Итак, мисс Офелия рано утром позвала Топси к себе в комнату и с соответствующей торжественностью принялась посвящать ее в сложную науку уборки. Взгляните на Топси! Она умыта, нет больше торчащих во все стороны косичек. На ней чистое платье, накрахмаленный передник. Она стоит перед мисс Офелией, и вид у нее, несмотря ни на что, далеко не веселый.
— Итак, Топси, я покажу тебе, как стелить постель. Я люблю, чтобы она была постлана хорошо. Следи поэтому внимательно за тем, что я тебе буду показывать.
— Да, мэ-эм, — произнесла Топси с мрачной серьезностью и тяжело вздохнула.
— Так вот, гляди. Вот это нижняя простыня, а вот это верхняя… Вот это рубец простыни. Ты запомнишь, не правда ли?
— Да, мэ-эм, — ответила Топси, и лицо ее выразило величайшее внимание.
— Нижнюю простыню нужно подкладывать под валик и потуже подсовывать под матрац у изголовья. Верхнюю ты завернешь вот этак, а в ногах тоже подложишь под матрац. Узким рубцом к ногам. Видишь?
— Да, мэ-эм, — и снова тяжелый вздох.
Но мисс Офелия не успела заметить, что в ту самую минуту, когда она, желая подтвердить свою теорию примером, отвернулась, ее юная ученица схватила со стола пару перчаток и ленту и с неимоверной ловкостью запихала их себе в рукав, после чего руки ее с невиданной быстротой снова скрестились на груди, придавая ей благочестивый и скромный вид.
— Теперь, Топси, посмотри, как ты сама справишься с этим делом, — сказала мисс Офелия, снимая с кровати простыни и одеяла и усаживаясь на стул.
Топси справилась с задачей с большой ловкостью, ни на мгновенье не изменяя серьезного выражения лица. Мисс Офелия могла быть вполне удовлетворена: Топси натянула простыни, разгладила даже самые мельчайшие складки, проявив при этом внимание и серьезность, восхитившие ее руководительницу. Но вдруг она сделала неловкое движение, и из рукава выглянул конец ленты. Мисс Офелия сразу же заметила его и бросилась к девочке:
— Что это такое? Скверная, гадкая девчонка! Ты украла ленту?
Лента выпала из рукава Топси, но она не проявила особого смущения. С самым невинным видом и полным недоумением глядела она на злополучную ленту.
— Вот как? Это лента мисс Фелии? Правда? Я сейчас вижу ее в первый раз в жизни.
— Топси, — произнесла мисс Офелия, — разве ты не знаешь, что лгать грешно?
— Я никогда не лгу, мисс Фелия! — затараторила девочка. — Я сказала правду, чистую правду!
— Топси, ты продолжаешь лгать! Я прикажу выпороть тебя.
— Что же делать, миссис! Пусть меня хоть целый день секут, я ничего другого не могу сказать… — заикаясь, пробормотала Топси. — Я даже и не видела эту ленту. Она, наверное, зацепилась за мой рукав. Мисс Фелия, должно быть, оставила ее на кровати… вот и случилась такая беда.
Эта явная ложь так возмутила мисс Офелию, что она схватила девочку за плечи и встряхнула ее.
— Не смей этого говорить! — крикнула она.
От толчка из второго рукава вывалились перчатки.
— Та-ак! Ты и теперь посмеешь утверждать, что не украла ленту?
Топси созналась, что стащила перчатки, но упорно продолжала уверять, что ленты не брала.
— Если ты сию минуту признаешься во всем, тебя не накажут, — сказала мисс Офелия.
Топси с грустно-покаянным видом призналась во всем.
— Говори, ты, наверное, и другие вещи успела стащить за то время, что находишься в доме? Я позволила тебе вчера весь день бегать без присмотра. Сознайся во всем, что ты проделала, и тебя не выпорют!
— Так вот, миссис… я стащила красную штуку, которую мисс Ева носит на шее.
— Мерзкая девчонка! А что еще?
— Я стащила серьги Джэн… вы знаете, те самые красные сережки.
— Принеси сейчас же все, что ты взяла. Слышишь, сию минуту принеси!
— Ой, не могу, мэ-эм… все сожгла!
— Сожгла? Какая лгунья! Принеси сейчас же, а не то тебя выпорют!
Пересыпая свои уверения клятвами, плача и рыдая, Топси продолжала твердить, что это невозможно, что она все, все сожгла.
— Зачем было жечь? Не понимаю!
— Потому что я злая, да, очень злая. Я не могу удержаться…
В это время в комнату, ничего не подозревая, вошла Ева. На шее у нее, как обычно, было красное ожерелье.
— Ты нашла свое ожерелье, Ева?
— Нашла? Оно весь день было у меня на шее!
— А вчера?
— И вчера тоже, кузина Офелия. И, знаете, так смешно: я вчера даже на ночь забыла снять его и спала в нем.
На лице мисс Офелии отразилось удивление. Но ее недоумение еще усилилось, когда в комнату вошла Джэн, неся на голове корзинку только что выглаженного белья. Длинные коралловые серьги позвякивали при каждом ее движении.
— Не знаю, право, как наказать этого ребенка! Топси, зачем ты мне сказала, что взяла эти вещи?
— Миссис велела мне признаться… а мне больше не в чем было признаваться, — слезливо пробормотала Топси, усиленно вытирая глаза.
— Но я же не заставляла тебя признаваться в том, чего ты не делала! Ты снова наврала!
— Как? Это значит врать? — с самым невинным видом спросила Топси.
— У этой породы и понятия нет о правде, — заметила Джэн, с презрительным возмущением глядя на Топси. — Будь я на месте мастера Сен-Клера, я приказала бы до крови высечь ее! Ее нужно проучить!
— Нет, нет, Джэн, — проговорила вдруг Ева повелительным тоном. — Нельзя так говорить! Я не хочу слышать таких слов!
— Ах, мисс Ева, вы чересчур добры! Вы не знаете, как нужно поступать с неграми: бить их нужно до полусмерти, иначе с ними не справиться!
— Как вам не стыдно, Джэн! Это очень, очень гадко. Ни слова больше об этом! — И глаза Евы вспыхнули огнем, а на щеках появилось подобие румянца.
Джэн невольно повиновалась.
— У мисс Евы в жилах кровь ее отца… сразу видно… — забормотала она, выходя из комнаты. — За всех заступается…
Ева не сводила глаз с Топси.
Обе девочки стояли друг против друга. Одна златокудрая, белая и холеная, с прелестным личиком, и рядом с ней — другая, забитая, темнокожая, с недоверчивым и лукавым взглядом и приподнятыми, словно в ожидании удара, плечами.
Какие мысли проносились в этих детских головках?
Мисс Офелия, возмущенная поведением Топси, разразилась бурей упреков. Ева, опечаленная, некоторое время стояла молча.
— Бедная Топси, — заговорила она вдруг своим нежным, мелодичным голосом. — Зачем тебе было воровать? Ведь здесь тебе будет хорошо… Я готова тебе отдать все, что ты пожелаешь, только не воруй!
Это были первые ласковые слова, которые маленькая негритянка слышала за всю свою жизнь. Мягкий голос, приветливый взгляд с неимоверной силой подействовали на это маленькое существо, и в ее круглых, сверкающих, как бусы, глазах блеснуло подобие слезы. Затем послышался сухой, отрывистый смешок, и Топси состроила свою обычную гримасу. Ухо, никогда не слышавшее ничего, кроме грубых и жестоких слов, недоверчиво воспринимает впервые услышанные слова любви и ласки. То, что говорила Ева, должно было казаться Топси смешным и непонятным. Она не поверила ей.
Но что же делать с Топси? Мисс Офелия теряла голову. Ее план воспитания оказался неприемлемым. Ей нужно было время, чтобы все обдумать. Чтобы выгадать время, она заперла Топси в темный чулан. Она верила в благотворное влияние темных чуланов.
— Не знаю, — сказала она Сен-Клеру, — как мне удастся воспитать этого ребенка, не прибегая к порке.
— Ну и порите ее, сколько хотите! — ответил, смеясь, Сен-Клер. — Предоставляю вам полную свободу действий.
— Детей необходимо пороть. Никогда я не слыхала, чтобы без порки можно было вырастить ребенка!
— Совершенно верно, — согласился Сен-Клер, внутренне усмехаясь. — Поступайте, как считаете нужным. Я позволю себе только заметить следующее: я видел, как этого ребенка били угольным совком, видел, как его колотили кочергой — вообще всем, что попадалось под руку. Она к этому привыкла. Вам, знаете ли, придется приказать, чтобы ее пороли очень, очень крепко, тогда, возможно, это окажет на нее должное действие.
— Но что же тогда делать?
— Вопрос серьезный… Я желал бы, чтобы вы сами ответили на него. Что делать с человеческим существом, которое поддается только воздействию бича? Такие случаи встречаются, и даже довольно часто.
— Не знаю… Мне никогда не попадались такие дети.
— И среди нас, взрослых мужчин и женщин, попадаются экземпляры ничуть не лучше. Что с ними делать?
— Не знаю, что вам на это ответить, — проговорила Офелия.
— И я также не знаю, — сказал Сен-Клер. — Возмутительные жестокости, злодейства, описание которых встречается порой в газетах, смерть Прю, например, — где причина всего этого? Она нередко кроется в недопустимом поведении обеих сторон… Хозяин становится все более жестоким, раб — все более бесчувственным. С бичом положение такое же, как с опиумом: дозу приходится увеличивать по мере того, как притупляется чувствительность. Став владельцем рабов, я очень быстро понял это. Я решил не начинать, ибо не знал, где этому будет предел. Я хотел спасти хоть одно — свою совесть. Поэтому мои рабы нередко ведут себя, как избалованные дети. Все же я полагаю, что так лучше, иначе и они и я будем тупеть и ожесточаться. Вы много говорили о нашем долге воспитывать их, поэтому мне очень хочется, чтобы вы испытали свои силы на ребенке, каких у нас тысячи.
— И я также не знаю, — сказал Сен-Клер. — Возмутительные жестокости, злодейства, описание которых встречается порой в газетах, смерть Прю, например, — где причина всего этого? Она нередко кроется в недопустимом поведении обеих сторон… Хозяин становится все более жестоким, раб — все более бесчувственным. С бичом положение такое же, как с опиумом: дозу приходится увеличивать по мере того, как притупляется чувствительность. Став владельцем рабов, я очень быстро понял это. Я решил не начинать, ибо не знал, где этому будет предел. Я хотел спасти хоть одно — свою совесть. Поэтому мои рабы нередко ведут себя, как избалованные дети. Все же я полагаю, что так лучше, иначе и они и я будем тупеть и ожесточаться. Вы много говорили о нашем долге воспитывать их, поэтому мне очень хочется, чтобы вы испытали свои силы на ребенке, каких у нас тысячи.
— Это ваша система порождает таких детей, — произнесла Офелия.
— Согласен. Но они существуют…
Мисс Офелия принялась за дело со свойственной ей энергией: она распределила часы работы Топси, взялась за обучение ее чтению и шитью.
Занятия чтением шли успешно. Топси заучила буквы с поразительной быстротой. Вскоре она уже бегло читала. Шитье представило больше трудностей. Гибкая, как кошка, подвижная, как обезьянка, она ненавидела сидение на одном месте, требовавшееся для этой работы: она ломала иголки, выкидывала их за окно или незаметно втыкала в стены, обрывала и путала нитки. Ловкости и подвижности ее рук позавидовал бы ярмарочный фокусник, а лицом своим она владела в совершенстве. Хотя мисс Офелия и была уверена, что такие вещи случайно так часто не могли повторяться, все же ей никогда, несмотря на самое тщательное наблюдение, не удавалось поймать ее на месте преступления.
Вскоре Топси стала центром внимания всего дома. Она была неутомима во всевозможных затеях: разыгрывала целые сцены, передразнивала всех, строила невероятные гримасы, плясала, прыгала, лазала, кувыркалась. В часы, когда она была свободна, ее можно было увидеть в сопровождении негритят, проживающих в доме, которые, раскрыв рты от удивления и восторга, гурьбой следовали за нею. Даже мисс Ева, казалось, была зачарована ее фокусами, как голубь бывает заворожен взглядом змеи.
Мисс Офелию огорчало, что Еве так нравится общество озорной маленькой негритянки. Она неоднократно обращалась к Сен-Клеру с просьбой запретить Еве общаться с Топси.
— Бросьте, кузина, — говорил он, — предоставьте детей самим себе. Общество Топси принесет ей только пользу.
— Топси — испорченная девчонка! Неужели вы не боитесь, что она научит Еву дурному?
— Нет. Этого не может случиться. Если бы речь шла о другом ребенке… возможно. Но зло не пристанет к Еве.
— Никогда нельзя быть уверенным. Я, во всяком случае, не позволила бы моим детям играть с Топси.
— Вашим детям, допускаю, но моим — можно, — с улыбкой сказал Сен-Клер. — Если бы Еву можно было испортить, это давно бы уже произошло.
Вначале слуги относились к Топси с презрительным пренебрежением. Но вскоре они поняли свою ошибку. Было замечено, что причинивших ей неприятность или зло неизменно и быстро постигало наказание. Внезапно исчезали серьги или какая-нибудь особенно любимая безделушка, испорченной оказывалась какая-нибудь принадлежность туалета, или же виновник неожиданно натыкался на лохань с горячей водой. Бывало и так, что поток грязной воды непонятно откуда обрушивался на плечи, облаченные в парадный костюм. Производилось следствие, но виновника обнаружить не удавалось. Топси приходилось держать ответ перед домашним судом, но ей всегда удавалось доказать свою невиновность.
Одним словом, Топси быстро дала понять всем, что удобнее оставить ее в покое. Так и сочли лучшим поступить.
Топси обладала удивительным проворством и ловкостью. Она необычайно быстро успевала научиться всему, что ей показывали. Нескольких уроков было достаточно, чтобы она научилась прибирать комнату мисс Офелии так, как ее госпожа этого желала, и мисс Офелия, при всей своей требовательности, не могла указать ни малейшего недочета. Немыслимо было лучше натянуть простыни, лучше положить подушку, чище вымести пол, стереть пыль, лучше расставить вещи, чем это делала Топси, когда хотела. Но, к сожалению, хотела она этого далеко не всегда.
Если мисс Офелия после нескольких дней самого тщательного наблюдения решала, что Топси уже окончательно стала на добрый путь, и, занявшись другим делом, предоставляла свою маленькую помощницу самой себе, Топси умудрялась устроить в комнате самый невероятный хаос. Вместо того чтобы стлать постель, она стаскивала наволочки и, просунув курчавую голову между пуховыми валиками, вылезала увенчанная торчащими во все стороны перьями. Она взбиралась на перекладины, поддерживавшие полог, и повисала там головою вниз. Простыни она расстилала по полу вместо ковра, одевала валик в ночную кофточку мисс Офелии и среди всего этого беспорядка принималась плясать, петь и свистеть, глядя в зеркало и строя ужасные рожи. Одним словом, как мысленно повторяла мисс Офелия, — настоящий чертенок!
Однажды мисс Офелия, по небрежности, непростительной для такой аккуратной женщины, забыла ключ в замке своего комода. Вернувшись, она застала Топси, которая, вытащив красную парадную шаль мисс Офелии, повязала ею в виде тюрбана свою курчавую голову и с важностью королевы прохаживалась перед зеркалом.
— Топси! — закричала мисс Офелия, потеряв терпение. — Как ты смеешь так вести себя?
— Не знаю, мэ-эм! Наверно, оттого, что я такая гадкая.
— Просто не придумаю, что мне делать с тобой!
— Нужно меня выпороть, мэ-эм. Моя прежняя хозяйка всегда порола меня. Я без этого не могу работать.
— Нет, Топси, я не стану тебя пороть. Ты все отлично умеешь делать, когда захочешь. Но почему ты не хочешь?
— Я привыкла, чтобы меня пороли, мэ-эм. Мне кажется, что так со мной и надо поступать.
Случалось, что мисс Офелия прибегала и к этому средству. С Топси при этом обязательно делались судороги, она пронзительно кричала, рыдала и стонала. Полчаса спустя, вскарабкавшись на какой-нибудь выступ балкона, она, окруженная толпой негритят, выражала свое полное презрение ко всему случившемуся.
— Ха-ха, мисс Фелия порет меня! Да ведь она и комара не способна убить своей плеткой! Вот поглядели бы вы только на моего прежнего хозяина… плетка мясо вырывала, вот как! Он был мастер на такие дела, мой прежний хозяин!
Топси всегда хвасталась своими проступками.
— Эй вы, негритята! — возглашала она, обращаясь к своим слушателям. — Знаете ли вы, что все вы грешники? Да, да, все люди грешники! И белые тоже грешники! Сама мисс Фелия так говорит… Но, кажется, негры — самые страшные грешники. А я самая большая грешница. Я такая скверная, что со мной ничего нельзя поделать. Прежняя моя хозяйка по целым дням бранила меня самыми ужасными словами. Мне кажется, я самое скверное существо на всем белом свете!
И, совершив головокружительный прыжок, гибкая и легкая, Топси повисала на какой-нибудь высокой ограде, в полном восхищении от своих подвигов.
Каждое воскресенье мисс Офелия обучала Топси катехизису[21]. Топси с легкостью запоминала слова и повторяла заученное наизусть с быстротой, восхищавшей учительницу.
— Какую пользу, по вашему мнению, это может ей принести? — спросил однажды Сен-Клер.
— Учить наизусть катехизис? Да ведь это всегда было полезно детям!
— Даже если они ничего не понимают?
— О, дети вначале никогда не понимают, но, подрастая, постепенно начинают понимать.
— Я, к сожалению, так и не научился понимать, — улыбаясь, заметил Сен-Клер, — хотя, должен признаться, вы немало труда потратили, чтобы вбить мне в голову эту премудрость.
— Ах, Огюстэн! У вас были такие чудные способности, и я возлагала на вас большие надежды!
— Разве я…
— Хотелось бы мне, чтобы вы были таким же хорошим, каким были тогда.
— Я и сам бы желал этого… Но продолжайте, продолжайте обучать Топси. Быть может, вам удастся сделать из нее человека.
Топси, которая все время, пока длился этот разговор, стояла, благонравно сложив руки, неподвижная, как черная мраморная статуя, по знаку мисс Офелии быстро затараторила, повторяя заученный урок.
— Не буду вам больше мешать, — сказал Сен-Клер, беря газету и делая вид, что погрузился в чтение.
Топси без запинки продолжала наизусть читать заданное. Иногда, однако, она вдруг заменяла одно слово другим и, как ни старалась мисс Офелия заставить ее исправить ошибку, продолжала упрямо повторять слово по-своему.
Так в течение года или двух продолжалась воспитательная работа мисс Офелии. Она постепенно привыкла к Топси, как привыкают к хронической болезни — к мигрени, к невралгии.