— Рудик, милый, — послышался в трубке приглушенный женский голосок, — долго тебя ждать?
— Э-ээ… кгм… — сказал Сладкий, явно не зная, кому отвечать.
— Так я выезжаю, — сказал Гордеев и положил трубку.
По его представлениям, часа Сладкому было достаточно, чтобы отделаться от женщины и подготовиться к приему дорогого гостя. Дорога должна была занять не больше двадцати минут — адвокат жил в сталинском на доме на проспекте Маршала Вершинина, но Гордеев решил: пусть немного подергается…
Через пятьдесят минут они уже дружески здоровались, и Сладкий убеждал Гордеева не снимать обувь. Юрию Петровичу, однако, жутковато было ходить по зеркальному паркету, и он разулся и пошел по длинному коридору, пытаясь вспомнить, когда же он здесь был последний раз. Три, нет, наверное, все-таки четыре года назад. Какая все же огромная квартира!
Они комфортно устроились в кабинете. Гордеев нашел, что хозяин квартиры выглядит превосходно — румяный, бодрый, о чем не преминул ему сообщить.
— А знаете ли, дорогой коллега, что продлевает жизнь таким старым облезлым котам, как я?
— Наверно, преподавательская работа? — смиренно предположил Гордеев.
Сладкий засмеялся, оценив тонкую остроту.
— В самом деле, коньячку? — предложил он. — Я-то компанию не составлю, вы знаете, но у меня есть отличный «Хеннесси» и…
Гордеев покачал головой:
— Увы, я за рулем.
— И наверно, примчались строго по делу? Нет бы просто так навестить старика.
— Грешен — визит корыстный, — покивал Гордеев. — Рудольф Валентинович, помните своего подзащитного Великанова? Доктор, в Химках, застрелил двух человек. Вы его защищали и…
— Конечно, помню. Я еще не в маразме. — Сладкий лукаво погрозил Гордееву пальцем. — Вы должны были продолжить: и его посадили на десять лет.
— Ну если вы сами все прекрасно помните, — развел руками Гордеев.
— Стойте, — сказал Сладкий. — Вы же сейчас в Химках, да? Вот оно что, я сразу не сообразил. А он как раз там работал, был такой весь из себя медицинский Робин Гуд. Зорро. Неуловимый мститель. — В голосе старого адвоката послышались нотки раздражения.
— Почему вы так его называете? — заинтересовался Гордеев.
— А… не обращайте внимания. Так что, вы заинтересовались этим делом? Но ведь столько времени прошло! Зачем это вам? Там все так… однозначно.
— А вы почему за него взялись?
— Ну я! Старый осел — вот почему! Помочь захотел человеку. На свою голову. В результате только лицо потерял. Он меня не слушал, нес всякую чушь. В общем, процесс мы с треском провалили. Вот так-то. А что я мог сделать? — сказал Сладкий, развел руками и улыбнулся. Для него это было уже давно пройденное и прожитое.
«Вот так вот, — подумал Гордеев. — Потомственный адвокат дал посадить потомственного врача. Бывает».
Правда, в то, что адвокат Сладкий просто так за здорово живешь хотел помочь человеку, Гордеев не слишком верил.
— Бедняга доктор, наверно, вывернулся наизнанку, чтобы вас оплатить, а? — фамильярно хохотнул он.
— Ну что вы, Юрочка, у бедняги, как вы говорите, доктора ничего, кроме дыр в кармане, не было. Я защищал его бесплатно.
— Вот как?
— Да, это было дело принципа. Но, увы, все дела выиграть невозможно, Вы, наверно, слышали об этом арифметическом законе? — Сладкий подмигнул. — Точно так же как всех денег не заработать. И всех женщин… — Старик непритворно вздохнул.
— Что-то такое действительно слышал. Рудольф Валентинович, один вопрос.
— Я весь внимание.
— До или во время процесса вы встречались с мэром Химок — господином Терехиным?
— Нет, — не моргнув глазом сказал Сладкий.
— Это все, что я хотел узнать. — Гордеев встал.
Вот тут Сладкий явно забеспокоился:
— Как же так, Юрочка, а кофеек?
— В другой раз, извините великодушно…
На самом деле, когда Сладкий отвечал на этот вопрос, Гордеев еще не знал, говорит ли он правду, но после его следующей реакции — на то, что больше говорить не о чем, — решил, что непременно врет. Есть большая вероятность, что честолюбивый когда-то адвокат, взявшись за это дело и пообещав во всеуслышание защищать Великанова бесплатно, рассчитывал на дивиденды с другой стороны — от родителей застреленных Великановым парней. Гордеев слышал о некоторых подобных ситуациях, когда о защите адвокат и не помышляет, а думает только о том, как заставить побеспокоиться противоположную сторону на предмет уплаты теневого гонорара. В откровенно криминальных отношениях можно и пулю схлопотать, но тут, очевидно, ловушка расставлялась на мэра Терехина — цивильного человека, облеченного властью, который наверняка хотел, чтобы кто-то заплатил за смерть его сына. Доказать это вряд ли возможно, но вполне вероятно, и, самое главное, это похоже на такого типа, как Сладкий.
Гордеев позвонил в Химки домой обеим потерпевшим девушкам, но поговорить удалось только с родителями. Разговоры были похожи до невозможности. Сорвавшись на третьей-четвертой минуте, матери кричали, что не дадут больше третировать ребенка — и так уже натерпелись. Потом трубку брали отцы и, стараясь говорить тяжеловесно и убедительно, советовали забыть этот номер телефона, этот город, ну и еще что-нибудь за компанию.
Складывалось впечатление, что с этими семьями кто-то хорошо поработал.
Все это, конечно, были домыслы без малейших пока что фактов. Пока же Гордееву было ясно только одно: надо ехать в Химки. Оставался ведь еще Николай Румянцев — тоже непосредственный свидетель происшедшего.
По-прежнему сидя в машине, Гордеев позвонил Грязнову:
— Вячеслав Иванович, извини, но вечерние посиделки отменяются.
— Ну вот, — расстроился Грязнов. — А все так хорошо начиналось…
— Точнее, переносятся, — поправился Гордеев.
— Это еще куда ни шло, — воспрял духом Грязнов. — А что стряслось?
— К счастью, ничего. Но я сейчас уеду в Химки на пару дней.
— Знаю твою «пару дней», — проворчал Грязнов. — Неделя, не меньше.
— Все приходит к тому, кто умеет ждать.
— Ишь ты! Это кто сказал? — заинтересовался Грязнов.
— Дизраэли.
— Клиент твой, что ли, какой?
— Если бы.
— Хорошо платил? — заинтересовался Грязнов.
12Турецкий посмотрел на часы и помчался в больницу. Он приехал в ЦКБ через три часа после операции, звонил туда по дороге и уже знал, что операция прошла благополучно и Меркулов спит.
Еще в Генпрокуратуре Турецкий открыл энциклопедический словарь, нашел статью «Аппендицит» и вырвал весь лист. Пока ехал, периодически в него заглядывал, но строчки с непонятными словами разбегались во все стороны, пока он не ухватил финальную фразу: «Лечение. По установлении диагноза и консультации хирурга рекомендуют оперативное вмешательство в плановом порядке».
— В плановом, твою дивизию, — проворчал Турецкий, подъезжая к КПП Центральной клинической больницы. — Все у нас не как у людей…
Хирург Иванов оказался высоким мужчиной лет тридцати пяти. У него были широкие кисти рук, как у баскетболиста. «Так, наверно, должен выглядеть хирург, — подумал Турецкий, — как спортсмен». Они пожали друг другу руки и вышли на улицу покурить. Турецкий предложил свои сигареты, но Иванов сказал:
— Спасибо, я люблю покрепче. — И закурил классический «Честерфилд».
Турецкий вспомнил Славку Грязнова с его ехидными нотациями. Вот и доктор предпочитает покрепче.
— К нему можно? — спросил Александр Борисович, выпуская сизое облачко.
— Пока не стоит. Он, правда, уже вышел из-под наркоза, но лучше потерпеть, — порекомендовал Иванов. — Пусть отоспится, придет в себя, тогда и положительные эмоции от встречи с близкими будут кстати. Жену я бы тоже не советовал раньше времени пускать.
— Нет проблем, — с чувством огромного облегчения сказал Турецкий. — Она пока и не знает ничего.
— Интересные вы люди, — заметил доктор.
Помолчали, стряхивая пепел.
— Секретарша перепугалась просто зверски, — поделился Турецкий. — Ну и я заодно.
— Бывает.
— Я думал, будет что-нибудь похуже.
— Вполне могло быть.
— Как это? — немного дернулся Турецкий.
— Да так, — пожал широченными плечами Иванов. — Очень даже просто — если бы чуть позже спохватились. Воспаление аппендицита не такая уж безобидная вещь. У вашего Меркулова вполне могло начаться прободение.
— Но не началось?
— Нет.
— Хвала Аллаху! А что такое «прободение»?
Иванов засмеялся:
— Это когда дырка в стенке органа появляется при его заболевании. Или перитонит, например, мог быть. Тоже запросто.
— Ах да, перитонит, — вспомнил Турецкий. — Я столько раз слышал это слово, и всегда оно на меня ужас нагоняло.
— Перитонит — это воспаление брюшины. Развивается преимущественно как осложнение аппендицита и некоторых других острых заболеваний. Бывает общий и местный… Да зачем это вам, Александр Борисович?
— Ах да, перитонит, — вспомнил Турецкий. — Я столько раз слышал это слово, и всегда оно на меня ужас нагоняло.
— Перитонит — это воспаление брюшины. Развивается преимущественно как осложнение аппендицита и некоторых других острых заболеваний. Бывает общий и местный… Да зачем это вам, Александр Борисович?
— Действительно, — встряхнулся Турецкий. — Вроде совершенно ни к чему даже и для общего развития. Живот у меня не болит.
— Никогда? — прищурился доктор.
— Никогда, — подтвердил Турецкий.
— Серьезно? — округлил глаза доктор.
— Абсолютно.
— Я не верю.
— Ну… — Турецкий почесал затылок, — доказать я это, конечно, никак не могу, так что поверьте уж на слово.
— Все равно не могу, — признался хирург после некоторой паузы.
— Это нехорошо.
— Почему?
— Потому что людям надо верить.
— Да? А я считаю, людям надо верить только в самом крайнем случае.
— А! — сообразил Турецкий, — Мордюкова в «Бриллиантовой руке»?
— Управдом — друг человека, — подтвердил Иванов.
Посмеялись, потом хирург заметил:
— Александр Борисович, на глаз вы в неплохой форме, но чтобы у человека никогда не болел живот — я такого не встречал. Вспомните все же, когда последний раз вас тревожили какие-нибудь неприятные ощущения?
Турецкий честно напрягся и все-таки не смог вспомнить.
— Идеально питаетесь? — не отставал Иванов.
— Да не сказал бы…
— Никогда не переедаете?
— Э, доктор, — засмеялся Турецкий, — я давно уже пищу воспринимаю как закуску. Когда же тут переедать?
Иванов был искренне удивлен.
— Слушайте, — сказал он, — ваш случай как раз для моей диссертации. Хотите послужить науке?
— А что надо делать? — осторожно поинтересовался Турецкий.
— Во-первых, вам придется на недельку лечь ко мне на обследование. Заодно отдохнете от своей служебной суеты. Ну а потом…
— Ну нет, — запротестовал Турецкий. — И даже не просите. Может, когда-нибудь… на пенсии…
— До пенсии еще дожить надо, — расстроился Иванов.
— Ничего, дотянем как-нибудь…
Хирургу явно не хотелось возвращаться в больничный корпус, Турецкий не спешил, и они закурили еще по одной.
— Доктор, а почему бы аппендикс не удалять прямо при рождении? — брякнул вдруг Турецкий несколько неожиданно даже для самого себя. Надо же было, в конце концов, о чем-то говорить.
Хирург посмотрел на него с еще большим удивлением.
— Что? Нет, ну надо же! — хмыкнул Иванов. — Сегодня день сплошных откровений.
— Вы о чем?
— Да все о вас. Нестандартный подход. Сразу видно человека с нешаблонным мышлением. Никогда медициной не интересовались?
— Бог миловал.
— Понятно. Дело в том, — сказал Иванов, — что подобную идею когда-то высказал мой однокурсник Сережа Великанов. Вот мозговитый парень был. Но тут он, правда, прокололся, даром что первокурсник.
— Почему же — прокололся? — спросил Турецкий, мотая произнесенную Ивановым фамилию на воображаемый ус.
— Да просто выяснилось, что такое ноу-хау уже пробовали до нас. Оказалось, что еще в конце шестидесятых годов в Штатах какое-то время аппендикс удаляли у всех новорожденных. Просто на всякий случай.
— Вроде как бомбу замедленного действия?
— Ну да. Правда, потом от этой идеи все-таки отказались.
— И почему же?
— Да всего-навсего изучили статистику. Оказалось, детишки стали много болеть, отставать в умственном и физическом развитии. Аппендикс, этот незатейливый отросток, богат особой тканью, влияющей на иммунитет, кроветворение и многое другое.
— Аппендикс?!
— Именно. Аппендикс, представьте себе, не архитектурное излишество вроде скульптур Церетели, а необходимая организму вещь. Но если, выполнив свою миссию, он начинает мешать нам жить, то его приходится отсекать, и главное здесь — не упустить время. В общем, вот такая непростая загогулина в организме.
Турецкий покивал с умным видом и спросил как бы невзначай:
— Доктор, а как, вы сказали, звали вашего однокашника? Великанов?
— Да, был такой умный парнишка — Серега Великанов.
— Почему — был? Что-то с ним потом случилось?
— Что с ним могло случиться? — пожал плечами Иванов. — Стал врачом. Говорили, весьма неплохим. Догадаться можно было — он из семьи потомственных врачей, и у него, я помню, пациенты в руках просто млели. В хорошем смысле слова. Помню, у него было такое выражение: «Врачу необходимы всего лишь три качества — знание, интуиция и милосердие».
— Неплохо, — оценил Турецкий. — И где он сейчас, ваш потомственный доктор?
— Кажется, уехал из Москвы куда-то.
— Понятно, — протянул Турецкий. — Давно с ним не виделись?
— Да уж года два, не меньше. Встретились как-то случайно на выставке медоборудования… — Иванов спохватился: — А почему такой интерес?
— Сейчас объясню. Расскажите про вашу встречу что хотели.
— Ну что… Как обычно однокашники сталкиваются после большого перерыва? «Привет», «как дела», «пока»… «Ты где сейчас», — спрашивает. «Я в Москве, — говорю, — в ЦКБ, могу тебя устроить». — «Не нужно, спасибо, у меня все в порядке». — «А ты где», — я спрашиваю, интересно же, где у нас сейчас порядок. «А, там», — говорит и машет рукой куда-то. Вот и весь разговор. Но кажется, я слышал, он где-то в Подмосковье. Так почему вы спрашиваете, Александр Борисович?
— Видите ли, тут деликатный момент… — Турецкий помолчал. — Мои друзья сейчас занимаются делом одного доктора, которого зовут точно так же. Сергей Великанов.
— С ним что-то случилось? — нахмурился Иванов.
— Да, у него большие неприятности, но, видите ли, я не убежден, что мы с вами говорим об одном и том же человеке. Вы не знаете, куда именно Великанов уехал из Москвы?
Иванов отрицательно покачал головой.
— Ну что же…
— Постойте! — спохватился хирург. — Есть вариант. У него был роман с одной девушкой с нашего курса. Вот ее легко можно найти. Она всегда появлялась на встречах выпускников.
— Тот Великанов, о котором я говорю, холост, — уточнил Турецкий.
— Ну и правильно, — подтвердил Иванов, — они же расстались, насколько я помню, да и воды много утекло. Может, он уже не раз женился и разводился после института. Но мне кажется, она все про него должна знать, у них совершенно сумасшедший роман был.
— Нет, — вздохнул Турецкий, — как раз наш Великанов не женился ни разу. Но, доктор, я вам действительно буду очень признателен, если вы подскажете, как найти эту барышню. Только не пугайте никого словами типа «Генпрокуратура» и прочее, ладно?
— Я понял, — улыбнулся Иванов. — Считайте, договорились.
Турецкий крепко пожал огромную ладонь, которая совсем недавно оперировала его друга и шефа. Она излучала тепло и силу, такой и должна быть, наверное, рука настоящего доктора.
— Спасибо вам за все, — сказал Александр Борисович.
— Не за что.
— Есть за что, — заверил Турецкий. — За Константина Дмитриевича родина у вас в долгу. Ну и насчет этой девушки, конечно, звоните — буду ждать с нетерпением.
— Знаете, у нас говорят: операция — самый дешевый метод, если все нормально, и… самый дорогой, если есть осложнения.
Турецкий засмеялся и протянул Иванову карточку:
— Вот моя визитка, пожалуйста, обращайтесь, даже если вам в метро на ногу наступят.
— На мою могут наступить! — засмеялся Иванов, и они оба невольно посмотрели на его туфли. Размер был сорок пятый, не меньше.
Докурили уже в молчании и попрощались. Турецкий пошел к машине, у него было удивительно ладно на душе — просто потому, что встретил хорошего, несуетного человека, который занят своей благородной работой, делает ее честно, спокойно и профессионально. Возможно, они еще когда-нибудь пересекутся по поводу этой знакомой Великанова, но, скорее всего, вряд ли будут общаться регулярно — слишком на разных орбитах вращаются. От этого было немного грустно, но и… тоже хорошо.
Турецкий не дошел до машины, передумал и развернулся обратно. Что-то подсказывало ему, что Меркулов пришел в себя, а ему срочно нужно было с ним переговорить. Преодолев сопротивление медсестер и охраны с помощью своей безотказной корочки, он добрался до меркуловской палаты. Тот действительно отошел от наркоза.
— Что ты мне принес? — поинтересовался Меркулов.
— Да я как-то… — растерялся Турецкий.
— Больным положены гостинцы, — вялым, но назидательным голосом сказал Меркулов. — Апельсины там в авоське…
Все-таки он еще не вполне в порядке, сообразил Турецкий. Знает Костя о своей отставке или нет, как бы это выяснить?
— Я тебе, Костя, анекдот принес, вот слушай. Доктор заходит в палату, там лежат три женщины. Доктор спрашивает у первой: «Как звать?» — «Евдокия». — «Отлично. На операцию пойдете первой. На операцию, как известно, идут, а с операции — несут». Обращается ко второй: «А вас как?» — «Прасковья». — «Хорошо. Прасковье мы сегодня будем удалять желчный пузырь». — «Аппендицит, доктор, аппендицит!» — «Хорошо-хорошо, как скажете». Подходит к третьей койке, спрашивает: «Ну а вас как звать, голубушка?» — «Надежда». — «А-а, Надежда! А Надежда у нас сегодня оперироваться не будет». — «Почему, доктор?!» — «Потому что надежда умирает последней».