Повесть о вечерних подвигах я, очевидно, пропустил.
— Вот это годится! — сквозь нестройные выкрики и смех прорезался голос Уилла.
— Разрази меня гром, — подхватил Боб. — И потешился же я, глядя на их раздутые физии, когда они Джека выследили!
Послышалось хлопанье пробок, все одобрительно зашумели. Время шло. Мне надо было оставаться настороже: вдруг кому-то вздумается подняться по лестнице, боялся я также нечаянно задремать и свалиться вниз.
Началась игра в карты, запиликала скрипка, фигуры закружились в танце. Текли томительные часы, занятые выпивкой, азартными играми, ссорами и даже потасовками, и я сделался свидетелем примеров крайней развращенности, против которой все еще не мог себя закалить.
Внезапно меня вывел из полудремоты голос Мег:
— Эй, а который теперь час?
— Без малого четыре с четвертью, — отозвался Боб.
— Ну, и где же тогда Сэм с Джеком? — продолжала Мег.
— Вот-вот! — воскликнул Барни. — Пора им уже быть здесь.
— Что-то с ними неладно! — заявила Салли.
В эту минуту в дверь постучали — и, подавшись вперед, я увидел, как Боб вышел из комнаты, а потом донесся его голос:
— Кто там?
Ответа я не разобрал, но Боб крикнул:
— Это Джек!
Пока он возился с замком, волнение в гостиной росло. В общем гуле слышались вопросы: «Что стряслось?» и «Где Сэм?»
Гомон перекрыла реплика Барни:
— Спокойно. Я Джека и ждал. Не Сэма.
— То есть как это? — выкрикнул Уилл.
— Мы с Джеком объясним. Занятная историйка выйдет, в самый раз. — Вдруг он, переменив тон, выпалил: — Господи, Джек, что это с тобой?
Все затихло, а потом Салли пронзительно взвизгнула, и Джек расслабленным голосом произнес:
— Нечего пугаться, милашка. Не помираю я.
— Да ты же весь в крови! — причитала Салли.
— Поколотили меня чуток.
— Что случилось, Джек? — беспокойно требовал Барни.
— Где Сэм? — добивалась Мег.
— А где денежки? — не отставал Боб.
— Сэм не придет, а добычи я лишился. Палвертафт меня ободрал.
Поднялся гвалт, не смолкавший до тех пор, пока голос Барни, схожий с ревом разъяренного быка, не заставил компанию притихнуть, и тогда удалось разобрать утомленное бормотание Джека:
— Расскажи им, Барни, что мы знали, а я пока отдышусь.
Мне стало видно, как он примостился на кушетку с помощью Салли, которая уселась рядом с ним. Выронив что-то из руки на пол, она принялась отирать кровь с лица своего ухажера.
— Вот что, — начал Барни. — Нам с Джеком было это известно, но от всех вас это пришлось таить. Сэм всегда только и делал, что наушничал Палвертафту.
Это сообщение вызвало шумный ропот. Мне вспомнилось, как в тот раз, когда Сэм и Салли направились со мной в Вест-Энд, Сэм исчезал.
— И что же? — взревел Боб. — А как насчет Нэн?
— Она ни при чем. Мы только притворились, будто поверили, что это она.
— То есть вы с Джеком врали? — поинтересовался Уилл.
— Ну да, и Сэм тоже, разве что он знал — это не она, а он сам, только ему невдомек было, что и мы это знаем.
— Ничего не пойму! — выкрикнула Салли. Остальные тоже выразили свое замешательство.
— Хорошо, — проговорил Барни, — помните, как в тот раз мальчишка принес известие от Кошачьего Корма? И мы узнали, что кто-то нас продал?
Все при этих словах загалдели, а я стал приглядываться к предмету, выроненному Салли, все больше проникаясь уверенностью, что это записная книжка матушки.
— И вот, как раз после того случая, — продолжал Барни, — Джек вынюхал, что Сэм и есть доносчик, больше некому. Расскажи-ка им, Джек.
— Ну, Сэл меня на него и навела. Сказала, будто видела, как Сэм калякал с лысым дурнем на деревяшке.
Теперь мне стал ясен подслушанный мной разговор между Барни и Джеком, когда Джек делился с Барни важным сообщением от Салли, значение которого она сама не понимала.
Я взглянул на Салли: меня поразило, что при этих словах она вздрогнула и удивленно воззрилась на Джека.
— Пег! — раздались восклицания. Разумелся, конечно же, человек, известный мне под именем Блускин, повешение которого мы наблюдали.
— Точно, — заметил Барни. — Вот я тебя и спросил — верно, Сэл, а ты ответила — верно.
Салли, не сводя с него глаз, медленно кивнула.
— И тогда мне стало ясно, как и Джеку, кто есть кто.
— Чтобы наверняка знать, — вставил Джек, — я за ним посматривал, а однажды увидел, как он идет к Олд-Минту, в ночлежку, где живет Палвертафт. Ну, я воротился, сказал Барни и…
— И мы с Джеком, — перебил его Барни, — порешили, как избавиться от Сэма — и так, чтобы Палвертафт не дотумкал, что мы его раскусили. Иначе он бы нам точно помешал с аферой. И договорились шепнуть Сэму, будто думаем, что наушничает Нэн.
Итак, если бы мне удалось подслушать концовку разговора между Джеком и Барни, я бы узнал, что они уславливаются внушить Сэму, будто они верят в шпионство Нэн. И Салли, по-видимому, способствовала этому обвинению единственно из своей неприязни к девушке. Однако я-то, разумеется, знал, что на самом деле не Сэм, а Джек был тайным сообщником Палвертафта.
— Так, выходит, Нэн не виновата? — сердито спросил Уилл.
— Точно, — подтвердил Барни. — И мы с Джеком после того притворялись перед Сэмом, будто думаем, что избавились от палвертафтовского доносчика. А чтобы сбить Палвертафта с толку, договорились перенести аферу на неделю. Но сделали это только с тем, чтобы Сэм решил — мы верим, что отвели Палвертафту глаза, и знали, конечно, что он найдет способ его об этом известить.
— И когда Сэм улучил время? — спросила Мег.
— Скажи ей, Сэл, — распорядился Барни.
Салли молчала.
— Сэл сказала мне, — вмешался Джек, — что Сэм улизнул в тот самый день, когда она отправилась вместе с ним и с мальчишкой покупать тряпки. Так, Сэл?
Салли, побледнев, кивнула.
— И потому, — продолжал Барни, — мы знали, что Палвертафт попытается отнять у нас деньги, как только мы их раздобудем. А раз Сэму страшно хотелось отнести их с Джеком в хибару на Трол-стрит, мы сообразили, что Палвертафт либо устроит там для них засаду, либо уже прячется где-то поблизости.
— Верно, — поддакнул Боб. — Именно так я на месте Палвертафта и поступил бы. Пускай Сэм и Джек принесут денежки туда, куда мне хочется, а уж там я на них и насяду с парочкой дружков.
— Вот-вот, Боб, — согласился Барни. Помолчав, он добавил: — И потому мы с Джеком условились отобрать добычу у Сэма заранее.
— Что же случилось, Джек? — спросил Уилл.
— Едва мы с Сэмом вышли из игорного дома и оказались в узком проулке, что ведет от Бедфорд-Корта к Бедфорд-Бе-ри, он вытащил нож и попробовал меня пырнуть. Но я был начеку, достал из кармана пистолет и его утихомирил.
Все ошеломленно молчали.
Вдруг Салли душераздирающе вскрикнула, и от ужаса волосы у меня на голове зашевелились. Конечно же, она была к Сэму неравнодушна.
— Послушай, Сэл, — сердито проговорил Барни, — нечего этак злиться. Я тебе втолковал, почему нам пришлось это сделать.
Салли закрыла лицо руками — и, когда Джек подсел на кушетке поближе к ней, отодвинулась.
— Слушай, Сэл, медлить было нельзя. Зазевайся я — и он бы меня прикончил.
Чьи-то голоса Джека поддержали. Салли уговаривали «не злиться очень уж»; разнеслись шепотки с намеком на то, что, раз она так себя ведет, выходит, Джек не зря ее ревновал к Сэму. Салли, однако, оставалась безутешной и не скрывала слез.
— А что все-таки с деньжонками, Джек? — спросил Барни.
— Замешкался я, — скорбно отозвался Джек. — Из-за угла сразу же выскочили Палвертафт с дружком. Пушку перезарядить было некогда — они тут же на меня насели. Шваркнули по башке и сумку выхватили — едва я успел тягу дать.
К рассказу Джека отнеслись сочувственно: вид его неоспоримо свидетельствовал, что ему здорово досталось.
Настроение сборища сделалось теперь самым мрачным: они продолжали пить, но, осознав, что, несмотря на все их старания, их провели за нос, и теперь им оставалось только глушить вином чувство горького разочарования. Всплыли обиды, которые раньше подавлялись в интересах общего дела: поминутно завязывались яростные перебранки, кончавшиеся порой нешуточной дракой. О происходившем внизу я мог судить в основном только по грохоту и выкрикам, но однажды смог увидеть, как Салли, вскочив с кушетки, увернулась от Джека, который пытался ее обнять.
Я и прежде задавался вопросом, на какие черные дела эти люди способны, но теперь все мои худшие ожидания были далеко превзойдены. Хладнокровное убийство из простой корысти, убийство приятеля и компаньона, пусть даже неверного, — злодеяние самое низкое. Но Джек поступил еще более гнусно. Надо было бежать отсюда, даже рискуя жизнью.
Спустя несколько часов шум внизу поутих, и я понял, что бывших моих попутчиков сморил пьяный сон. Этого-то я и ждал: уличную дверь никто не сторожил, и мне предстояло выскользнуть из гостиной в прихожую незамеченным под покровом темноты — поздний декабрьский рассвет еще не наступил.
Я прокрался вниз по ступеням — без свечи это было делом нелегким — и, затаив дыхание, шагнул в гостиную. В темноте от бесчувственных тел, раскиданных вповалку где придется, что мне уже доводилось наблюдать, доносились храп и хмельное бормотание.
Со всеми предосторожностями я принялся снимать запоры и цепочки, преграждавшие выход. Я справился чуть ли не с половиной, как вдруг из-за моей неловкости (орудовать на ощупь было непросто) тяжелая цепь с висячим замком брякнулась о голый пол с таким грохотом, что, казалось, он разнесся эхом по всему дому. Я замер на месте. Поспешно снять все болты и задвижки и мгновенно выскочить наружу мне бы не удалось.
Не в силах шевельнуться, я ждал решения судьбы. Однако к немалому моему изумлению, из гостиной, чтобы меня сцапать, никто не явился. Я заключил, что поднятый мной шум вовсе не был столь страшен, как мне показалось, но тут до моих ушей донеслось слабое шуршание: похоже, где-то возилась крыса. Я на какое-то время перестал дышать: шорох не повторился, и я счел безопасным вновь приняться за работу, одолел последние засовы и протиснулся за дверь.
Мгновение — и меня охватил стылый ночной воздух. Я прикрыл за собой дверь в надежде, что мой побег останется незамеченным возможно дольше, и припустил вперед по ухабистой дороге, поминутно оглядываясь. На углу этой призрачной улицы я оглянулся в последний раз — и мне почудилось, будто дверь распахнута, а на крыльце стоит невысокая фигура. В сумраке трудно было удостовериться, не тень ли это, и я поспешил завернуть за угол.
Оказавшись на порядочном расстоянии, я остановился, чтобы надеть башмаки. Подняв глаза, я увидел перед собой деревянную дощечку с надписью: «Данный участок земли арендуется для застройки. Обращаться к мистеру Холдиманду, "Вест-Лондон-Билдинг-Компани"». Это была та самая компания, что обманула Дигвидов; она же, я не сомневался, была замешана в спекуляциях, разоривших матушку! Возможно, дом, который я только что покинул, входил в число тех, куда она вкладывала капитал! Совпадений все больше! Впрочем, размышлять над ними было некогда, и я прибавил шагу.
Глава 68
Идя на северо-восток, я скоро миновал пустые улицы этой полузастроенной местности, пересек Воксхолл-Бридж-роуд, почти пробежал по Рочестерроу и с облегчением нырнул в знакомые тесные переулки вокруг Пай-стрит и Орчард-стрит в Вестминстере. Поначалу я то и дело оглядывался: раза два мне померещилась фигура в тени, которая тут же застывала на месте, но теперь — даже в столь ранний час — улицы становились все многолюдней, и оборачиваться было бесполезно.
Проходя через Сент-Джеймс-Парк, представлявший собой в те времена топкое пространство с разрушенным китайским мостиком через голландский канал, я поминутно вертел головой, но мог разглядеть только смутные тени женщин — жалких существ с такими болезненными лицами, что заниматься своим ремеслом они могли только в полумраке неосвещенных парков.
Куда мне направиться — я не придумал, но интуитивно понимал, что безопаснее всего раствориться в столичной толпе. Оставив по левую руку от себя заброшенную громаду дворца Карлтон-Хаус, уже пять лет дожидавшуюся сноса, и обойдя кругом площадку, где у старых Королевских конюшен напротив Нортумберленд-Хаус строилась новая обширная площадь, я упорно держал путь навстречу оранжево-розовому рассвету, встававшему впереди над Сити — красивому, но и внушавшему беспокойство как предвестие похолодания.
Хотя я и радовался тому, что вырвался из дома с опасными обитателями, я сознавал, что положение мое отчаянное. Я чувствовал голод, в кармане не нашлось бы и пенни, от обмена одежды на более дешевую вряд ли удалось бы что-либо выручить, а без верхнего сюртука и башмаков в декабрьскую стужу никак не обойтись. Приют для бездомных на Плейхаус-Ярд, принимавший на ночлег только когда начинало подмораживать, вероятно, был сейчас открыт, но требовалось раздобыть входной билет.
Непонятно как, но, когда взошло бледное солнце, я очутился на промозглой и шумной небольшой площади возле тюрьмы Флит, куда сопровождал матушку месяц с лишком тому назад. Дата помнилась мне хорошо — зловещее 13 ноября, но какой день был сегодня, я в точности сказать не мог. Глядя на уродливый продолговатый холм, под которым лежала матушка, я гадал, скоро ли окажусь там рядом с нею. Однако от этих раздумий меня вскоре отвлекли мысли о предстоящих мне задачах. И к полудню с трудом я заставил себя покинуть это место.
Весь день я бесцельно блуждал по морозным улицам, дрожа от холода и прихрамывая: ноги были мучительно стерты башмаками неподходящего мне размера. Я не в силах был заставить себя просить милостыню, но стал пристально вглядываться в прохожих, чьи лица казались мне добрыми. Никто из них, впрочем, не остановился, чтобы предложить мне денег: мне сделалось ясно, что в окружении назойливых и опытных нищих в расчете на благотворительность нужно обратиться с прямой просьбой о ней, а вот к этому я никак не мог себя принудить.
Я перебрал в памяти людей, к кому можно было бы обратиться за помощью: миссис Фортисквинс и Момпессонов явно следовало исключить. Они мне не помогут, да я скорее бы умер, нежели о чем-то стал их просить. Мисс Квиллиам, от воли которой мало что теперь зависело, была в Париже. Раскусив Барни, я понимал, что встреча с миссис Дигвид не сулит мне ничего хорошего, даже если бы я ее отыскал. Оставался только Генри Беллринджер, но мне было известно, как он сам бедствовал, и идти к нему мне тоже не хотелось. Итак, больше некого было назвать, но решился бы я направиться к мистеру Эскриту? Помня о том, как он принял матушку, мог ли я нарушить ее прямой запрет? Так или иначе, где находится нужный дом, я не знал.
Ночью я пытался устроиться спать в дверных нишах и на ступенях домов на Друри-лейн, но меня всюду с руганью изгоняли тумаками. Наутро, доведенный до отчаяния, опасливо оглядываясь по сторонам, не видно ли поблизости полицейского или сторожа, я начал с протянутой рукой просить милостыню у прохожих. И уже минуту-другую спустя ко мне по тротуару направился воробьиным прискоком калека, ноги которого болтались между костылей. В нескольких шагах от меня он оперся на один костыль и, прежде чем я угадал его намерение, нацелился другим мне в лоб. Я увернулся и получил болезненный удар по плечу.
— Эй ты, я этот участок купил, — выкрикнул он. — И плачу взнос за то, чтобы тут работать. Пошел вон!
Пробуя побираться, я уже сталкивался с подобным обращением и вполне уяснил, что все приличные улицы распределены между полицейскими и сторожами и сдаются ими в поднаем.
— Ступай-ка в Гардинг, — бросил мне пешеход, заметив, как меня толкнула плотная женщина в лохмотьях. — Мальчикам вроде тебя там самое место. — Видя мое недоумение, он добавил: — Коммон-Гардинг.
Я последовал совету прохожего и добрался туда в сумерках. Дневная торговля закончилась: народ с рынка прибирал за собой и понемногу разбредался, на перевернутых корзинах сидели две-три старухи и лущили горох. Всюду валялись следы ведшейся торговли — солома, стружки, сломанные ящики и прочий мусор; оборвыши шныряли в поисках гнилых овощей и фруктов. Когда я к ним присоседился, они велели мне проваливать, но один из них — немного младше меня, с изувеченной, бессильно висевшей рукой — за меня заступился.
Меня перестали замечать, и мне удалось подобрать пару яблок и помидор, на вид довольно съедобных. Вдруг мои партнеры замерли, а потом кинулись врассыпную.
Мальчишка, выказавший мне дружелюбие, крикнул:
— Драпай отсюда! Смотритель идет!
Завидев, как за рядом прилавков показалась внушительная фигура смотрителя рынка — в треуголке, с золотыми эполетами и с жезлом в руках, — я вместе со всеми пустился наутек.
Забежав в соседний проход, я потерял их из виду, но тут из-под пустого прилавка высунулась голова, и чей-то голос прошипел:
— Давай сюда.
Я нырнул под прилавок и зарылся в солому. Мой спаситель был тем самым мальчишкой с изувеченной рукой: пока мы лежали в укрытии, дожидаясь ухода смотрителя рынка, он сообщил мне, что зовут его Льюк.
— Давно ночуешь на улице? — спросил он.
— Несколько дней. А ты?
— Давно — уж и не упомню, сколько. С той поры, как удрал от хозяина. На три месяца, правда, меня засадили и два раза к тому же хорошенько выпороли — за то, что стянул две булочки и восемь печенюшек из кондитерской на Бишопсгейт. Это когда я жил на кирпичном заводе возле Хэкни. А еще раньше снимал немеблированные комнаты под арками моста Ватерлоо, но там не очень-то уютно.