– А чего это вдруг с меня начинаем? – снова зевнул Паша. – Если вам скучно, вы вдвоем и поиграйте, а я бы поспал лучше… У меня чего-то с глазами такое…
– Павел! Я сама читала, что веселые, спокойные игры помогают избавиться от температуры, насморка и даже камни из почек выводят. Так что будем лечиться. Ты – мужчина, да к тому же в любой момент уснуть можешь, поэтому веселые игры с тебя и начнем, – не потерпела возражений Василиса. – Давайте заново. Итак: море!
– Да уж, веселуха… – проворчал Павел.
Он уже хотел снова уснуть, но, взглянув на мать, послушно закатил глаза к потолку.
– Значит, море… э-э-э… Черное море. Каспийское, туда еще Волга впадает… Саргассово опять же…
– Паша! Прекрати паясничать! – разволновалась мать. – Говори первое, что приходит в голову. И быстро. Давай еще раз. Рыба…
– К пиву!
– Человек…
– С пивом!
– Беда…
– Без пива.
– Милиция…
– На работе не пью, – растерялся Павел.
Василиса расстроилась чуть не до слез. Она так славно все придумала – в игре Пашка должен был непременно проболтаться, какая такая Клеопатра заявлялась в милицию. А он… одно пиво на уме. Так и спиться недолго!
– Алкаш…
– Водка! – радостно выкрикнул сын.
– Это ты алкаш! Неужели кроме «пиво» и «водка» слов больше нет в русском языке? И это мой сын… – вопила Василиса.
Она вздернула руки к потолку и мимолетом оценила – хорошо ли смотрится свежий маникюр. Жест получился немного театральным, зато трагичным.
– Мам, ну у меня такая сухость во рту, и жар опять же… Я не знаю отчего, но так пива хочется, просто спасу нет. Опять же на больничном я, можно позволить бутылочку, – заканючил несознательный больной.
– Хорошо, – сжалилась над ним Люся. Она уже поняла, куда клонит подруга. – Мы тебе принесем бутылочку, но и ты мать уважь – поиграй, вспомни младенчество. Что ж делать, ты ведь знаешь, какой она азартный игрок.
Павел вздохнул, поудобнее устроился на подушках и приготовился отвечать.
– Несчастье… – снова начала Василиса.
– Радость.
– Клеопатра…
– Лошадь.
– Какая лошадь? – оторопела Василиса.
– А вон у вас книжка лежит на столе… Я прочитал, там про лошадь Клеопатру написано, – пояснил Павел.
Люся растерянно взяла книжку. Действительно, это была детская сказка про лошадку Клеопатру. Василиса недавно читала ее внучкам.
– Эта не подойдет, – отвергла Люся. – Давай другую вспоминай.
– Ну, тогда парикмахерская, – уверенно заявил Павел. – Она у вас на углу находится. Я каждый раз мимо прохожу, и вывеска в глаза бросается. Там прямо так и написано – «Клеопатра». Эта пойдет?
Подруги задумались.
– А больше ты никакой не знаешь? – на всякий случай уточнила Василиса.
– Не-а. Ну, еще правительницу знаю, древнюю. Но она, наверное, тебе тоже не понравится.
Василиса вздохнула. Похоже, Павел и в самом деле больше никого не знал. Значит, несчастье должно произойти в парикмахерской…
– Мам, ты мне светлое пиво купи, ладно?.. – напомнил о себе сын.
Ночью Люсе снилось, будто она в супермаркете купила замороженную золотую рыбку. Та волшебным образом оттаяла и пообещала спасительнице исполнить одно желание. Люся немедленно пожелала превратиться в большую белую птицу. Рыбка принялась трясти плавниками, а Люся ужасно мучилась – на кой черт ей понадобилось становиться гусыней, лучше бы ремонт в квартире попросила сделать… «Ну, чего ты, лети теперь в теплые страны, не бойся… скорее…» – шипела замороженная рыбка, а Люся не могла – кто-то держал ее за красную лапу.
– Ну скорее же… – снова раздалось шипение.
Люся поняла, что сон уже кончился, но кто-то так и продолжает цепляться за лапу… тьфу ты, за руку.
– Кто здесь? – вытаращила круглые глаза Людмила Ефимовна.
– Я здесь, не кричи, – тянула ее куда-то за руку Василиса. – Пойдем. Паша спит, опять бредить начал, давай у него сонного спросим про Клеопатру.
– Вася! Ну ты же мать, дай парню спокойно вылечиться. Чего его сонного пытать?
– Нет уж, надо обязательно сонного. В сознательном состоянии он нам ни за что не откроется, тогда его и пытать бесполезно.
– Вася, а вот я слышала, что больных нельзя пытать…
– Ну чего ты упрямишься? Он все равно болтает черт-те что, так вместо того, чтобы попусту бредить, пусть лучше на вопросы отвечает – и нам польза, и ему не так скучно. А то чего ж он сам с собой-то… И никакого стыда. Ой, Люся, если бы ты знала, что он в бреду несет!
Люся побрела за подругой, сшибая на ходу журнальный столик и стулья.
– Тише ты, прямо никакой кошачьей поступи! – рассердилась та на нее. – Разбудишь.
Но Павел спал. И говорил:
– Лидочка! Ты мне… должна дать денег… на патроны… Мы с Юркой Пузыревым идем на охоту! Не на медведя, Лидия, на опасного преступника… А ты знаешь, сколько патроны стоят? Как бутылка водки и три бутылки пива! Лидия, страна в опасности, не жадничай!.. А на закусь дала? Лидочка, я тебя знаешь… я тебя даже где-то… уважаю…
Василиса не стала выслушивать нежную супружескую болтовню, а бесцеремонно вклинилась в больное бормотание.
– Кто такая Клеопатра? – суровым шепотом произнесла она прямо в ухо сына.
– Опять Клеопатра? Я же говорил! – взорвался тот. – Это па-рик-ма-хер-ска-я! Еще вопросы есть?
– Никак нет! – по-боевому рявкнула Василиса.
Люся поспешила выскочить из спальни, чтобы свернуть к себе на диван. Однако Василиса ловко поймала ее за подол:
– Не время спать, подруга. Пойдем на кухню.
На кухне она шлепала босыми ногами, задумчиво грызла баранку и размышляла:
– Вот, видишь! Значит, все-таки парикмахерская… Сейчас же набросаем план действий.
– Вася. Предлагаю… глубоко подумать… до утра… – сонно пролепетала Люся и поднялась.
Пока подруга не опомнилась, Люся побрела досыпать, спотыкаясь о перевернутые стулья. Но едва она смежила веки, как над ухом снова раздался возбужденный шепот:
– Люся! Ты спи, спи, я тебе тихонько говорить буду. Нам опять надо заняться расследованием! А кто же, кроме нас-то? – шептала Василиса.
Она уже влезала на кровать и бесцеремонно толкала подругу к стенке, чтобы та подвинулась, – сегодня что-то сильно несло по полу, и стоять на нем босыми ногами было неприятно.
– Люся, значит, так, я завтра с утра…
– Василиса! Я уже уснула! У меня уже мозг настроился на заслуженный отдых! Ну дай же поспать! – взорвалась Люся.
Подруга огорчилась. Опять Люсенька разоралась, и, как говорится, было только два способа заткнуть ей рот, но их никто не знал.
– Так я тебе сразу сказала – спи. Неужели трудно – спать и слушать? Я ж не полы тебя мыть заставляю! Ну и как с тобой идти на большое дело?
Стоит только что-нибудь запланировать с вечера, как прямо с самого утра все планы лопнут, точно мыльные пузыри. У Люси всегда так получалось. И в этот раз тоже. Нет, проспала она, как и полагается, – до одиннадцати, однако потом все пошло совсем не по плану. Не успела она привести Малыша с прогулки, как раздалась телефонная трель, и Василиса торжественно всучила ей трубку:
– Это тебя Канада.
Совсем недавно с Люсей произошло событие из ряда вон выходящее. Бывший муж (даже не муж, а так – бывший возлюбленный, а по совместительству отец Ольги) Виктор Борисович Таракашин вдруг обнаружил остатки совести. Он нашел Люсю с взрослой дочерью и твердо решил оформить сей старый союз по всем брачным законам. Бурные чувства объяснялись до обидного примитивно – в Канаде отец самого Таракашина пообещал оставить сыну солидное наследство, но при условии, что тот познакомит его хоть с одним законным внуком. Таракашин на Люсе не женился, но отца с Ольгой познакомил. Дедушке так полюбилась внучка, что он долго сокрушался из-за столь близкого родства (Ольга, чертовка, умела влюбить в себя мужчин ), а потом срочно сделал внученьке вызов. В данный момент Ольга находилась в Канаде, принимала от деда нескончаемые подарки и звонила Люсе почти каждый день. Дома у нее остались собаки, по которым она страшно тосковала, и муж Володя, о котором она не всегда вспоминала, но при случае прилежно заботилась. Сейчас звонила именно она.
– Мамочка! Ну как ты там? Как тетя Вася? Как у вас погода? – щебетала в трубку Ольга. – А как Малыш? А Финли? Господи, как я соскучилась! Мама, а как Карл? Как Володя? Он не трясет ушами? Это я про Карла. А Атос? Он в последнее время плохо ел, а у него скоро вязка. Господи, я их уже столько времени не видела!
– Оленька, доченька… – отчего-то всхлипнула Люся. – У нас все замечательно. Оля, ты бы приезжала домой, а? Все же тебя и Володя ждет, и мы опять же. Ну чего ты там застряла в этой Канаде? И сама ведь скучаешь уже…
– Ой, мамочка, просто ужас до чего скучаю, но приехать никак не могу. Тут у меня роман с одним молодым человеком…
– Оля! Какой роман? Какой…
– Последний, – быстро перебила дочь. – Я подсчитала, получается, что последний. Мам, ну мне ведь уже в этом году тридцать исполнилось… У меня кризис тридцатилетия, это моя лебединая песня, все! Поэтому приехать сейчас просто не могу. Мама, если бы ты знала, это такой мужчи-и-на… Фигура! Рост! Глаза! Кстати, я тебя очень прошу – измерь Володе температуру, а то у вас там, я слышала, грипп какой-то ходит. И скажи, чтобы собакам прививки сделал. Ты к нему забеги сегодня, ладно? А у меня…
– Последний, – быстро перебила дочь. – Я подсчитала, получается, что последний. Мам, ну мне ведь уже в этом году тридцать исполнилось… У меня кризис тридцатилетия, это моя лебединая песня, все! Поэтому приехать сейчас просто не могу. Мама, если бы ты знала, это такой мужчи-и-на… Фигура! Рост! Глаза! Кстати, я тебя очень прошу – измерь Володе температуру, а то у вас там, я слышала, грипп какой-то ходит. И скажи, чтобы собакам прививки сделал. Ты к нему забеги сегодня, ладно? А у меня…
Люся уже молча слушала ветреную дочь и не мешала той плескаться восторгом.
– Ну что? – спросила Василиса, когда Люся положила трубку. – Как она там? Какую любовь встретила на этот раз – пламенную или только племенную? Наверняка еще и привет просила Володе передать?
– Попросила к нему сходить, температуру измерить, а то, говорит, грипп тут у нас, – вздохнула Люся. – Вася, я и в самом деле сбегаю, пожалуй. Ты меня дома подожди, а потом мы с тобой займемся парикмахерской, ладно? Сразу же. Я недолго.
– Люся, я понимаю, иди. Я, конечно, тебя подожду… – пожала плечами Василиса. – Подожду, подожду, можешь на меня положиться. Ты же меня знаешь!
Василиса проводила подругу, притащила из кухни стул, уселась перед трюмо и застыла. Сейчас требовалось решить, что полезного можно выудить из «Клеопатры». Идти в парикмахерскую, пусть даже по делу, и не извлечь никакой выгоды – это первый шаг к старости.
Люся спешила к дому зятя и в тысячный раз томилась вопросом – как же так получилось, что она дочь-то такую воспитала? Вот ведь у Васи Пашка какой верный семьянин… И Лидочку свою все время любит, и с детьми у него все как-то быстро получается – не успели оглянуться, уже трое, прямо не нарадуешься. А Ольга… В этом месте своих размышлений Люся тихонько всхлипнула. А уж как Володю-то ей было жалко…
Володю, видимо, жалела не только Люся. Не успела она позвонить, как дверь распахнулась, и на пороге показалась молоденькая девица, раскрашенная, точно пасхальное яйцо. От девицы веяло духами, сигаретами и немножко алкоголем. Володя с блаженной улыбкой вышел проводить гостью, но, увидев Люсю, залился багрянцем и стал поспешно выталкивать девушку за порог.
– Володя… что это она у тебя делала-то? – растерялась Люся. – А я тут… Меня Оля температуру просила… Кто это?
Володя тоже растерялся не на шутку – дышал как-то испуганно, метался глазами и нервно царапал себе кадык. Не растерялась только девчушка. Она уставилась круглыми навыкате глазами на Люсю и возмущенно изрекла сочным басом:
– Нет, ну, наве-ерное, я не просто так приходила, да? Ну, наверное, я студентка! Прям не знаю, чего ходют… Володь, я там чего-то не поняла, завтра, значит, опять на консультацию приду.
– Завтра воскресенье, он отдыхает, – робко напомнила Люся, но девушку такое замечание снова искренне возмутило.
– Нет, ну понятно же, что я к знаниям стремлюся, да? А в воскресение особенно. Володь, ты во сколько встаешь?
Володя просипел:
– В восемь.
– Значит, я тогда приду в пять минут девятого.
Люся потом измеряла температуру неверному зятю, что-то там разогревала на плите, кормила собак, даже пожарила картошки. Но на душе у нее было так тяжело, что домой она отправилась совершенно разбитая. Ей хотелось поскорее добраться до кровати, лечь и ни о чем не думать. А ведь дома еще ждала Василиса с какими-то своими блестящими идеями…
Василиса подругу и не думала ждать. Лишь только за Люсей закрылась дверь, как она тут же кинулась к зеркалу, а потом пристала с вопросами к Павлу.
– Паша, как ты думаешь, мне пойдет коротенькая стрижечка под мальчика? – спросила она сына. – Или лучше вот так вот волосики опустить, а здесь пустить пепельную прядку?
Тот на кровати лениво щелкал телевизионным пультом и в маменькины проблемы не особенно вникал.
– Я думаю…
– Я поняла, милый, значит, так и сделаю! А мне пойдет длинный маникюр? Паша, сколько в этом месяце стоит наращивание ногтей?
– В этом месяце я не наращивал, – отбрехался сын.
– Паша, не груби маме. Лучше скажи, какие стрижки сейчас самые дорогие? – продолжала Василиса.
Она то пялилась в зеркало, то растягивала лицо на разные лады и взлохмачивала волосы.
– Я придумала! Наращу себе пышный чуб. Это меня сказочно украсит. Или лучше хвост!
Павел приподнялся на локте, внимательно посмотрел на мать и даже на некоторое время забыл про телевизор.
– Мама, откуда у тебя такие деньги? Ты обобрала нищего у ЦУМа?
– Сынок, ты хам. Я дико огорчена. У меня не размазалась помада? Значит, я побежала, а ты налей себе горячего молока и поставь на спину горчичники. По квартире не ходи. Если придет Люся, пока меня не будет, скажи, что я мусор пошла выносить. Кстати, тебе нравится мой новый брючный костюм? Как я в нем смотрюсь?
Новый костюм Василиса кое-как перешила из старого Пашкиного комбинезона, поэтому брюки с ее талии постоянно сползали, зато ложились внизу красивыми свободными складками и скрывали не совсем новые сапоги.
– Ну и как? Павел! Немедленно отвлекись от болезни! Говори – как я выгляжу?
– Нормально, мам. Только… А что, резинку нельзя было в штаны вдеть? Чего они у тебя спадывают?
– Резинка была, но она лопнула. А я теперь так, на пуговочках. А на дорогу шить нельзя, я лучше их поддерживать буду, – терпеливо объясняла Василиса, замирая у зеркала в самых томных позах. – А вообще – хорошо, да?
– Угу-м, – мотнул головой сын, не желая огорчать матушку.
Василиса последний раз взглянула в зеркало, в десятый раз мазнула по губам яркой помадой и выскользнула за дверь.
В парикмахерскую «Клеопатра» она направилась с самым лучезарным настроением. Какая же женщина не мечтает хоть раз в год отдаться в нежные руки мастеров, чтобы потом вынырнуть из салона совершенной красавицей! Сейчас у Василисы появилась такая возможность. Правда, не совсем обрадуется Люся, когда узнает, сколько она отдала за красоту. Ну да это ведь не каприза ради, а полезного дела для! А за дело надо браться, и как можно скорее. Кого-то там спасать, внедряться в доверие, вызнать ситуацию изнутри – ну, и когда тут думать о деньгах?
Звучное название «Клеопатра» как-то не совсем подходило маленькой, серенькой парикмахерской в глухом закоулке дворов. Она даже не располагалась отдельно, а была обычной квартирой, переделанной в «салон».
Мастеров в парикмахерской было двое – молоденькая пышная блондинка с огромной башней из кудряшек на голове и девушка с простенькой косой. За отдельным столиком была еще одна девица – с короткой мальчишеской стрижкой и с выражением глубокого «фи» по отношению ко всем окружающим на лице. Мастера откровенно зевали и пялились в маленький телевизор, а маникюрша в своем уголке увлеченно расписывала собственные ногти.
– Здравствуйте, девочки! – радостно объявила Василиса. – Где у вас тут можно волосы нарастить?
Девушки переглянулись и с сомнением уставились на вошедшую.
– А вам где-е? – лениво разлепила губы полная блондинка.
– Простите, что… Что значит где?! – поперхнулась Василиса. – Как и положено – на черепе. В смысле, на голове!
– Не, ну я думала, может, брови нарастить или там ресницы какие-нибудь, так их подкрасить можно. У нас токо красят. А вот наращивать… – жеманно объяснила парикмахерша и вдруг рявкнула: – Юльк! У нас волосы наращивают? Не, мы не наращиваем. Это вам в «Аленку» надо.
Скорее всего, клиентка не виделась ей денежной, а за тридцать рублей порхать бабочкой блондинка не желала.
– Мне не надо в «Аленку». Мне сюда, – упрямилась Василиса. – Хорошо, а покрасить вы меня можете? Голову то есть. Вернее – волосы. Или у вас только брови красят?
– Не, мы сёдни не красим. Юльк! Мы ж не красим сёдни, да? – снова спросила она у маникюрши.
Маникюрша оторвалась от своих ногтей и тоскливо уставилась на реденький Василисин пучок.
– Не, ну и чо объяснять! Укороченный же день, сказали ведь! Танька, ну ты могла объявление нацарапать?! – выпятила она губку.
– А что у вас случилось-то? – возмутилась Василиса. – Никаких праздников не намечается, воду не отключали… С чего бы вам дни укорачивать? Эпидемия, что ли, какая?
– И никакая не эпидемия, прям чо токо не выдумают! Мы б тогда и вовсе не работали. Да, Юльк? – объясняла блондинистая жеманница. – У нас завтра у хозяйки юбилей, может быть! И мы, может быть, сёдни переживаем!
– Да! – подала голос вторая мастерица – маленькая невзрачная девушка. – Анне Петровне завтра сорок исполняется, она ресторан заказала. Ой, не знаешь, что и делать! Вот, девчонки, как представлю – придут тетки, напьются и начнут песни горланить… Прям хоть рот им затыкай…
– А ты, Дашк, не ходи! – фыркнула маникюрша Юлька. – Сиди дома, йогуртом наслаждайся!
– И не пошла бы, и сидела… Так с нас уже по триста рублей содрали! А теперь думай вот, куда ребятню деть! – разозлилась невзрачная мышка. – Ты бы вот лучше думала, как Анну Петровну поздравить по-человечески, чтобы весело было…