– Есть, сэр.
– С вашего разрешения, – повернулся он к Шейле, – я вас покину. Вам придется развлекать себя самой. Книги, радио, телевизор – все в комнате, где мы беседовали вчера. В ближайшие часы я буду занят.
В ближайшие часы… Стрелки стояли на начале седьмого. Он наверняка проканителится со своими делами, какие они ни есть, до девяти, а то и десяти. Обидно! Она рассчитывала совсем на другое – провести вечер у камина в долгой доверительной беседе, когда что только не случается между двумя людьми.
– О’кей, – сказала она вслух, пожимая плечами. – Я в ваших руках. Кстати, хотелось бы знать, как долго еще вы намерены меня здесь держать. Мне надо вернуться в Лондон: я назначила несколько свиданий.
– Не сомневаюсь. Но с охотой за скальпами придется повременить. Боб, позаботьтесь о чае для мисс Блэр.
Он исчез в глубине коридора вместе с собачкой, которая следовала за ним по пятам. Шейла, надувшись, опустилась на банкетку. Какая досада! А главное, все уже так замечательно шло. Никакого желания читать или слушать пластинки у нее не было. Да и Ник, верно, одних вкусов с отцом: давно вышедшие в тираж Питер Чейни[67] и Джон Бакен[68], которых тот без конца перечитывал. И музыка легкого жанра – «Южный океан»[69], скорее всего.
Боб принес чаю – на этот раз с вишневым вареньем и песочными колечками, и что особенно ценно, только-только испеченными. Она умяла их все без остатка. Потом послонялась по комнате, исследуя полки. Ни Питера Чейни, ни Джона Бакена на них не оказалось. Зато, как, впрочем, она и ожидала, длинными рядами выстроились книги об Ирландии, всенепременный Йейтс[70], Синг[71], А. Е.[72] и монография о Театре Аббатства[73]. Ее, пожалуй, было бы интересно почитать, но сейчас я не в настроении, подумала Шейла, совсем не в настроении. Пластинки оказались в основном с классическим репертуаром – Моцарт, Гайдн, Бах – целый склад бесподобной музыки. Будь тут Ник, какое наслаждение было бы послушать их с ним вместе! Фотографию на письменном столе Шейла обходила взглядом. Даже мысль о ней ее раздражала. И как только он мог? Что он увидел в ее матери? А ее отец? Что увидел в ней он, если на то пошло? Но Ник – другое дело. Он намного интеллектуальнее, чем когда-либо был отец, и просто уму непостижимо, чтобы такой человек стал увиваться вокруг особы, подобной ее матери, пусть даже в свое время прехорошенькой.
Кажется, я знаю, чем заняться, подумала Шейла. Пойду вымою голову.
Средство это часто помогало, когда ничто другое не действовало. Она пошла по коридору мимо двери с табличкой: «Рубка». Оттуда слышался гул голосов. Рассмеялся Ник. Шейла ускорила шаги: не хватало только, чтобы ее поймали на подслушивании. Дверь таки открылась, но Шейла ее уже проскочила и, бросив взгляд через плечо, увидела, что из комнаты вышел совсем молоденький парень – один из тех, кто утром помогал раскапывать могильник. Он запомнился ей копной пушистых волос. Ему было не больше восемнадцати. Они все были очень молоды – вот на чем сейчас она зацепилась. Все, кроме самого Ника и Боба! Она миновала вертящуюся дверь, вошла в свою комнату и села на кровать, ошеломленная мыслью, которая внезапно пришла ей в голову.
Ник – гомосексуалист. Они все – гомики. Поэтому-то Ника уволили с флота. Отец дознался об этом и не счел возможным представить Ника к повышению, а тот на всю жизнь затаил на отца обиду. Возможно, даты, которые она переписала, фиксируют те случаи, когда Ник нарывался на неприятности. Фотография служила ширмой – педерасты часто прикрываются женитьбой. Нет-нет, только не Ник. Это – конец! Ей этого не перенести! Ну почему, почему единственный привлекательный мужчина, встретившийся ей на жизненном пути, должен оказаться подобного рода типом! Черт бы их побрал, пропади они пропадом, все эти молодчики, голые до пояса, скучившиеся там у мегалитической могилы. Верно, и сейчас в «рубке» они собрались ради тех же дел. А для чего же еще! Ее пребывание здесь лишено всякого смысла. Как, впрочем, и вся ее поездка. Чем скорее она вырвется с этого острова и возвратится в Лондон, тем лучше.
Она отвернула оба крана, наполнила раковину и с яростью погрузила голову в воду. Даже мыло – «Эгейская синь» – выдавало патологию: ну какой нормальный мужчина станет держать у себя в доме такую экзотику! Шейла вытерла волосы полотенцем и накрутила его тюрбаном вокруг головы. Сняла джинсы, натянула другие. Эта пара плохо на ней сидела. Долой! Надела дорожную юбку: пусть видят, что ей претит ходить в штанах, подражая мужчинам.
В дверь постучали.
– Войдите, – сердито бросила Шейла.
Это был стюард.
– Простите, мисс, но капитан просит вас пройти в «рубку».
– Очень сожалею, но ему придется подождать. Я только что вымыла голову.
– Кхм, – кашлянул Боб. – Я не советовал бы вам, мисс, заставлять капитана ждать.
Тон – учтивейший, любезнее некуда, и все же… От этой квадратной, коренастой фигуры веяло чем-то непреклонным.
– Превосходно, – заявила Шейла. – В таком случае капитану придется примириться с моим видом.
И она, как была, в тюрбане, делавшем ее похожей на аравийского шейха, пустилась по коридору вслед за стюардом.
– Виноват, – пробормотал он и постучал в дверь «рубки». – К вам мисс Блэр, сэр, – доложил он.
Она была готова к любому зрелищу. Молодые люди, валяющиеся на койках нагишом. Курящиеся ароматические палочки. Ник, дирижирующий в качестве распорядителя неописуемо гнусными действиями. Вместо этого ее взгляду представились семеро молодых людей, сидящих за столом во главе с Ником. В углу находился восьмой с наушниками на голове. Семеро за столом оглядели ее сверху донизу и отвели глаза. Ник только поднял брови и взял со стола листок бумаги. Она узнала четвертушку с датами, которая исчезла из ее туристской книжки.
– Извините, что прервал ваши усилия по части haute coiffure[74], – сказал он, – но эти джентльмены и я желали бы знать, что означают числа на листке, который был вложен в ваш путеводитель.
Следуй испытанному афоризму. Лучший вид защиты – нападение.
– Именно этот вопрос я и хотела задать вам, капитан Барри, если бы сподобилась получить от вас интервью. Однако смею предположить, вы ушли бы от ответа. Потому что эти даты, несомненно, имеют для вас значение, и огромное, иначе зачем бы вашим приятелям, таким истинным джентльменам, красть из моей сумочки именно этот листок.
– Логично, – заметил Ник. – Кто дал вам эти даты?
– Мне дали их в редакции. Они были среди других сведений, которые я получила вместе с заданием. Часть исходных данных.
– Вы имеете в виду редакцию журнала «Прожектор»?
– Точно так.
– Где вам поручили написать очерк о неком отставном военном моряке – то бишь обо мне, – поведать миру, чем он заполняет время, какие у него увлечения и так далее.
– Совершенно верно.
– И другим вашим коллегам заказали такие же очерки о других отставниках.
– Именно. Серия очерков. В редакции ухватились за эту идею. Нечто свежее.
– Н-да. К сожалению, вынужден подпортить вам рассказ, но мы выяснили у издателя «Прожектора», что там не только не намерены публиковать подобную серию, но и никакой Дженнифер Блэр среди их сотрудников, даже на самой мизерной должности, не числится.
Ей следовало этого ожидать. При его связях в прессе. Жаль, что она не журналистка. Что бы он там ни скрывал, его тайна, разоблаченная в любом воскресном приложении, принесла бы ей состояние.
– Видите ли, – сказала она, – тут есть щекотливые обстоятельства. Не могла бы я поговорить с вами наедине?
– Можно и наедине, раз вам так предпочтительнее, – заявил Ник.
Семеро молодцев дружно вскочили на ноги. Крепко спаянная команда. Воспитанная в том духе, какой, надо думать, нравится Нику.
– С вашего разрешения, – добавил он, – радист останется на своем посту. Радиограммы идут потоком. Он ничего не услышит из того, что вы скажете.
– Пожалуйста, – сказала она.
Семеро молодцев потянулись за дверь, Ник откинулся на спинку кресла. Проницательный синий глаз ни на мгновение не отрывался от ее лица.
– Садитесь и выкладывайте, – сказал Ник.
Она присела на один из освободившихся стульев и вдруг подумала о полотенце, накрученном на голове. Вряд ли оно прибавляло ей достоинства. Не важно. Дело не в ней, а в нем. Сейчас она попробует посмотреть, чего он стоит. Она скажет ему правду – до известного предела, потом сочинит что-нибудь по ходу и посмотрит, как он на это отреагирует.
– В «Прожекторе» вам все правильно сказали, – начала она, глубоко вздохнув. – Ни у них, ни в других журналах я не работаю. Я не журналистка, я актриса. И в театральном мире мое имя мало кому известно. Я состою в одной молодежной труппе. Мы в основном гастролируем. Но недавно нам удалось заполучить площадку в Лондоне. Можете проверить, если угодно. Новый театр для всех, район Виктория. Вот в нем каждая собака знает Дженнифер Блэр. Меня пригласили на главные роли в шекспировских комедиях, которые пойдут там в этом сезоне.
Ник улыбнулся:
– Вот это больше похоже на правду. Примите мои поздравления.
– Поберегите их до открытия. Оно состоится недели через три. Кстати, в театре о моей поездке ничего не знают и понятия не имеют, что я в Ирландии. Я приехала сюда на пари.
Она перевела дыхание. Сейчас пойдет вранье.
– У моего приятеля – он с театрами не связан – много друзей на флоте. И вот к нему в руки попал листок с датами, где сверху стояло ваше имя. Он понимал: что-то этот список означает, а вот что, не знал. Ну и как-то вечером мы за ужином хлебнули лишнего, и он стал меня подначивать – я, мол, вовсе не такая хорошая актриса, и он ставит двадцать пять фунтов плюс дорожные расходы, что мне не удастся разыграть корреспондентку и получить у вас интервью – так, ради шутки. Я сказала – заметано. Вот почему я здесь. Разумеется, я вовсе не ожидала, что в числе всего прочего меня похитят и заточат на острове. И когда вчера вечером обнаружилось, что из моей книжки исчез листок с датами, я, не скрою, слегка струхнула. Не иначе, подумалось мне, за ними стоит что-то серьезное, не подлежащее огласке. Ведь все эти числа относятся к началу пятидесятых – к тем годам, когда вы увольнялись с флота, что я выяснила, сунув нос в военно-морской именной справочник, который раздобыла в одной общедоступной библиотеке. Мне, откровенно говоря, совершенно безразлично, что там за этими датами стоит, но вам, как я уже сказала, по всей очевидности, совсем не безразлично, и я готова держать пари, они скрывают весьма темные, а то и противозаконные дела.
Ник заскрипел стулом, покачался на нем туда-сюда. Синий глаз оторвался от ее лица, уставился в потолок. Капитан Барри явно не находился с ответом: верный знак, что ее стрела попала в яблочко.
– Ну, это как посмотреть, – начал он негромко. – Что называть темным. И противозаконным. Мнения тут расходятся. Вы, возможно, отшатнетесь в ужасе от того, что я и мои молодые друзья считаем вполне оправданным.
– Я не так-то легко прихожу в ужас.
– Согласен. У меня сложилось такое же впечатление. Но мне придется убедить в этом моих товарищей – вот в чем трудность. События пятидесятых их не касаются – тогда они были еще детьми. Но то, чем мы сообща занимаемся сейчас, касается каждого из нас, и еще как. Если даже самая малость о том, что мы делаем, просочится наружу, мы окажемся не в ладах со стражами закона.
Он встал, подошел к столу и зашуршал бумагами. Так, подумала Шейла, в каких бы противозаконных действиях отец ни подозревал Барри, он продолжает заниматься тем же здесь, в Ирландии. Сбывает контрабандой в США археологические находки? Или верна ее сегодняшняя гипотеза? Неужели Ник и эти мальчики… В Эйре, где поднят такой трезвон вокруг нравственности, подобное отклонение вполне может преследоваться законом. Яснее ясного – ему себя ей выдавать ни к чему.
Ник перешел к парню в наушниках, встал за его спиной. Тот заносил что-то в блокнот. Радиограмму, должно быть. Посмотрев запись, Ник черкнул несколько слов в ответ. И тут же повернулся к Шейле:
– Хотите видеть нас в деле?
Она обомлела. Переступая порог «рубки», она была готова ко всему, но не к такому вопросу в лоб…
– Что вы имеете в виду? – пробормотала она, обороняясь.
Тюрбан слетел у нее с головы на пол. Ник поднял его и, подавая, сказал:
– Приключение, какое с вами вряд ли когда-нибудь повторится. Сами вы ни в чем не будете принимать участия. Полюбуетесь на расстоянии. Очень вдохновляющее зрелище. Вполне безопасное.
Он улыбался, но что-то в его улыбке настораживало. Шейла попятилась от него к дверям. Внезапно ей привиделось, как она сидит в чаще леса у разверстой доисторической могилы; бежать ей некуда, а Ник и его молодчики исполняют какой-то первобытный, невыразимо гнусный обряд.
– Если начистоту… – начала она, но он, все еще улыбаясь, не дал ей договорить:
– Если начистоту, я этого требую. То, что вы увидите, вам кое-что объяснит. Часть пути мы проделаем по воде, дальше двинем по дорогам.
Он распахнул дверь. Вся команда, включая Боба, выстроилась в коридоре.
– Все в порядке, – бросил Ник. – Мисс Блэр не доставит нам неприятностей. Всем занять боевые посты.
Молодые люди один за другим покинули коридор. Ник, взяв Шейлу под руку, повел ее в сторону вертящейся двери, ведущей на его половину.
– Наденьте пальто и шарф, если есть. Возможно, будет холодно. Действуйте, и побыстрей.
Он скрылся в своей комнате. Когда Шейла снова вышла в коридор, он уже ждал ее, поглядывая на часы. На нем был свитер с высоким воротом и брезентовый плащ с капюшоном.
– Пошли, – сказал он.
В коридоре никого не было, кроме Боба, который стоял у двери в «кубрик» со шпицем на руках.
– Удачи, сэр, – пожелал он.
– Спасибо, Боб. Шиппи два кусочка сахара. Не больше.
Ник повел Шейлу узкой тропинкой через лес. У лодочного домика стоял катер. Еле слышно жужжал мотор. На борту было только двое – Майкл и парень с копной волос.
– Забирайтесь в каюту и ни ногой оттуда, – приказал Шейле Ник, направляясь в рубку.
Катер заскользил по озеру. Остров исчез за кормой. Сидя в каюте, Шейла вскоре перестала ориентироваться. Берега расплывались далеким пятном, то удаляясь, то приближаясь, но не обретая под сумрачным небом сколько-нибудь четких очертаний. В крошечный иллюминатор она видела, что иногда они шли вблизи берега: катер пробирался среди камышей, но уже в следующее мгновение кругом была только вода, черная и неподвижная, если не считать белой пены, сбиваемой носом стремительно двигавшегося судна. Машина работала почти неслышно. Все молчали. Внезапно тихое постукивание заглохло, – должно быть, Ник повернул катер к берегу и шел по отмели. Секунду спустя он сунул голову в каюту и протянул Шейле руку:
– Сюда. Придется хлюпать по воде – ничего не поделаешь.
Кроме воды, камышей и неба, ничего не было видно. Шейла побрела по вязкой хляби, цепляясь за руку Ника. Впереди ступал пышноволосый паренек. Черная жижа просачивалась в туфли. Наконец они вышли на твердый грунт – что-то вроде дороги. В темноте угадывался какой-то предмет. Оказалось, автофургон. Рядом стоял человек, которого Шейла поначалу и вовсе не различила. Он открыл в фургоне дверцу. Ник влез первым, втащив за собой Шейлу. Паренек, обойдя кузов, уселся вместе с шофером, и машина, подпрыгивая и погромыхивая, покатила по проселку, пока, одолев какой-то холм или пригорок, не выехала на укатанную ровную поверхность, должно быть шоссе. Шейла попыталась сесть, выпрямив спину, но тут же стукнулась о полку головой. Что-то над ней загремело, покатилось.
– Сидите смирно, – сказал Ник. – Еще обрушите на нас всю эту гору хлеба.
– Хлеба?
Это было первое слово, произнесенное ею с тех пор, как они покинули остров. Ник включил фонарик, и она увидела, что они отделены от водителя глухой перегородкой. Кругом стояли полки, аккуратно загруженные хлебом, лотками с пирожными, печеньем, сластями и еще консервными банками.
– Вот, подзаправьтесь, – сказал Ник. – Сегодня вам вряд ли представится еще раз такая возможность. – И, протянув руку, взял буханку хлеба и переломил надвое. Потом вырубил фонарик, и они вновь оказались в кромешной тьме.
Я совершенно беззащитна, подумала Шейла, бессильнее мертвой, которую везут в катафалке.
– Вы что, угнали фургон? – спросила она.
– Угнали? На кой ляд мне его угонять? Нам предоставил его бакалейщик из Малдоны. Сам и сидит за рулем. Возьмите сыру. И хлебните отсюда. – И он прижал ей к губам флягу. Шейла чуть не задохнулась, глотнув чистого спирта, но ей сразу стало тепло и не так страшно. – Вы наверняка промочили ноги. Скиньте туфли. А жакет сверните и положите под голову. Вот так, можно будет и позабавиться.
– Позабавиться? Как?
– Ну, нам придется отмахать миль тридцать шесть, пока не выедем к границе. Дорога ровная до самого конца. Я не прочь снять с вас скальп.
Она уезжала поездом в пансион на севере Англии. Отец махал ей на прощанье с перрона рукой.
– Не уходи, – кричала она из окна вагона. – Не покидай меня!
Спальный вагон исчез, превратился в театральную уборную, где она стояла перед зеркалом в костюме Цезарио из «Двенадцатой ночи». Вдруг спальный вагон-уборная взорвался…
Шейла села, ударилась головой о полку с хлебом. Ника рядом не было. Фургон стоял на месте. Что-то ее разбудило, вырвало из полного затмения – не иначе как лопнула шина. Внутри фургона было черным-черно, ничего не видно, даже стрелок на часах. Время перестало существовать. Все дело в химическом сродстве тел, сказала себе Шейла. Вернее, их оболочек – человеческой кожи. Они либо гармонируют, либо нет. Либо сочетаются и сплавляются в единую ткань, растворяясь друг в друге и обновляясь, либо ничего не происходит, как ничего не происходит, когда неисправна вилка, взорвался запал, перепутаны контакты на распределительном щитке. Но когда механизм срабатывает – а сегодня он сработал, – тогда раскалывают небо стрелы, пылают леса, это – твой Азенкур[75]. И пусть я проживу до девяноста лет, выйду замуж за очень славного человека, рожу пятнадцать детей, завоюю всяческие театральные призы и «Оскары», второй такой ночи у меня не будет – не брызнет осколками мир, не сгорит у меня на глазах. Но как бы там ни было, я это испытала…