Перед его мысленным взором одна за другой проходили картины мрачного будущего, ожидающего Артур. Он ясно сознавал, что дальнейшая оборона крепости повлечет огромные, ненужные жертвы среди гарнизона и особенно среди солдат. Спасти их от напрасной гибели, избавить родину от позора могло лишь быстрейшее окончание войны. Но трудно было рассчитывать, чтобы в Петербурге вняли голосу благоразумия и поспешили с заключением мира.
"Остается одно последнее средство - обратиться непосредственно к царю, через головы наместника, министров и придворной камарильи, - размышлял Кондратенко, - и сделать это может и должен Стессель, как генерал-адъютант, имеющий право обращаться непосредственно к монарху. Нужно только убедить его в необходимости такого шага".
После долгих колебаний Кондратенко решил изложить свои соображения в письменной форме, чтобы в истории остался след от его попытки спасти родину от грозящего ей неминуемого позора, а солдат - от бесцельной гибели.
Роман Исидорович сел за стол и начал быстро писать:
"Ваше превосходительство, многоуважаемый Анатолий Михайлович!
В настоящее время, пока Порт-Артур держится, наши неудачи на других театрах войны нельзя считать особенно унизительными. Но если к потере Ляояна и к другим поражениям присоединится падение Артура и гибель находящегося здесь флота, то, в сущности, кампания будет безвозвратно проиграна. Наш военный неуспех примет унизительные для русского достоинства размеры.
Рассчитывать на своевременную выручку Порт-Артура нашей беспрерывно отступающей на север армией или все еще находящимся в Кронштадте флотом, по-моему, невозможно. Единственным почетным выходом из такого положения является поэтому заключение немедленного, до падения Порт-Артура, мира, который, несомненно, можно (до сдачи Артура) установить на неунизительных для народного самолюбия условиях (свободного пропуска гарнизона с оружием и знаменами к Маньчжурской армии и флота - во Владивосток, денежная компенсация за уступку Артура японцам и т.п.).
Очень вероятно, что государю доносят о военных событиях не правильно, искажая существующую действительность. Истинное, правдивое донесение может устранить большую беду для нашей родины.
Поэтому, как высший представитель здесь государственной власти и лицо, облеченное царским доверием, не сочтете ли Вы возможным шифрованною телеграммой на имя государя донести о действительном положении дел здесь, на Дальнем Востоке.
Настоящее письмо мною написано ввиду моей глубокой уверенности в необходимости такого шага для блага моей родины и Вашего сердечного отношения ко мне.
Вашего превосходительства покорный слуга Р. Кондратенко".
Прочитав письмо еще раз. Роман Исидорович разбудил денщика и приказал ему с утра доставить его к Стесселю.
В окнах уже серел туманный рассвет. С чувством честно исполненного долга Кондратенко разделся и лег спать.
Встав, как всегда, в семь часов утра, Стессель собирался совершить свою обычную утреннюю прогулку верхом по берегу моря, когда ему подали письмо Кондратенко.
Удивленный генерал вскрыл конверт и быстро прочитал написанное. На лице его выразились растерянность и изумление. Как во всех трудных случаях жизни, он поспешил за советом к своей супруге, Генеральша, утомленная именинными хлопотами, еще нежилась в постели и была сильно недовольна появлением мужа.
Стессель прочитал послание Кондратенко.
- Как, по-твоему, я должен реагировать на это?
- Прежде всего необходимо сохранить письмо. Оно может очень пригодиться впоследствии. Писать царю, конечно, нельзя, иначе выйдет, что Куропаткин и Алексеев обманывают его, а ты их выводить на чистую воду, - рассудила генеральша.
- Кондратенко, ввиду явного упадка его духа, пожалуй, придется заменить в должности начальника сухопутной обороны Фоком, - не совсем уверенно проговорил генерал-адъютант.
- И не думай об этом! Фок через два дня сдаст Артур, а отвечать за это будешь ты, а не он. Вечером ты поговори с Кондратенко и объясни, почему невозможно сделать так, как он предлагает. Остальным, даже Рейсу, об этом ни слова! - предупредила совсем уже проснувшаяся Вера Алексеевна.
Не встретив сочувствия у Стесселя, Кондратенко не стал настаивать на своем предложении и с удвоенной энергией принялся за развитие и воспитание боевых качеств солдат и офицеров.
ЧАСТЬ 4
Глава 1
Вследствие болезни Жуковского Звонарей перешел с Залитерной на батарею литеры Б.
В одну из ночей он был разбужен взрывом тяжелого снаряда. Шипение и свист новой бомбы заставили его вскочить с походной кровати и отпрыгнуть к дальней стене каземата. Но взрыва на этот раз не последовало. Звонарев ощупью пробрался к выходу и приоткрыл дверь. В лицо ему пахнула ночная свежесть. С батареи доносился неясный гул встревоженных солдатских голосов.
- Сергей Владимирович, вы не спите? - окликнули его из темноты. По голосу прапорщик узнал Гудиму.
- Тут и мертвые проснутся, не то что живые... В чем дело?
- Ночной салют одиннадцатидюймовых осадных мортир. Два снаряда легли за батареей.
Со стороны японцев мягко донеслись выстрелы и почти тотчас же послышался рев приближающихся снарядов.
- Закройсь! - крикнул солдатам Звонарев и юркнул в каземат.
От взрыва бетонный пол заходил под ногами, с потолка посыпалась известка.
В дверь сильно ударил не то осколок, не то камень, отброшенный взрывом.
Выждав несколько секунд, прапорщик выглянул наружу. Места падения снаряда не было видно, но солдаты бежали к траверсу между третьим и четвертым орудиями.
Звонарев поспешил за ними. В темноте он с трудом рассмотрел кучу бетонных осколков, валявшихся на земле.
- Зарядный погреб завалило, - доложил взводный Лепехин.
- Хорошо, что порох не взорвался.
- Принесите-ка свет, - распорядился вынырнувший из темноты Гудима. Пострадавшие есть?
- Никак нет. После первых снарядов все дневальные и часовые попрятались по бетонным казематам и уцелели.
Принесли несколько фонарей. При их слабом свею разглядели, что разрушены лишь край бруствера да небольшая часть порохового погреба. Торчали в разные стороны изогнутые рельсы.
- Ну и сила же в этих бомбах! - изумлялся Гудима, рассматривая разрушения.
- Ничего себе: снаряд - двадцать пудов, разрывной заряд - пять пудов шимозы - японского мелинита; а тут попало сразу две бомбы, - пояснил Звонарев.
- Летит! - вдруг не своим голосом заорал кто-то, и солдаты сломя голову ринулись к укрытиям. На месте остались лишь Гудима, Звонарев и Лепехин.
- Спасайся! - толкнул Лепехина прапорщик.
Фейерверкер тряхнул головой, расчесал пальцами свою жиденькую бороденку и спокойно ответил:
- Бог не без милости, вашбродь, а чему быть, того не миновать. - И остался на месте.
Все трое нервно вслушивались в стремительно нараставший свист. Звонарев чувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу. В сознании остро билась одна мысль, одно желание - бежать, укрыться, пока не поздно Но вместо этого он громко зевнул и срывающимся голосом спросил, который час.
- Сейчас посмотрю, - глухо ответил Гудима, и в этот момент над ними пронесся со свистом снаряд и упал далеко за батареей.
- Слава тебе господи! - сняв шапку, закрестился Лепехин. - Чуток прицел поменьше, и в аккурат было бы по нас.
- Без четверти три, - наконец разглядел стрелку часов Гудима. - До рассвета ничего разбирать не стоит, пойдемте-ка по домам.
Выпустив несколько снарядов, японцы замолкли.
- Это вам, Сергей Владимирович, не Залитерная, на которую с августа не залетело ни одного снаряда, - обернулся штабс-капитан к Звонареву. - Здесь редкая ночь проходит спокойно.
Жизнь на батарее литера оказалась гораздо беспокойнее, чем на Залитерной.
- сказывалось ее расположение в первой линии обороны. В течение дня батарея по несколько раз открывала огонь и сама часто подвергалась обстрелу.
Ружейные пули почти беспрерывно посвистывали над головой, до передовых японских траншей было меньше тысячи шагов.
Звонарев усердно занялся исправлением разрушенных казематов и траверса.
Работать приходилось урывками: днем японцы внимательно следили за всем происходившим на батарее. Дело подвигалось медленно. Солдаты второго и третьего взводов работали вяло, неохотно.
- Спешить-то некуда, вашбродь, - оправдывался Лепехин. - Лучше повременим, пока японец успокоится, не то все равно разнесет снарядами...
Японцы с каждым днем усиливали обстрел. Не зная, что еще предпринять, чтобы ускорить работы, Звонарев позвонил по телефону к Борейко и попросил у него совета.
- Позови-ка к телефону Лепехина и Жиганова, я с ними поговорю, предложил поручик.
Оба взводные пришли несколько растерянные и смущенные. Борейко говорил коротко, но внушительно, фейерверкеры сбивчиво оправдывались, затем обещали, что сегодня же все будет исполнено.
- Позови-ка к телефону Лепехина и Жиганова, я с ними поговорю, предложил поручик.
Оба взводные пришли несколько растерянные и смущенные. Борейко говорил коротко, но внушительно, фейерверкеры сбивчиво оправдывались, затем обещали, что сегодня же все будет исполнено.
- Чем ты им пригрозил, что они так завертелись? - поинтересовался прапорщик.
- Сказал, что вечером побываю на батарее и оторву им головы, если ремонт не будет закончен. А что смотрит Гудима, ведь он у вас за старшего?
- Занят Шуркой, перископами и своим дневником.
Едва начало темнеть, как солдаты дружно принялись за работу. Лепехин усердно подгонял своих бородачей.
- Чего вы так испугались? - спросил Звонарев.
- Так ведь поручик обещал у всех бороды выдрать по волоску, - весело ответил взводный.
В третьем взводе работа тоже кипела.
- Днем обязательно, грит, до вас дотопаю и, ежели не все будет готово, задеру насмерть. Так и ревет в телефон, - рассказывал взводный Жиганов.
- Он могет! Не потрафишь - башку сорвет, потрафишь - водки поднесет! С таким и работать весело, - говорили солдаты.
Довольный успешным ходом работ, прапорщик вернулся в каземат. Вскоре туда пришел Гудима - он был недоволен тем, что Звонарев обратился не к нему, а к его заместителю.
- Я не люблю ссор, Сергей Владимирович, и не хочу нарушать хорошие отношения с вами, но все же вам следует помнить, что командую батареей я, поднялся Гудима.
Звонарев промолчал и отправился в стрелковые окопы, к капитану Шметилло.
Капитана он застал спящим в блиндаже. Харитина возилась около входа, перетирая посуду.
Прапорщик поздоровался с ней и пошел вдоль окопов. Стрелки почти все спали в укрытиях, и только несколько часовых через самодельные перископы наблюдали за врагом. До японцев было не больше ста шагов. Слева они подошли местами почти вплотную к проволоке перед Китайской стенкой; справа, пользуясь оврагом, они стремились обойти батарею литеры Б с фланга.
- Не спит, не ест японец, все роет, как крот, - обернулся к прапорщику часовой. - Нет у нас маленькой пушки, чтобы до него хоть бомбочку добросить.
Мы пробовали приспособить ружья; приделаем к бомбочке деревянную палку, засунем ее в дуло и стреляем. Бывает, летит шагов на пятьдесят, а то и более, а другая тут же и рвется. Двоих уже ранило...
- Мы поставим у нас пару минометов для обстрела японцев. Ты не из команды поручика Енджеевского? - спросил Звонарев.
- Так точно, и вас во время боев на перевалах видел.
Дозвольте узнать, как вы догадались, что я оттуда?
- По твоей изобретательности.
- Евстахий Казимирович нас всегда учили думать над своим делом, и капитан Шметилло тоже очень одобряют солдатские выдумки, награждают.
- Чем же?
- Разно бывает. Кому консервы дают, кому чай и сахар, кому новые сапоги либо шинель.
Прапорщик попросил показать подходящие для установки минометов места.
Стрелок охотно повел его по окопу. Звонарев наметил прекрасные укрытия для людей и мин. Тут же удобно было установить и минометы.
- Мы не знаем только размеров площадки, а то приготовили бы и ее, пояснил солдат.
Звонарев указал. Вдвоем со стрелком они разметили землю.
Вернувшись к блиндажу Шметилло, прапорщик застал его уже одетым. Харитина хлопотала, накрывая стол.
- Прошу чайку с ромом, - пригласил капитан.
Звонарев сообщил о выборе места для минометов.
- С наступлением же темноты хочу осмотреть проволочные заграждения, чтобы обдумать, как через них лучше пропустить электрический ток.
- Это предприятие опасное. От проволоки до японцев всего сорок шагов.
Только в дождь и туман можно проползти вдоль нее и осмотреть.
- Я провожу их благородие, - отозвалась Харитина. - С неделю назад облазила без малого весь участок, когда подбирала наших раненых.
- А верно. Она вам может очень пригодиться - ползает, как змея. Где она так научилась - и не знаю!
- Белку в Сибири добывала, а она, чуть где шорох или треск, - сразу уходит. На охоте и наловчилась стрелять и неслышно подкрадываться.
Пока офицеры, обсуждая детали, пили чай, Харитина расположилась возле блиндажа стирать белье. Разорвавшийся поблизости снаряд обдал ее землей.
- Который день начинаю стирку, а он не дает! - пожаловалась Харитина, входя в блиндаж.
- Заметь, откуда стреляют, а мы попросим артиллеристов уничтожить батарею.
- Да справа, за двойной горой, где дерево растет. В аккурат за ним и будет.
Звонарев и Шметилло вышли наружу. Из ближайшей бойницы капитан показал предполагаемое место расположения батареи.
- Наша цель номер пять, - узнал прапорщик, - сегодня же займемся ею.
Прощаясь, Звонарев предложил Харитине стирать белье в бане на Залитерной.
- Заодно и сами помоетесь.
- Как же я пойду вместе с мужиками? - покраснела Харитина.
- Выгоните их, а если одной страшно, возьмите с собой за компанию Шуру Назаренко, - вдвоем веселее будет.
На батарее литеры Б Шура сообщила прапорщику, что Гудиму вызвали в Управление артиллерии и что он, Звонарев, оставлен за старшего на батарее.
Было за полдень, когда Звонарев увидел неторопливо приближавшегося Борейко в сопровождении Блохина. Поручик тряхнул прапорщику руку, ласково погладил по голове Шуру и пошел вдоль фронта орудий. Завидя его, кое-кто из солдат не спеша поднимался навстречу, другие продолжали сидеть на земле.
Борейко нахмурился.
- Жратвы, что ль, много в брюхе, что никак с земли не подыметесь? сердито спросил он. - Встать!
Солдаты вскочили и вытянулись.
- Садись! Встать! Садись! - командовал поручик, пока лица солдат не покрылись потом. - То-то же, черти клетчатые, а то зажирели здесь без меня!
- уже добродушно сказал он.
В третьем взводе Борейко обратил внимание на хмурые, сонные лица солдат.
- Жиган, - окликнул он взводного, - почему твой народ невеселый? Харчи плохи или вошь заела?
- Никак нет! Мы все с одного котла едим и не жалуемся, и в баню на той неделе ходили, помылись, обстирались.
- Они, вашбродь, по вас скучают, - вставил Блохин.
- Я их сейчас повеселю. Гармонь с тобой, Жиганов?
- Так точно!
- Тащи.
Через минуту взводный уселся и л бетонном обломке и растянул свою "тальянку".
- Барыню! - скомандовал Борейко Блохин с присвистом пошел вприсядку. Солдаты сгрудились вокруг, но никто не выходил на середину.
- А ну, Лепеха-воха! Покажи, как кержаки пляшут, - подтолкнул взводного поручик.
- Я, вашбродь, не умею, да и беса тешить не хочу, - отнекивался солдат.
- Он над вами, дурнями бородатыми, и так день и ночь потешается. Можно подумать что ты и на свет божий появился с Библией в руках.
Солдаты захохотали. Лепехин досадливо оглянулся на них и, не встретив сочувствия, швырнул фуражку на землю и пошел за Блохиным.
- Ай да Лепехин! Я и не знал, что ты такой мастер! - подзадоривал Борейко Увидев Шуру, прибежавшую поглядеть, поручик крикнул ей:
- А ну, пройдись-ка с ним в паре, - и вывел на середину круга смущенную девушку.
Лепехин, красный и мокрый от пота, продолжал остервенело бить землю каблуками. Сердитое вначале выражение лица сменилось ухарской улыбкой. И кода Шура, закинув вверх руку с платочком, павой проплыла перед ним, он молодецки гикнул и пустился в такую присядку, что все открыли рты от удивления.
- Как пляшет, черт! - восхищался Борейко и вдруг сам пустился в пляс.
Солдаты один за другим последовали за ним.
- Расступись, дай русской душе развернуться! - орал Блохин, расталкивая солдат.
Пройдя один-два круга, Борейко отошел в сторону и, утирая пот со лба, кивком головы подозвал Звонарева.
- Какие у тебя есть интересные цели? - вполголоса спросил он.
- Номер пять. Шметилло просил обстрелять, но без разрешения начальства открывать огня не разрешается.
- А начхать мне на всех! - махнул рукой поручик. К орудиям! - громко скомандовал он. - Цель номер пять, бомбою! Живо, черти!
Солдаты опрометью бросились по местам. Борейко взобрался на бруствер и, широко расставив ноги, смотрел по сторонам. Его огромная фигура четко вырисовывалась на фоне неба.
- Вашбродь, как бы вас не задело. До японца тут недалече, - подошел к нему Лепехин.
- От меня пули отскакивают. Эй, третье орудие, не копаться! Филя, поди подскипидарь их! - крикнул он Блохину, который в ожидании приказаний стоял внизу у бруствера.
- Готово! - докладывали один за другим фейерверкеры, поднимая руки.
Орудийные номера в ожидании выстрела прижались к брустверу. Оглядев батарею, Борейко взмахнул рукой.
- Первое! Второе! - заорал Лепехин, и два огненных столба вылетели из дул орудий.
- Третье, четвертое! - подхватил Жиганов.
Пушки с грохотом отлетели назад по наклонной раме лафета и затем медленно скатились на прежнее место. Борейко в бинокль наблюдал за разрывами.
Японцы не замедлили ответить. Вдали резко прозвучали выстрелы, и в следующее мгновение на батарею с визгом обрушилось несколько снарядов.