Дверь хлопнула. Белка услышала, как, тихо потрескивая, остывала лампа над головой. В нарастающей темноте проплыли красные круги, потом погасли и они. Белка ощутила, как в густеющем мраке происходит какое-то движение. Она уловила странную метаморфозу, не услышала, но, подобно летучей мыши, запеленговала это. Чувство пространства обострилось, ей почудилось, что стены, пол и потолок медленно тронулись и начинают разгон.
Белка поняла, что уже спит.
Воздух посвежел, откуда-то пахнуло рекой. Послышался тихий звон, словно кто-то пересыпал мелкие ракушки из ладони в ладонь. Донеслись едва слышимые детские голоса, они кого-то звали. Белке удалось разобрать – они кричали «Саламанка!».
Она разглядела его, Саламанка вполоборота стоял на границе светового круга. Он улыбался и манил ее рукой. Худое запястье, узкая ладонь. Белка с опаской привстала, осторожно выпрямилась, сделала шаг. Еще один. Саламанка отступил во тьму. Белка теперь различала его статный силуэт, чернота уже не казалась такой непроглядной. Из темноты выступили очертания шатров с флажками, силуэты каруселей и огромного чертового колеса.
Белка закричала, но крика не получилось. Воздух, плотный, как быстрый водный поток, начал тянуть ее в сторону луна-парка.
9
Утром соседняя койка была аккуратно заправлена грубым солдатским одеялом. После душа Белке выдали линялое платье бурого цвета с костяными пуговицами и заношенное сероватое белье – трусы и лифчик. От тряпок воняло хлоркой. Белка вытерлась, медленно оделась. Медсестра-негритянка с молчаливым безразличием наблюдала за ней.
– А где… – Белка кивнула в сторону соседней кровати.
– Иди. – Негритянка подтолкнула ее к двери. – Тебя ждут.
Охранник, молодой парень с выбитым передним зубом, повел ее узким коридором, в низкий потолок через равные промежутки были вделаны тусклые фонари. Белка не могла идти быстро, голова была набита тупой ватной болью, каменный пол то дыбился, то уплывал куда-то вниз. Несколько раз она ловила стену рукой и останавливалась. Охранник нетерпеливо подталкивал ее в спину.
Гулко топая, они поднялись по крутой винтовой лестнице, спаянной из железных прутьев и выкрашенной в ярко-желтый цвет. Как цыпленок, подумала Белка и улыбнулась. Как цыпленок… Она шла впереди, охранник поднимался за ней. Она кожей ощущала на себе его взгляд. На своих ляжках и ягодицах.
– Все разглядел? – зло повернулась к нему Белка. – Или мне трусы снять?
Вошли в пустой холл. Охранник подтолкнул ее к высокой двери. Она раскрыла одну створку, боком вошла и остановилась. За дверью оказалась неожиданно светлая комната, залитая ярким солнцем, с большими чистыми окнами во всю стену. У дальнего окна, заложив руки за спину, стоял комендант тюрьмы Хейз.
– Садись. – Он мельком оглянулся и снова уставился в стекло. – Занятная штука эта жизнь. Я хотел стать священником, а оказался тут, в тюрьме. Мы с тобой по разные стороны решетки, а по сути, и ты и я – мы оба в тюрьме. Занятно…
Он невесело усмехнулся, выдохнул на стекло, наблюдая, как тает туманный овал, а за ним проступает тюремный двор, вышка, часовой в соломенной шляпе, плоская пустыня с таким же плоским, пустым небом.
Белка опустилась на простой деревянный стул. Зажав ладони между колен, стала оглядывать кабинет. Пол был выложен светлыми березовыми досками, из светлой березы был и письменный стол. На белой стене висела метровая фотография полной луны.
– Этот снимок сделан с борта «Аполлона-13». – Комендант не спеша направился к Белке. – Ты слышала про «Аполлон-13»?
Белка помотала головой, разглядывая фотографию. Отчетливо виднелись кратеры, горные хребты и пустынные поля, усеянные камнями. Вся поверхность была покрыта слоем белесой пыли, словно кто-то обсыпал Луну мукой.
– Ты суеверная? – Комендант присел на край стола. – Черные кошки, разбитые зеркала, цифра тринадцать…
– Не знаю… – Белка пожала плечами. – Мама моя…
При чем тут мама, подумала она и замолчала. Комендант разглядывал ее, покачивая ногой, как маятником. Потом перевел взгляд на фотографию Луны.
– «Аполлон-13»… Мало того… – задумчиво начал он. – Мало того, что это была тринадцатая экспедиция к Луне. Так еще старт корабля состоялся в тринадцать часов тринадцать минут. Как тебе такая история?
Комендант ухмыльнулся.
– Неполадки начались сразу – центральный движок первой ступени выключился на две минуты раньше. Мне было четырнадцать лет, а я помню все, как сейчас. Серый экран телевизора, голос диктора… – Он покачал головой. – У памяти странное свойство, некоторые события остаются живыми, словно случились только что…
Он задумался, потом прошелся к окну, постоял, словно разглядывал что-то вдали. Медленно вернулся к столу.
– Лунный модуль планировали посадить тут… – Он ткнул указательным пальцем в седой бок Луны. – Рядом с хребтом Фра Мауро. Там интересная геология, предыдущая экспедиция… – Он запнулся. – Впрочем, это неважно. Первая авария случилась на третьи сутки – тринадцатого апреля.
– Зачем вы мне все это рассказываете? – Белка посмотрела коменданту в глаза.
– Слушай. Ты слушай. Потом все поймешь. Тринадцатого апреля, экипаж только закончил сеанс связи с Землей. Прямая связь из космоса на экране твоего телевизора, фантастика, представляешь? А через шестнадцать секунд после окончания связи взорвался кислородный бак и тут же вышли из строя две из трех батарей электроснабжения. Температура в отсеке упала до пяти градусов Цельсия. Вышел из строя кислородный генератор, в результате взрыва отказал бортовой компьютер и стала невозможной навигация и корректировка. Потом появились проблемы со связью. В Управлении полетом был создан штаб по спасению, там просчитывались и отрабатывались разные варианты. Но я думаю, мало кто верил, что экипаж вернется на Землю.
Комендант замолчал. Белка перевела взгляд на Луну. Неожиданно из хребтов и кратеров сложилось лицо старухи, старуха ухмылялась.
– Они дрейфовали по орбите, выходили на связь, кислорода оставалось на пять суток. Все идеи возвращения на Землю, одна за другой, отбрасывались, признавались невыполнимыми. Поломка двигателей, разгерметизация спускаемого аппарата – казалось, что выхода нет. Пока второму пилоту не пришла идея использовать для спуска на Землю лунный модуль – капсулу, в которой астронавты должны были прилуниться.
Комендант выдержал паузу и торжественно закончил:
– Восемнадцатого апреля лунный модуль приводнился в районе Гавайских островов. Кислорода на борту оставалось на два часа. Всех членов экипажа наградили «Медалью Свободы», высшей наградой для гражданских лиц. Второго пилота звали Фред Хейз. Это был мой старший брат.
Комендант молча смотрел сквозь Белку, задумчиво и хмуро.
– Он меня потом спросил – ты нас похоронил? Я честно сознался – да. Я не смог соврать ему, хоть мне очень не хотелось говорить правду. Тогда он мне сказал: «А я верил, что мы выкрутимся. Ни секунды не сомневался. А главное, я понял, что только я, и я один, решаю, жить мне или умереть. И до тех пор, пока я не поставил на себе крест, я жив. Жив, понимаешь!»
Он снова замолчал, потом наклонился к Белке.
– У меня очень скверная новость. Полицейский, не выходя из комы, умер сегодня утром. Прокурор выдвигает против тебя новое обвинение, он будет требовать смертной казни. Заседание суда назначено на семнадцатое.
Белка рассеянно царапала ногтем угол стула.
– Ты поняла? – тихо спросил Хейз.
Белка кивнула и едва слышно прошептала:
– А семнадцатое, это когда?
Лицо ее стало серым, словно сырой гипс. Она прерывисто вдохнула и медленно, словно дурачась, стала валиться набок.
10
До семнадцатого оставалось две недели.
Когда Белка вернулась в свою камеру, все уже знали и о пересмотре дела, и о дате суда.
– Ну, до суда еще дожить надо! – успокаивала Глория. – Давай решать проблемы по мере их поступления.
– Ага! – встряла беззубая Клэр. – А то не ясно, что за легавого ей балку влепят по самый небалуй!
– А если адвокат…
– Хер горбатый, а не адвокат! – возмутилась Клэр. – Ну какой у этой сявки адвокат? Ей дадут бесплатного доходягу, который не то что мокрушницу, мать Терезу не смог бы защитить. Адвокат, мать вашу! Как дети, честное слово…
Белка молча села на койку. Все верно – ее адвокат, адвокат из Союза защиты гражданских свобод, которого тогда приставили к ней, – мятый тип, похожий на тихого алкоголика, – она видела его всего дважды – двадцать минут в камере, где он, раскрыв потасканный портфель, перекладывал мятые бумажки, и второй раз в зале суда. Там он сбивчиво читал с листа, пару раз переврал ее фамилию, называя то Бокланд, то Кембел. На столе перед присяжными в качестве вещественного доказательства лежал дробовик «Ремингтон». К стволу была привязана веревка с картонной биркой, похожей на ценник. Адвокат иногда поднимал глаза и смотрел куда-то в угол, там стоял сине-оранжевый флаг штата Аризона. На присяжных, смирно сидевших за деревянной загородкой, точно овцы в загоне, он не взглянул ни разу.
– После суда апелляцию в Верховный Суд подашь, – советовала мулатка с выколотым словом «месть» на шее. – Вон, Мелисса почти три года после приговора…
– Ну да, все верно! – поддержала Глория. – Апелляция. Там у них чертова прорва прошений, я слышала, в Канзасе один мужик почти десять лет под вышкой прожил.
– А потом? – негромко спросила Белка.
– Ну а что потом? – растерялась Глория. – Потом… Понятное дело… Ну так это ж потом. Все там будем…
Она запнулась и рассеянно перекрестилась.
11
Отец принес «Ремингтон» в начале августа. Четырехзарядный помповый дробовик шестнадцатого калибра с облезшим прикладом, на котором кто-то не очень умело вырезал слово «тихий» – то ли кличку владельца, то ли ружья.
Луна-парк открыли в День поминовения, который по традиции отмечается в последний понедельник мая. К середине лета их захолустный Сан-Лоредо, известный до этого лишь кирпичным заводом, руинами мексиканской церкви восемнадцатого века да чесночными пончиками «капасидо», стал самым посещаемым из всех маленьких городков штата Аризона.
Карусели, аттракционы, гигантское чертово колесо стали отличной ширмой для «Лос-Растрохос», колумбийского наркокартеля, специализирующегося на экспорте кокаина, метамфетамина и героина. После ареста Энрике Серна картель возглавил его брат Хавьер Антонио. За аналитический ум и скрупулезное продумывание операций он получил прозвище Шахматист.
Амбициозный Шахматист провел структурные изменения, создав картель нового типа – мобильную организацию, оснащенную новейшей техникой и средствами связи. В ультрасовременных лабораториях он начал массовое производство синтетического метамфетамина, дешевого и модного наркотика.
Рынок сбыта, оставшийся от брата Энрике, уже не устраивал Шахматиста. Он решил двинуть на север. В первую очередь его интересовал юг Соединенных Штатов. Сан-Лоредо и весь юг Аризоны до этого контролировал мексиканский «Орден Тамплиеров», патриархальный клан с советом старейшин и человеческими жертвоприношениями на инициациях.
В результате передела сфер влияния были уничтожены несколько приграничных мексиканских городков – форпостов и перевалочных баз «тамплиеров». «Тамплиеры» сдали свои позиции, но недавно избранный президент Мексики Энрике Ньето объявил войну с наркомафией своим главным приоритетом. За предыдущие шесть лет на территории Мексики в результате нарковойн погибло более семидесяти тысяч человек.
В ответ на проведенную мексиканской полицией операцию Шахматист развернул кампанию тотального террора – по его приказу убили одиннадцать мэров, расстреляли сотню полицейских, взорвали несколько полицейских участков. Городок Сьюдад-Хуарес на неделю вообще остался без полиции – после взрыва в управлении полиции все оставшиеся в живых полицейские подали заявление об отставке.
Когда отец принес дробовик, мать устроила скандал и весь день не разговаривала с ним. Вечером в новостях показывали полицейский репортаж, красивая белозубая дикторша взволнованным голосом попросила убрать от телевизора детей. На восточной окраине Сан-Лоредо, за брошенным кирпичным заводом обнаружили восемь обезглавленных трупов. Среди убитых была девочка лет семи.
Трубу кирпичного завода было видно из их кухни, а до фабричных ворот минут пятнадцать быстрым шагом. Там раньше работал отец Белки. Завод закрыли прошлым маем, с тех пор отец работу так и не нашел. Тот факт, что на этом заводе работала половина Сан-Лоредо и что вместе с отцом остались без работы почти все их знакомые, семью Белкиных утешал мало.
Мать предлагала переехать. Уехать на север, в Вермонт или Нью-Хэмпшир, начать с нуля – заняться разведением пчел или форели, каким-нибудь фермерством, выращивать эти органически чистые овощи и салаты, которые сегодня продают за сумасшедшие деньги. Она находила в Сети какие-то огородные блоги и восторженно зачитывала оттуда чудесные истории сказочного обогащения продавцов укропа и редиски.
К декабрю отец был согласен на все – два месяца назад он получил последний чек пособия по безработице. К декабрю отец уже был готов переехать куда угодно – в Вермонт, Нью-Хэмпшир, на Марс, к черту на рога. Сбережения были на нуле, для переезда нужны были деньги, нужно было продать дом. Однако выяснилось, что продать их дом практически невозможно: желающих жить на захолустной окраине с видом на мертвые трубы кирпичного завода не нашлось.
Отец продолжал рассылать резюме. После кризиса строительная индустрия так и не очухалась и потребность в кирпиче оставалась почти на нуле. Отец считался отличным оператором печей для обжига, он любил рассказывать, что именно из его кирпича сооружен постамент памятника генералу Джеку Свиллингу в столице штата, городе Феникс. И еще несколько знаменитых зданий, включая новое здание Дворца Правосудия.
По странной иронии именно в этом Дворце Правосудия Белке дали десять лет строгого режима и именно туда ей снова предстояло отправиться семнадцатого числа.
12
Бес не показывался два дня. На третий Белка увидела его на плацу, куда их вывели из цеха на перекур. Голова Беса была обмотана бинтом, словно у него болел зуб. Белый бинт казался самым ярким пятном в унылом охристом пейзаже тюремного двора. Белка инстинктивно втянула голову, спряталась за Глорию. Но Бес успел ее заметить.
Он долго смотрел в их сторону, лениво морщась от солнца. Потом не спеша направился к курилке. Он шел, поглаживая тупорылый автомат, иногда пинал мелкие камешки. Он шел к ним, шел и улыбался.
Белка вцепилась Глории в рукав.
– Тихо-тихо, – прошептала Глория, быстро затягиваясь. – Он тут не посмеет.
– Ага. – Беззубая Клэр ткнула окурком в край железной бочки. – Не посмеет!
Быстро бросив окурок, Клэр обошла бочку и встала за ней, две другие женщины тоже отошли в сторону. Не доходя пяти шагов до курилки, Бес остановился. Он не брился несколько дней, на щеках и подбородке появилась щетина, редкая и рыжеватая. Белка встретилась с ним взглядом, не выдержала, тут же опустила глаза.
Глория сунула кулаки в карманы платья. Исподлобья следя за Бесом, она закусила фильтр зубами, выпустила дым. Белка часто дышала ей в бритый затылок. Бес подошел вплотную. Снял автомат с предохранителя, нежно провел ладонью по вороненому металлу. Указательный палец лег на курок. Глория выпрямилась, ствол ткнулся ей в солнечное сплетение.
– Курить очень вредно. – Бес левой рукой вынул сигарету изо рта Глории. – Это очень, очень дурная привычка.
Он брезгливо отбросил окурок в сторону.
– Во всех делах твоих помни о конце твоем, как говорил Экклесиаст. – Бес понюхал свои пальцы. – Смерть, Страшный суд, вечное пламя ада… Небось кошмары по ночам мучат? Ручки детские из колясочки тянутся – мама, мама!
Он сказал это, кривляясь, писклявым голосом. Глория, опустив голову, исподлобья смотрела ему в лицо.
– Но неужели ты настолько глупа, что думаешь… – Бес приблизился к ней вплотную, поморщился. – Фу, как от тебя воняет! Неужели ты думаешь, что твоя забота об этой мрази, – он кивнул на Белку, – искупит твой грех? Неужели ты и вправду думаешь, что грех детоубийства вообще можно искупить?
Дальнейшее произошло с молниеносной быстротой.
Глория зарычала, рванулась вперед, словно хотела свалить Беса. Тот резко ушел вбок. Ловко перехватив автомат, коротким тычком ударил Глорию прикладом в подбородок. Раздался хруст, Глория, запрокинув голову, по инерции сделала еще два шага и тихо опустилась в пыль.
Бес сунул в рот свисток.
Через двор к курилке бежали охранники, доберманы, звонко гавкая, рвали поводки из рук. Глорию, с серым от пыли лицом, поволокли, как большую куклу, в сторону караулки. Все заняло несколько секунд, не больше пятнадцати, Белка даже не двинулась с места. Бес вынул свисток изо рта.
– Тебе больно. – Он подошел к ней и ухмыльнулся. – А ведь я даже не дотронулся до тебя. Пока не дотронулся.
Он сплюнул и пошел неспешным шагом к караулке. Вдруг остановился, словно что-то вспомнив, обернулся.
– Хочу насладиться ожиданием. Ты знаешь, иногда ожидание праздника гораздо приятней самого праздника. А праздник, праздник – он будет! Я тебе обещаю!
13
Белка с остальными спустилась в цех, тут уже стрекотали швейные машинки второй бригады. Перекур закончился. Белка придвинула табуретку, включила мотор. Проверила шпульку, натяг нити, плотно ли прижимает лапка материю. Все, как учила Глория.
Они шили флаги. Национальные, звездно-полосатые – тринадцать полос, белых и красных, плюс пятьдесят белых звезд на синем фоне, и флаги штата Аризона – сине-красные с рыжей звездой, от которой расходились желтые лучи. Кроили флаги в первом цехе, здесь, во втором, они получали разрезанные на полосы разноцветные тряпки. Они их сшивали двухнитиевым челночным швом, Белка уже знала, что этот шов гораздо прочнее цепного, поскольку не распускался при обрыве нити, да и нити на него уходило почти в два раза меньше. В углу сидела Дорин-оверлочница, мрачная лесбиянка с хозяйской ухваткой, короткой мужской стрижкой и стеклянным глазом, который выглядел гораздо живее настоящего. Дорин оверлоком обшивала флаги по краю и вшивала в угол белую тряпочную этикетку, на которой стояла мелкая надпись: «С гордостью сделано в США». Глория смеялась, что им платят чуть меньше, чем в Китае, и чуть больше, чем в Индонезии. Сделано с гордостью и почти что даром – говорила она.