Затем столь же внезапно леди Базингсток скрылась от посторонних глаз в своем особняке на Гросвенор-сквер. Бомонд увлекся другими сплетнями, и миссис Милдмей позволила себе надеяться, что подобное не повторится. В середине июля ее надеждам положил конец мистер Чесс, который вновь посетил сестру своего усопшего клиента. На этот раз он пришел в сопровождении одного из клерков.
— Я, право, не представляю, как вы сможете меня простить, — сказал мистер Чесс. Его честные глаза ирландского волкодава были исполнены страдания.
— Это не вина мистера Чесса, сударыня, — вмешался клерк. — А только моя. Если вы намерены подать жалобу на кого-то, то подайте ее на меня, и я не стану опровергать обвинение, нет, ни в коем случае.
— Не будем говорить о подаче жалоб, — перебила его миссис Милдмей. — Пожалуйста, объясните мне, что произошло.
Вот так она узнала всю печальную историю. Оказалось, что к вечеру того дня, когда сэр Алворд изменил свое завещание, он вернулся в контору мистера Чесса и оставил у клерка (мистера Аспида) толстый пакет, распорядившись, чтобы бумаги были доставлены миссис Милдмей елико возможно быстрее.
— Но это было невозможно, никак невозможно перед самым началом судебного разбирательства по делу Финеаса Финна[7], и к десяти часам я просто с ног валился. А потому отнес пакет домой, чтобы уж наверняка доставить его с утра по дороге в контору. Да только ночью моя старенькая матушка тяжко захворала, и я совсем забыл о пакете, пока не начал вчера разбирать вещи в доме — должен с прискорбием сообщить, что в итоге она скончалась, и дом идет на продажу — и нашел пакет за подставкой для чистки обуви.
Бедняга, казалось, вот-вот расплачется, и сердце миссис Милдмей дрогнуло.
— В конце концов я получила пакет, и нам остается надеяться, что задержка особого вреда не причинила. Почему бы вам, мистер Чесс, не подождать в библиотеке, пока я буду читать, на случай, если что-нибудь поставит меня в тупик?
— Разумеется, миссис Милдмей, — сказал мистер Чесс, уводя с собой злополучного клерка.
Так вот, если любезный читатель склонен пожалеть мистера Аспида, как пожалела его миссис Милдмей, ему не стоит затрудняться. Мистер Аспид, чья честность уступала его предусмотрительности, ни малейшей жалости не заслуживает: обнаружив пакет сэра Алворда за подставкой для чистки обуви, он распечатал его с помощью раскаленного ножа, прочел содержимое с начала и до конца, присвистнул и немедля сел его переписывать. Документ был очень длинным, и он просидел над ним до глубокой ночи, но труд его был хорошо оплачен: он продал копию одной из наиболее падких на сенсации газет за сумму, достаточную, чтобы оплатить проезд в Америку, где, нам остается только уповать, он нашел для себя честное занятие. Впрочем, трудолюбие мистера Аспида избавляет автора этих строк от необходимости воспроизвести здесь письмо сэра Алворда своей сестре, поскольку оно было целиком напечатано вскоре после того, как случившееся в особняке на Гросвенор-сквер стало достоянием гласности, и может быть прочитано всяким, кто пожелает заглянуть в номер «Народного знамени» от… июля.
Вкратце в письме рассказывалось, как вскоре после своей женитьбы на Маргарет Кеннеди сэр Алворд Базингсток отправился на Цейлон, где почти два года блуждал по непроходимым лесным дебрям. Приключения его там были многочисленными, но в письме он ограничился месяцем, который провел с племенем дикарей, поклонявшимся идолу в облике гигантской обезьяны, вырезанному из дерева и инкрустированному золотом и драгоценными камнями.
Зубами ему служили жемчужины, превосходно подобранные и величиной превосходившие все, какие мне доводилось видеть. Его венчала тиара, выкованная из золота, усаженная грубо отшлифованными сапфирами, изумрудами и рубинами. Но особенно великолепны были его глаза, два совершенно одинаковых рубина кабошоновой огранки, таящие каждый по безупречной чистой сияющей звезде, которые создавали впечатление, будто монстр был наделен злобным разумом. Я вступил в переговоры с царьком племени, мудрой, дальновидной женщиной, и сумел убедить ее, что к ее большой выгоде будет принять от меня половину оружия и боеприпасов, которые я привез, а также некоторые заклинания, которым меня научил в Катманду некий колдун-воин. Все это, конечно, обеспечит ей победу над двумя-тремя соседними племенами, я же удовольствуюсь глазом обезьяны-бога.
Дар этот я получил с многочисленными предупреждениями и ограничениями, но сумел обойти или обезвредить значительную их часть. Однако мне не удалось воздействовать на исконную природу камня, и она может проявиться в виде ужаснейшего проклятия. Мне оно не угрожает, как и всем, связанным со мной узами крови. Но кто бы еще ни надел его на палец, будь то королева Англии, или мистер Грэшем, или его преосвященство архиепископ Кентерберийский, непременно об этом пожалеет. Если, дорогая Каролина, ты не найдешь в себе силы стать его хранительницей или у тебя возникнут сомнения, насколько юный Уилсон способен взять на себя подобную ответственность, прошу тебя отослать перстень (сэр Алворд далее назвал имя и адрес джентльмена, чье положение в обществе требует от нас полной секретности) и объяснить ему положение дел. Он знает, как поступить. В любом случае тебе необходимо будет обратиться к нему, чтобы он посвятил тебя и твоего сына в тайны применения камня и необходимые для этого обряды.
Прочитав это необыкновенное послание, миссис Милдмей была вынуждена позвонить, чтобы ей принесли рюмочку коньяку, а допив его, она еще несколько минут сидела, глядя на разложенные на коленях листы. Бедный Алворд, думала она. И бедная Маргарет. Она снова позвонила и распорядилась, чтобы к ней пригласили мистера Чесса с его клерком, а также принесли ей шляпу и тальму и заложили карету, чтобы они могли незамедлительно отправиться на Гросвенор-сквер.
— Полагаю, вы мне понадобитесь или как свидетели, или как помощники, а может, и то, и другое, — объяснила она этим господам. — Нельзя терять ни минуты, хотя, скорее всего, уже поздно.
Карета остановилась перед особняком леди Базингсток, который выглядел как обычно, если не считать того, что крыльцо не подметалось, а дверной молоток и ручка не начищались уже довольно давно.
— Вы видите! — воскликнула миссис Милдмей. — Случилось что-то ужасное. Чтобы Маргарет не наняла новую прислугу!..
— Может быть, ей не удалось найти никого подходящего? — высказал предположение мистер Чесс.
— В Лондоне всегда можно нанять прислугу, — заверила миссис Милдмей. — В такие тяжелые времена, как сейчас.
Грохот внутри дома прервал этот бесполезный разговор и побудил мистера Чесса нажать на дверную ручку, однако дверь была заперта. Пронзительный нечеловеческий вопль с верхнего этажа заставил его поспешно ретироваться от двери, увлекая с собой за локоть протестующую миссис Милдмей.
— Тут нужна полиция, дражайшая дама, а возможно, и врач из дома умалишенных. Аспид, найдите констебля.
Пока Аспид искал блюстителя порядка, мистер Чесс высказал мнение, что им следует сочинить какую-нибудь историю, чтобы объяснить необходимость вломиться в особняк респектабельной вдовы баронета. Впрочем, никакого объяснения не потребовалось, так как приветствовавшие констебля вопли и грохот внутри дома придали достаточную убедительность мольбам миссис Милдмей немедленно взломать дверь.
Ударом полицейской дубинки замок был сломан. Констебль налег на дверь массивным плечом и с помощью мистера Чесса и мистера Аспида выломал ее. За ней открылось зрелище неописуемого хаоса: ковры свалены в кучу и перепачканы, мебель опрокинута, гардины сорваны с окон, картины — со стен, как и развешенная на них коллекция туземного оружия. Едва они вошли, шум замер, и над разгромленным вестибюлем повисла жуткая зловещая тишина.
Первой из четверки опомнилась миссис Милдмей. Она подошла к подножию лестницы и крикнула:
— Маргарет, вы там? Это Каролина Милдмей с мистером Чессом и констеблем. Ответьте мне, если можете.
Едва отзвучал ее голос, как грохот возобновился под яростное бормотание и визг, словно душа терзалась в адском пламени. Внезапно на галерее над вестибюлем возникла какая-то фигура. Миссис Милдмей подумала было, что это леди Базингсток, исхудавшая и согбенная болезнью, потому что фигура была закутана в пышный кремовый пеньюар. Но тут же существо сорвало с себя пеньюар, швырнуло его вниз на обращенные к ней лица, перепрыгнуло у них над головами с галереи на огромную люстру посреди потолка и скорчилось на ней, свирепо бормоча.
— Это большая обезьяна, — сообщил мистер Чесс, хотя в таком пояснении не было ни малейшей надобности.
— Да уж, большущая, черт бы ее побрал! Прошу прощения, сударыня, — исправил оплошность констебль.
— Это большая обезьяна, — сообщил мистер Чесс, хотя в таком пояснении не было ни малейшей надобности.
— Да уж, большущая, черт бы ее побрал! Прошу прощения, сударыня, — исправил оплошность констебль.
Но миссис Милдмей не обратила никакого внимания на непристойность его выражения, потому что пристально разглядывала страшную тварь (и правда, одну из тех огромных обезьян, которые обитают в самых дальних и недоступных уголках Востока) более с растерянностью, нежели с ужасом.
— Так это же Маргарет! — воскликнула она. — Ее подбородок я узнаю где угодно. Ах, мистер Чесс!
— Прошу вас, успокойтесь, миссис Милдмей. Мистер Аспид сообщит начальству этого грубого малого о нашем затруднительном положении, и ему пришлют подмогу, а когда они укротят эту тварь, мы сможем обыскать дом и узнать, что случилось с леди Базингсток.
— Но мы уже знаем, что случилось с леди Базингсток, говорю вам! Поглядите на нее! — И миссис Милдмей кивнула в сторону обезьяны на люстре, а тварь разразилась свирепыми криками и запрыгала вверх-вниз.
— Умоляю, миссис Милдмей, не дразните ее, не то она спрыгнет нам на голову. Не лучше ли вам выйти на улицу, пока тварь не поймают? Здесь не место для благородной дамы, сударыня. Пусть представители власти исполняют свой долг, а мы разберемся во всем этом попозже.
Но миссис Милдмей сказала, что не уйдет отсюда, разве что мистер Чесс уведет ее силой. Они все еще спорили, когда обезьяна испустила почти человеческий крик ярости и спрыгнула с люстры.
Она явно намеревалась упасть на голову миссис Милдмей и сломать ей шею, что было бы неизбежно при такой высоте и весе обезьяны. К счастью, констебль, который успел за это время извлечь из кучи оружия смертоносное копье, метнул его в обезьяну и поразил ее в грудь. Обезьяна испустила пронзительный визг и тяжело ударилась о мраморный пол.
В мгновение ока миссис Милдмей оказалась на коленях рядом с раненой, не замечая растекающейся лужи крови. А мистер Чесс ломал руки и умолял ее во имя всего святого отойти, оставив гнусную тварь на усмотрение властей.
— Да замолчите же, мистер Чесс, — рассеянно сказала миссис Милдмей. — Я не вижу перстня. А мы должны найти его — ну как вы не понимаете! — до того, как он натворит новые беды. Я полагала, что кольцо будет у нее на пальце, но ошиблась.
Когда она начала осторожно ощупывать неподвижное тело, обезьяна вдруг застонала и открыла глаза. Миссис Милдмей невольно прижала ладонь ко рту, с трудом подавив крик. Правый глаз обезьяны был серым, исполненным боли и страха. А левый ее глаз… был красным, как огонь, однотонным и затуманенным, если не считать ясной звезды, которая мерцала и скользила в его глубине. Рубин «Парват»!
— Бедная Маргарет, — сказала миссис Милдмей и извлекла камень из глазницы твари. Едва рубин оказался у нее в пальцах, как обезьяна перестала быть обезьяной, превратившись в труп пожилой женщины, из груди которой торчало копье.
О последствиях этой ужасающей истории сказать почти нечего. Сразу же после того, как обезьяна повисла на люстре, мистер Аспид потихоньку выбрался на улицу, побывал в редакции скандальной газеты, а оттуда поспешил в контору пароходной компании. Мистер Чесс вместе с констеблем обыскали особняк на Гросвенор-сквер. Никаких следов мистера Ахмеда они не нашли, если не считать порядочного количества окровавленной воды в медном тазу для мытья ног и нескольких гладко обглоданных костей в спальне миледи.
Среди хаоса в кабинете сэра Алворда мистер Чесс обнаружил кое-какие обрывки документов, которые позволяли заключить, что леди Базингсток похитила приписку к завещанию из ящика с документами в конторе мистера Чесса. Но он счел за благо не допытываться, каким именно способом. Кроме того, он считал весьма вероятным, что леди Базингсток способствовала смерти своего мужа. К тому же выводу пришла и миссис Милдмей.
Однако все согласились, что леди Базингсток понесла наистрашнейшую кару за свое преступление, и потому не стали ворошить это дело.
Наступило недолгое время, когда лондонским ювелирам не удавалось продать ни единого рубина, даже со скидкой, и ни одно светское собрание не обходилось без подробнейшего обсуждения рокового проклятия, его сути и последствий. Но затем пришел август, месяц охоты на куропаток, поездок к друзьям в поместья, лисьей травли, и сенсация была забыта.
Что до самого рубина, то миссис Милдмей надела перстень себе на палец. Возможно, лишь по чистому совпадению всегда живой интерес мистера Милдмея к политике еще больше усилился, и он успешно выставил свою кандидатуру от либеральной партии на парламентских выборах в Лессингем-Парве. После того как он стал министром внутренних дел, он внес и провел через парламент «Закон о бедных», который гарантировал занятость для всех работоспособных мужчин и женщин и постоянное вспомоществование для убогих и сирых. В этих усилиях его рьяно поддерживала супруга, которая к закату своих дней стала блестящей хозяйкой политического салона и покровительницей молодых идеалистов — членов парламента от либеральной партии. После кончины своего мужа миссис Каролина Милдмей в возрасте, когда большинство женщин выбирает сельский покой, возглавила экспедицию в непроходимые дебри Цейлона. Из этого путешествия ни она, ни рубин «Парват» не вернулись…
Перевела с английского Ирина ГУРОВА
РИСОВАННЫЕ ЛЕНТЫ МЁБИУСА
Его настоящее имя — Жан Жиро. Мёбиусом, в честь немецкого математика, придумавшего ленту с одной стороной, Жан Жиро стал в 1973 году, когда в журнале комиксов «Пилот» появился сюрреалистический «Объезд» с лохматым очкастым математическим гением. Сегодня это имя хорошо известно поклонникам НФ-иллюстрации, анимации и комиксов.
Жан Жиро родился в 1938 году в парижском пригороде, детство провел у бабушки с дедушкой, листая альбомы великого графика XIX века Гюстава Доре, в 16 лет начал посещать Академию изящных искусств и тогда же опубликовал свои первые иллюстрации… Академию он закончил, но дорога традиционного художника его не привлекла. Когда будущему иллюстратору исполнилось семнадцать, он купил билет на самолет и отправился в Мексику, где провел восемь месяцев. В Париж он вернулся совсем другим человеком: Жан увидел прерию и был ею буквально пленен…
Известность художнику (еще под своим именем) принесла серия рисованных вестернов о похождениях лейтенанта (позже — капитана) Блюберри на Диком Западе, радовавшая публику на протяжении целых 25 лет. Собственно, и первым опубликованным комиксом Жиро был вестерн «Фрэнк и Джереми», а позже, после двухлетней службы в армии, в журнале «Спиро» он занимался исключительно «лошадиными операми». Отчаянные ковбои и конокрады с разогретыми от стрельбы кольтами в руках, несущиеся на взмыленных лошадях сквозь мексиканские ландшафты, сделали Жиро популярным автором. Однако художник уже мечтал о другом — всем прериям он теперь предпочитал мир абсурдного юмора журнала «Псих», неизменно называя любимым художником шутника Вилла Элдера, автора гротескного цикла «Невидимые люди» о люмпенах Нью-Йорка.
Время от времени Жиро делал вылазки на территорию абсурдизма в рамках полулюбительского-полуподпольного сатирического журнала «Хара Кири», а после успеха дебютной публикации в «Пилоте» решительно порвал с романтическим реализмом «Лейтенанта Блюберри», передал серию в руки других художников и с головой окунулся в научно-фантастический авангард «Новой волны», подыскивая графические аналогии произведениям Роджера Желязны, Джека Вэнса и Майкла Муркока. «Белый кошмар», «Хорош ли человек?» и «Охота на французов в отпуске» стали сенсациями в мире арт-комикса и спровоцировали моду на интеллектуальные рисованные романы. Именно тогда под пером Мёбиуса родился элегантный, но крайне неудачливый супершпион в тропическом пробковом шлеме — майор Грубер, первоначально именовавшийся Ваней Бувэ. Он был нарисован для газеты «Франс Суар», однако читатели восприняли комикс как чистое издевательство, и Грубер был изгнан из газеты на неопределенный срок.
Как раз в это время взошла звезда «Тяжелого металла» («Metal Hurlant») лучшего ежемесячного комикс-журнала. Именно там появлялись работы Филипа Друлле, Тарди, Энки Билала (автора незабываемой трилогии «Александр Никополь в XXI веке») и других революционеров комикса. Фантастические истории этого журнала кардинально отличались от стандартной продукции американских анонимных групп, вроде «Марвелл», изощренностью графики, сложными сюжетами и утонченным психологизмом. Каждый фрагмент подобных комиксов — вполне законченное произведение графики. Друлле живописал широкоформатные космические битвы, Тарди «злодействовал» в имитациях криминальных и фантастических романов XIX века (его серия «Аделла» высмеивала разом «Фантомаса» и романы Жюля Верна), Энки Билал адаптировал к комиксам сюжеты и темы Филипа Дика, а Мёбиус искал себя в многочисленных бессюжетных юморесках.