- Вот тут прописан был Смирнов Виктор Иванович, это кто?
- Квартировал у меня, учитель. Молоденький такой...
Два года жил, потом, слышь, женился. Квартиру дали, съехал...
- А Рыбина Нина - дочь ваша?
- Да, дочка. Старшенькая. На целину с мужем подалась, в Кустанай, Медсестра она, муж на комбайне. И Ирина записана там, тоже дочка. Она в Свердловске живет.
Инженерша...
Шматлай слушал, а сам смотрел на записи, где значился Рыбин Семен Андреевич. Два раза записан. Два раза выписан.
- Семен - это сын ваш?
- Сын, - тускло ответила старуха.
- Тоже уехал?
- Уехал, - старуха безнадежно махнула рукой. - Недалеко тут он. На руднике...
Антон насторожился.
- Так, значит, на руднике... Работает там?
- Шофер он на самосвале. Уголь возит. Да что толкуто? Что говорю, толку, что работает? Сколько заработает, столько и спустит на водку. А ты что, сынок, про Сенькуто? - вдруг настороженно спросила старуха. - Ты не из милиции, случаем?
- Из милиции я, - тихо сказал Шматлай. - Из милиции, Александра Захаровна. Вы уж меня извините, но поговорить надо с вами. О Семене...
Ему было тяжело. Сидит перед ним эта опрятная старушка, сложила на коленях руки, смотрит на него, Антона, тревожными, испуганными глазами, чует материнское сердце что-то недоброе...
- Что же он опять натворил, Сенька, узнать хоть можно?
Проглотил Антон этот вопрос, ничего не смог ответить.
А она и не настаивала. Сама стала говорить.
- Я-то и виновата, сама виновата... Как бросил нас хозяин, муж мой бывший, Семену только тринадцать вышло.
Пошла я тогда работать няней в детскую больницу. Бывало и в две смены работала... Чужих нянчила, а своего недоглядела. Как первый раз взялся за ножик, порезал одного по пьянке, только тогда и спохватилась. Поздно, видишь, было, девятнадцатый ему шел, работал уже на автобазе. Год отсидки дали. Вернулся. Я за ним тогда глядеть стала, шагу чтоб лишнего не сделал. А разве углядишь за взрослым?
И кричит еще: "Ты брось мне это, мать, мне нянька не требуется теперь. Иди вон своих недоносков пестуй".
Подался он тогда в Сибирь. Заработаю, сказал, денег, приеду. Заработал... Заработать деньги везде можно, работай только. Тюрьму он заработал опять, подрался там по пьяному делу, год снова дали... Запрошлый год прислал мне из тюрьмы карточку свою и письмо. Пришли, мать, денег, написал, на табак нету. Послала я ему тогда пятнадцать рублей.
Старуха смолкла. Антон достал было пачку сигарет, но тут же сунул ее обратно в карман.
- Да ты кури, кури. У меня и муж курил, и Сенька табакур тоже... Приехал он в прошлом году, как раз на рождество. Пожил с неделю и на рудник уехал. Общежитие ему там дали. Думала, за ум возьмется, да где там... Как приедет, так пьяный...
- Александра Захаровна, а когда он у вас последний раз был?
- Позавчера был, в субботу... Пришел с каким-то...
- С кем он был? Вы его знаете?
- А кто его знает? Мало кого он сюда водил? Мужик какой-то...
Антон заволновался.
- Но вы же его видели? Какой он? Александра Захаровна, расскажите, это очень важно!
- Да что рассказывать? В окошко только и видела, что двое пришли. Сенька и еще один. Стемнело уже, да и дождь тогда шел... Со спины только и видела. В плаще был if, вр де, в сапогах...
- Высокий? - перебил Антон.
- Нет. С Семена ростом, а то и пониже. Они из калитки сразу во времянку подались. Семен как приведет кого, так в избу не идет, во времяпку норовит. От глаз.
- В какую времянку?
- В огороде у нас, на задах. У егоровского забора стоит. Когда этого дома не было, жили мы в тон времянке...
Семен тогда и не родился еще.
- Что они там делали, Александра Захаровна, не знаете ли?
- Как не знать? Водку пили, что еще? Зашел Сенька ко мне, десятку до получки попросил. Нету, говорю. А он кричать: "Сыну родному жалко? Ты же огурцами наторговала, в чулок прячешь?". Пожалела, дала десятку. Притих он и говорит: "Мы, мать, с товарищем затемно уйдем, в рейс надо. Так ты не беспокойся". И правда, утром никого там нет, во времянке. Только бутылки на столе и накурено - страсть.
- Бутылки? Где они?
- Сдала я бутылки. У нас в магазине на товар их принимают. Восемь штук было с под водки и пива. Так я песку килограмм взяла. Одну, правда, бутылку не приняли.
Заграничная. Длинная такая. Я ее под постное масло приспособлю. Да вон она и стоит.
Антону нужна была эта бутылка. Но ему нужна была и фотография Семена. И письмо, которое он прислал из колонии. И он попросил все это. На время, сказал. И тут же в душе обругал себя мягкотелым хлюпиком... А в уме - как гвоздь, до боли: "Ведь мать она... ведь не знает еще всего... позовут ее скоро в тот подвал, на опознание"...
Старуха безропотно согласилась. Она порылась в допотопном комоде и подала Антону конверт.
- Там письмо и карточка тоже. Берите, раз надо... Про Сеньку только сообщите, если что.
- Сообщим, - через силу сказал Шматлай. - Только вы мне еще времянку покажите...
- Идем, посмотри... Раз надо.
"Там же остались окурки, а может быть и еще что", - думал Антон, шагая вслед за хозяйкой но притоптанной между грядками дорожке.
Во времянке были застеленная байковым одеялом раскладушка, дощатый стол на ножках-крестовинах и две табуретки. Под потолком висели сухие березовые веники и пучки какой-то травы. Земляной пол был чисто выметен, некрашенный стол выскоблен добела.
- Прибралась я здесь после них. Полную тарелку окурков выкинула.
- Куда выкинули? - с надеждой спросил Антон.
- Куда же еще? - удивилась старуха. - В мусорный ящик. Теперь у нас удобство есть - на углу ящик железный поставили, туда мусор кидаем. Не накапливаем в оградке.
А ящик машина каждое утро увозит... Вот только коробок папиросный остался.
На узеньком подоконнике лежала коробка от папирос "Казбек".
- Это сын ваш такие курит?
- Нет. Сенька сигарки курит, эти, как их? В красных пачках... А коробок, наверное, того, другого, что с Сенькой был.
- Так я коробочку заберу, Александра Захаровна, ладно?
- Бери.
Времянка стояла в самом конце огорода, впритык к низенькому, потемневшему от времени забору, за которым начиналась другая усадьба. На ней высился добротный кирпичный дом под выкрашенной зеленой краской жестяной крышей.
- Хороший дом, - сказал Антон. Сказал так, лишь бы не молчать.
- Хороший, - охотно согласилась старуха. - Только ведь у каждого свое. У них тоже горе, у Егоровых, в хорошем-то дому. Машину у них мазурики украли. В воскресенье...
7
Смолина нервничала.
- Где вы пропадали, Антон? Есть новости? У меня тоже. Выкладывайте сначала свои. Только коротко, самую суть. Я в цейтноте.
- Суть так суть. Егоров сосед с Рыбиными.
- Знаю. Булатов установил, что ключ от машины Егоров не потерял. Он сам два года назад дал его Рыбнпу.
"Вспомнил" об этом, когда Булатов сообщил Егорову о том, что с помощью его "Волги" совершено два преступления.
Еще что?
- Семен Рыбин жил на руднике. Работал на топливной базе.
- Что? На топливной базе. Антон, да это... Ну хорошо, что еще?
Антон выложил на стол свои трофеи: бутылку из-под рислинга, папиросную коробку, фотографии и письмо из колонии.
- В субботу вечером Рыбин явился в дом своей матери с каким-то дружком. Известно только, что ростом он нс высок. Значит - не Николенко. Оба ушли ночью. Из этой бутылки пилп. Такие папиросы курил неизвестный. Я достаточно популярно излагаю?
- Хорошо. - Смолина тщательно осмотрела со всех сторон почтовый конверт, фотографию, прочла письмо...
Усмехнулась невесело: и это писал сын: "С приветом с холодного севера... вышли деньги".
- Ну ладно, к делу. Бутылку и коробку сдайте в НТО, пусть попытаются найти отпечатки пальцев. Фотографию надо срочно размножить. Узнайте, есть ли в торговой сети города - в магазинах и ресторанах - папиросы "Казбек"
фабрики "Ява". А теперь главное. Николенко сознался, что взял на себя чужое дело. Остальное я могу только предполагать. Николенко запуган кем-то до шокового состояния. А предполагаю я вот что. Этот "кто-то", убивший Рыбина, заинтересован в том, чтобы пустить розыск по ложному пути, во всяком случае, затянуть время. Я думаю, этот человек бежал из колонии. Основания? Пожалуйста. Николенко меня спросил, обязательно ли и как тщательно разыскивают человека, который, как он сказал, "ушел из тюрягн". Я привела ему несколько примеров, он слушал с великим вниманием. Он же мальчишка и, как я поняла, не совсем плохой. У него, видимо, очень неблагополучная жизнь! Антон, вам предстоит с ним говорить, я свои возможности исчерпала. Сегодня же мы должны знать все то, что знает Николенко. Но прежде возьмите у секретаря нашего отдела все ориентировки о нераскрытых преступлениях за последнее время. Обратите внимание на побеги.
Потом поговорим.
Когда Шматлай был у самой двери, Смолина сказала:
- Антон, вы, пожалуйста, не сердитесь, "то я... командую. Звонил полковник, он прилетает ночью. Утром в девять ноль-ноль всем быть у него.
Шматлай ушел. А через несколько минут позвонил Криков.
- Валентина Артуровна, это я. Говорю из автомата. Запишите: пивной ларек № 26 на Рыночной улице. Знаете? Хорошо. Скажите Булатову, что буфетчик - его тезка, между прочим, - по сходной цене купил час тому назад часы "Полет". Новенькие, прямо из магазина. Пусть заинтересуется немедленно. Еще просьба. Я тут пиво пью с одним другом, так пусть его сфотографируют. И сегодня же изготовят фотографии. Хочу ему сюрприз сделать. Все понятно? Тогда бегу, "друг" ждет...
Когда Булатов с двумя оперативниками из городского отдела уехал на Рыночную, Смолина позвонила Шматлаю.
- Вы еще у себя? Что новенького?
- Читаю ориентировки. Пока что ничего.
- А я поехала в прокуратуру, потом - на рудник. Приеду - позвоню.
Шматлай листал ориентировки... Вот в Одессе кого-то ограбили, преступник скрылся... Разыскивается злостный неплательщик алиментов... Ушел из дому и не вернулся мальчик четырнадцати лет, зовут Виктор. Это из Краснодара... Кража из железнодорожных контейнеров... Еще ориентировки, еще и еще... Большинство в последующих сводках отменяется. Значит, преступления раскрыты.
А вот побег. Из исправнтельно-трудовои колонии совершил побег особо опасный рецидивист Чернов Александр Поликарпович. Он же Татосов, он же Шварц. Кличка - "Черный". Осужден за грабеж и нанесение тяжких телесных повреждений, срок 8 лет. Отсидел три года. Приметы...
Антон не сразу уловил связь между этой скупой ориентировкой и сегодняшней беседой с матерью Семена Рыбина.
А когда понял, его охватило волнение. Адрес! Адрес колонии, из которой бежал этот "Черный"! В той же колони"
два года тому назад отбывал срок Рыбин.
Антон еще и еще раз прочитал ориентировку, вызубривая ее наизусть. Приметы: рост метр шестьдесят два. Коренаст. Волосы темные. Лицо круглое, шея короткая. Особые приметы: на левой руке нет указательного пальца.
Так, так, - повторял Антон. - Так, когда бежал этот Шварц? Так. Две недели тому назад... - Шматлай, торопясь, просмотрел оставшиеся ориентировки. Больше ничего, заслуживающего внимания, не было. Он набрал по внутреннему номер дежурного.
- Шматлай говорит. Срочно надо в следственный изолятор. Разгонная машина есть?
Задержанного ввел в камеру пожилой прапорщик. Молча козырнул и вышел.
Николенко стоял у дверей, вытянувшись по-военному.
"В колонии вышколили", - подумал Шматлай и сказал:
- Садись, Александр. Хочешь, закуривай. - Он положил на стол сигареты.
- Бросил, гражданин следователь...
- Это хорошо, что бросил. А почему говоришь "гражданин"? Почему не "товарищ следователь"?
Парень чуть заметно встрепенулся. Антон приметил быстрый, будто бы обрадованный взгляд.
- Что, задержали?.. - спросил он и осекся.
- Это ты про Черного? - равнодушно откликнулся оперативник.
- Поймали, значит? Скажите?
- Постой, постой, Саша, не торопись. Ты же знаешь, меня спрашивать не положено. Я тебе обещаю, что расскажу все, когда ты отсюда выйдешь. Я уверен, что это будет скоро.
Николенко вдруг сник. Потух мелькнувший было в глазах огонек, они стали тусклыми, безразличными. и он сказал:
- Меня нельзя туда... на волю. Я сам себя сдал в стирку. На сухари...
"Проигрался в карты, обязан стать подставным лицом", - понял Шматлай. Он часто имел дело с такими парнями. Через его руки проходили охотники за ондатровыми шапками, похитители велосипедов, мотоциклов и даже автомобилей. Немало было и просто парней, искаженно понимающих романтику: любителей "побалдеть" в подъездах, покуражиться над прохожим, беспричинно избить. Он видел наглых, бессмысленно жестоких, склонных к микровандализму юнцов. Такие с дикими воплями переворачивают скамьи в парках, бьют плафоны на улицах, срывают телефонные трубки. Пойманные за руку, поначалу ведут себя также нагло, дерзко, с вызовом. А когда поймут, что с ними не шутят, сразу скисают, становятся слезливыми и жалкими. И это понятно. Такие юнцы растут, как правило, во внешне благополучных семьях, где и речи нет о материальной нехватке. Повидал таких Антон. В колонии их называют "бакланами".
Николенко был другим. Он попал в беду.
- Проигрался, значит... Как - не спрашиваю, где - тоже. Воспитывать сейчас не буду, примеры приводить не буду. Учти - я спешу. И советую, для твоей же пользы скажи одно: зачем дело взял на себя, кто тебя заставил? Повторяю: для твоей же пользы...
Ннколенко с минуту о чем-то думал, на лоб, прикрытый челкой, набежали морщинки. Потом сказал:
- А вы знаете, гражданин следователь, что мне будет, если я па них сыпану?
- Знаю. Ничего не будет. Да разве это предательство - разоблачить убийцу? Соображай, парень, соображай...
- Гражданин следователь, - медленно заговорил Николенко. - Я отбыл срок. За дело. Сделал обрез из негодного ружья... Не стреляло оно. Было. У пацана часы снял.
Дали полтора года. Так я же работал, девятый класс в колонии кончил... На полгода раньше отпустили. А потом?
Дальше что? Все попрекают: тюремщик, бандит.
- Кто попрекает?
- Мачеха... Отец тоже. Сам всю дорогу глаза заливает, а я - бандит. Ушел я, хотел в Норильск податься. Там у меня сестра старшая... Приехал сюда, денег нету... А здесь эти.
Он вдруг резко встал со стула, скинул рубашку-раснашонку.
- Смотрите, гражданин следователь. Вот... и вот.
И здесь.
На плечах и предплечьях парня были темно-фиолетовые, местами багровые синяки.
- Кто это тебя?
- Он, папа Шварц. Черный, то есть. Пьяный был. Иди, говорит, в мелодию, только ночью иди. Признайся и держись пять дней, не меньше. А то смотри, говорит. И тело мне выворачивал, как клещами.
- И ты терпел?
- Я б ему, гаду, дал, хоть он и здоровый... Да их же двое было.
- Двое? - Антон положил на стол фотографию Рыбнна. - Второй этот?
Николенко внимательно посмотрел на снимок, отрицательно покачал головой.
- Нет. Не он. Этот молодой, а тот, второй, лет сорока, не меньше. Но тоже здоровый... Давайте, гражданин следователь, пишите. Все расскажу, что знаю.
Через час Шматлай сдал задержанного тому же пожилому прапорщику. Уже в дверях Николенко остановился.
- Можно вопрос, гражданин... - Шматлай укоризненно на него посмотрел, и парень поправился: - Товарищ следователь?
- Спрашивай.
- Сегодня вызывала меня следователь, Валентина Артуровна. Правда, что ее мужа бандиты убили?
- Правда, - ответил Шматлай, хотя ничего и не знал о личной жизни Смолиной.
- А она добрая...
Прапорщик так же бесшумно закрыл за собой дверь.
Через несколько минут Антон был в управлении. Ни Смолиной, ни Крикова с Булатовым на месте не оказалось.
- Кто из руководства есть? - спросил Шматлай дежурного.
- Полковник у себя. Прилетел раньше, чем предпола
галось, другим рейсом... Прямо из аэропорта-в управление.
И еще через несколько минут в кабинете начальника управления собрались имевшиеся в наличии оперативники.
В машбюро выбивали дробь пишущие машинки. Печатались приметы предполагаемого убийцы, ориентировки.
В городе опасный преступник. Он вооружен. Задачи поставлены коротко и четко: перекрыть аэропорт, вокзал, шоссейные дороги, пересекающие город. Усилить наряды ночной милиции и подвижные моторизованные группы.
Бдительно охранять магазины и склады.
- Теперь ищите, - жестко сказал Антону полковник, - Обо всем докладывать мне. Все свободны.
Смолина вернулась с рудника около шести, когда коекто в управлении уже опечатывал сейфы. С нею был молоденький лейтенант, он достал из багажника машины потрепанный черный чемодан и прошел вслед за Смолиной в ее кабинет. Сразу же она позвонила Шматлаю: - "Приходите".
- Знакомьтесь, - сказала она, когда Шматлай явился. - Это лейтенант Арутюнов, участковый инспектор с рудника?
Лейтенант козырнул.
- Мы сейчас обыскали комнату в общежитии, где жил Рыбин. Вот все его пожитки, - Смолина указала на чемодан. - Но сначала расскажите вы.
Шматлай коротко рассказал.
- Так. Хорошо... Даже здорово! Покажите-ка показания Николенко.
Несколько минут она внимательно читала, аккуратно складывая исписанные четким почерком Шматлая листки на полированную поверхность стола.
- Здорово, - сказал она еще раз. - Значит, второй, вернее, первый, с которым познакомился Николепко и которому проигрался, - пожилой, с лысиной и золотыми коронками? А прочтите-ка это, - она достала из папки мятый обрывок листка бумаги в клеточку.
"Буду скоро. За фиксатым чистая хата. Скажи. Достань сучок, хоть сдохни". - Вот что прочитал Антон и брезгливо положил обрывок на свои бумаги.
- Это я нашла в чемодане Рыбина. В брюках, в этом, как он называется? В пистончике... Ну ладно, остальное расскажу позже. Вы обедали, Антон? Да? Молодцом. А мы нет, с утра во рту ни крошки. Пойдем к Клаве, пока она не закрыла. Вы подождите здесь, почитайте протоколы.
Может быть, и наши дадут о себе знать.
Но пришел только Булатов. Он был молчалив, даже угрюм. Положил на стол несколько фотографин, на которых был запечатлен мужчина в белой капроновой шляпе в разных ракурсах.