонаванда Мотор Инн», Джимми Гриско закончил читать последнее письмо. Он не думал об этих вещах в течение последних пятнадцати лет, но, увидев это сейчас, вспомнил, какие чувства тогда испытывал.
Вот она, ирония судьбы. Он находился на свободе два месяца, и все это время занимался поисками — расспрашивал людей, изучал телефонную книгу — без каких-либо результатов. И вдруг вчера прокурор вызвала его в свой офис. «Почему этот человек звонит в тюрьму? — осведомилась она. — Будьте осмотрительны. Вы получили второй шанс, Джеймс. Не создавайте себе проблем».