Любовницы – все моложе, все известнее – менялись с калейдоскопической быстротой. С одной из них, темнокожей топ-моделью, которой уже подпирало к сорока и которая понимала, что колокол мира моды уже давно звонит по ней, Желдыбин даже обручился – по предложению своего пиар-отдела. Конечно, жениться на особе, для которой все измерялось только в трех ипостасях – долларах, евро и фунтах стерлингов, – он не намеревался, да и «невеста» понимала, что ей не суждено сделаться мадам миллиардершей. Это была сделка, одна из тех, что бизнесмен заключал практически каждый день. Женщина получила щедрые отступные и кофр с подаренными «женихом» во время их романа драгоценностями, Желдыбин – известность и признание в гламурных кругах за рубежом.
В жизни Бориса Борисовича было очень много денег, отличного секса и – странного, щемящего чувства неизвестности. Однако даже после смерти Даши у него имелась моральная опора. Ее тоже звали Дашей, в честь матери, и она была единственной дочерью Желдыбина, поздним незапланированным ребенком.
Ради дочери Борис Борисович был готов на все. Он любил младшую Дашу так же сильно, как и Дашу старшую. Нет, вероятнее, даже еще сильнее. Дочка напоминала ему во многом самого себя (или он это лишь вообразил?), и когда ей было четыре года, Желдыбин точно знал: если кто и станет во главе его империи, так только Дашенька! Сыновья, выпускники элитных зарубежных университетов, получат по паре сотен миллионов, им с лихвой хватит, а корона перейдет от него к Дашеньке.
Желдыбин знал, что за все в жизни надо платить. Однако, раздумывая над этой старой истиной в редкие часы досуга (например, во время трансатлантических перелетов или на очередной гламурной вечеринке), он пришел к выводу, что уже понес наказание. Он потерял любимую жену!
И все же когда врачи сказали, что у его дочери рак, Борис Борисович не мог отделаться от ощущения, что подспудно ожидал чего-то подобного. Судьба, старая седая стерва с коровьим задом и выеденными червями глазами, наносит мастерские удары!
Диагноз – медуллобластома задней черепной ямки. Самое распространенное онкологическое заболевание головного мозга у детей. Желдыбин дал себе зарок, что на сей раз не позволит смерти одержать верх. И, чтобы сдержать обещание, был готов прибегнуть к любым средствам. К любым...
С момента установления неутешительного диагноза миновало два с половиной года. Дашенька перенесла две операции, которые прошли успешно. Однако врачи, те самые врачи, которым Борис Борисович так не доверял и которые когда-то не смогли спасти его жену, открыли ему жестокую правду.
– Герр Желдыбин, вы должны знать, что прогноз у вашей милой дочери... э-э-э... положительный, – сказал ему лучший в мире специалист по онкологическим заболеваниям головного мозга у детей, когда они находились в гамбургской клинике. И тут же добавил: – Насколько в подобном случае вообще можно вести речь о чем-то положительном. Пятилетняя выживаемость составляет порядка семидесяти процентов...
– Тридцать не выживают! – холодно подвел итог олигарх.
Профессор развел руками:
– Именно так. Но вы сами хотели узнать истинное положение вещей. До взрослого возраста доживает не более половины пациентов. Что же касается старости... Увы, ничем не могу вас порадовать. Мне очень жаль, герр Желдыбин. Все же врачи не боги...
Эту фразу ему впоследствии приходилось слышать не единожды. Немец только подтвердил то, что раньше Борис Борисович услышал в Москве, а перед тем – в Нью-Йорке.
Одним словом, положение дел таково: его деньги, связи и поистине неограниченные ресурсы позволяют Дашеньке вести комфортную жизнь в течение нескольких, возможно, и многих лет. Однако она никогда не станет взрослой. Ей не суждено состариться. Она не выйдет замуж и не сделает его дедом. И уж точно не встанет у штурвала его империи. Потому что рано или поздно болезнь одержит верх. У его дочери и у него самого было в запасе несколько лет, в лучшем случае, при самом благоприятном раскладе, лет десять-двенадцать. И то если фантастически повезет. Но Желдыбину везло в жизни слишком часто, и рассчитывать на везение в случае с Дашенькой он не мог.
Врачи не боги. Да, это так. Значит, ему нужен некто, обладающий силой бога. Той силой, которая бы избавила его Дашеньку от болезни. И Борис Борисович отдал соответствующее распоряжение. Поиском занялись сотрудники суперсекретного отдела, являвшегося частью его отдела безопасности. Они отслеживали любой след, не отвергали ни старинных легенд, ни статей в желтой прессе, ни интернет-сообщений с закрытых форумов.
Им потребовался почти год, чтобы наткнуться на первое упоминание. Когда Борис Борисович прочел короткое резюме, он только хмыкнул. Но чем черт не шутит! Вот именно, черт...
Его ребята начали осторожно копать. Потому что в тех областях, в которые они вторглись, любое неосторожное движение могло привести к трагическим событиям. Там не любили шумиху, там сторонились известности, там все было подернуто завесой тайны.
Но у Бориса Борисовича имелся весомый аргумент – деньги. Они требовались всем и всегда. Даже тем, кто жил в тени и предпочитал солнцу луну. Так Желдыбин вышел на Орден. И смог узнать чрезвычайно много занятного и интересного. Того, что, как сразу понял Борис Борисович, спасет его Дашеньку.
Орден был очень старинный, основанный якобы еще в Древнем Вавилоне. Хотя, скорее всего, враки: реально история Ордена прослеживалась с начала пятнадцатого века. Пару раз Желдыбин встречался с гроссмейстером Ордена в тихой замшелой Женеве, но в основном общался с его «правой рукой», который претендовал на место гроссмейстера в случае, если кресло главы организации в ближайшее время освободится.
– Не понимаю я вас, – сказал как-то олигарх «правой руке». – Гроссмейстер исполняет свои функции пожизненно. А значит, его кресло может освободиться только в случае кончины вашего шефа. Но ведь у вас имеются такие возможности!
«Правая рука» только слабо улыбнулся:
– Тогда бы, господин Желдыбин, кресло никогда не освобождалось, что, вне всяких сомнений, привело бы к самоликвидации нашего Ордена.
Потребовалось время (то самое время, которого ни у Бориса Борисовича, ни у Дашеньки не было!), чтобы узнать: Орден не использует свои возможности не по каким-то этическим причинам, а из-за того, что этими возможностями в реальности-то не располагает! Потому что члены Ордена очень хотели задействовать древний секрет, хранителями которого являлись, но им были прекрасно известны связанные с его применением недостатки и неудобства.
Имелись еще и они. «Те-Чье-Имя-Называть-Нельзя». Да и имен у них было великое множество: каждый народ называл их по-своему. Но суть – одна. Правда, с ними очень сложно договориться. Конечно, за деньги, а также за некоторые иные материи они готовы приобщить страждущего к своей вековечной тайне, сделать его членом своего древнего полуночного братства.
Но Борис Борисович не хотел, чтобы его дочка становилась членом их братства. Потому что существование «Тех-Чье-Имя-Называть-Нельзя» строго регламентировано, подчинено незыблемым правилам и, что хуже всего, не менее опасно, чем жизнь больного медуллобластомой задней черепной ямки. Однако Желдыбин понимал: если не найдется другой вариант, он будет вынужден использовать эту возможность.
Правда, в таком случае Дашенька перестанет быть Дашенькой. Она превратится в... Во что она превратится, Борис Борисович предпочитал не думать. Ведь такое существование ничуть не лучше смерти!
Хотя имелась и третья возможность. Воплотить ее в жизнь – или в смерть, как вернее сказать? – и стремились члены Ордена. Есть старинное предание, основывающееся на древней легенде. Но даже в сумрачных кругах мало кто верил в правдивость мифа.
А Борис Борисович тотчас понял, что именно это спасет Дашеньку. Это не просто избавит ее раз и навсегда от ужасной болезни и от всех других болезней в будущем заодно, но и позволит Дашеньке оставаться Дашенькой. В конце концов, Желдыбин подумывал и о том, чтобы и самому подвергнуться ритуалу. Тогда он будет со своей дочкой всегда. Вечно! И отнюдь не в переносном смысле!
Однако существовали определенные трудности.
Во-первых, некоторые из «Тех-Чье-Имя-Называть-Нельзя», кто верит в легенду, стремились заполучить артефакт. Ибо без него ритуал не может иметь места.
Во-вторых, «рубиновое звено», и именно оно – самая большая проблема. Потому что без «рубинового звена» артефакт всего лишь ненужный, хоть и очень дорогой предмет, не более того. Так же, как и без артефакта «рубиновое звено» – обыкновенный человечишка. Да, «рубиновое звено» было живым существом. И чтобы могла жить Дашенька, кто-то должен умереть.
Однако для Бориса Борисовича это как раз не являлось проблемой. Что ж, все люди смертны. Во всяком случае, те, кто не подвергся ритуалу. Даже «Те-Чье-Имя-Называть-Нельзя» смертны, хотя средняя продолжительность их жизни (если по отношению к ним можно вообще вести речь о жизни!) намного больше средней продолжительности жизни современных долгожителей – японцев или шведов. И все потому, что они уже давно перестали быть только монстрами (пусть многие из них до сих пор и предпочитали добывать себе пищу по старинке), но и перешли в разряд добычи. Поэтому, стань Дашенька одной из «Тех-Чье-Имя-Называть-Нельзя», она подверглась бы опасности через какое-то время стать жертвой. Какой смысл, сбежав от Сциллы, оказаться во власти Харибды? Бизнес-баланс такой сделки явно отрицательный.
Значит, требовалось найти «рубиновое звено». А оно, как знал Борис Борисович, существовало. Плохо только, что интерес Желдыбина к данной тематике, а также его встречи с членами Ордена и с некоторыми из «Тех-Чье-Имя-Называть-Нельзя» получили ненужную огласку. Теперь не только он один хотел заполучить артефакт и «рубиновое звено», но и все, кто знал их наверняка, стремились первыми прийти к финишу и заграбастать главный приз. А главный приз – это бессмертие.
Желдыбин знал, что конкуренты чрезвычайно опасны, причем никто из них не остановится перед самым мерзким преступлением, дабы подвергнуться ритуалу. Однако опасность только подстегивала Бориса Борисовича. И он был твердо уверен, что выиграет. Потому что речь шла не о нем, а о Дашеньке. Даже если ему придется заплатить своей жизнью – Дашенька выздоровеет. И не только...
В-третьих, имелся этот странный некий, «поборник справедливости». Борис Борисович в шутку именовал его «перебежчиком», эдаким подлунным Олегом Гордиевским, решившимся на предательство по отношению к собственной касте. До добра его положение не доведет, «поборник справедливости» уже давно вне закона, однако умудряется до сих пор существовать. Собственно, пусть идет к черту, главное, чтобы не путался под ногами, стараясь заполучить артефакт и «рубиновое звено». Однако сей субъект был наименьшей проблемой Бориса Борисовича.
В-четвертых, имелись еще охотники. Но этих клоунов, вечно размахивающих мечами, Борис Борисович всерьез не воспринимал...
Завершив разговор с гостем, олигарх поднялся на третий этаж виллы. Около золоченых дверей дежурили два охранника. Желдыбин прошел в апартаменты дочери. Медсестра, тихо поздоровавшись, сообщила, что все показатели в норме, и вышла, оставив его с дочерью наедине.
Борис Борисович оказался в спальне Дашеньки. Его дочка – в розовой пижаме, с книжкой в руках – лежала на кровати.
– Привет, пап! – произнесла она, не отрываясь от страниц.
Борис Борисович поцеловал девочку и погладил ее по темным волнистым кудрям, под которыми скрывалась центральная проблема – опухоль. Где-то там, в черепной коробке девочки, прятались раковые клетки, которые делились, подпитывая опухоль, не давая болезни исчезнуть.
– Пап, ты обещал, что позволишь мне самой управлять яхтой! Ты обещал, пап! – воскликнула Дашенька.
– А раз обещал, значит, так и будет, – кивнул олигарх и посмотрел на часы. – А теперь время для...
– Знаю, пап.
Дашенька, отложила книгу в сторону, закатала рукав и откинулась на подушки.
– Пап, а где Мистер Квак? – спросила она с беспокойством, и отец протянул ей сидевшего на стуле в углу комнаты большого плюшевого лягушонка по прозвищу Мистер Квак.
Мистер Квак в смешном фраке и с крошечным цилиндром на приплюснутой зеленой голове был любимой игрушкой Дашеньки. Вообще-то девочка не признавала игрушек, а если раньше и играла, то в машинки, а не в куклы. Мистер Квак, которого она увидела в небольшом антикварном магазинчике в Париже, стал для нее другом, товарищем, членом семьи. Дашенька ложилась спать, прижимая его к себе, и подкладывала под голову, когда наставало время очередной инъекции. Желдыбин знал, что Мистер Квак помогает Дашеньке держаться. Ведь девочке было известно, что она больна и что ее ожидает.
Дашенька прижала к себе Мистера Квака, а Борис Борисович отвернулся, увидев покрытую точками следов от инъекций худую ручку дочери. Вернулась приветливая медсестра. Борис Борисович поцеловал дочку и вышел из спальни. Он не мог смотреть на то, как в руку Дашеньки впивается игла.
Скоро, совсем скоро это закончится. Болезнь навсегда отступит – и весь мир окажется у ног Дашеньки! Он сделает все, что от него зависит, а если будет нужно, спустится даже в преисподнюю и заключит договор с дьяволом. Впрочем, как знал Борис Борисович, дьявол – всего лишь глупая выдумка людей.
Федор Крылов
– Смерть достопочтеннейшего Петра Спиридоновича для всех нас – невосполнимая утрата, небывалая трагедия! – произнес белобрысый молодой человек в больших роговых очках дрожащим тоном. Извинился, вытащил из кармана пиджака огромный клетчатый платок и шумно высморкался.
Сидевшая напротив него за круглым дубовым столом, покрытым накрахмаленной скатертью, дама тоже не сдержалась и всхлипнула. Все же Петр Спиридонович был настоящим ученым, раз его студенты и аспиранты так живо реагируют на его кончину!
Молодой человек, представившийся Нине Аркадьевне, экономке покойного профессора Петра Спиридоновича Хымбальца, аспирантом оного (имя и фамилию Нина Аркадьевна не запомнила, вернее, не разобрала, потому что молодой человек произнес их скороговоркой и чрезвычайно скомканно), продолжая шумно сморкаться, вертел головой по сторонам, осматривая квартиру покойного историка, ставшего в середине прошлого месяца жертвой разбойного нападения и убийства.
– К великому сожалению, я был на научной стажировке в... в Южной Америке, вернулся только вчера, поэтому не мог проводить в последний путь нашего дорогого ученого и моего горячо любимого научного руководителя! – заявил безымянный аспирант. Незаметно для Нины Аркадьевны он ловко извлек из кармана пиджака цифровой фотоаппарат и, держа его так, чтобы экономка не могла видеть, сделал несколько снимков квартиры профессора Хымбальца. – Так что не могли бы вы, уважаемая Нина Аркадьевна, рассказать мне, как именно мы потеряли нашего дорогого профессора? У меня разрывается сердце, но я чувствую, что должен узнать детали, ибо иначе не найду душевного покоя!
Нина Аркадьевна, предложив столь хорошо воспитанному и милому аспиранту профессора чай с бубликами, пустилась в воспоминания, прерываемые всхлипами и лирическими отступлениями. Она не подозревала, что ее исповедь записывается на цифровой диктофон, который находился у молодого человека в другом кармане пиджака.
– Я обнаружила Петра Спиридоновича в кабинете! На ковре! С проломленной головой!
Аспирант, естественно, изъявил желание лицезреть место трагедии и был препровожден экономкой в кабинет. Ковер с кровавым пятном исчез, что было не так уж плохо. «Его всегда можно подрисовать в фотошопе, – решил молодой человек. – Побольше и поярче, читатели такое любят».
– И сразу поняла, что грабители желали заполучить коллекцию Петра Спиридоновича! – продолжала экономка. – Еще бы, ведь к нему и из-за границы приезжали, дабы попытаться перекупить тот или иной экспонат! Вот дня за два до ужасного инцидента был господин, кажется, из Франции. Или из Бельгии. Предлагал Петру Спиридоновичу, как профессор мне потом не без гордости сообщил, целых восемьсот тысяч евро! Но Петр Спиридонович отказал ему.
– И что же хотел приобрести тот француз или бельгиец? – возжелал узнать аспирант, на что экономка развела руками:
– Жемчужину коллекции Петра Спиридоновича! Она, кстати, тоже исчезла во время ограбления. Профессор хранил ее в большой шкатулке, причем всегда в сейфе. Я всего несколько раз ее видела. Однажды убиралась у него в кабинете, а шкатулка стояла на столе... – Нина Аркадьевна снова всхлипнула. – Пыльная она была такая, что я тряпкой по ней провела. Ну и, случайно так получилось, шкатулка открылась...
Молодой человек не стал заострять внимание дамы на том, что ни одна шкатулка не откроется, причем случайно, оттого, что по ней слегка проведут тряпкой. Наверняка старуху раздирало любопытство и она хотела узнать, что же профессор прячет, вот и «поколдовала» над замочком.
– И что же там было? – спросил гость с интересом.
Но Нина Аркадьевна горестно ответила:
– Не знаю, потому что в шкатулке была еще одна! Такая диковинная, явно старинная, с эмблемой на крышке – змея, кусающая себя за хвост. Я решила ее тоже протереть...
– То есть открыть, – промурлыкал себе под нос молодой человек.
– Но появился Петр Спиридонович и сказал, что к шкатулке прикасаться запрещено. И вообще, он был очень недоволен. Честно скажу: весьма груб! Раньше он никогда себе такого не позволял, а тут даже накричал на меня и обозвал... обозвал «глупой курицей». Однако потом пришел с извинениями. Шкатулка, оказывается, очень ценная. И изображена на ней... Как же он назвал? Я потом слово это записала, больно оно диковинное... Амфисбена! Раньше шкатулка принадлежала какому-то Ордену или что-то в таком роде...
Мысль молодого прохвоста, который, конечно же, был не аспирантом профессора Хымбальца, а Федором Крыловым, ведущим пером желтой-прежелтой столичной газетенки «Бульвар-экспресс», уже вовсю работала: таинственная шкатулка, похищенная в числе прочих реликвий, так и не найдена в отличие от других вещиц. Странно, странно...
Зазвонил телефон, Нина Аркадьевна извинилась и оставила гостя в кабинете одного, что позволило Федору сделать несколько снимков кабинета покойного, обшарить его письменный стол и засунуть нос в большую тетрадь.
Делать здесь было больше нечего, и «аспирант», сославшись на то, что ему нужно обратно в университет, на заседание кафедры, простился с Ниной Аркадьевной.