– Персиваль? – Леди Беатрис выпрямилась и посмотрела на дочь. – Почему?
Араминта, не выдержав, отвела глаза.
– Мама, сейчас не время делать вид, что ты ничего не понимаешь. Слишком поздно.
– Что ты имеешь в виду? – С несчастным видом леди Беатрис подтянула колени повыше к груди.
– Ты сама все прекрасно понимаешь. – Араминта уже выказывала нетерпение. – Персиваль дерзок и самоуверен, у него инстинкты, свойственные всем мужчинам, и он вечно питает какие-то несбыточные надежды относительно собственной персоны. Возможно, ты предпочитала не замечать этого, но Октавия всячески в нем эти надежды подогревала… Даже больше того…
Леди Беатрис содрогнулась от отвращения.
– Послушай, Минта…
– Я знаю, что это омерзительно, – смягчившись, произнесла Араминта. – Но кто-то проживающий в этом доме убил Октавию, мама, и нам не стоит притворяться друг перед другом. Нам только станет еще хуже, когда полиция выяснит, кто это был.
Леди Беатрис поежилась и чуть подалась вперед, обхватив колени и глядя прямо перед собой.
– Мама, – очень осторожно начала Араминта. – Мама, тебе что-нибудь известно?
Леди Беатрис не ответила, но сжалась еще сильней. Поза ее говорила о глубокой внутренней боли, признаки которой Эстер замечала и раньше.
Араминта наклонилась ближе.
– Мама… Ты пытаешься уберечь меня… из-за Майлза?
Леди Беатрис медленно подняла глаза и повернула голову к дочери. Волосы у них были поразительно похожи.
Араминта побледнела, черты ее заострились, в глазах появился лихорадочный блеск.
– Мама, я знаю, что он находил Тави привлекательной… и даже осмелился… – Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. – Осмелился прийти в ее комнату. Будучи моей сестрой, она указала ему на дверь. Но я не знаю: может быть, он повторил попытку и снова получил категорический отказ. А он не из тех людей, кто может стерпеть отказ.
Неотрывно глядя на дочь, леди Беатрис протянула к ней руку, как бы желая хоть немного унять ее душевную боль. Но Араминта не подалась к матери, и рука бессильно опустилась. Беатрис по-прежнему молчала. Возможно, у нее просто не было слов, способных выразить то, что она знала и чего боялась.
– Поэтому ты прячешься, мама? – безжалостно продолжала Араминта. – Боишься, что тебя начнут расспрашивать о случившемся?
Перед тем как заговорить, леди Беатрис откинулась на спину и разгладила одеяло. Араминта даже не сделала попытки помочь ей.
– Расспрашивать меня бесполезно. Я не могу сказать ничего определенного. – Она глядела в потолок. – Ну же, Минта, ты ведь и сама это знаешь.
Наконец Араминта придвинулась к кровати и накрыла ладонью ее руку.
– Мама, если это был Майлз, мы не можем скрывать правду. Дай бог, чтобы это был кто-то другой и чтобы полиция нашла его… как можно скорее. – Она смолкла; страх боролся с надеждой.
Леди Беатрис хотела сказать дочери что-нибудь ободряющее, но, взглянув ей в лицо, передумала.
Араминта встала, склонилась над матерью и поцеловала ее, слегка коснувшись губами лба, после чего покинула комнату.
Несколько минут леди Беатрис лежала неподвижно.
– Вы можете унести поднос, Эстер, – внезапно сказала она. – Мне что-то уже не хочется никакого чая.
Итак, она прекрасно помнила, что в комнате все это время находилась сиделка. Эстер не знала, радоваться ли открывшейся перед ней возможности беспрепятственно наблюдать за происходящим или же огорчаться, что никому уже нет дела до ее присутствия. Впервые в жизни Эстер оказалась в роли невидимки, и это теперь постоянно уязвляло ее гордость.
– Да, леди Мюидор, – холодно сказала она и, взяв поднос, оставила леди Беатрис наедине с ее мыслями.
Вечером у Эстер выдалось немного свободного времени, и она провела его в библиотеке. Обедала она в зале для слуг. Воистину, столь вкусной еды ей никогда еще в жизни не доводилось пробовать. Стол здесь был куда обильнее и разнообразнее, нежели в доме отца Эстер. Даже в пору их семейного благополучия более шести перемен блюд там не бывало, причем из мясных кушаний готовили либо баранину, либо говядину. Здесь же ей на выбор предложили три мясных блюда, а весь обед состоял из восьми перемен.
В библиотеке она нашла книгу об испанских кампаниях герцога Веллингтона и успела уже углубиться в чтение, когда открылась дверь и вошел Киприан Мюидор. Увидев ее, он удивился, но неприязни при этом не выказал.
– Прошу прощения, что беспокою вас, мисс Лэттерли. – Он взглянул на книгу в ее руках. – Я уверен, что вы заслужили право отдохнуть после ваших трудов, но мне бы хотелось поговорить с вами о здоровье моей матери.
Он и впрямь был взволнован, в его пристальном взгляде читалась тревога.
Эстер закрыла книгу, и Киприан увидел заглавие.
– Боже правый! Неужели вы не могли выбрать ничего поинтереснее? У нас здесь масса романов, есть и стихи – это чуть правее, на тех полках, по-моему.
– Благодарю вас, я знаю. Я взяла эту книгу вполне осознанно.
Она видела, как на его лице отразилось сначала сомнение, а затем и неловкость – когда он понял, что Эстер не шутит.
– Думаю, леди Мюидор глубоко потрясена смертью дочери, – поспешила она перевести разговор и ответить на заданный вопрос. – Кроме того, ее сильно тревожит вторжение в дом полиции. Но мне не кажется, что ее здоровье в опасности. Чтобы пережить горе, требуется время. Тем более когда потеря столь внезапна.
Киприан уставился на стол между ними.
– Она не делилась с вами своими подозрениями относительно виновника трагедии?
– Нет… Хотя я не говорила с ней на эту тему. Но, конечно, я готова выслушать все, что она мне скажет, если это облегчит ее душевные страдания.
Киприан поднял глаза и вдруг улыбнулся. Если бы они встретились в другой, не такой угнетающий обстановке, вдобавок проникнутой страхом и подозрениями, и если бы Эстер не была сейчас на положении прислуги – Киприан бы ей, скорее всего, понравился. Свойственные ему чувство юмора и острый ум были не в силах скрыть даже самые безупречные манеры.
– Так вы полагаете, что к докторам обращаться не стоит? – настаивал он.
– Не думаю, чтобы они могли здесь чем-либо помочь, – спокойно ответила Эстер. Она колебалась, сказать ли ему всю правду или же промолчать, чтобы он не заподозрил ее в подслушивании чужих бесед.
– Что? – видя ее сомнения, спросил он. – Пожалуйста, мисс Лэттерли!
Она ответила не задумываясь, скорее подчиняясь внезапному чувству доверия.
– По-моему, она боится собственных подозрений относительно того, кто был виновником смерти миссис Хэслетт. Точнее – боится, что это обернется потрясением для миссис Келлард, – ответила Эстер. – Думаю, она предпочитает затаиться и молчать, чем навлечь подозрение полиции на того, кого подозревает она сама. – Эстер умолкла, всматриваясь в его лицо.
– Проклятый Майлз! – в бешенстве бросил Киприан, выпрямился и отвернулся. Голос его был исполнен гнева, но особого удивления в нем не слышалось. – Папе нужно было выставить его, а не Гарри Хэслетта! – Он снова повернулся к ней лицом. – Я прошу прощения, мисс Лэттерли. Извините меня за грубые слова. Я…
– Пожалуйста, мистер Мюидор, вам не стоит винить себя в этом, – торопливо ответила она. – Обстоятельства таковы, что удержаться от вспышки гнева крайне трудно. Постоянное присутствие в доме полиции, донимающей всех вопросами, может вывести из себя кого угодно.
– Вы очень добры, – произнес он, и чувствовалось, что это не просто комплимент.
– Полагаю, газеты до сих пор пишут об этом? – продолжила Эстер, видя, что пауза затягивается.
Киприан присел на подлокотник ближайшего кресла.
– Ежедневно, – сказал он печально. – Те, что посерьезнее, ругают полицию, хотя, по-моему, она этого не заслужила. Вне всякого сомнения, полиция делает все, на что способна. Не могут же они, в самом деле, подобно испанской инквизиции, применять к нам пытки, пока кто-нибудь не признается… – Он резко рассмеялся, но смех прозвучал скорее болезненно. – Кстати, сами газетчики возмутилась бы в первую очередь, примени полиция такие методы расследования. Положение у нее сейчас, прямо скажем, незавидное. Надави они на нас посильнее, их тут же обвинят в неуважении к дворянству. А прояви мягкотелость – немедленно последуют обвинения в бездарности и равнодушии к делу. – Киприан глубоко вздохнул. – Думаю, бедняга-инспектор уже проклинает тот день, когда докопался, что преступление совершено одним из обитателей дома. Но он, кажется, не из тех, кто ищет легкие пути…
– Да, это верно, – согласилась Эстер с большей уверенностью, чем мог предполагать Киприан.
– А бульварная пресса обсасывает каждую версию, сколь бы отталкивающей она ни казалась, – продолжил он, болезненно поморщившись.
Внезапно Эстер ощутила, как глубоко ранит Киприана вторжение чужих людей в жизнь их семейства. Он переживал это очень остро, стараясь скрыть свою боль, как его учили еще в детстве. Мальчик должен быть храбрым, никогда не жаловаться и ни в коем случае не плакать. Это признак слабости, мужчины себя так не ведут.
– Мне очень жаль, – мягко сказала Эстер и, коснувшись его руки, ободряюще пожала ее, забыв, что здесь не госпиталь, а перед нею – не раненый солдат. В этом доме она была на положении прислуги, и, право, не стоило брать за руку своего хозяина, да еще находясь с ним наедине в библиотеке.
Однако, начни сейчас Эстер извиняться, она бы только усугубила неловкость. Оба тут же смутились бы, и зародившееся взаимопонимание исчезло бы в мгновение ока.
Поэтому Эстер просто медленно села на место и улыбнулась.
От дальнейших объяснений ее спасла открывшаяся дверь: в библиотеку вошла Ромола. Увидев их вместе, она нахмурилась и резко спросила:
– Разве вы не должны быть с леди Мюидор?
Ее тон уязвил Эстер, и она с трудом взяла себя в руки. Будь они сейчас в равном положении, она дала бы достойный ответ.
– Нет, миссис Мюидор, ее светлость сказала, что я могу провести этот вечер, как мне угодно. Она решила сегодня лечь спать пораньше.
– Стало быть, она плохо себя чувствует, – моментально заключила Ромола. – Вам следует находиться сейчас где-нибудь поблизости от нее. Можете почитать в своей спальне или заняться письмами. У вас есть родственники и друзья, с которыми вы состоите в переписке?
Киприан встал.
– Я уверен, что мисс Лэттерли сама прекрасно разберется со своей корреспонденцией, Ромола. И как бы она смогла читать, не взяв предварительно книгу из библиотеки?
Ромола язвительно приподняла брови.
– А, так вы искали книгу, мисс Лэттерли? Простите, я этого что-то не заметила.
– Я отвечала на вопросы мистера Мюидора о состоянии здоровья его матери, – ровным голосом произнесла Эстер.
– В самом деле? Ну, если он уже вполне удовлетворил свое любопытство, вы можете вернуться в комнату и заняться там своими делами.
Киприан открыл было рот, но тут в библиотеку вошел сэр Бэзил, окинул взглядом всех троих, затем испытующе посмотрел на сына.
– Мисс Лэттерли утверждает, что здоровье мамы вне опасности, – смущенно сказал Киприан, отвечая на безмолвный вопрос отца.
– А кто-нибудь утверждал противоположное? – сухо спросил сэр Бэзил, выходя на середину комнаты.
– Во всяком случае, не я, – вмешалась Ромола. – Конечно, она страдает… Но ведь и все мы тоже страдаем. С тех пор как это случилось, я не могу заснуть спокойно.
– Может быть, мисс Лэттерли способна и тебе чем-нибудь помочь, – предложил Киприан, с едва заметной улыбкой взглянув на Эстер.
– Нет, спасибо. Со своей бессонницей я как-нибудь справлюсь сама, – огрызнулась Ромола. – Завтра днем я намерена нанести визит леди Киллин.
– Ты слишком торопишься, – сказал сэр Бэзил, прежде чем Киприан успел открыть рот. – Приличнее было бы посидеть дома месяц – самое малое. В крайнем случае пусть она сама приедет с визитом.
– Она не приедет, – сердито ответила Ромола. – Леди Киллин будет чувствовать себя здесь неловко…
– Это несущественно. – Для сэра Бэзила вопрос уже был решен.
– Так что лучше мне отправиться к ней, – настаивала Ромола, глядя не на мужа, а на свекра.
Киприан повернулся к ней, желая что-то сказать, но его опять опередил сэр Бэзил.
– Ты устала, – холодно подытожил он. – Тебе лучше удалиться в свою спальню и провести следующий день в спокойной обстановке.
В том, что это не совет, а приказ, никто не сомневался. Ромола несколько секунд стояла в нерешительности, но разговор, по всей видимости, был завершен. Она получила инструктаж на ближайшие сутки, и мнение Киприана ничего изменить не могло.
Эстер испытала страшную неловкость – не за капризную Ромолу, но за Киприана, которому здесь даже слова не давали вымолвить. Она повернулась к Бэзилу:
– Прошу прощения, сэр, но я также вынуждена удалиться. Миссис Мюидор высказала пожелание, чтобы я находилась в своей спальне – на тот случай, если ей вдруг понадобятся мои услуги.
Она кивнула переживавшему очередное унижение Киприану, стараясь при этом не глядеть ему в глаза, и, прихватив выбранную книгу, поспешно вышла.
Воскресенье в доме Мюидоров, как и во всей Англии, разительно отличалось от прочих дней недели. Обычные утренние заботы завершились, и завтрак прошел как всегда. Но молитвы сегодня были короче, поскольку все, кто мог, собрались идти в церковь.
Леди Беатрис предпочла остаться дома, сославшись на неважное самочувствие (в чем, естественно, никто и не сомневался), но настояла, чтобы Эстер отправилась слушать церковную службу вместе с членами семейства. Ее услуги могли потребоваться леди Мюидор вечером, когда в церковь направятся горничные и камеристки.
Ленч проходил в строгой обстановке, разговоров за столом почти не слышалось. После полудня, по словам Дины, все писали письма близким, а сэр Бэзил, облачившись в смокинг, скрылся поразмыслить, а может, и вздремнуть в курительной комнате. На книги и газеты в воскресенье накладывался запрет, детям не разрешалось играть, читать позволительно было только Библию. Даже музицирование в этот день возбранялось.
Поскольку миссис Боден и большинство слуг еще не вернулись из церкви, ужин подавали холодным. Остаток вечера был посвящен чтению Библии под руководством сэра Бэзила. Определенно, воскресенье можно было назвать безрадостным днем.
Эстер невольно вспомнилось собственное детство. Ее отец, каким бы он ни был чопорным, никогда не заставлял домочадцев изнывать от скуки. А после того, как, покинув отчий кров, Эстер оказалась в Крыму, она и вовсе забыла о многих условностях. Война не давала возможности столь тщательно соблюдать принятые в Англии традиции, поскольку раненые требовали ухода днем и ночью и, уж конечно, по воскресеньям.
Послеполуденные часы Эстер провела в рабочем кабинете – писала письма. Разумеется, она могла бы перебраться с этой целью и в комнату камеристок, но, во-первых, леди Мюидор высказала желание вздремнуть и вряд ли вызвала бы ее звонком, а во-вторых, под щебетание Глэдис и Мэри сосредоточиться было трудновато.
Эстер уже сочинила послание Чарльзу и Имогене, а также нескольким своим знакомым по Крыму, когда вошел Киприан. На этот раз он не удивился, увидев Эстер, и лишь извинился за вторжение.
– У вас большая семья, мисс Лэттерли? – поинтересовался он, обратив внимание на кипу писем.
– О нет, только брат, – сказала она. – Остальные письма – друзьям, с которыми я работала в госпитале.
– У вас столько друзей? – спросил он, все более проникаясь любопытством. – Должно быть, вам пришлось заново привыкать к жизни в Англии после трудностей и лишений войны?
Эстер усмехнулась, но скорее своим мыслям.
– Да, это верно, – задумчиво произнесла она. – Ответственности там было больше, но зато почти не приходилось соблюдать условности. Такие вещи, как страх, усталость, свобода, дружба, ломают все искусственные барьеры…
Киприан присел на ручку кресла, не сводя глаз с Эстер.
– Я очень мало читал об этой войне в газетах, – сказал он, слегка нахмурив брови. – Да и кто знает, насколько им можно было верить. Боюсь, они многое скрывали от нас. Вы-то, я полагаю, газет не читаете… Ну, конечно, нет.
– Почему же, читаю, – внезапно возразила она, совсем запамятовав, что такое занятие не пристало женщине из хорошей семьи. Им, как известно, приличествует просматривать лишь страницы, посвященные светской хронике.
Киприан, однако, не был шокирован; напротив, это весьма его заинтересовало.
– Если честно, среди моих подопечных был самый замечательный и отважный корреспондент одной из лучших лондонских газет, – продолжала Эстер. – Когда он ослабел настолько, что уже не мог писать сам, он диктовал мне, а я отправляла его отчеты в Лондон.
– Боже правый! Вы меня поражаете, мисс Лэттерли, – искренне сказал Киприан. – Если у вас найдется свободное время, я с большим интересом познакомлюсь с вашей точкой зрения на эти события. До меня доходили слухи о бездарности наших генералов и о чудовищном количестве напрасных жертв, но считалось, что подобные истории распространяют возмутители спокойствия, преследующие корыстные цели.
– Да, среди них были и такие, – согласилась Эстер, откладывая перо и бумагу. Кажется, Киприан и впрямь желал узнать, что она видела в Крыму и какие впечатления вынесла из этой войны.
Он слушал ее очень внимательно, и его немногочисленные вопросы свидетельствовали о том, что он относится к Крымской кампании с чувством сожаления и горькой иронии, и это не могло не понравиться Эстер. Выбравшись из-под гнета семьи, забыв на время о недавней смерти сестры, о подозрениях и страхе, он оказался интересным мыслящим человеком с собственной точкой зрения на социальные и государственные проблемы.
Тени за окном уже начали удлиняться, а Киприан и Эстер все продолжали беседу. Они так увлеклись очередным спором, что едва заметили, как вошла Ромола. Лишь через несколько минут оба были вынуждены переключить на нее свое внимание.