Лаяла собака. Злобно и хрипло. Юрка Шкурник никогда собак не любил. Это у него с детства, когда его основательно подрали два соседских пса. Пришлось даже в больницу обращаться, чтобы там зашили раны, нанесенные страшными клыками волкодавов. И после этого Юрка два года хромал. И хорошо, что сейчас сумели убежать раньше, чем на месте появился пес. Шкурник хорошо знал, как быстры в атаке внешне крупные и неповоротливые собаки. Не всегда успеешь дать прицельную очередь. А потом уже поздно будет, потому что собака в тебя вцепится.
Издалека послышались голоса. Лай собаки мешал разобрать, что говорили, но Шкурник, приблизившись к забору вплотную, остался уверен, что голоса узнал. Разговаривали двое. Один из них, кажется, Ахмат Хамкоев, второй, несомненно, сам Джабраил Алхазуров. Должен был бы там быть и третий человек, который стрелял – часовой. Но, сколько Шкурник ни прислушивался, третьего голоса не услышал. Значит, их всего было двое. Хамкоев пришел со стороны своего дома. Он кричал оттуда, спрашивая, что случилось. Выходит, что в доме, в собственном доме, находился именно Джабраил? И Табиб опять упустил его? Впрочем, если он там находился, то, скорее всего, без своего вещмешка, такого привлекательного невидимым содержимым. Но... Почему?.. Может быть, он этот вещмешок как раз и прячет в развалинах своего дома? Может быть, у него там тайник, и помимо того, что в вещмешке было, и в тайнике найдется что-то, что может заинтересовать?..
От таких сосредоточенных мыслей у Шкурника даже глаз стал смотреть почти прямо, словно он двумя глазами увидел уже содержимое тайника Джабраила Алхазурова. И представил, что пачек с баксами там гораздо больше, чем сейчас в мешке за плечами самого Табиба. Несравненно больше, настолько больше, что и сам он, завладев содержимым тайника, сможет купить себе дом ничуть не хуже, чем дом Джабраила в Германии, где живут его жена и дети. Шкурник не видел этот дом, знал только, что такой дом есть. Даже не представлял, большой он или маленький, красивый или уродец. Но в представлении этот дом вырастал в огромный богатый особняк с садом и обширной открытой лужайкой вокруг. А по этой травяной лужайке дети ездят в электромобилях... И не смотреть на этот дом, а просто представлять себе, что у Джабраила есть такой, было для Шкурника невыносимо больно, словно этот дом отняли у него и отдали другому.
Юрка Шкурник страшно завидовал и очень мучился от своей зависти, как от физической боли, как от ранения... И при этом не виделось медицинского средства, которое могло бы его спасти. Впрочем, средство виделось, хотя и не медицинское. И даже два... Первое – когда сам он будет жить лучше и богаче и не будет никому завидовать. Второе – когда Джабраил внезапно все потеряет и останется ни с чем. Второе средство казалось Шкурнику даже более предпочтительным, более сладким. Тем не менее стремился он к первому, потому что оно было материальнее, а он всегда считал себя человеком от земли...
* * *Беслан контролировал выход из сада на улицу и дважды тихо мяукнул. Шкурник и сам услышал, как по ночной улице проходит машина. Судя по звуку двигателя, тот же милицейский «уазик» возвращается. И так же медленно едет. Непонятно, слышали в машине выстрелы или нет. Издали точно определить место невозможно. Но машина не проехала мимо забора, а свернула на боковую улицу, не доезжая. Табиб понял, что капитан милиции Ахмат Хамкоев решил с выгодой для себя использовать ситуацию, и сейчас менты приедут к капитану в дом. Так оно и случилось, о чем сообщил злобный и раскатистый лай собаки. Интересно, где сейчас находится Джабраил? Не будет же он ментов встречать... Впрочем, дом у Хамкоева большой, и отсидеться есть где... Не будут же у героя дня дом обыскивать только потому, что этого героя якобы застрелить пытались. А Ахмат наверняка скажет, что застрелить пытались его, в отместку за подвиг дня... Не сказать так просто глупость...
Но и сам Юрка Шкурник тоже начал подумывать, что совершил глупость, не убравшись вовремя подальше. Машина, должно быть, пожаловала к капитану не одна. Голосов слышалось множество. А скоро эти голоса приблизились и, кажется, переместились в сад бывшего дома Джабраила. Осматривали что-то там. Хорошо хоть, между двумя разрушенными домами забор не разрушен, и Табиб за забором среди кустов прячется.
– Вот здесь они, наверное, и сидели, – сказал кто-то по-русски. – Ждали, когда в доме свет погаснет.
– Да, – ответил другой, тоже по-русски, но с акцентом. – Если бы не собака, капитана сегодня положили бы со всей семьей.
Главное, чтобы они не надумали в соседний двор войти. Тогда придется стрелять и через заборы уходить в срочном порядке. Здесь не центр города. Уйти можно. И много разваленных домов. Через жилые дворы пройти сейчас проблематично. Почти в каждом дворе своя собака...
– Ладно, что тут смотреть. Пойдем, что ли.
– В соседний двор не заглянем?
Шкурник напрягся.
– А там что делать?..
– Ладно, пошли. Спать хочется, – и раздался звучный, аппетитный зевок.
– Некогда сегодня спать. Сейчас допросы закончат, пошлют базу этого Косого Шкурника искать...
Табиб, естественно, не знал, что за спиной его зовут Косым Шкурником, иначе на такое обращение он ответил бы выстрелом и доказал, что косой глаз не мешает ему точно стрелять. Что Юркой Шкурником зовут, уже слышал, передавали добрые люди еще в те времена, когда он шкуры принимал. В этом ничего обидного нет. Но Косой Шкурник – это похоже на оскорбление. А говорят-то точно о нем... И он с силой сжал приклад автомата.
Но тут же успокоился, потому что заимел возможность похвалить себя. А как не похвалить, если он предвидел, что месторасположение базы сдадут и туда нагрянут менты, а то и спецназовцы. И всех, кто там находится, положат. И пусть положат. Меньше останется людей, которые смогут рассказать о прошлом полевого командира Табиба. Когда-то и это тоже может сгодиться. Война кончилась. Людей у него больше нет, не считая Беслана. Значит, надо быстрее уходить за границу. Но уходить можно не с пустым карманом...
Шкурник тихо, чтобы не слышали люди за забором, перебрался к Беслану. Присел рядом, нос почесал, показывая свое хладнокровие и презрение к опасности.
– Ты как? – спросил.
– Нормально. Спать еще не хочу. Только прохладно становится. Вспотел, когда бегал. Сейчас на ветерке морозит.
– Сейчас эти уберутся, пойдем в дом Джабраила... Там ветра нет...
– А что там? – не слишком заинтересованно спросил Беслан.
– Там тайник должен быть. Будем искать...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Видавший виды «Ту-134» прибыл в аэропорт «Ханкалу» утром, еще в темноте, и быстро вырулил с взлетно-посадочной полосы на стоянку, заняв место между двумя военно-транспортными «анами», стоящими под разгрузкой. Вместе с группой Согрина летели в длительную командировку сменить работающих в Чечне товарищей шестеро «альфовцев». Народ неразговорчивый, и все общение при посадке в самолет состояло из короткого вопроса Сохно и такого же короткого ответа командира группы майора Султанова. Потом короткого вопроса командира группы майора Султанова и короткого ответа Сохно.
– Бывали уже там?
– Бывали... А вы?
– В основном там и бывали.
У «альфовцев» своя задача, они в отличие от спецназовцев ГРУ летели не на конкретную операцию, но посматривали группы одна на другую с уважением, не стараясь вникнуть в чужие дела. И, не зная, что им предстоит в Чечне и когда, после взлета все предпочитали загодя по возможности выспаться.
В Ханкале прямо к траппу подали автобус для «альфовцев», те предложили подвезти и спецназовцев, но Согрин уже увидел приближающийся «уазик» – полковник Мочилов, как и обещал, в ночь занялся обеспечением группы Согрина, вопреки привычке заниматься этим делом загодя.
– Нас встречают.
На базе спецназа ГРУ в Грозном у группы Согрина имелось свое небольшое помещение, и, к счастью, помещение еще не успели отдать кому-то другому, поскольку сам Согрин с товарищами уже не собирался сюда возвращаться. Но возвратиться пришлось.
Дежурный по базе ждал их и сразу отправил полковника к штабным картографам за получением карт, а двух подполковников на склад, где прапорщик-кладовщик со щегольскими усиками уже подготовил комплект всего необходимого для долговременного рейда.
– Перегружаешь, старик, – проворчал Сохно молодому прапорщику. – Я здесь навечно селиться не собираюсь.
И безоговорочно отодвинул половину выделенных продуктов. Патроны, впрочем, и гранаты взял в полном комплекте. Не столько по надобности, сколько по привычке. А потом долго возился, выбирая себе веревку. К веревкам у Сохно всегда была особая привязанность, и этому вопросу он уделял внимание обязательно. Кордебалет проверял заряд аккумуляторных батарей для ночного прицела своего «винтореза» и ПНВ[6] бинокля полковника.
За этим занятием их и застал полковник Согрин, торопливо пришедший вслед за своими офицерами. Сразу стал загружаться сам и остальных поторопил:
– Перегружаешь, старик, – проворчал Сохно молодому прапорщику. – Я здесь навечно селиться не собираюсь.
И безоговорочно отодвинул половину выделенных продуктов. Патроны, впрочем, и гранаты взял в полном комплекте. Не столько по надобности, сколько по привычке. А потом долго возился, выбирая себе веревку. К веревкам у Сохно всегда была особая привязанность, и этому вопросу он уделял внимание обязательно. Кордебалет проверял заряд аккумуляторных батарей для ночного прицела своего «винтореза» и ПНВ[6] бинокля полковника.
За этим занятием их и застал полковник Согрин, торопливо пришедший вслед за своими офицерами. Сразу стал загружаться сам и остальных поторопил:
– Договорились с вертолетом. Группа из прокуратуры и телевизионщики вылетают... Мы с ними... Быстрее... Машина ждет...
На обратной дороге в Ханкалу спецназовский «уазик», не проявляющий смущения перед выбоинами дороги, обогнал «Газель» с надписью «телевидение».
– В РОШ[7] все равно заскочить не успеем, – посетовал Согрин.
– А нам там и делать нечего, – пожал плечами Сохно.
– Обстановку бы на всякий случай узнать.
Но в РОШ они не поехали, опасаясь опоздать на вертолет, где они были не штатными пассажирами, а просто попутчиками без права задержки. Вертолет мог вылететь и без них. Впрочем, телевизионщиков пришлось ждать еще двадцать минут после посадки. Руководитель следственной бригады не по годам седой подполковник был уже в курсе дела и получил приказ выдавать спецназовцам полную информацию. Согрин сразу приступил к инструктажу – какие конкретные вопросы интересуют его во время стандартного допроса. Подполковник, пользуясь тем, что вертолет, хотя и завертел уже винтами, все же вибрирует не так сильно, как в полете, эти вопросы внес в свой блокнот.
Телевизионщики загрузились быстро. Закрыли дверь. Вибрация винтокрылой машины усилилась, пилот начал «выбирать обороты», и только по внезапно наступившему крену большинство поняло, что вертолет уже в полете...
* * *«Комедия» со съемками материала для новостных телевизионных программ затянулась, и хорошо еще, что телевизионщики в отличие от киношников не имеют привычки снимать дубли. Пора уже было и к допросам приступать, потому что потерянное время часто бывает невозможно компенсировать. Впрочем, Согрин с офицерами не стали наблюдать «комедию», а сразу взялись за читку протоколов предварительных допросов, и попутно сами «допрашивали» местного опера, который давал пояснения по всем неясным вопросам. Но предварительные допросы сводились в основном к одному: где находится в настоящий момент Юрка Шкурник с остатками своего отряда. Этот вопрос был вполне закономерен, поскольку, как сообщили приезжим, ночью люди из отряда Юрки Шкурника пытались произвести нападение на дом капитана милиции Ахмата Хамкоева. Тревогу подняла собака, и Хамкоев, вовремя сориентировавшись, потому что был насторожен, застрелил одного из нападавших, некоего боевика Али Паленого, чей труп лежал сейчас в подвале горотдела милиции, и уже предупреждены были родственники Паленого, что им предстоит прийти на опознание.
Сдавшиеся боевики одинаково указали место обычной базы Юрки Шкурника и две дополнительные базы, куда, впрочем, из-за отдаленности он сейчас уйти не мог. По общей версии, Шкурник подозревал, что часть его отряда готовится сдаться властям, и загодя забрал у всех документы. А когда они все же сговорились и ушли, Шкурник с оставшимися восьмерыми верными ему боевиками остался на ближайшей базе и не решился преследовать десятерых. Они тщательно следили, не будет ли преследования, и не заметили его. Более того, группа, подготовившись к сдаче, три дня сидела в лесу под Гудермесом и вела переговоры с капитаном милиции Хамкоевым, который действовал с санкции начальника городского управления МВД, но своему руководству пока не докладывал, потому что не был уверен в окончательном результате.
– На поиски Табиба кто-то отправился? – поинтересовался Сохно.
– Милицейский взвод, – сообщил опер.
– Всего-то? Они и окружить не сумеют.
– Мы еще ночью сообщили Рамзану Кадырову. Он приказал отправить милицейский взвод и, в свою очередь, высылает два вертолета со своими людьми. У него к Шкурнику свой счет. Шкурника приказано брать живым.
– Они «возьмут» только его голову, – сказал Кордебалет. – Не знаю, как голова без тела может оставаться живой... Она не сможет дать показания, которые нам очень нужны.
Опер помрачнел, хотя прекрасно знал, что все будет именно так.
– Это их проблемы, – задумчиво сказал полковник Согрин. – Не нам вмешиваться в местные традиции. Меня другое интересует. Давно в ваших краях не было слышно про Джабраила Алхазурова?
– Давно не слышно. – Опер с удовольствием перевел разговор на другую тему. – По слухам, он осел где-то за границей. По крайней мере, семья у него в Германии, имеет дом и живет не слишком бедно... Наверное, и он где-то рядом. Его в международный розыск не объявляли.
– А вот это зря. Материалов для представления достаточно.
Такой вывод, судя по выражению его лица, оперу не понравился.
– Его у нас в народе любят.
– А этот... Капитан Хамкоев. Он, кажется, родственник Джабраила Алхазурова?
Опер пожал плечами:
– По большому счету, в какой-то степени мы все здесь друг другу родственники. Кажется, у Хамкоева и Алхазурова жены сводные сестры... Матери у них разные, отец один... Точно я не знаю. Может, и еще какое-то родство есть. А что вас Джабраил волнует? Он к этому делу отношения не имеет.
– Ни один из сдавшихся боевиков не упоминал его имени?
– Нет. – Опер был даже удивлен.
– Ну и ладно, – улыбнулся Согрин, прекращая разговор.
Улыбка была редким гостем на его обычно сосредоточенном сухом лице. И потому в ее искренность верилось легко.
До начала основных допросов оставалось время, Согрин отпустил опера вместе с протоколами предварительных допросов, которые ничего спецназовцам не дали, и достал карту Гудермеса. Ткнул пальцем.
– Толя, вот дом Хамкоева. Вот, за забором, бывший дом Джабраила Алхазурова. Походи там, полюбопытствуй. Тем более там ночью стреляли. Осторожнее только, собаку не обижай. Если будет возможность, дай своим знакомым сигнал, что ты здесь. Пусть готовятся.
Знакомые – это осведомители. Никто, естественно, не захочет официально признать себя осведомителем. Встречи могут состояться только в темноте, без чужих взглядов и чужих ушей.
Сохно согласно кивнул, засунул карту в карман и вышел.
– Пойдем и мы, – сказал полковник.
– Куда? – не понял Кордебалет.
– Я хочу посмотреть на того человека, что стрелял в Ахмата Хамкоева. Или в которого стрелял Ахмат Хамкоев. Как его... Али Паленый...
2
Джабраил Алхазуров, расставшись с Ахматом, который сразу вызвал милицию, сидел в своей комнате при выключенном свете, с ключом в замке и с пистолетом на столе перед собой. Пистолет он смазывал за несколько часов до стрельбы, и сейчас, в темноте, представлял, что по белой скатерти растекается небольшое масляное пятно. Он представлял себе это пятно очень явственно и сосредоточивал на нем все свое внимание, чтобы не нервничать из-за присутствия в доме, в соседней комнате, ментов, которые очень бы хотели поймать его, из-за суеты в саду, где сейчас множество людей осматривали место происшествия.
Джабраил уже осознал существенную ошибку, которую допустил, и Ахмат тоже не заметил этой оплошности. Но может найтись дотошный мент, который обратит внимание на то, что Ахмат встретил вызванную милицию с автоматом в руках. Автомат числится на нем, и это никого не смутит. Но какой дурак стреляет в темноту из автомата одиночными выстрелами, когда противников несколько? Здесь нужна очередь, только очередь... Причем очередь длинная, потому что противников больше. Нервная система любого человека заставит его, вопреки боевым навыкам, дать длинную очередь, чтобы оградить себя от встречной стрельбы. Сам Джабраил, еще в бытность свою полевым командиром отряда, на случай непредвиденной встречи с противником в ночном рейде всегда выпускал вперед человека с ручным пулеметом, потому что у пулемета высокая скорострельность, и он может наносить урон больший, чем автоматная очередь. Даже больший, чем очереди из нескольких автоматов. И не дает возможности противнику, шарахающемуся в сторону, самому очередью ответить. А тут... Одиночный выстрел... Похож, к сожалению, на прицельный, потому что при стрельбе «с живота» пули не так ложатся. Здесь выглядит так, что стреляли от плеча... Плохо... Но и это еще не все... Пуля... Если будет вскрытие, если будут извлекать пулю... Предположим, Ахмат сможет отговориться, что стрелял из пистолета. Тот же калибр – девять миллиметров, – что и у штатного ментовского «макарова». Но любой эксперт сразу отличит короткую пулю «макарова» от серьезной и увесистой, удлиненной пули «беретты-92». Но это все будет, скорее всего, завтра, если будет вообще... Сегодня судмедэкспертам не до различия пуль. И не будет, возможно, даже вскрытия, потому что дело кажется предельно ясным, мотив покушения очевиден, а героев дня не подозревают, как подозревали бы любого другого. Тем не менее, если кто-то из прибывших по вызову оперов окажется излишне дотошным, возникнет какое-то сомнение, и вскрытие могут произвести. Если произведут вскрытие и обнаружат пулю от «беретты», ее, конечно же, пошлют на баллистическую экспертизу, чтобы определить ствол, из которого стреляли, если он зафиксирован в картотеке. Каждый ствол, как пальцы руки человека, имеет собственные отпечатки. И эти отпечатки переносятся на пулю. Идентифицировать пистолет Джабраила Алхазурова можно без проблем, потому что этот пистолет «засветился» много раз, и его подробное описание наверняка имеется в картотеке любого антитеррористического подразделения, точно так же, наверное, как и его отпечатки пальцев.