Катя поняла, что обсуждают ее, и поспешила следом за начальником Каменского розыска.
Сорок шестая квартира располагалась на пятом этаже под самой крышей. Сергеев долго звонил в обшарпанную дверь. Наконец за ней послышалась какая-то возня.
— Кто? — спросил заспанный женский голос.
— Милиция. Откройте, пожалуйста.
Прошло минуты две. Затем дверь приоткрылась. В щель выглядывала всклокоченная женщина, придерживавшая на полной груди расходившийся полосатый халат.
— Вы Любовь Кораблина?
— Ну. А что?
— Где ваш сын?
— Как где? Срок отбывает. Он сбежал? — ее глаза округлились.
Катя отметила, что женщина — босая, и еще, что у нее под халатом явно ничего больше нет. Заметил это и Сергеев, засопел.
— Я спрашиваю вас о вашем младшем сыне. О Стасике. Женщина дернула плечом.
— Где ж ему быть? Во дворе небось шлындрает. На скулах Сергеева заиграли желваки.
— Когда он ушел из дома?
— Да позавтракал и ушел.
«Вот те на, Ира-то обозналась, шли, значит, впустую», — подумала Катя и невольно вздохнула с облегчением: слава богу, что этот Стасик жив.
— А вы почему не на работе? — сухо спросил Сергеев.
— Любань, кто там? Чего надо? — За спиной женщины зарокотал хрипловатый баритон, и возник его обладатель — низкорослый, кряжистый и волосатый мужик в застиранной майке и весьма нескромных плавках.
— Из милиции тут, Коля.
— Ну? — Колян уперся в Сергеева мутноватым взглядом. — Штой-то?
— Вот отчего мы не на работе, интересуются, — хихикнула женщина.
— А мы в отпуске. В бессрочном. Что ж, это теперь властью запрещается? — Колян оттер Кораблину татуированным плечом. — Зарплату не плотят, зато личной жизнью жить дают. Ну, что надо-то?
— Вы кто такой? — спросил Сергеев.
— Прохоров Николай. На слово поверите или паспорт предъявить?
— Войти позволите? — Сергеев шагнул вперед.
— Отчего ж. Только на «корочку» вашу взгляну прежде. Он долго и придирчиво изучал удостоверение Сергеева, наконец сказал:
— Ишь ты, май-о-ор. Ну, майор, заходи — гостем будешь, пузырь поставишь — хозяином станешь.
Катя хотела было пройти следом за Сергеевым в полутемный коридор, как вдруг сбоку открылась дверь сорок пятой квартиры. В щель высунулась белобрысая головка — мальчишка лет восьми смотрел на Катю снизу вверх.
— Вы к кому, тетя? — спросил он тоненько.
— К Стасику Кораблину.
— А его нет.
— А где же он? Во дворе гуляет? Мальчишка шмыгнул курносым носом.
— Его мать из дома выгнала.
Катя наклонилась, снизила голос до шепота:
— Ты точно знаешь?
— Ага. Он колбасу какую-то съел и банку кокнул с огурцами. Так его дядя Колян выпорол, а он его водку в унитаз вылил. Ну, чтоб в расчете быть. Тогда мать его выбивалкой по голове и вон. Я все видел и слышал. Он сказал, что больше домой не вернется.
— Когда это было?
— На той неделе еще.
— Припомни день, пожалуйста. Мальчишка только пожал плечами.
— Тебя как зовут? — спросила Катя.
— Павлик.
— Не Морозов, случаем?
— Не-а.
— Павлик, а что в тот день по телевизору показывали?
— Про инопланетян мультяшку. Там кибер на землю прилетел и начал наших, ну, людей…
— Павлик, а когда ты Стасика в последний раз видел?
— Тогда и видел. Мы во дворе постояли. Он сказал, что домой не пойдет, все равно его Колян запорет.
— А куда он пошел, не знаешь?
Мальчишка помотал головой — точно одуванчик на ветру.
— А с кем он дружил?
— С Вовкой Подколзиным из второго подъезда. Только тот в Турцию с родителями уехал, давно еще. Еще с Жуком.
— Жуком?
— Ну да, из седьмого дома. Ну ладно, мне рыбок пора кормить, тетя. — Мальчишка юркнул за дверь.
Катя, задыхаясь от гнева, вошла в квартиру Кораблиных. В комнате с неубранной постелью и зашторенными от жары окнами за круглым, покрытым изрезанной и прожженной клеенкой столом сидели Сергеев, Колян и Кораблина.
— Да придет пацаненок, проголодается — явится, — ворчал Колян. — Он у нас парень смышленый, чего вы?
Катя поняла, что Сергеев пока не сказал им о смерти Стасика. Начальник розыска говорил мало, больше слушал. Но Катя всю эту подлую ложь слушать не желала.
— Так, значит, Стасик после завтрака убежал? — спросила она гневно. — После какого, интересно, завтрака?
— То есть как? — Кораблина заколыхалась на стуле.
— А так, что завтрак этот был еще в прошлый понедельник! — взорвалась Катя. — Вы что, мадам Кораблина, что вы нам тут зубы заговариваете? У вас ребенка уже целую неделю дома нет! Вы ж его выгнали, как котенка, за банку с огурцами!
— А-а, моя милиция, это которая бережет и бдит за мной, — Колян усмехнулся горько. — Ну все знают! Все! И о том, как свое дитя уму-разуму учить и как бабу свою…
— Потише, потише, — Сергеев грозно сдвинул брови. Были они у него черные и густые. — А почему вы вводите нас в заблуждение?
— Да ваше-то какое дело?
— Где Стасик? — спросила Катя Кораблину. — Неужели за семь дней вы даже не попытались узнать, что с ним? Вы же мать, господи!
— Да что с ним будет-то? Он у Светки наверняка околачивается, — заворчала Кораблина. — Он и раньше, как нашкодит, все к ней бегал.
Сергеев встал.
— Кто эта Светка?
— Жена моего старшего. Она учительницей в школе, где Стаська учится.
— Нет его там, — сказал Сергеев.
Катя поняла, что будет дальше, повернулась и пошла вон из квартиры. На лестничной клетке ее настиг звериный вопль Кораблиной.
* * *— Сволочь, вот сволочь! Ну и мамаша! — Катя исходила яростью в кабинете Иры Гречко, куда вернулась в Речной. — Ребенка выгнала, чтоб с мужиком амуры крутить не мешал. Из-за этого все, я сразу поняла — квартира-то однокомнатная. А банка — это только предлог.
— Надо же! Прежде как ломовая лошадь вкалывала, а теперь на тебе — друга сердца завела. Как его, Колян, да? Ну как раз, — Ира покачала головой. — Выходит, кому-то отпуск по безработице на пользу.
— Только не Стасику, — Катя села на краешек стола. Щеки ее пылали. — Я завтра к вам вернусь, если получится. Сергеев обещал Жука установить. И к учительнице съездим. Странно, однако, у уголовника — жена учительница.
— Он не уголовник. Брат Стасика просто обалдуй. Но, как ни странно, добрый. И красивый тоже, — заметила Ира. — Не в мамашу.
— Это кто у нас красивый? — В дверях появился не кто иной, как Леша Караваев — загорелый, взволнованный и запыхавшийся. — Девочки-труженицы, салют! Салют, милые! Эх, двадцать пятый кабинет, опять как в прежние времена, прям душой у вас тут отдыхаешь! Катюш, серьезно, возвращайся к нам, а?
Появление влюбленного Караваева несколько разрядило обстановку. Катя понемногу успокоилась.
Леша сдержал обещание, узнал про дачу: «Хозяева в Германию подались к родственникам, на лето сдают за четыреста».
— А для кого дача? — поинтересовался он.
— Для одного парня с мальчиком. Представляешь, взял и усыновил китайчонка.
— Китайчонка? А где он его раздобыл?
— Не знаю еще, — Катя вздохнула. — Но хороший парень, друг моих друзей. Надо помочь.
— Хорошему человеку поможем, — пообещал Караваев. — Дай ему мой телефон. Пусть звякнет мне и подъедет в Братеевку, вместе и дом посмотрим и, если подойдет, дельце сладим. Ну, ты сейчас куда?
— Она ко мне, — Ира начала собирать вещи. — Семь уже. Ты у меня, Катька, останешься. Чего тебе сегодня возвращаться, а завтра на автобусе сюда тащиться? Своим на работу с утра позвонишь.
Катя хотела было согласиться, но… увидев, какими глазами (ну прямо по семь копеек) Караваев глядит на Иру, передумала: «Нет, надо сматывать удочки. Не мешать тут. Он ее сейчас домой провожать потащится — за этим ведь явился. Глядишь, дело и сладится. И в Чечню ехать погибать геройской смертью не надо будет».
— Нет, Ир, не могу. Я Вадьке обещала вернуться, и не поздно.
— Вадим Андреевич? Приветик ему от меня, — Караваев ухмыльнулся. — Давно он к нам не заглядывал. Передай, мол, Караваев рад будет.
Катя посмотрела в зеркальце «на дорожку». Гречко и Караваев пошли провожать ее до автобусной остановки. Катя мысленно пожелала удачи влюбленному Леше.
Последнее, что она увидела в окно автобуса, было Ирино темно-зеленое платье, мелькнувшее в толпе на привокзальной площади.
Глава
9 ТАИНСТВЕННЫЙ СЛЕД
На следующий день ехать, однако, в Каменск не пришлось. В десять вечера Кате домой позвонил Горелов и сообщил, что «Криминальный вестник» срочно требует интервью со следователем-"важняком", ведущим дела по крупным хищениям металла. «Я уже договорился, — сообщил он. — Завтра в одиннадцать подойдешь к нему».
Ну что ж, в Следственное управление так в Следственное управление, ей было не привыкать, когда вдруг вот так все ее планы летели ко всем чертям. Но перед «важняком» надо было посетить еще одного не менее информированного и ответственного сотрудника.
В четверть десятого Катя уже барабанила в дверь колосовского кабинета. Она жаждала первой сообщить ему о том, что личность мальчика установлена.
Никита сидел на краю письменного стола и названивал кому-то по телефону. Кате он улыбнулся сонно и вежливо.
«Чуть свет уж на ногах, — подумала она. — Вот работка-то, ей-богу! И как к нему не придешь, он всегда в обнимку с телефоном, вроде и при деле. Делопут несчастный!»
Ей вспомнился и другой «делопут» — Вадя Кравченко. Вчера, когда она, еле живая от усталости, добралась из Каменска, она застала его у себя, мирно похрапывающим в кресле перед включенным телевизором, где шла трансляция Олимпийских игр из Атланты. На полу возле кресла стояла батарея пустых пивных банок: видно было, Вадя вовсю наслаждался отпуском, данным ему Чучелом. На жалобные сетования Кати он реагировал сухо:
— Слишком поздно домой являетесь, мисс. — С минуту глядел на экран, где жилистые спортсменки, похожие на породистых лошадок, бежали марафонскую дистанцию, а затем глубокомысленно изрек: — Интересно, что почувствует мужик, если трахнет приятную даму средних лет — вон ту блондиночку, например, только что отмахавшую полный марафон? Будет ли какая-нибудь разница в объективной реальности, ma cher[1], данной нам в ощущении?
Катя поддала носком туфельки пивные банки. Кравченко поймал ее за руку, поцеловал, затем притянул к себе.
— Такое амбре, Вадим Андреевич, прямо ничего человеческого, сплошной «Тюборг», — запротестовала она, вырываясь.
— Пиво не нравится, да? Вот привереда! — он томно вздохнул. — Ну ничего, сейчас отобьем амбре. Вот этот аромат тебе по вкусу, я знаю. — И не успела Катя оглянуться, как он сграбастал со стеллажа флакончик туалетной воды «Живанши», забытый ею утром, выдернул пробочку и опрокинул его себе в рот.
Подобные штуки дурного тона Кравченко откалывал, либо когда был под сильными шарами, либо когда явно не в духе. Катя не стала разбираться. «Живанши» ей было безумно жаль.
— Ты звереешь от безделья, — сказала она. — Займись, дружок, делом. Позвони завтра своему Павлову, передай вот этот телефончик. И завтра же можете отправляться в Братеевку к Караваеву, он вам дачу покажет.
— К Лешке? — Кравченко знал опера так же давно, как и Катя. — О, это всегда пожалуйста. Я вот только забыл, какой коньяк Леша любит — дагестанский или армянский? Что мы там пили в прошлый раз?
Утром, перед тем как Катя ушла на работу, Кравченко забрал телефон в постель и начал названивать Павлову и Мещерскому.
— Князюшка тоже поедет, — сообщил он. — Ему твои менты роздых дают. Тайм-аут для самообразования в языке барба. Так он там напереводился со своих экзотических наречий — еле языком ворочает.
Катя, впрочем, подозревала, что в плохой дикции Мещерского виновато не только его профессиональное усердие, но и хлебосольство Петрова: начальник отдела по борьбе с наркотиками умел ублажать ценные кадры.
* * *Она вспоминала все это под монотонное бурчание Колосова в телефонную трубку, как вдруг кое-что заставило ее прислушаться и вникнуть в смысл беседы повнимательнее.
Никита звонил Ивану Егорову — начальнику экс-пертно-криминалистического отдела Новоспасского ОВД.
— Вань, вот тот след, что изъят с убийства Калязиной, ты уже занимался им? — спросил он.
— А что тебя интересует? — По голосу Егорова было ясно, что тот торопится. — Слушай, у нас оперативка тут у самого…
— Погоди секунду. Там этот босяк, ну, Челкаш этот… ну, ты что-нибудь о самом следе мне сказать можешь? Это срочно.
— Что? Та-ак. Негативный изолированный след. Вдавленный на мягком грунте. К сожалению, сильно деформированный, к тому же основательно размытый, несмотря на все наши старания. Тот, кто его оставил, видимо, поскользнулся. Проехал всей стопой по грязи.
— Для идентификации он пригоден?
— Не думаю. Там ведь не менее двенадцати родовых признаков требуется. Столько не наберем. О том, кто его оставил, можно сказать, что он среднего роста. Это все, пожалуй.
— Значит, Вань, если я приведу подозреваемого, ты не сможешь сравнить его следы и…
— Вряд ли, я же сказал.
И тут Колосов задал свой вопрос, который так удивил Катю:
— А ты точно уверен, что это след человека!
— То есть как? — Егоров хмыкнул. — А чей же еще? Марсианина, что ли?
Колосов помолчал.
— Вань, я так понял: полной уверенности, ну, этих двенадцати родовых признаков у тебя ведь нет, так?
— Ну и что? Чей же это след может быть, как не человеческий? — Егоров кашлянул. — Ну ты, Никита, даешь, где-то вчера хорошо время проводил. «Алька Зельцер» принимай, помогает… говорят.
— Да подожди ты! Шуточки еще свои… Этот след похож на человеческий, так?
— Естественно, — Егоров говорил терпеливо, как заботливый отец, беседующий со своим умственно отсталым сыном.
— Но на все сто процентов сказать, что это человеческий след, ты, ввиду отсутствия ряда признаков, не можешь, так? — настаивал Никита.
— Я же сказал: след деформирован, смазан. Из него мало что выжмешь.
— Ну ладно. Спасибо, Вань. Извини, что задержал.
— Эй, послушай! А чей след ты хочешь там обнаружить? Но Колосов уже повесил трубку.
Чей след! Скажешь, о чем думаешь все эти дни, — засмеют в главке. Или на комиссию пошлют — провериться: шарики за ролики не зацепились ли у начальника «убойного»? А то вместе с экземой от «нервов» и не то еще наживешь. Лучше уж пока помолчать.
Он вздохнул и выжидательно взглянул на Катю. А той только этого и надо было. Она взахлеб начала рассказывать ему обо всем, что вчера удалось сделать в Каменске. Колосов смотрел на нее, а в голове его вертелось давнее, детское: «Сорока-сорока, кашу варила…»
— Я после оперативки с Сергеевым свяжусь, — пообещал он. — Хоть здесь стронулось с нуля, и на том спасибо.
— Никита, а что там за след такой? — спросила Катя.
— Это по убийству старушки в Новоспасском.
— А почему нечеловеческий! — прошептала она, испуганно округлив глаза. — А чей же он?
Колосов сел, сцепив крепкие кулаки, уткнул в них подбородок. Сказать ей? Так она сразу туда кинется. Сенсацию будет из ничего лепить. Нет, лучше подождать.
— Чей след? — повторила она капризно. — Ты уснул, что ли?
— Тут так просто не объяснишь, Кать. Ты ведь этим делом прежде особо не интересовалась.
— Мало ли! Теперь вот интересуюсь. Ты меня заинтриговал.
— Я и сам заинтригован.
— Ой, Никита!
— Что — ой? Я ж говорю, тут надо начинать с самого-самого начала.
— Ну так начни!
Он взглянул на часы.
— Оперативка сейчас, я пошел.
Катя поднялась с сожалением: вот так всегда он, как лис, вывернется, когда информацию давать не хочет.
— Значит, ты теперь заинтересовалась? — спросил Колосов, закрывая кабинет. — Ладно. Может, это и к лучшему. Смеяться не будешь?
— Я? Над кем?
— Надо мной.
— Никита!
— Ладно, — он улыбнулся. — Будет время — загляну. Начнем все сначала. В Каменск поедешь?
— Да, завтра.
— Удачи.
Глава 10 О ВИШНЕВЫХ САДАХ, УЧИТЕЛЬНИЦАХ И БАЙКЕРАХ
На следующее утро в Каменск снарядились всей честной компанией — втиснулись в кравченковскую «семерку». Катя села сзади вместе с Чен Э и Павловым.
— Спасибо вам за дачу. Должник ваш, — поблагодарил он.
— Может, еще не понравится.
— Да нам все равно какая, лишь бы крыша над головой не слишком худая и дорогая да воздух свежий.
— В Братеевке воздух отличный.
— Место известное, старые дачи, довоенные еще. Думаю, Тимур и его команда, а также их враг Квакин обитали именно в таком дачном раю. А я вот на подмосковной даче последний раз был в восемьдесят втором, перед самым Афганистаном. Тетка нас с мамой тогда пустила на постой. У нее дом в Раздорах.
— Вы в Афганистане служили? — спросила Катя и с невольным уважением взглянула на Павлова.
— Было такое.
— Дела давно минувших дней, — Мещерский крутанулся на переднем сиденье. — Ты где «духов» бил, под Кандагаром?
— Кто кого бил… М-да… И там я был, и на Гильменде на переправе… Чистые воды потока Гильменде с отрогов Гиндукуша. И в Пандшерском ущелье. В общем, Запад есть Запад, Восток есть Восток, им не сойтись никогда.
— Самые стремные места, говорят, были, — важно изрек Кравченко и прибавил газу: «семерка» заняла третий ряд и пошла на обгон по Новому шоссе. — Гиндукуш — самая-самая «травка». Отборная — караванные ; тропы, Синдбад-мореход, Али-Баба — все, что тебе угод— ; но. Перевалочные базы — опий из Китая, героин и терьяк из Пакистана.
— Я вот с этим героином с ума сойду скоро, — пожаловался Мещерский. — Следователь Седова — очень милая дама, старовата только для меня, увы, так она попросила еще и на очных ставках попереводить и, может, в будущем на предъявлении обвинения. Согласился я — как женщине прекословить? Только этот героин… В печенках он у меня, Кать, у тебя энциклопедия была по ядам и наркотикам, так напомни мне, пожалуйста, взять ее у тебя. Мне надо уяснить для себя действие сильного наркотика на человеческую психику.