— А они все еще не исправили своей машины, — злорадно буркнул капитан Уорфилд.
Он смотрел через лагуну в ту сторону, где сквозь редкие пальмы виднелись паруса «Нухивы».
IIДом Парлея представлял собой двухэтажную постройку из калифорнийского леса, крытую оцинкованным железом. По своим размерам он так мало соответствовал узкому кольцу атолла, что казался чудовищным корытом на узкой полосе песка. Как только «Малахини» стала на якорь, прибывшие на ней, соблюдая долг вежливости, отправились на берег. В большой комнате дома уже находились капитаны и скупщики с других судов, рассматривая жемчужины, предназначенные для завтрашнего аукциона. Слуги-паумотанцы, туземцы с Хикихохо и родственники хозяина сновали между приезжими, предлагая виски и абсент. Сам Парлей, болтая и насмешливо хихикая, прохаживался среди этого странного сборища. Он был теперь лишь тенью самого себя — сильного, высокого человека, каким он был когда-то. Глаза его глубоко ввалились и блестели лихорадочным огнем, щеки были впалы, и кожа на них была вся изрыта. Волосы на голове торчали седыми кустиками, усы и эспаньолка поредели.
— Черт побери! — пробормотал Малхолл себе под нос. — Да это настоящий длинноногий Наполеон Третий, только обгоревший, прокаленный, растрескавшийся от жары; к тому же он еще и в коросте. Неудивительно, что он держит голову набок. Приходится сохранять равновесие.
— Будет буря, — приветствовал старик Парлей Грифа. — Вы, вероятно, очень интересуетесь жемчугом, если решились выйти в такую погоду.
— Что же! За вашим жемчугом можно пойти в преисподнюю, — засмеялся в ответ, не смущаясь, Гриф и пробежал глазами по выставленному на столе жемчугу.
— Кое-кто уже совершил из-за него это путешествие, — загоготал старый Парлей. — Взгляните вот хоть на эту! — указал он на крупную превосходную жемчужину, величиной с небольшой грецкий орех, лежавшую отдельно на кусочке замши. — Мне предлагали за нее на Таити шестьдесят тысяч франков. Завтра мне дадут за нее еще больше, если покупателей не унесет буря. Эта жемчужина была найдена моим двоюродным братом по жене. Он был туземцем. Но он был и вором. Он ее спрятал, а она была моя. Его двоюродный брат, который был и моим двоюродным братом, — мы ведь все здесь родственники, — убил его из-за этой жемчужны и бежал на катере в Ноо-Нау. Я пустился за ним в погоню, но прежде чем я захватил его, вождь Ноо-Нау убил его из-за той же жемчужины. Да, немало людей погибло из-за выставленного на этом столе жемчуга. Прошу вас выпить, капитан. Ваше лицо мне что-то незнакомо. Скажите, вы еще новичок на наших островах?
— Это капитан Робинзон с «Роберты», — сказал Гриф, представляя его. Малхолл тем временем здоровался с Питером Джи.
— Никогда не думал, что на свете так много жемчуга, — сказал Малхолл.
— Да, я никогда не видел одновременно такого количества жемчужин, — заметил Питер Джи.
— Что может стоить все это?
— Пятьдесят или шестьдесят тысяч фунтов — это для нас, скупщиков. В Париже… — Он только пожал плечами и поднял брови, указывая на чрезвычайные размеры суммы.
Малхолл вытер пот с век. Все присутствующие сильно вспотели и с трудом дышали. В напитках не было льда, виски и абсент приходилось проглатывать тепловатыми.
— Да, да, — гоготал Парлей. — Много покойников лежит на этом столе. Я хорошо знаю историю всех этих жемчужин. Посмотрите-ка на эти три. Не правда ли, прекрасно подобраны? Водолаз с острова Пасхи выловил мне их в одну неделю. На следующую неделю его самого выловила акула: она отцапала ему руку; антонов огонь доконал его. А вот эта, большая, неправильной формы, не очень ценная, я буду рад получить за нее завтра двадцать франков. Она добыта с глубины двадцати двух фатомов. Водолаз был с Раратонга. Он побил рекорд — добыл ее с глубины в двадцать два фатома. Я сам видел его. Не то в легких у него что-то лопнуло, не то он надорвался, только через два часа он умер. Ну и кричал он, — за несколько миль было слышно. Это был самый сильный туземец, какого только я встречал. Человек шесть моих водолазов умерли от судорог. И многие еще умрут, многие.
— Перестаньте каркать, Парлей, — возмутился один из капитанов. — Бури не будет.
— Если бы я был покрепче, не поддался бы я на удочку, убрался бы отсюда прочь подобру-поздорову, — возразил Парлей своим старческим фальцетом. — Если бы, конечно, я был достаточно крепким, любящим радости жизни. Но вы не таковы. Вы останетесь. Я бы и предупреждать вас не стал, если бы думал, что вы меня послушаетесь. Сарычей не отгонишь от падали. Выпейте-ка еще, мои храбрые моряки. Отлично, отлично. Чем только не рискнет человек из-за нескольких мелких, жалких устричных наростов! Вот они, красавицы! Аукцион завтра, ровно в десять. Старый Парлей распродается, сарычи уже слетелись, а в свое время старый Парлей был покрепче любого из вас, да и очень многих из вас он еще увидит мертвыми.
— Подлая старая скотина! — прошептал Питеру Джи судовой приказчик с «Малахани».
— А даже если и будет шторм, — сказал капитан с «Долли», — Хикихохо еще никогда не затопляло.
— Тем больше оснований думать, что это случится, — возразил капитан Уорфилд. — Не очень-то я доверяю этому острову.
— Ну, а теперь кто каркает? — упрекнул его Гриф.
— Я очень боюсь, что мы лишимся нашей новой машины, раньше чем она окупит себя, — мрачно ответил капитан Уорфилд.
Парлей с изумительным упорством пробрался через переполненную людьми комнату и устремился к висевшему на стене барометру.
— А ну-ка посмотрите, мои уважаемые моряки! — воскликнул он ликующим тоном.
Капитан, стоявший ближе других к барометру, взглянул на него. Лицо капитана побледнело, так поразило его то, что он увидел.
— Барометр упал на десять делений. — Это было все, что он сказал, но на всех лицах появилось беспокойство; казалось, что каждому хочется немедленно убраться подобру-поздорову.
— Послушайте, — скомандовал Парлей.
Среди наступившей тишины шум прибоя казался необычайно сильным; слышен был громкий, раскатистый рев.
— Море начинает сильно волноваться, — сказал кто-то.
Все посмотрели в окна в сторону моря, видневшегося в промежутках между редкими кокосовыми пальмами. Правильно чередуясь, плавно катились громадные волны на коралловый берег.
Несколько минут все смотрели на это страшное зрелище и разговаривали вполголоса; казалось, что даже за эти несколько минут волны увеличились. Было что-то зловещее в этом росте морских волн; жутко было видеть при мертвом штиле волнующееся море; голоса людей в комнате стали невольно еще тише. Старый Парлей неприятно загоготал:
— Еще есть время уйти в море, уважаемые джентльмены. Лагуну вы можете пройти на буксире.
— Все обстоит благополучно, старина, — сказал Дарлинг, помощник с «Кактуса», крепкий двадцатилетний юноша. — Буря несется к югу и минует нас. Мы остаемся совершенно в стороне.
По комнате пронесся вздох облегчения. Разговоры возобновились, голоса зазвучали громче, некоторые из скупщиков возвратились к столу и продолжали рассматривать жемчужны. Снова послышалось тупое гоготанье Парлея.
— Вот это правильно, — подбадривал он. — Если бы даже наступил конец мира, и то вы продолжали бы заниматься торговлей!
— Да, несмотря ни на что, завтра, несомненно, мы раскупим ваш жемчуг, — уверял его Айзекс.
— Наверное, придется вам торговать им уже в преисподней.
Взрыв недоверчивого смеха привел старика в бешенство. Он свирепо набросился на Дарлинга:
— С каких это пор дети стали разбираться в штормах! И кто может указывать урагану, как ему двигаться! В каких книгах вы это найдете? Я плавал здесь раньше, чем старший из вас появился на свет. Я-то знаю всю суть. На востоке ураган мчится по такому широкому кругу, что путь его кажется прямой линией. Здесь, на западе, он круто загибает. Припомните ваши карты. Как это могло случиться, чтобы штормом девяносто первого года были сметены Аури и Хиолау? Все дело в загибе, мой уважаемый мальчик, в загибе! Через час два, самое большее — три обозначится ветер. Прислушайтесь-ка!
Раскатистый удар потряс все коралловое основание атолла. Дом задрожал. Слуги-туземцы с бутылками виски и абсента в руках столпились в кучу, как бы ища защиты друг у друга; с ужасом они таращили в окна глаза, глядя на могучую волну, хлынувшую далеко в глубь побережья, до одного из навесов для копры.
Парлей взглянул на барометр, загоготал и искоса поглядел на гостей. Капитан Уорфилд большими шагами подошел к барометру.
— Двадцать девять, семьдесят пять, — объявил он. — Ртуть опустилась на пять делений. Ей-богу, старый черт прав. Буря надвигается. Я отправляюсь на судно.
— Становится темно, — сказал вполголоса Айзекс.
— Черт побери, совсем как на сцене, — сказал Малхолл, взглянув на часы. — Десять часов утра, а на дворе сумерки. Огни тушат, трагедия начинается. Что же не слышно тихой музыки?
— Становится темно, — сказал вполголоса Айзекс.
— Черт побери, совсем как на сцене, — сказал Малхолл, взглянув на часы. — Десять часов утра, а на дворе сумерки. Огни тушат, трагедия начинается. Что же не слышно тихой музыки?
Как бы в ответ, новый раскатистый удар потряс атолл и дом. Почти все бросились в панике к двери. В полумраке лица казались жуткими.
От удушливой жары Айзекс задыхался, как в астме.
— Что вы так торопитесь? — издевался Парлей над уходящими гостями. — Выпьем на прощание, уважаемые джентльмены!
Никто не обращал на него внимания. Когда они вышли на окаймленную раковинами дорожку, ведущую к берегу, он просунул голову в дверь и закричал:
— Не забудьте, джентльмены, — завтра, ровно в десять старый Парлей распродает жемчуг.
IIIНа берегу происходила любопытная сцена. Вельбот за вельботом поспешно наполнялся людьми и отчаливал. Стало еще темнее. Затишье продолжалось, но при каждом ударе волн о берег песчаная почва дрожала под ногами. Нарий Эринг не спеша прогуливался по песчаному берегу. Он смеялся над стремительной поспешностью капитанов и скупщиков. Его сопровождали трое из его канаков, а также Таи-Хотаури.
— Садись в лодку и бери весло, — приказал ему капитан Уорфилд. Таи-Хотаури подошел к капитану, тогда как Нарий Эринг и три его канака остановились футах в сорока и наблюдали.
— Я больше не работаю на тебя, шкипер, — громко и нахально заявил Таи-Хотаури. Он усиленно подмигивал капитану. — Ругай меня, шкипер, — прошептал он, снова многозначительно подмигивая.
Капитан Уорфилд понял его намек и вошел в свою роль. Он повысил голос и погрозил кулаком.
— Влезай в шлюпку, — заревел он, — или я семь шкур спущу с тебя!
Канак со свирепым видом отскочил назад, а Гриф стал между ними, чтобы успокоить капитана.
— Я теперь буду работать на «Нухиве», — сказал Таи-Хотаури, присоединяясь к другой группе.
— Пошел назад! — неистовствовал капитан.
— Он свободный человек, шкипер, — заявил Нарий Эринг. — Он и прежде плавал со мной и теперь опять хочет ко мне вернуться, вот и все!
— Идите скорей, пора на судно, — настаивал Гриф. — Смотрите, как сгустилась темнота.
Капитан Уорфилд сдался, но, когда лодка отчалила, он, стоя на корме, продолжал грозить кулаками в сторону берега.
— Я еще посчитаюсь с вами, Нарий! — кричал он. — В этих местах вы единственный шкипер, сманивающий чужих матросов. — Наконец капитан уселся и проговорил, понизив голос: — Что задумал Таи-Хотаури? Он что-то затеял, но что же это такое?
IVКогда шлюпка подошла к «Малахини», над перилами показалось встревоженное лицо Германа.
— Барометр падает черт знает как, — объявил он. — Надвигается шторм. Я велел спустить второй якорь со штирборта.
— Держите наготове также и большой якорь, — приказал капитан Уорфилд, принимая командование. — Втащите шлюпку, переверните ее на палубе вверх дном и привяжите покрепче ремнями.
На палубах всех шхун кипела работа. Слышен был резкий металлический звук спускаемых цепей, одно за другим все суда поворачивались и бросали второй якорь. Те из них, у которых, как у «Малахани», имелся третий якорь, готовились спустить его, как только выяснится направление ветра.
Рев прибоя все усиливался, хотя зеркальная поверхность лагуны продолжала оставаться спокойной. На песчаном берегу, где находился дом Парлея, не было заметно никакого признака жизни. Около навесов, где хранились лодки, копра и раковины, не было никого.
— С удовольствием я бы снялся с якоря и отчалил, — сказал Гриф. — Если бы перед нами было открытое море, я так бы и сделал. Но северные и восточные цепи атоллов держат нас в мешке. Нам лучше всего оставаться здесь. Как вы думаете, уважаемый капитан Уорфилд?
— Я согласен с вами, хотя лагуна и не мельничный пруд, чтобы разъезжать по ней. Хотелось бы знать, откуда начнется ветер. Смотрите-ка! Вот уж летит один из навесов Парлея для копры.
Видно было, как крытый соломой навес приподнялся и свалился, а вспененная волна перекатилась через песчаный гребень и скатилась вниз в лагуну.
— Брешь проделана, — воскликнул Малхолл. — Для начала это кое-что значит. А вот и еще волна.
Обломки сарая были подброшены кверху и брошены на песчаный холм. Третья волна увлекла обломки в лагуну.
— Хоть бы буря скорее, хоть бы охладиться немного, — ворчал Герман. — Я совершенно задыхаюсь. Проклятая жара! Я точно в раскаленной печке.
Своим складным ножом он вскрыл кокосовый орех и выпил кокосовое молоко. Остальные последовали его примеру, остановившись на минуту, чтобы взглянуть, как рушился один из навесов Парлея для раковин. Барометр теперь показывал 29,50.
— Должно быть, мы очень близко к центру полосы низкого давления, — беззаботно отметил Гриф. — Я еще никогда не попадал в центр урагана, да и для вас, Малхолл, это будет небезынтересно. Судя по скорости, с которой падает барометр, нам предстоит увидеть нечто величественное.
Капитан Уорфилд забурчал что-то, и все взоры обратились на него. Он смотрел в бинокль вдоль юго-восточной стороны лагуны.
— Вот и он, — сказал Уорфилд спокойно.
Им уже не было надобности смотреть через стекла. Быстро движущееся грозное облако, казалось, заволокло все над поверхностью лагуны. Одновременно вдоль атолла, как бы отмечая появление урагана, сгибались пальмы и неслись оторвавшиеся листья. Граница, которой достиг ураган на поверхности лагуны, была ясно отмечена темной, резко выделявшейся полосой вздымавшейся от ветра воды. Впереди этой полосы, словно застрельщики, двигались покрытые рябью участки. За этой полосой, в четверть мили шириной, лежала гладкая как зеркало, спокойная полоса. Далее следовала снова потемневшая от ветра полоса, позади которой лагуна была вся в волнах, клокотала и кипела.
— Что это за спокойная полоса? — спросил Малхолл.
— Штиль, — ответил Уорфилд.
— Но он движется с такой же скоростью, как ветер, — возразил Мюлльхолл.
— Он должен двигаться, иначе ветер догнал бы его, и штиля уже не было бы. Это циклон с двумя центрами. Однажды я попал в такой же циклон в Саваи. Это — двойной ураган. Ну и хватило нас! Потом настало затишье, потом снова налетела буря. Держитесь крепче! Ураган уже над нами. Посмотрите на «Роберту».
«Роберту», лежавшую ближе к ветру, вдруг накренило, повернув точно соломинку. Затем ее встряхнуло, цепи натянулись, и она стала носом к ветру. Шхуна за шхуной, в том числе и «Малахини», были подхвачены первыми порывами ветра и сдерживались только якорными цепями. Малхолл и многие канаки свалились с ног, когда «Малахини» рванулась на своих цепях.
Затем наступило полное затишье. Полоса штиля надвигалась. Гриф зажег спичку; не защищенный ничем огонек горел ровно, — воздух был неподвижен. Темнело. Покрытое туманом небо, которое уже в продолжение нескольких часов низко висело над водою, казалось, совсем спустилось на океан.
Цепи «Роберты» натянулись, когда порыв урагана снова налетел на нее; то же самое по очереди происходило и с другими судами. Море побелело от яростно клокочущих волн. Палуба «Малахини» сотрясалась под ногами людей. Крепко натянутые фалы бились о мачты, и от снастей несся вой, точно их колотила чья-то гигантская рука. Невозможно было дышать, стоя лицом к ветру. Малхолл скрылся вместе с другими за выступы рубки; его легкие в одно мгновение так сильно наполнились воздухом, что он не мог продохнуть, пока не повернул головы.
— Что-то немыслимое, — прокричал он, но никто его не слышал.
Герман и несколько канаков ползком стали спускать третий якорь. Гриф дотронулся до капитана Уорфилда и показал на «Роберту». Она двигалась, таща свой якорь. Уорфилд приблизил свой рот к ушам Грифа и крикнул:
— Мы тоже тащим якорь!
Гриф рванулся к рулевому колесу, энергично нажал на него, повернув «Малахини» влево. Третий якорь держал прочно, а «Роберта» прошла мимо на расстоянии ярдов двадцати. Гриф и Уорфилд помахали рукой Питеру Джи и капитану Робинзону, который с несколькими матросами работал на носу.
— Они сшибают якорные цепи, — закричал Гриф. — Пытаются проникнуть в пролив, пройти через него. Якоря не держат.
— Теперь мы держимся, — послышалось в ответ с «Роберты». — А вот «Кактус» летит на «Мизи». Им приходится плохо.
«Мизи» еще кое-как держалась, но «Кактус» сорвал ее с места, и, сцепившись, они понеслись по кипящим, побелевшим от пены водам. Видно было, как матросы пытались расцепить суда. «Роберта», лишенная своих якорей, с поставленным на носу куском брезента, шла к проходу в северо-западном конце лагуны. С «Малахини» было видно, как «Роберта» проскользнула в пролив и вышла в море. «Мизи» и «Кактус» никак не могли расцепиться; их выбросило на берег атолла в полумиле от пролива.
Тем временем ветер все крепчал и крепчал. Невозможно было устоять на ногах против его напора; после нескольких минут ползанья против ветра матросы чувствовали себя обессиленными. Герман со своими канаками продолжал упорно работать, подвязывая паруса.