— Вера! — Его голос вывел ее из задумчивого состояния. Он назвал ее по имени и снова замолчал.
Она по-прежнему терпеливо ждала. Допила остатки чая, потянулась за очередным печеньем. Ну до чего же вкусное!
— Вера! Дай мне два месяца! Развод не бывает быстрым, ты же понимаешь! Два месяца ты готова ждать?
— Готова, — пробурчала она набитым ртом.
— Только и у меня есть одно маленькое условие!
— Какое? — заинтересовалась она.
— Мы будем переписываться. Если уж ты категорически против встреч, то я настаиваю на том, чтобы мы переписывались и перезванивались.
— Хорошо! — Она легко согласилась. — Если можно, закажи, пожалуйста, еще чай и печенье…
Из переписки Семена и Веры:
Он: Вера, у меня к тебе очень серьезный вопрос. Можно?
Она: Да!
Он: Ты говорила, что в твоей жизни есть отношения с неким мужчиной. Я правильно понял?
Она: Да!
Он: Что с этим делать?
Она: В смысле?
Он: Ну, во-первых, я ревную. А во-вторых, это как-то нечестно.
Она: На тему честности поговорим через два месяца. А насчет «ревную» я тебя прекрасно понимаю. Я тоже тебя ревную.
Он: Ты? Меня?! К кому?!
Она: Ты же несвободный мужчина. Значит, есть к кому.
Он: Вот уж глупости! Хочешь правду?
Она: Хочу!
Он: Я только о тебе мечтаю! И желаю только тебя! Ты стала мне сниться. Представляешь? Мне так давно ничего не снилось… И вдруг ты…
Она: Да? Как интересно! И как же я тебе приснилась?
Он: Это был эротический сон.
Она: Можешь рассказать?
Он: Мы были с тобой вдвоем в каком-то непонятном помещении. В старом доме, что ли. Я смотрел в окно… Там двор был пустынный. Мне он показался знакомым. То ли из детства, то ли из юности… Я тогда путешествовал много. И я вглядываюсь в какие-то отдельные предметы этого двора… Вон дерево, там забор, а вдалеке лавочка… И вдруг понимаю, что тебя рядом нет. Мы же пришли вместе, а я вдруг почему-то один у этого окна. Кидаюсь тебя искать… И не вижу. Потом вдруг все пропало. И мы уже лежим с тобой вдвоем… Кровать какая-то несуразная, узкая, и одеялко маленькое, будто детское. И я прижимаюсь к тебе теснее, чтобы одеяла на двоих хватило, а ты такая горячая…
Она: И что?
Он: Я говорю тебе: «Согрей меня!» И ты ложишься на меня сверху и так мне тепло, так приятно!
Она: Это все?!
Он: Ну не все, конечно!
Она: А что еще было?
Он: Тебе очень интересно?
Она: Конечно, интересно!
Он: А вот возьму и не расскажу.
Она: Почему?
Он: При встрече!
Она: У-у-у! Только при встрече?! Это сколько же еще ждать?
Он: Зато смогу рассказать в красках и даже показать…
Она: Сон будешь показывать?
Он: Ну, не весь сон. А только ту его часть, которая была после того, как ты меня накрыла собой как самым лучшим одеялом на свете!
Она: Ну ладно! Уговорил! А я хотела тебе рассказать, что была вчера в магазине белья. И знаешь, растерялась.
Он: Почему?
Она: Думала выбрать себе новый комплект и не знаю, какой цвет ты предпочитаешь. И вообще, возбуждает ли тебя нижнее белье? Чулки?
Он: Мне бы… очень понравилось выбирать белье вместе с тобой… Я никогда не дарил женщине нижнее белье, никогда не участвовал в выборе и даже не знал, что хочу этого. А вот ты сейчас заговорила… И я аж вспотел от возбуждения. Белье… Боже, как это сексуально! Почему-то рисуются в воображении белые чулки с кружевами. Белые или нежно-розовые! Кстати, я даже не знаю, бывают ли чулки такого цвета?
Она: Нежно-розового? Наверное, бывают. Я в основном интересуюсь черным или бежевым цветом.
Он: А само белье — ослепительно белое, кружевное… Или, может быть, опять же нежно-розовое. Надо же, никогда не задумывался. Но очень интересная тема для меня. Очень! Слушай, а может мы с тобой вместе?.. Ну подожди, осталось-то всего каких-то сорок семь дней. Вместе выберем. Ты будешь примерять, я смотреть на тебя. И возможно, ты позволишь мне застегнуть лифчик и погладить нежную кожу под кружевом трусиков…
Она: Позволю…
Он: А потом я приближусь к тебе и слегка-слегка, едва касаясь, дотронусь губами до изгиба шеи… Сзади… И пробегусь легкими пальцами по плечам… А ты опустишь безвольно руки и прикроешь веки…
Она: Дальше…
Он: А когда спустя минуту откроешь их, то обалдеешь от своих глаз…
Она: Почему?
Он: Потому что они будут излучать томление, негу, запретное желание.
Она: Запретное?
Он: Ну да! Мы же будем в примерочной кабине, и в магазине, кроме нас, будут еще люди, и мы оба будем осознавать невозможность сближения. Но именно этот запрет заведет нас так сильно, что сдерживать желание не останется сил…
Она: Дальше…
Он: Я буду целовать тебе шею, плечи, спину, руки мои осмелеют настолько, что проберутся к самым вожделенным местам твоего тела…
Она: Постой! Мне кажется, я не выдержу еще сорок семь дней.
Он: Я постараюсь справиться досрочно. А впрочем, все в твоих руках. Если ты изменишь условия и попросишь меня о встрече, то я всегда готов!
— Слышь, Вить! Тут такие дела! Не знаю даже, как тебе и рассказать…
Мужчины встретились вечером после работы поговорить, пивка попить. Наедине они редко встречались. Все больше семьями. В выходные или по праздникам. Как на этот раз, удавалось не часто. Это Семен попросил друга: мол, давай увидимся, посоветоваться надо.
— А что такое? С шефом проблемы?
— Да нет! На работе все нормально. Я насчет моей личной жизни.
— А! Бои на личном фронте продолжаются?!
— Не говори…
— Ну что там у тебя?
— Так вот… Вера. Ну, женщина, с которой я познакомился… Я тебе говорил о ней.
— Да, я помню. И что?
— Она какое-то условие дурацкое поставила. Если я хочу с ней развивать отношения, то должен быть свободен.
— Слушай, а попроще никак нельзя высказаться?
— Куда проще-то? Что тут непонятного? — Семен вздохнул, прервался на мгновение, потом сказал: — Знаешь, ее тоже можно понять. Она хочет замуж. И наверное, вполне логично, что общаться ей нужно с холостыми мужчинами. А поскольку я совсем даже не холостой, то, сам понимаешь, ее такое положение не устраивает.
— Эх! Говорил я тебе: не морочь голову! Ну разве мало на свете женщин, которых брак не интересует? Или тех, которые замужем? Неужели нельзя было никого попроще найти? Не отягощенную идеями создания семьи?! — Он почему-то разволновался.
— Тише, тише! — остановил его Семен. — Что ты так эмоционально реагируешь?
— Да потому что моя… — Он запнулся, не зная, как правильно назвать Нику — подругой, любовницей или как-то еще. В итоге никак не назвал и продолжил: — Потому что моя… тоже периодически этот вопрос поднимает. В последний раз чуть было не поссорились даже. Правда, вот уже несколько месяцев как молчит. Дай Бог, смирилась. А то непрерывно одно и то же: хочу семью, хочу семью! Как зациклило! Я почему так завожусь? Потому что прекрасно понимаю, во что ты вляпался… Неразрешимый вопрос, ты понимаешь? Поэтому и говорю тебе: завязывай! Пока не влюбился, найди себе кого-то еще!
— Да похоже, влюбился… — Семен мечтательно откинулся на стуле и блаженно закатил глаза. — Видел бы ты ее!
— Та-а-а-к! Понятно… — с тяжелым вздохом произнес Виктор. — Ну и что ты думаешь делать?
— Не знаю… — Семен нехотя вернулся в привычное положение. — К разводу я не готов… То есть совсем… Никогда даже не думал в этом направлении… Хотя… — Он замолчал.
— Ну? — осторожно задал вопрос друг.
— Хотя… Если задуматься… Семья давно превратилась… как бы это поточнее высказаться…
— В сожительство под одной крышей? — подсказал Виктор.
— Вот! Да! Общая территория, на которой мы сосуществуем…
— Согласен. Только, может, это и неплохо? Устраивает же это нас с тобой! Вот уже двадцать пять лет, как устраивает.
— Все так… все так… и в то же время… что-то не то… Понимаешь? Может быть, мы просто не задумываемся? Живем, едим, спим, разговариваем… Буднично, привычно, безрадостно… Но зато все прогнозируемо. А интимную жизнь и на стороне можно наладить. Правильно же? Вот ты все устроил для себя и горя не знаешь. И семья на месте, и личная жизнь в полном объеме присутствует!
— Ну, в принципе да! — согласился Виктор.
— Счастлив?
Повисла небольшая пауза.
— Пожалуй… — почему-то с сомнением произнес Виктор.
— А чего ты так неуверенно? — удивился Семен.
— Да вот чего-то засомневался. Ты спросил, и я вдруг понял, что и сам не очень-то уверен: а счастлив ли я? Про семью я полностью согласен с тобой. Какие бы ни были отношения между мной и Аней, пусть дружеские, теплые… Не знаю, какие они еще бывают между супругами? Не мастер я красивые слова говорить. Но нет в них искры, желания… Уходит интим. А на его место приходит либо раздражение, либо равнодушие. И то, и другое не есть адекватная замена интиму. Ты согласен?
— Согласен, конечно, — кивнул Семен.
— Ну и что нам остается? Сохранять семью для статуса, находя удовольствия на стороне? Известная как мир формулировка. Не нами придуманная…
— Согласен, конечно, — кивнул Семен.
— Ну и что нам остается? Сохранять семью для статуса, находя удовольствия на стороне? Известная как мир формулировка. Не нами придуманная…
— Так-то оно так. Только почему-то не греет…
— Да брось ты! А что лучше? Как по-другому? С одной развестись, на другой жениться? Менять шило на мыло? — Виктор опять начал кипятиться.
— Ну почему шило на мыло? Жениться по любви! Жить бурно, весело, взахлеб! — Семен воодушевился, раскраснелся, собираясь приводить другу аргументы, один красноречивее другого, но был остановлен жестким вопросом друга:
— Долго?
— Что долго? — не понял Семен.
— Долго так жить, как ты описываешь? Бурно, счастливо, с любовью?! Да от силы пять лет! А потом та же тоска, скука и одиночество вдвоем!
Семен, который прервался на полуслове, задумчиво посмотрел в дальний угол помещения, подавил вздох. Затем перевел грустные глаза на Виктора и тихо-тихо, но убежденно произнес:
— Разве пять лет — это мало? Нам с тобой скоро пятьдесят! Ты сколько еще лет думаешь куролесить? Кто знает, сколько нам Господь отмерил полноценной мужской жизни?! Три, пять, десять лет?! Вряд ли больше. И потом: ты нарисовал грустную картину. Но ведь она не обязательно именно так сложится. Ну да, страсть утихнет, эмоции улягутся… Но ведь если ты выбираешь достойного человека, и выбираешь не из корысти, а сердцем, вряд ли ты с ним будешь одинок. Конечно, все это рассуждения, предположения… Однако хочется рискнуть! И хочется, и боязно, с другой стороны.
— Да никуда ты не денешься от своей Катьки! Никуда она тебя не отпустит! Вцепится обеими руками, и что? Драться с ней будешь? Да и ради кого? Ту женщину ты еще и знать-то не знаешь… Поначалу все они ангелами представляются, а потом как покажут свою истинную сущность — не обрадуешься!
— Я вот иногда думаю: если бы Катька меня выгнала… Ну или сама бы к другому ушла… Короче, если бы она инициативу проявила… в плане разрыва отношений… Я не стал бы сопротивляться ни минуты. Если бы она… А сам нет! Не решаюсь…
— Интересная мысль… А ведь, пожалуй, ты прав. Пожалуй, что и прав… — И после молчания: — Выходит, мы трусы?
— Почему это трусы? — возмутился Семен.
— Да потому, что все ждем, чтоб бабы за нас решение принимали… У самих ни сил, ни смелости не хватает…
Семен тихонько присвистнул:
— Слушай! Ну ты и формулируешь! — Он покачал головой и надолго задумался. Какая-то злость появилась во взоре. Злость пополам с грустью. Странное сочетание.
— Вот и посоветовался… — будто бы про себя подытожил Семен, — и так был на распутье, а теперь и подавно… Ладно, Вить! Спасибо тебе. Бывай!
Мужчины распрощались и оба в редком для себя состоянии смятения разошлись по своим машинам…
Семен стал приглядываться к Кате. Замечает ли, что он влюблен? Видит ли его сомнения? Чувствует ли, что назревает разговор?
Катя вела себя по-прежнему, вроде бы как обычно. Единственное, что он отметил, так это ее недовольство тем, что он увлечен компьютером. Только и эта увлеченность Семена становилась все менее выраженной. Теперь, если он и переписывался с Верой, то в основном на работе или буквально двадцать минут вечером. Иногда они общались по телефону, но тоже, разумеется, вне дома. Поэтому Катя должна была, видимо, успокоиться. Она спросила его недавно:
— Что у тебя с докладом?
— С каким докладом? — не сразу среагировал Семен.
— Как с каким?! Над которым ты три месяца работал каждый вечер до глубокой ночи?!
— А-а-а! — включился он. — С докладом все нормально. Написал, оформил. Будет конференция через десять дней, там прочту.
— Ну хорошо! Значит, теперь по вечерам ты принадлежишь семье! — удовлетворенно и успокоенно констатировала Катя.
И тут он взорвался. Взорвался так, что она остановилась перед ним, замерла и остолбенело слушала его гневную речь, ни в силах ни возразить, ни сдвинуться с места.
— Что значит — «теперь»? — заорал он. — Почему только теперь? А всю жизнь я кому принадлежал? Может быть, я самому себе принадлежал?! Двадцать пять лет я только и делаю, что занимаюсь семьей, тобой, дочерью, твоими родителями, вашими проблемами… Может быть, мне позволено заниматься собой?! Может, ты знаешь о моих желаниях, о моих мечтах?! Да! Ты о них знаешь, прекрасно знаешь! Только тебе наплевать!!! И на мое пристрастие к волейболу, и на то, что я заядлый болельщик! И на то, что я баню люблю! На-пле-вать! — раздельно, по слогам повторил он.
Она молчала.
— За все двадцать пять лет много раз ты меня на футбол отпустила?! Ты вдумайся в саму постановку вопроса: отпустила! Будто я раб какой или собственность твоя! Так сколько раз? Два? Три? Четыре? Да, пожалуй, четыре. И каждый раз со скандалом, с истерикой! Через ссоры, через слезы! Мне эти походы на стадион таких нервов стоили! — Он перевел дыхание и продолжал с новой силой: — Или, может, ты меня на тренировки волейбольные отпускала? «Ой, Сенечка, посиди с дочкой! Ой, дорогой, надо маме помочь! Ой, а как же ты пойдешь, когда я билеты в театр взяла?!» — передразнил он жену. — Что? Не так?
Она стояла перед ним, хлопала глазами и молчала. Такой взрыв эмоций в муже Катя увидела, наверное, впервые. Обычно спокойный, покладистый, он не повышал голоса почти никогда. Если только в исключительных случаях. Вот когда отстаивал свои интересы футбольного болельщика, тогда да, повышал. Она помнила все эти четыре случая его похода на стадион. И в самом деле, а почему она тогда так яро противилась? Чем футбол хуже театра? Что в этом такого уж страшного? Почему она всегда протестовала? Или волейбол этот дурацкий? Ну и ходил бы себе в зал, ну и тренировался бы… Что такого? А может, у него самого сил не хватило отстоять свой интерес и теперь он ее обвиняет в своей собственной слабости?
Ей всю жизнь казалось, что чем больше времени муж находится дома, у нее на глазах, тем крепче семья, тем меньше искушений, меньше возможностей для ненужных знакомств и, соответственно, поводов для измен.
Собственно, в измене она его никогда не уличила. У нее даже не было повода подозревать его в чем-то подобном. Да, желание его к ней угасало. Она замечала это, и переживала, и говорить пыталась… Но он сводил всегда разговор к усталости, к плохому самочувствию… Наверное, так и было. Во всяком случае, Семен всегда был подконтролен. Всегда — на расстоянии вытянутой руки, на расстоянии телефонного звонка. Короче, на коротком поводке, как принято говорить в таких ситуациях. Где он, с кем, чем занят, Катя всегда была в курсе и в общем-то не волновалась за стабильность своего брака. Он ей представлялся незыблемым, невзирая на интимные разногласия.
И вдруг оказывается, что Семен, ее муж, такой карманный, домашний, предсказуемый, такой покладистый, спокойный, послушный… способен на бунт. И не просто на бунт, а на такой натиск, что она, Катя, которая находила выход в любой ситуации и всю жизнь управляла мужем как хотела, стояла обескураженная, с комом в горле, с непролившимися слезами, с трясущимися коленями, не зная, что возразить и чем успокоить бешено колотящееся сердце.
Но Семен резко остановился сам. Внезапно остыл, как будто выпустил пар, хотя не изменил тон разговора. Он продолжил говорить гораздо спокойнее, без надрыва, но по сути все то же самое:
— Да, Катя, я принадлежу семье… Всегда и безраздельно. К сожалению! К большому сожалению! Потому что человек в первую очередь должен принадлежать сам себе! Я же сам себе никогда не принадлежал. Жил твоей жизнью и продолжаю ею жить. А это, наверное, неправильно. — Он задумался на мгновение и поправил сам себя: — Это наверняка неправильно! Видишь, Катя, как тебя из колеи мой доклад вывел! Я, видите ли, несколько месяцев был выключен из жизни семьи! Эх, Катя, Катя! — И он махнул рукой. Обреченно, печально… Махнул и вышел из комнаты.
Катю трясло. Ей было непонятно, почему она так остолбенела, почему ничего не возражает ему. Ведь все, что он говорит, неправда. Неправда!
Разве она его ущемляла? Разве от чего-то отговаривала? Он сам, он всегда сам соглашался с ее доводами. Семен почти никогда не спорил, не сопротивлялся ее решениям. Она и привыкла верховодить, командовать, руководить, направлять.
Ну подумаешь, волейбол! И зачем это нужно? Потные майки, грязные носки, бесконечно выбитые пальцы, вечно куда-то пропадающие наколенники. Правильно она запретила ему эти тренировки. Лучше с ребенком погулять или уроки лишний раз проверить. Почему она все должна — и уроки, и уборку, и кухню, и маме помогать? Значит, будет гробиться по хозяйству, а он тренироваться?! Нашелся спортсмен, видите ли! Все никак молодость свою не забудет, как он за сборную университета выступал!
Катя накручивала себя, внутренне готовясь к отпору и понимая, что отпора не будет. Разговор окончен. Она не успела. Попросту проиграла этот разговор. Да бог бы с ним, с разговором! Как бы чего большего не проиграть! Ведь за словами Семена стояла не просто обида. Она почувствовала боль. Надрывную, многолетнюю боль мужа, спрятанную глубоко-глубоко… Какой уж тут отпор… Какой ответ…