«Ага, — подумал Щукин, — туда мне только и дорога. Зайду, спрошу у мусоров: простите, вы не подскажете, такой-то не находится ли в федеральном розыске? А они мне — что-то и ваша рожа, гражданин, нам кого-то напоминает. А посидите-ка пока в камере, а мы вспомним… Да и вообще, какое мне дело до этого Ляжечки? Чего он ко мне привязался?»
— Не веришь… — вздохнул Ляжечка и понурил голову. — А я думал, вот хоть знакомого встречу, поговорю, душу отведу… Скрываюсь тут второй месяц, как пес… И ни одного знакомого лица. Только от ментовских околышей прыгаю по кустам…
— Ляжечка, — прожевав, проговорил Щукин, строго и холодно глядя поверх лысой головы собеседника.
— А?
— Хочу тебе тоже кое-что сказать.
— Да? — обрадовался Ляжечка. — Что?
— Я с детства страдаю плохим пищеварением, — сообщил Николай, вертя в руках металлическую вилку, — и есть у моего организма одна особенность, не изученная еще докторами…
— Какая это? — заинтересовался Ляжечка.
— Принимать пищу я должен в тишине и спокойствии, — ровно продолжал Щукин, — а если какая падла мне помешает, то у меня в мозгу затемнение выходит и я могу эту падлу запороть. Понял? И ничего мне за это не будет, потому что у меня справка есть.
Ляжечка открыл рот, испуганно посмотрел на Николая и, дернув губой, неуверенно захихикал.
— Шутишь? — вопросительно проговорил он.
Щукин с самым серьезным видом прикинул у себя на руке вилку.
— Ладно, — поднялся Ляжечка, — доедай, я сейчас. Распоряжусь насчет шашлычка и бутылочки… Колбаска, сырок, пиво… Сухарики, хуе-мое… К тому же, Колян, у меня к тебе есть дельце… Хе-хе… Дельце очень прибыльное и почти безопасное. Только вот один я, боюсь, не справлюсь. Подмогнешь?
— Не собираюсь, — ответил Щукин, тем не менее оставаясь сидеть на своем месте.
— Да это просто удача, что я тебя здесь встретил! — всплеснул руками Ляжечка, словно от самого неподдельного счастья. — Ты себе представить не можешь, как мне херово здесь! Ни одного знакомого лица, постоянно прятаться приходится… Вылезаю только в этот кабак, и все. А тут тихо, хорошо на Северной Пустоши. Мусора не гуляют, патрули не чаще чем раз в месяц — по большим праздникам, кирнутых собирают. Ну а я в таких случаях из своей норы не вылезаю — дураков нет. На нарах париться я больше не собираюсь.
— Слушай, — спросил вдруг Николай, — а откуда бабки у тебя? Ведь ты, как я понимаю, сейчас на дно ушел? В одиночку ты не работаешь, я знаю… Тебе, для того чтобы хоть какое-то бабло поднять, надо замутить подлянку типа липового акционерного общества или на худой конец фирмы по реализации смазки для гондонов.
— Обижаешь! — развел руками Ляжечка. — А старые накопления? Я ведь тертая росомаха — у меня, кроме подкожного жирка, еще кое-какая бациллешка имеется. Первое правило честного человека — натырить побольше, чтобы побольше себе на черный день отложить.
— Понятно, — усмехнулся Щукин и профессиональным взглядом ощупал карманы Ляжечки.
Николай и сам не понял, почему он не ушел тогда — когда Ляжечка суетился насчет водки, шашлыка и прочего. Наверное, потому, что трепотня Толика про его отрыв от федералов казалась вполне вероятной, да и грязное кафе было вроде бы местом вполне безопасным, куда редко заглядывает милиция. А может быть, Николаю хотелось еще немного отдохнуть перед долгой и, судя по всему, трудной дорогой, а скорее всего, им снова овладел бес, сидящий в нем с рождения и требующий все новых острых ощущений.
Да и деньги Щукину нужны были, а Ляжечка вроде был при деньгах. Кто знает, как повернется дело дальше, — может быть, представится возможность маленько облегчить кошелек Толика.
В общем, Щукин остался в кафе.
Нет, это не означало, что он так легко согласился выслушать предложение Ляжечки… Просто… Сосиски были еще не доедены, да и не хватило бы их для окончательного насыщения, а сниматься с места только из-за того, что в кафе присутствует человек, который тебе неприятен, Щукин не собирался. Он за последние сутки и так порядочно побегал, то от милиции, то от неведомого кого-то, который явно наступал ему на пятки, а снова убегать — да еще от такого ничтожного существа, как Лажечников… Нет, Щукин себя уважал.
Глава 5
— А дельце простое, — сипел в ухо Щукина Ляжечка, — надо помочь одним достойным людям перевезти кое-кого… недалеко — в Швецию.
— Достойные люди — это кто? — жуя шашлык, осведомился Щукин. — Мусора, что ли? Или федералы?
— Да ты что! — возмутился Ляжечка. — Я же тебе говорил — я в розыске! Какие могут быть мусора!
«Между прочим, — подумал Щукин, — похоже, этот придурок не врет. Ведь проверить, в розыске он или нет, проще простого. Другое дело, что я этого не смогу, меня самого менты гоняют, как крысу в подвале, но Ляжечке-то откуда это знать»?
— Ну, так что за люди? — снова поинтересовался Щукин.
— Я и сам, честно говоря, не знаю, — сокрушенно ответил Ляжечка. — Понимаешь ведь — меньше знаешь, крепче спишь. Просто позвонили, просили помочь. Рекомендации передали через моих старых знакомых — тех, кому я не поверить не могу. Я потом звонил, выяснял — все нормально. Мои заказчики — люди серьезные и верные. К мусорам или федералам никакого отношения не имеют.
Щукин хмыкнул.
— Что? — снова спросил Ляжечка. — Все не веришь?
— Не верь. Не бойся. Не проси, — напомнил Щукин своему собеседнику нерушимые тюремные правила.
Тот рассмеялся.
— Ну, ты же не на зоне сейчас, — сказал он, — какой-то ты… Слишком подозрительный. Я вот тебе доверился, а ведь у меня гарантии нет, что ты сейчас не пойдешь и мусорам меня не сдашь…
— Ну, ты!..
Щукин даже поперхнулся.
— Думай, что говоришь! — рявкнул он на съежившегося Ляжечку. — Я тебе не мусорская сука, а честный вор! Это вот ты у нас, — добавил Николай, — не знамо чья с улицы Ильича…
Ляжечка помедлил немного, разлил по стаканам водку и заговорил снова:
— В принципе дело плевое, — шептал он на ухо Щукину, постоянно оглядываясь, — тут только… надо хватку иметь такую, как у тебя, чтобы незаметно провезти… того, кого надо… через границу. Я согласен выступить в роли организатора. А бабки после поделим. Я тебе тридцать процентов отдам.
Щукин опрокинул стопку и, прищурившись, посмотрел на Ляжечку.
— Хитрый ты жук, — констатировал он.
Ляжечка довольно захихикал.
— Хоть волосенки-то у меня выпали, но умишко еще остался, — сказал он, погладив себя по лысой голове. — Так ты согласен, Колян? Тридцать процентов от всей суммы — это бешеные бабки.
Щукин неопределенно пожал плечами.
— Ну, насчет процентов, это мы с тобой еще поговорим, а сейчас разложи мне все по полочкам. Кого, куда и зачем везти.
Толик даже взвизгнул от удовольствия и подпрыгнул на стуле, почувствовав доброжелательные нотки в голосе Щукина. Он налил еще водки.
— Значит, так, — заговорил Ляжечка, — объект — это девочка двадцати лет. Кто она такая? Дочь какого-то богатенького папика, кого именно, мне не говорят, но я так понял, что этот самый папик — жутко крутой тип, чуть ли не олигарх, ну или бандюк крутой. Не знаю, короче — денег у этого типа до хрена. Вот дочку-то его и вытащили в большую жизнь. Папик хватился и, конечно, в ФСБ стукнет или в ментуру, или по братве пробивать начнет, хотя его предупреждали, чтобы он шухер не поднимал и ни к властям, ни к кому не обращался. А если дочку его за кордон вывезут, тогда ментам и «браткам» уже не достать ее. Вот тогда можно будет и о выкупе поговорить. Но это уже не наше с тобой дело. Наше дело — девчонку переправить в Швецию. А это просто. Сажаем ее в тачку… То есть ты сажаешь ее в тачку и везешь в Питер. Потом маленько пережидаешь там на конспиративной квартире — и на паром. Знаешь, такие… «Силья Лайн» вроде, фирма… Или как там она еще называется…
— SILYA LINE, — вспомнил Щукин.
— Ага, ага…
— Где девчонку сейчас держат?
— В этом городке и держат, — сказал Ляжечка, — только где точно, я не знаю.
— Так-так… И на кого ты мне предлагаешь работать, тоже не скажешь?
— Нет, к сожалению, этого я сказать не могу, — проговорил Ляжечка, всем своим видом показывая, как ему жаль, — потому что сам не знаю. Так ты согласен, да?
Щукин кивнул, глядя при этом в сторону.
— Отлично, — просиял Ляжечка, очевидно, восприняв этот кивок как знак согласия. — Значит, я жду тебя через час на двадцатом километре — это недалеко от Сосновой Рощи, знаешь, да?
— Знаю.
— Тачка будет — синяя «шестерка». Номера — три, шесть, два. Запомнил?
— Ага.
— По рукам? — произнес Ляжечка, протягивая Щукину пухлую ладонь.
Николай скосил глаза на руку Ляжечки и откровенно зевнул.
— Ладно, — закуривая, сказал Щукин, — в принципе и этих сведений мне более чем достаточно. Город этот, где девчонку спрятали, маленький…
Щукин кивнул, глядя при этом в сторону.
— Отлично, — просиял Ляжечка, очевидно, восприняв этот кивок как знак согласия. — Значит, я жду тебя через час на двадцатом километре — это недалеко от Сосновой Рощи, знаешь, да?
— Знаю.
— Тачка будет — синяя «шестерка». Номера — три, шесть, два. Запомнил?
— Ага.
— По рукам? — произнес Ляжечка, протягивая Щукину пухлую ладонь.
Николай скосил глаза на руку Ляжечки и откровенно зевнул.
— Ладно, — закуривая, сказал Щукин, — в принципе и этих сведений мне более чем достаточно. Город этот, где девчонку спрятали, маленький…
— Ты чего? — забеспокоился Ляжечка.
— Да ничего, — пожал плечами Николай, — раздумал я в этом деле участие принимать. Не нравится мне это дело. А вот пойти и ментам наводочку кинуть — можно. Надо привыкать приносить пользу родной стране… Позвоню сейчас, через часок в этом городке не протолкнуться будет от вооруженных и агрессивно настроенных людей. Кстати, в этом вонючем заведении есть телефон?
Ляжечка открыл рот и часто-часто заморгал белесыми ресницами.
— Колян, — сдавленно заговорил он, — шутишь, да? На понт берешь?
— Мне, Толя, бабки нужны, — проговорил Николай. — У тебя сколько с собой есть?
Минуту Ляжечка сидел, неподвижно глядя в одну точку и пытаясь понять, потом, когда наконец понял, одеревеневшей рукой достал толстый бумажник и шлепнул его на стол.
— Благодарю, — вежливо произнес Щукин, пряча бумажник в карман. — Лопатник-то оставить? Он дорогой — кожаный вон, с отделениями…
— Ты же согласился? — сглотнув, прошептал Ляжечка.
— Ага, — сказал Щукин, — согласился. Чего ты так забеспокоился-то? Я ведь у тебя в долг взял. Богатым буду — отдам. Неужто и вправду поверил, что я ментам стукануть могу? Нельзя, Ляжечка, людей по себе мерить.
Ляжечка поднял на Щукина глаза, и надежда заблестела в них.
— Договор наш в силе? — спросил он. — Ты будешь на двадцатом километре через час?
— А как же?! — засмеялся Щукин, вставая из-за стола. — Жди меня, и я приду. А пока у меня дела… Покедова!
И он покинул кафе, оставив несчастного Толю Ляжечку в полном недоумении.
* * *Щукин шел по направлению к трассе, ведущей за город. На его душе теперь было легко и спокойно — приличная сумма денег грела карман, а впереди была долгая дорога, на все время которой он был довольно сносно обеспечен.
Про Ляжечку он не думал вовсе. Хотя версия Толика о его отрыве от федералов и объявлении в розыск была достаточно правдоподобна, сюжет с похищением дочери какого-то крутого толстосума казался Щукину несколько сомнительным. Если дело и обстояло так, как рассказал ему Ляжечка (а судя по тому, как он испугался, когда Николай пообещал позвонить ментам, именно так оно и обстояло), то каша заваривалась серьезная, а, как известно, в процессе подобной варки обычно избавляются от мелких исполнителей, как только они становятся ненужными, — после выполнения миссии. Это гораздо дешевле, чем платить какие-то деньги. Так что быть компаньоном Ляжечки Щукину не очень-то хотелось. Он, конечно, не прочь был ввязаться в какую-нибудь рискованную авантюру, но только при условии, что он сам всем будет заправлять, лично. А работать черт знает на кого, да еще когда впереди полная неизвестность — нет, это Щукину не очень-то нравилось.
У него были деньги, был выбор и была свобода. И он шел вперед.
Выбравшись на трассу, Щукин присмотрелся к первой попавшейся машине, мчащейся в нужном ему направлении, и усмехнулся.
— Похоже, начинается для меня удачное время, — пробормотал он, — после полосы хронического невезения.
И снова усмехнулся.
Дело в том, что в красной «девятке», которая после сигнала Щукина немного сбросила скорость и свернула к обочине, водителем была женщина. Да еще какая! Высший класс девочка.
Смазливое личико, с изрядным, правда, слоем косметики, но достаточно свеженькое, умело и со вкусом уложенная прическа и фигурка — насколько можно было определить на расстоянии — более чем приятна на вид, а значит, и на ощупь… «Девятка» остановилась. Щукин открыл дверцу, заглянул в салон и удовлетворенно кивнул, получив возможность получше оценить фигуру девушки.
— Подбросишь, красавица? — осведомился Щукин, разглядывая обтянутые очень короткой юбкой бедра девушки.
— А куда красавец едет? — без малейшего смущения поинтересовалась та.
Своего дальнейшего маршрута Щукин не знал даже приблизительно, поэтому неопределенно махнул рукой туда, куда, по всей видимости, направлялась прекрасная автолюбительница.
— Я в Питер, — сообщила девушка.
— О! — обрадовался Щукин. — И я туда же.
— Садись, — разрешила девушка.
Щукин немедленно плюхнулся на переднее сиденье в непосредственной близости от красивых ног умопомрачительной длины. Хлопнул дверцей и тут же, не успела «девятка» тронуться с места, завел разговор.
Николай давно научился сложному искусству веселить случайного собеседника так, что к концу разговора знал об этом собеседнике все, тогда как тот, пытаясь потом вспомнить о Щукине хоть что-нибудь определенное, только морщил лоб и растерянно щелкал пальцами.
Взвинченные последними событиями нервы Щукина успокоились, и уже через полчаса девушка — ее звали Анна — называла Щукина по-простому Сергуня, а на вроде бы случайное прикосновение его рук к своим стройным ногам реагировала звонким смехом.
Машина катила вперед, а Щукин чувствовал себя все лучше и лучше. Анна легко трещала ему о своей нелегкой, но и нескучной жизни, а он кивал в ответ, изредка вставляя комментарии к ее рассказу, вызывающие у девушки приступ неуемного веселья.
Как Николай выяснил почти сразу же, Анна была… проституткой. Работала она в Питере, а домой, в какую-то глухую деревеньку, ездила навестить родителей, которые, конечно, считали Анну студенткой, удачно устроившейся на престижную, хорошо оплачиваемую работу. Правда (этот случай Анна рассказала Николаю спустя пятнадцать минут после знакомства), как-то ее отец приезжал к ней. Причем умудрился попасть в то самое время, когда Анна принимала клиента — как она выразилась, очень серьезного человека с большим тугим брюхом, с неизменным пистолетом в кобуре под мышкой и со странным именем Капитон.
— Никогда такого имени не слышал, — сказал на это Николай, хотя он лично знал Капитона — довольно известного в Санкт-Петербурге преступного авторитета.
— Ну вот, — продолжала свое повествование Анна, — зависаем мы с Капитошей, значит, и вдруг звонок в дверь. Он меня спрашивает — ты ждешь кого-нибудь? А я ему — н-нет, никого. А он «ствол» из кармана тянет. Я уж испугалась — Капитон-то сильно пьяный тогда был — начнет палить вдруг… Ну и иду в прихожую…
Щукин слушал, кивая головой.
* * *— Кто там? — негромко спросила Анна, подходя к двери.
— Это я, — ответил ей знакомый голос.
Анна медленно отперла дверь.
— Батя?.. — назвала она его, как привыкла называть с самого раннего детства.
— Привет, доча, — поздоровался ее гость, переступая через порог и сваливая на пол в прихожей тяжелый грязный мешок. — Вот… картошечки привез тебе. Да как ты похорошела! Да как ты выросла! — сказал он, хотя за то время, пока они не виделись, Анна не прибавила в росте ни сантиметра. — Прямо красавица стала!.. Я думал, ты в университете, думал, тебя дома не застану.
— У нас сегодня день научной работы, — вывернулась Анна, — я дома занимаюсь… Все нормально! — крикнула Анна сидящему в комнате Капитону.
— А это кого… тут?.. — угрожающе вдруг возник в дверном проеме комнаты мутноглазый Капитон в одних широких семейных трусах. — Х-хто это? — косноязычно осведомился он у Анны, которая незаметно облегченно вздохнула, когда увидела, что свой пистолет Капитон все-таки спрятал.
Растерянно пощипывал реденькие усики на бледном веснушчатом лице совершенно не похожий на Анну щуплый и низкорослый ее отец.
— Это мой батя, — представила Анна, — Павел Павлович. А это, — она указала на Капитона, — мой жених…
Вполоборота повернувшись к Капитону, она подмигнула ему, как бы предлагая включиться в веселую игру. К великому счастью Анны, Капитон юмористически хрюкнул и протянул застывшему на пороге у приоткрытой входной двери Павлу Павловичу ладонь.
— Кап-питон Иванович.
— Па… Павел Павлович, — пискнул тот в ответ.
— Пошли, Палыч, — пригласил Капитон, — дерябнем за приезд…
И сам, пошатываясь, направился в комнату.
— Он вообще-то хороший, — начала нашептывать Анна отцу. — Он и не пьет почти, только иногда срывается… Ну, ты знаешь, как это бывает…
— Ага…
— А так мужик хоть куда. Богатый.
— Палыч! — завопил из комнаты Капитон. — Ну, ты где? Я уже разлил!