Наконец Варя появилась. Она была сильно утомлена и без стеснения все время зевала.
- Я не спала две ночи, - объяснила она, - к нам перевели много тяжелораненых из других госпиталей; беспрерывно идут операции и перевязки.
Раздам лекарства и уйду. Подождите меня.
Через четверть часа они вместе вышли из госпиталя.
- Зайдем по пути в Мариинскую больницу проведать Сахарова, - предложила Варя. - Он будет очень рад. Миновав площадь, они подошли к большому двухэтажному зданию готической архитектуры, на главном фронтоне которого красовался большой красный крест. Варя провела Звонарева до просторной светлой палаты на четырех человек. В одном из больных прапорщик узнал Сахарова. Капитан сильно осунулся, пожелтел, лицо заросло густой щетиной полуседых волос. Глубоко ввалившиеся темные глаза лихорадочно горели.
- Весьма рад видеть, - оживился Сахаров. - Не подаю руки, чтобы не передать заразы. Как мило с вашей стороны навестить болящего старика.
- Вы получаете диетическое питание? - сразу приняла докторский тон Варя.
- При лечении брюшного тифа главное - строгое соблюдение диеты. Это необходимо для поддержания сил.
- Пока что у меня есть все, за исключением хорошего сердца. Оно износилось раньше времени...
Варя взяла скорбный лист, просмотрела температурную кривую, ознакомилась с назначением. Сахаров пытливо следил за выражением ее лица.
- Насколько я понимаю, все идет вполне нормально, даже сердечные лекарства назначаются вам в умеренных дозах, - значит, особой надобности в них нет, проговорила девушка, заметив взгляд капитана.
Лицо больного просветлело.
- Мне тоже говорили, что тиф в самой легкой форме, авось и мое сердце выдержит.
- Ни минуты в этом не сомневаюсь. Я принесла вам кизилового варенья.
- Не знаю, как и благодарить вас за ваше внимание ко мне, - растроганно ответил больной. - Что нового на фронте?
Звонарев сообщил о положении на фронтах, о планах обороны.
- Электропровод есть у моряков в порту. Я недавно сам им продал. Сейчас черкну Григоровичу записку. По старому знакомству он должен помочь моему другу.
На прощанье Звонарев пожал сухую и горячую руку капитана, а Варя обещала навещать его ежедневно.
- Не знаю, чем и как смогу отблагодарить вас обоих по выздоровлении! Во всяком случае - свадебный подарок за мной, - обещал Сахаров.
- Ой, что вы, мы об этом и не думаем, - за себя и прапорщика ответила девушка.
- Если сейчас не думаете, то скоро додумаетесь. Со стороны-то виднее. Я прошу вас, милая Варя, - позвольте мне так называть вас, - зайдите в мою контору, тут напротив, около мельницы, и передайте эту записку господину Шубину. Он у меня является главным доверенным лицом во время моей болезни, попросил капитан.
- С большим удовольствием, немедленно побываю там, - ответила девушка.
- Врачи говорят, что Сахаров совсем плох, у него никуда не годное сердце, - шепнула она Звонареву, когда они вышли из палаты. - Интересно, что он написал. - И она развернула записку.
На ее лице выразилось полное разочарование. На бумаге было нарисовано несколько иероглифов.
- Надо попросить кого-нибудь ее прочитать, - сказала она.
- Этого еще не хватало! - И, отобрав записку, Звонарев спрятал ее.
Шубин оказался пожилым человеком с круглыми черепаховыми очками на носу.
Он рассыпался в любезностях и сообщил, что все распоряжения Сахарова будут немедленно исполнены.
- А о чем он пишет? Я все хотела понять, что эти значки обозначают, и не могла! - улыбнулась Варя.
- Господин Сахаров хотел сохранить в секрете свои намерения, и он воспользовался китайской письменностью, тем более что кое-что касается непосредственно вас.
- Что именно, скажите, пожалуйста! Василий Васильевич никогда не узнает об этом, - попросила Варя.
- Дело очень щекотливое, и я не имею права ничего сообщить вам при всем моем горячем желании исполнить вашу просьбу, - отказался Шубин.
День прояснился, и японцы начали обычный обстрел города и порта. Снаряды падали у подножья Золотой горы. Батареи Тигровки и броненосцы открыли ответный огонь. Грохот временами доходил до того, что разговаривать на улице было трудно.
- Не придется мне сегодня идти домой, - вздохнула Варя. - Золотая гора своей пальбой так и не даст заснуть целый день. Проводите меня в Пушкинскую школу. Там, забравшись в подвал, я сумею отдохнуть.
У Пушкинской школы они расстались. Звонарев обещал на обратном пути на Залитерную зайти к Варе и направился к Григоровичу.
Командира порта он застал дома и изложил ему свою просьбу от имени Кондратенко.
- Удивительное дело! Вы, сухопутные, все время на чем свет стоит ругаете нас, моряков, и в то же время за всем обращаетесь к нам! Нет у меня электрических проводов. Так и передайте генералу, - стукнул ладонью по столу адмирал.
Звонарев вспомнил о записке Сахарова и передал ее Григоровичу.
- Как здоровье милейшего Василия Васильевича? Не повезло ему, бедняге.
Обязательно побываю у него в больнице, - сразу переменил тон адмирал.
Прапорщик подробно сообщил ему все, что знал.
- Жаль, жаль! Такой хороший человек и вдруг может умереть от тифа...
Сколько же и чего вам нужно? Только из уважения к просьбе Василия Васильевича в последний раз иду вам навстречу.
Звонарев протянул ему заранее приготовленный список требуемого имущества.
Григорович, не просматривая его, положил резолюцию об отпуске. Обрадованный таким исходом дела, прапорщик поспешил откланяться.
В этом районе на берегу моря было тихо, и Звонарев отдыхал от обычного грохота и шума передовых позиций. Электрический Утес, бывший в начале войны самой боевой батареей Артура, теперь обратился в спокойную тыловую позицию, и только задранные вверх дула орудий, повернутых в сторону сухопутного фронта, напоминали о войне.
Батарея была загружена выздоравливающими солдатами самых различных полков. Тут же мелькали черные бушлаты матросов с броненосца "Пересвет", обслуживающих пушки.
В офицерском флигеле Звонарев застал нового командира Электрического Утеса, капитана Николая Николаевича Андреева. Высокого роста, широкоплечий, с расчесанной надвое скобелевской бородой, он имел бы представительный вид, если бы не беспрерывно трясущиеся после контузии голова и руки. Тут же находился командовавший матросами лейтенант Любимов, коренастый шатен, младший врач крепостной артиллерии Зорин и Варина сестра - Катя. Звонарев застал их всех за столом. Хозяйничала Катя.
Отказавшись от обеда, Звонарев вместе с Катей отправился на розыски своих чемоданов. Он не сразу узнал свою бывшую комнату. Заново оклеенная новыми обоями, чистенькая, аккуратно прибранная, она превратилась в очаровательную девичью светелку. Катя осматривала белье.
- Я сейчас заштопаю, - взялась она за иголку.
Звонарев начал смущенно ее благодарить и отказываться.
- Пустяки! Я думаю, Варя давно отучила вас от условностей, называемых приличиями. Она и раньше не очень-то соблюдала их, а теперь и вовсе ни с чем не считается. Давно вы ее видели?
Прапорщик рассказал об утренней встрече.
- До вас ей никто не нравился, а вы сразу покорили ее суровое сердце.
Сейчас, кроме вас и хирургии, она ничем не интересуется. Не знаю, отвечаете ли вы ей взаимностью, если нет - то придется пожалеть мою взбалмошную, но все же очень милую сестрицу.
- Мы с Варей большие друзья...
Катя внимательно посмотрела на него и чуть заметно улыбнулась.
Выйдя на крыльцо, Звонарев увидел перед казармой странное зрелище.
Человек двадцать раненых и перевязанных солдат стояли под винтовками. Один держал костыль под правой рукой, а на левом плече у него лежало ружье, у другого винтовка была на правом плече, так как левая рука была на перевязи, у третьего была забинтована вся голова, и он ее наклонял набок, чтобы не задеть за винтовку. У крайнего были перевязаны обе руки, и все же винтовка каким-то образом держалась на плече. Перед наказанными расхаживал Чиж и, площадно ругаясь, тыкал солдат кулаками то в живот, то в лицо.
- Я вас приведу в христианский вид! Не поможет винтовка - испробуете розг, а там - на фронт, коль ноги носят! Фельдфебель, кто у тебя еще значится провинившимся? - обернулся он к подбежавшему к нему рысцой Назаренко.
Вытащив из-за обшлага бумагу, фельдфебель зачитал несколько фамилий.
- Всем по десять часов, а эту сволочь завтра через одного перепороть, распорядился Чиж, отходя от солдат.
Поодаль группа матросов угрюмо следила за происходившим. К Звонареву подошел Любимов и, взяв его под руку, отвел в сторону.
- Чиж, по-моему, сумасшедший маньяк, садист, ненавидящий солдат. Добром это не кончится. В один прекрасный день не эти калеки, так мои матросы его прикончат.
- Не думаю, чтобы это многих опечалило.
- Это верно, но ведь пойдет суд, расстрелы, что может вызвать новый бунт, в котором и мы с вами можем пострадать.
- Не думаю, чтобы это многих опечалило.
- Это верно, но ведь пойдет суд, расстрелы, что может вызвать новый бунт, в котором и мы с вами можем пострадать.
Прапорщик пообещал обо всем этом довести до сведения артиллерийского начальства. В это время к нему подошла старая фельдфебельша, мать Шуры, и низко поклонилась.
- До вашей милости, Сергей Владимирович, - проговорила она.
- Здравствуйте, Саввична, как живете?
- Бог грехи терпит, носит еще земля. Хотела я спросить вас о дочке своей: что она - жива, цела? Умом кляну ее, а сердце все же тоскует. Одно ведь дите у меня на свете...
- Жива и здорова, вчера была на Залитерной.
- И не одумается, не бросит его, окаянного!.. Сбил с пути глупую девку, опозорил, а потом бросит. Кому она такая будет нужна? Другой раз думаю, уж лучше бы убило ее... - вздохнула Саввична. - Коль увидите, передайте ей мое родительское благословение.
Простившись с Саввичной, Звонарев зашагал по береговой дороге в Артиллерийский городок. В Управлении он застал Тахателова. Узнав о возможности получить в порту электропровод, Тахателов пришел в восхищение.
- Хитер, как муха, наш прапорщик! Кого хочешь на кривой объедет! Недаром Варю вокруг пальца обвел, - смеялся полковник.
- Эка невидаль, глупой девчонке вскружить голову! - бросил Белый. Провод достать куда труднее! Загляните, пожалуйста, ко мне, жена вас хотела видеть, переменил он тон.
Мария Фоминична встретила Звонарева вопросом, где Варя и почему она давно не была дома. Прапорщик поспешил успокоить ее, рассказав и о Варе и о Кате.
- За Катю я никогда не беспокоюсь, она глупостей не наделает, а вот что взбредет в голову Варваре - этого никто предвидеть не может. Вас-то она кормит?
Звонарев поблагодарил.
- Пока есть чем, будем вас питать, как можем. Муж считает вас одним из самых нужных офицеров в артиллерии. Увидите Варю, передайте, чтобы она завтра обязательно пришла домой; поди вся грязная! Да и мальчонку с собой пусть приводит.
Звонарев вышел. Вечерело. Стрельба по городу прекратилась, и прапорщик быстро дошел до штаба Кондратенко.
Там он застал подполковника Рашевского, Науменко и Бутусова. Они благодушествовали за чаем. Прапорщику тотчас предложили чай с лимоном, который уже был большой редкостью в Артуре. Звонарев доложил Рашевскому о достигнутых успехах.
- Великий вы мастер говорить с начальством. На что Григорович крепок, как кремень, и того сумели уговорить, - заметил Рашевский.
Звонарев рассказал о магическом действии записки Сахарова. Все трое присутствующих громко расхохотались.
- Ворон ворону глаз не выклюет, рука руку моет, - в один голос проговорили Науменко и Бутусов.
- Умение со всеми ладить - драгоценнейшее свойство человеческого характера, - заметил Науменко.
- Сам Роман Исидорович является образцом такого человека. Даже с нашими артурскими генералами, враждующими друг с другом, он один со всеми сохраняет дружеские отношения.
- Самое главное - он завоевал горячие симпатии Веры Алексеевны, не раболепствуя перед ней и сохраняя чувство собственного достоинства, произнес Бутусов. - Я когда-то служил вместе со Стесселем в Ростовском гренадерском полку. Я был прапором, а он поручиком. Он и тогда не блистал умом, хотя и был прекрасным строевиком, танцором, весельчаком и выпить был не дурак. Там же в полку служил и отец Веры Алексеевны, капитан Иевлев. К пятидесяти годам он едва добрался до капитана, зато обзавелся шестью дочерьми. Одной из них и была Вера Алексеевна.
- Чем же ее прельстил Стессель? - поинтересовался Науменко.
- Не век же ей было сидеть у отца на шее. Девка она была умная, энергичная. Быстро раскусила своего будущего супруга и решила сделать ему карьеру. Заставила держать экзамен в Академию генерального штаба, но он три раза ездил и три раза провалился. Тогда по совету Куропаткина, друга детства Стесселя, он перевелся на Дальний Восток. Служить здесь было спокойнее и легче было выдвинуться. Так с помощью жены Стессель сделал карьеру, получил крест и чин генерала.
- А помните, как в тысяча девятьсот третьем году здесь побывал Куропаткин проездом из Японии? Принимали его с треском и помпой! - проговорил Рашевский. - Тогда на маневрах Фок брал Артур, а Стессель защищал. Фока признали побежденным, а Стессель за особое отличие по службе получил генерал-лейтенанта. И тут, конечно, не обошлось без Веры Алексеевны.
- Хорошо жить за спиной такой жены, - улыбнулся Науменко.
- Сам Стессель временами держится другого мнения. Не раз пытался удрать от нее, но она крепко держала его на привязи, - улыбнулся Бутусов.
- Как ни странно, а несомненно судьба Артура в какой-то степени зависит от капризов пусть не глупой, но все же женщины, совершенно не разбирающейся в военном деле, - задумчиво бросил Рашевский.
- Пока ее продовольственные запасы не иссякнут, она не будет настаивать на немедленной капитуляции. Сейчас она загребает большие деньги, продавая свою живность по умопомрачительным ценам, - отозвался Бутусов.
- Мы должны быть готовыми ко всяким случайностям. Никто не знает, о чем думает и о чем не думает госпожа Стессель, - иронически заметил Рашевский.
- Одна надежда на Романа Исидоровича. Он сумеет в нужную минуту повлиять на Стесселя и его жену, - отозвался Науменко.
Денщик пригласил всех на другую половину дома к Кондратенко.
Отдохнувший генерал приветливо поздоровался с ними и выслушал доклад Рашевского. Одобрив намеченные мероприятия по сооружению минных галерей и сделав несколько замечаний, Кондратенко перешел на артурские темы.
- Сегодня видел Анатолия Михайловича. Он клятвенно уверял меня, что в течение октября Куропаткин обязательно перейдет в наступление и к ноябрю, самое позднее к началу декабря, Артур будет освобожден. Эскадра Рожественского уже вышла из Либавы и, следовательно, в январе - феврале будет здесь. Тогда превосходство на море будет на нашей стороне, и к лету будущего года война закончится, - сообщил генерал.
- Значит, надо ждать очередного японского штурма, - резюмировал Науменко.
- Это почему? - удивился Кондратенко.
- Во-первых, если правда, что Куропаткин действительно будет наступать, то вполне естественно, что японцы приложат все силы, чтобы возможно скорее освободить свою осадную армию, взяв Артур, и, во-вторых, подобные известия исходят из штаба района каждый раз, когда получаются сведения об увеличении осадной армии.
- Пожалуй, вы правы, Евгений Николаевич, - отозвался Рашевский. - В куропаткннскую победу я не верю. После Тюренчена, Вафангоу и Ляояна трудно рассчитывать на быстрый успех. К весне, быть может, и удастся Маньчжурской армии перейти в наступление, но едва ли Артур доживет до того времени.
- Вы, Сергей Александрович, чрезмерный пессимист! Наступление Куропаткина тотчас же заставит японце" оттянуть часть своих сил от Артура, что сделает невозможными новые штурмы, а без них мы сможем протянуть до весны. В этом-то и заключается взаимодействие полевой армии и крепости, - пояснил Кондратенко.
- Дотянем до весны, если только Вера Алексеевна не сдрейфит и не капитулирует, - шутливо заметил Науменко.
- В Артуре преувеличивают влияние мадам Стессель на мужа. Дальше распределения наград она не идет, - запротестовал генерал.
- Сильно ошибаетесь, Роман Исидорович, недавно я узнал от самого Рейса, что Вера Алексеевна заступалась за вас перед мужем, когда вы в июле самовольно уехали на передовые позиции на Зеленых горах, - ответил Науменко.
- Все это сплетни, которые я не хочу даже слушать! - рассердился Кондратенко и встал.
Офицеры поспешили откланяться. Звонарев направился к Пушкинской школе.
Уже совсем стемнело, лучи японских прожекторов скользили по вершинам гор. На улицах началось обычное ночное движение по направлению к фортам и обратно.
Выспавшаяся за день Варя с распущенными волосами расхаживала по небольшой гостиной. В углу, в качалке, с рукоделием в руках сидела Мария Петровна, на диване примостилась Леля, за роялем наигрывала что-то Оля.
- Вы мне прожужжали уши, твердя о женском равноправии, - кипятилась Варя, - почему же я должна ждать, пока мне сделают предложение, а не могу сама предложить жениться на мне?
- Это будет нескромно с твоей стороны, - возразила Мария Петровна. - Как ты будешь чувствовать себя, если получишь отказ? Скажут, что ты вешалась на шею и была отвергнута?
- И что же из того? Раз мужчинам не стыдно получать отказы, то, значит, и мне этого нечего стыдиться, - не уступала Варя.
- Одним словом, ты собираешься объясниться в любви Сереже Звонареву? заметила Оля.
- Я ему на шею не вешаюсь, как ты Борейко.
- Что за вульгарный тон у тебя, Варя! Я просто люблю этого большого младенца и не скрываю этого от него. Быть может, со временем мы и поженимся, а может, и разойдемся, - задумчиво ответила маленькая учительница.
Стук в наружную дверь прервал разговор. Варя поспешила скрыться в другую комнату. Вошел Борейко со свертком.