— Папа? Ну, во-первых, он построил отель на Моopea «Qia Ora», рядом стоит отцовский дом, очень хороший. Но главное его занятие — выращивание черногубых устриц, они правильно называются Pinctada margaritifera.
— Черногубых? Фу, — поморщилась Марина. — А зачем они ему? Они что, съедобны?
— Да не в этом дело! — Володька уже начал потихоньку заводиться из-за маминой непонятливости. — В раковинах живут черные жемчужины.
— Черные жемчужины? Я что-то слышала о таких, но никогда не видела, — задумчиво сказала Марина.
— Вот! — Володя торжествующе шлепнул себя по колену. — И многие еще не видели. А завтра таитянские черные жумчужины завоюют весь мировой рынок, увидишь!
— Ты в этом уверен? — осторожно спросила Марина.
— Да разве только я?! Самое главное — в этом уверен основной папин компаньон — мсье Ассаэль.
— Ассаэль? Сальвадор Ассаэль? Тот самый? Король жемчуга? — удивилась Марина.
— Ну да, он самый!
— Ну, тогда я спокойна. С этим Ассаэлем Жан-Клод точно не пропадет.
Владимир подробно рассказал о знакомстве отца с мсье Сальвадором в Сен-Тропе, где их яхты случайно пришвартовались по соседству. О том, как итальянского бизнесмена поначалу не слишком увлекла идея Бруйе заняться промышленным выращиванием черного жемчуга, который действительно не пользовался спросом, а полинезийская детвора применяла жемчужины в качестве фишек в своих играх. Но Жан-Клоду все-таки удалось убедить возможного партнера в перспективах совместного бизнеса.
Конечно, сразу никто из серьезных торговцев не хотел связываться с реализацией диковинных жемчугов. Но потом Ассаэль предложил лучшие образцы своему старому другу Гарри Уинстону, владельцу известных салонов по продаже драгоценностей, и тот согласился выставить черный жемчуг на витрины своего магазина на Пятой авеню, для пробы назначив небывало высокую цену. И прием сработал! Черные жемчужины смели подчистую. Покупательниц на Манхэттене главным образом заинтриговала именно цена, и только потом пришло понимание их природной красоты. Зато потом экзотические полинезийские камушки вошли в число наиболее изысканных украшений… Папа контролирует добычу, а мсье Сальвадор занимается организацией рекламной кампании.
Марина с интересом слушала сына, а потом внезапно рассмеялась, словно вспомнив что-то смешное.
— Что, мама?
— Значит, все очень просто: они взяли что-то, представлявшее сомнительную ценность, и превратили это в нечто прекрасное. Помнишь Тома Сойера? Как там писал Марк Твен: «Том смог открыть великий закон, управляющий поступками людей: для того чтобы человек страстно захотел обладать какой-либо вещью, эта вещь должна достаться ему как можно труднее». Вот так и Ассаэль с твоим отцом заставили богатых американцев страстно возжелать таитянский жемчуг и платить за него бешеные деньги…
Володя поднялся из-за стола: «Я сейчас, мам» — и удалился в свою комнату. Через минуту он вернулся и протянул Марине изящную коробочку: «Это — тебе». Она раскрыла коробочку-раковину — на белоснежном шелке лежала черная жемчужина в виде большой капли…
Марина прикоснулась пальцем к кончику носа, веря, что так всегда можно вовремя остановить лишнюю слезу. Вздохнула: «Знаешь, чем подкупить свою мать…» Положила на ладонь теплый, почти невесомый камушек и пообещала: «Володя, я обязательно сделаю себе кулон и всегда буду носить его. Спасибо, дорогой…»
«Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий…»
Да разве мог молодой советский актер Владимир Высоцкий противостоять поголовному умопомрачению и куда-то улизнуть, не угодив под божественные чары Колдуньи, когда увидел ее в кино? Только полюбил он не колдунью, а именно ее, земную женщину, Марину. Чуть позже с неподдельным сожалением один из завистливых современников заметит, что Высоцкий своей женитьбой на Марине Влади украл самую заветную мечту всех мужчин Советского Союза. Зато, безусловно, осуществил свою.
Конечно, он был вынужден любоваться, лицезреть ее издалека, видя лишь на экране. Нет, еще и на обложке самого популярного в ту пору журнала «Юность», украшенную литографией долговязого литовца Стасиса Красаускаса: девушка-весна, русалка с распущенными на ветру волосами, похожими на стебли цветов. Да разве мыслимо было не угадать в ней Марину, черты ее живого и теплого лица?!
Безоглядной влюбленности Высоцкого в женщину-миф сочувствовали друзья, осознавая абсолютную безнадежность всех его мечтаний и грез. Никто не верил, что когда-нибудь она услышит обращенные к ней слова не песни, а мольбы:
Над ним подшучивали, а иногда зло посмеивались прямо в лицо: «Кто ты, и кто Она?!» Но он все равно верил и знал, что их встреча неминуемо произойдет и Марина полюбит его. Даже в ее морском имени он ощущал нежный накат неистовой любовной волны и понимал, что все обязательно случится — и тогда увидят все:
И ничего, ровным счетом ничего он поделать с собой не мог. Да и чьи головы не кружились, когда Она стремительно продиралась через кустарник, а сквозь разодранное о колючки платье лихорадочно дышала ее властно зовущая плоть?.. Своенравная, вольная дикарка, готовая в любой момент ускользнуть от людей в лесной чащобе, воспринималась как нечто экзотическое, но такое родное, «свое».
Многие считали Высоцкого мистическим человеком, ясновидцем, провидцем, чьи простецкие слова, легкомысленные на первый взгляд намеки сбывались, как вещие сны. А иначе и не объяснить появления имени ее, недосягаемой, в ранней песне Высоцкого о бале-маскараде, сочиненной им задолго до их непосредственного знакомства. Вряд ли благодаря лишь удачно найденной рифме («бригаде — маскараде — зоосаде — наряде — дяди — засаде — параде — Нади — христа ради — Влади»)…
Может быть, удачное расположение звезд? Да нет же. Астрологи полагали, что союз Тельца (Влади) и Водолея (Высоцкий) вряд ли реален. В женщине-Тельце преобладают высшие материнские качества земной Венеры, Богини любви, сошедшей на Землю. Гармония и покой, дом, дети, семья — вот ее приоритеты. А свободный, оригинальный, чрезвычайно независимый Водолей не предрасположен к домашнему очагу. Он постоянно в нескончаемых поисках приключений: творческие планы, друзья, охота к перемене мест, путешествиям в его жизни важнее любой привязанности… Его дом — весь мир, да зачастую у него и нет этого дома.
Только Владимир и Марина звездным законам не подчинялись, действуя вопреки любым обстоятельствам, идя напролом, как в штыковую атаку. Но по шатким лестничным ступенькам.
Во что же они верили? В черную магию, что ли? Не знаю. Будучи в зрелом возрасте, Марина Владимировна нередко повторяла: «Я не верю ни в Бога, ни в астрологию, ни во что. Я верю в человека. Если он захочет, он все сможет… Даже сдвинуть горы. В этом секрет жизни».
Многое можно, конечно, списывать на случайные совпадения, капризы судьбы. Но как тогда объяснить историю, которая в августе 1968 года приключилась с Владимиром Высоцким в чудном граде Питере?
…В одной из коммуналок на Васильевском острове собралась развеселая молодежная компания. Бородатые геологи, румяные ребята-комсомольцы, загадочный военный летчик, сбежавший из госпиталя, где лежал после ранения на неведомой вьетнамской войне. А украшением были, естественно, загорелые прелестницы-студентки в смелых сарафанчиках.
Девушки, не мешкая, наварили ведро пельменей. Тут же появились разнокалиберные тарелки, вилки, рюмочки-стаканчики. Горчичка, перец, уксус. Явилось и пополнение с пивом и тазиком вареных раков. Не стол получился — праздник! Чего еще душе желать? Было шумно и безалаберно. Кто-то входил, выходил, кто-то просто слонялся. Юная киевлянка Лена Богатырева, гостившая у подруги, обратила внимание на парня в клетчатой ковбойке. Именно он и подкатился к ней, когда она на кухне затеяла гадание на картах.
Подсел, дожидаясь, пока я закончу, вспоминала Лена.
— Погадаешь мне?
— Пожалуйста!
Под шуточки-прибауточки разложила девушка карты:
— У тебя много казенных хлопот, казенный дом, казенные дела. Хлопоты впустую. Но это скоро закончится, потом все будет благополучно…
Еще раз разложила, уже по-другому:
— Выпадает тебе блондинка. Ты ее любишь, она тебя любит…
— Любит?
— Любит, — отвечает Лена. — Все у вас сложится. Она принесет тебе славу и успех…
— Ну, — улыбнулся ковбой, — если все сбудется, я тебя никогда не забуду…
Докурили, вернулись в комнату. Лена — к своему летчику, парень сел рядом, взял гитару и запел. И только тогда до нее дошло, кому гадала!.. А пел он песенку, в которой рефреном звучали строки:
Что там Александр Иванович Куприн писал о своей гадалке Олесе? «Вышло вам вот что: человек вы хотя и добрый, но только слабый… Вино любите, а также… до нашей сестры больно охочи, и через это вам много в жизни будет зла… Деньгами вы не дорожите и копить их не умеете — богатым никогда не будете… Говорить дальше?
— Говори, говори! Все, что знаешь, говори!»
Вот Лена-Олеся и напророчила…
* * *Российская столица и провинция стремительно влюбились в Марину Влади, едва увидев ее «Колдунью». А Марина полюбила Москву.
Как-то, слушая рассказы сестры о далекой Москве, Таня-Одиль улыбнулась и по памяти процитировала строки из французского цикла Маяковского:
На что Марине ничего не оставалось, как ответить ей словами чеховской Ирины: «В Москву! В Москву! В Москву!» Получилось немножко театрально и смешно.
Воодушевленные московскими успехами Марины, в Россию следом зачастили сестры. Одиль-Татьяна стала почетной гостьей очередного кинофестиваля. Затем у Ольги Варен неожиданно возникла идея своеобразного ремейка ставшей популярной и в Союзе, и в Европе картины «Я шагаю по Москве». В новом фильме, по ее задумке, могли бы сниматься все те же Никита Михалков, Евгений Стеблов и другие молодые московские актеры, но на этот раз уже прогуливающиеся по парижским бульварам…
«Ольга приезжала в Москву, — рассказывал Стеблов. — Мы ее принимали. Нам, конечно, до смерти хотелось 2–3 месяца поработать в Париже. Тогда, в брежневские времена, это казалось почти фантастикой… Как-то, засидевшись в ресторане Дома композиторов, Оля, я и Никита вышли на заснеженную Тверскую улицу… Вернее, Олю я нес на руках, пока Никита ловил такси. Мы были в приподнятом настроении от водки, мороза и заманчивых замыслов. Я бросил Олю в сугроб, к ее удовольствию. Я чувствовал, что ей это нравится. Что ей хочется чего-то этакого — черт знает чего! Когда сели в машину — Никита рядом с шофером, мы с Олей сзади, я положил ее ноги на плечи водителю.
— Пораспускали бл…й своих! — в ответ буркнул он.
Оля была совершенно счастлива. Ее приняли за свою, за русскую бабу. Она получила то, что желала, а мы — нет. Проект фильма был запрещен на корню».
Ольга подробно рассказывала сестрам о своих московских похождениях, не забывая, естественно, и феерическое посещение Дома композиторов. Марина хохотала. А отсмеявшись, вспомнила и свои маленькие конфузы:
— Представьте сценку: прямо на московской улице покупаю мороженое (весьма, кстати, неплохое). Продавщица почему-то очень подозрительно на меня смотрит и презрительно фыркает. Я ничего не понимаю, отхожу и слышу ее возмущенные слова: «Ишь ты, фря! Под Марину Влади косит! Уродина!»
— Как? — хохоча, переспросила Ольга. — «Косит»? Это идиома? — Что такое, вернее, кто такие «фря» и «уродина», Ольга уже знала.
* * *…Когда на церемонии открытия V Московского кинофестиваля представляли членов «большого жюри» и Марина увидела среди них Оссейна, она удивилась, но сердце совсем не екнуло. Видно, действительно все чувства остались в прошлом, растаяли и уже не тревожат. Вот и славно.
В перерыве между просмотрами конкурсных лент ее остановил представительный, элегантный джентльмен, церемонно раскланялся, поприветствовал по-французски и тут же, перейдя на русский, принялся шутливо выговаривать: «Грешно, Марина Владимировна, не узнавать старых знакомых, грешно». Марине ничего не стоило мгновенно изобразить комбинацию из целой гаммы чувств. Лица ее сперва коснулась растерянность, легкое недоумение, потом мелькнула извиняющаяся полуулыбка, секундная сосредоточенность — и тут же: «Боже мой, мсье Юткевич![11] Как же я рада видеть вас!»
Сергей Иосифович галантно склонился к руке Марины, потом отвел ее в сторону от гомонящей толпы и предложил пойти в курительную комнату:
— Вы ведь, помнится, курите?
— Увы, — кивнула Марина.
— Дай бог памяти, сколько ж лет прошло? — вздохнул Юткевич. — 1954 год, Канны, фестиваль, премьерный показ «Перед потопом»?
— Еще бы, — она усмехнулась, — мне ли не помнить?.. Я ведь тогда чуть с ума не сошла…
— И я помню: в ложе рядом со мной сидит очаровательная девочка, даже не девушка еще, а именно девочка, впилась глазами в экран и буквально дрожит от волнения. Я понимаю, что волнуется она по какому-то важному поводу, но по какому именно — еще неясно. А потом начался фильм, в котором одну из главных ролей, оказывается, исполняет моя соседка… Я тогда еще по наивности подумал, что это, наверное, ее дебют, что в пятнадцать-шестнадцать лет снимаются лишь в первой своей картине… А фильм тогда прошел с большим успехом. Марина, вы всем понравилась, и мне в том числе. Помните, мы потом еще разговаривали, по-русски причем. Я вас поздравлял, а потом сказал, что хотел бы снять вас в каком-нибудь из своих фильмов. Помните?
— Как же мы любим жить воспоминаниями… — задумчиво произнесла Марина. — А почему бы не просто жить? У вас еще… не остыло, не потухло, как правильно? — желание снять меня в кино?
— Ну что вы! — мигом среагировал Юткевич. — И не остыло, и не потухло. Напротив — разгорелось еще сильнее. Но, честно сказать, мне не хотелось бы говорить об этом просто так, как бы между прочим. Давайте я вам позвоню, скажем, завтра, и мы продолжим беседу. Вы не против?
— Конечно. Буду ждать.
Сергей Иосифович, возможно, запамятовал, а может быть, врожденная деликатность и воспитание не позволили ему говорить Марине о том, что за ней числился «должок». Ведь во время того же Каннского праздника кино именно он выручил ее в безнадежном конфликте с бдительными и высоконравственными ажанами, не желавшими пускать несовершеннолетнюю девчонку, пусть даже с именным приглашением, на торжественную церемонию вручения призов победителям фестиваля. Члену международного жюри мсье Юткевичу пришлось спасать положение и под свою ответственность провести будущую лауреатку премии Сюзанны Бьянчетти в зал, где их встретил такой шквал аплодисментов, что и премию можно было уже не вручать…
И вот — московская встреча.
Пронырливый киножурналист Семен Черток оставлял за собой авторство авантюрной идеи привлечь Влади к съемкам в картине Юткевича: «Он на мое предложение жутко купился: под французскую актрису можно было сделать совместный фильм, выбить дополнительные фонды…» Так это или нет, но Сергей Иосифович на следующий день позвонил Марине в гостиницу и в двух словах рассказал ей о своем замысле — Чехов и его несостоявшася любовь, Лика Мизинова.
Она была в восторге. Любимый писатель… Если бы у нее было право выбора взять с собой на необитаемый остров книгу только одного автора, Марина, не колеблясь, выбрала бы Чехова. И Лика… Конечно же, да!
Потом, уже при встрече, режиссер вручил ей сценарий Леонида Малюгина и целый альбом с фотографиями. Чехов с друзьями, с Ликой, в кругу семьи, Ялта, Мелихово, Москва, вот еще портрет Лики, а это — сестра писателя Маша, это — господин Потапенко, был такой писатель и Ликин ухажер… Любуйтесь, изучайте, фантазируйте. А еще бы я вам рекомендовал непременно перечитать чеховскую переписку. Именно с прицелом на вашу роль.
— Она уже моя?
— Конечно. Все зависит только от вас, Марина. С Госкино все принципиальные моменты я предварительно уже оговорил. Завтра милости прошу к костюмерам, вместе с художником будем выбирать наряды, с вас снимут мерки. Вы, надеюсь, не планируете в ближайшее время худеть или поправляться, нет? Вот и прекрасно. Постарайтесь держать форму. И читайте, читайте, читайте. Как у вас сейчас со временем? Неделя еще есть? Не теряйте времени, прошу вас…
Но можно ли считать «потерянным временем» «Щелкунчик» в Большом театре? Или концерт гениального Аркадия Райкина? Или «Анну Каренину» в мосфильмовском кинозале?.. Анну, конечно, Марина сыграла бы несколько иначе, по-своему, но вот актеры, исполнявшие роли Долли и Стивы Облонских, оказались выше всяких похвал. Узнав, что и Ия Саввина, и Юрий Яковлев будут участвовать в фильме Юткевича, она искренне порадовалась…