Переход оказался столь резким, что я заморгала, а потом невольно охнула: раскаленный солнечный диск коснулся нижним краешком моря и теперь золотом растекался по поверхности воды. Расходящиеся во все стороны лучи разрезали небо на слоистый пирог. Заметив кружащие в воздухе перышки, я окончательно убедилась, что сплю: такая красота просто не может существовать наяву! Но, увидев зализывающего перья крылозубра и удирающего со всех ног суслика, поняла, что не грежу.
— Какая немыслимая красота! — выдохнула я, чувствуя, как по телу бегут мурашки, а горло сжимает спазмом восхищения.
— Да, просто немыслимая… — эхом отозвался дракон.
Я радостно повернулась к нему и увидела, что он стоит спиной к солнцу и разглядывает меня. В лице читалось отражение моего восторга. Белые пряди выбились из гребня и трепетали на ветру, окрашенные малиновым и золотым. Широкоплечая фигура выделялась на фоне закатного неба, а глаза гипнотизировали, не отпуская мой взгляд.
Время словно бы остановилось. Мы стояли друг напротив друга, не шевелясь. Ещё эти чертовы перышки никак не унимались, кружа перед носом.
— Вы же пропустите самое интересное, глядите, — я махнула на солнце, но тоже продолжала смотреть на дракона. Он и не подумал отвести глаза.
— На самое интересное и смотрю.
— Прекратите, — прошептала я.
— Что именно?
— Прекратите так смотреть.
— Почему?
Я рассеянно заправила волосы за ухо и ответила невпопад.
— Потому что я ужасно хочу есть. Надеюсь, буженина ещё жива.
— Предпочитаешь живой ужин? И кто тут из нас двоих дракон?
Приземленная тема подействовала отрезвляюще, и какая-то пружина внутри меня расслабилась. Мурашки прекратились, а сердце возобновило привычный ритм. Перышки, плавающие в лучах, тоже наконец упали, а солнце продолжило путь, уже на две трети погрузившись в воду.
Я обернулась к нашему импровизированному столу, и дракон сделал приглашающий жест.
— Кушать подано, принцесса.
На память пришёл наш первый и единственный совместный ужин. Спрятав улыбку, я двинулась под крышу. Там ветер дул не так сильно, но скатерть всё же пришлось дополнительно прижать камнями, благо недостатка в них не было — бортики и основания колонн постепенно рассыпались, сокрушаемые безжалостными челюстями времени.
Я уселась, подогнув под себя ноги, Кроверус устроился рядом, и мы приступили к ужину, любуясь завершающими аккордами небесного представления.
— Волнуетесь перед завтрашним днём? — спросила я, намазывая мягкий сыр на лепешку.
— Нет.
— Совсем-совсем?
— Ещё неделю назад я бы ответил иначе, но теперь… — он задумчиво покрутил орешек и щелчком отправил в рот, — пусть случится то, что должно случиться. А я просто сделаю всё, что в моих силах.
— Непросто, когда отец председатель Клуба, — осторожно заметила я.
— Непросто. Мы можем поговорить о чем-то другом, принцесса?
— Хорошо, — тут же ухватилась я, — тогда можно задать личный вопрос?
— Какой?
— Зачем вы надеваете маску?
— Мы можем поговорить о чем-то другом, принцесса? — повторил он ровным тоном.
— С вами непросто беседовать, — проворчала я. — Тогда вот просьба…
Кроверус дал понять, что слушает.
— Мой отец…
— Я же сказал, что, вне зависимости от результатов вечера, расскажу, как снять заклятие.
— Нет, я не об этом. По словам мейстера, исполнение воли Горшка может затянуться на недели, месяцы… а то и годы. Значит, всё это время я не смогу быть рядом, а у отца каждый день на счету. Пообещайте, что передадите ему от меня письмо и противоядие.
Я приготовилась к возражениям и дополнительным условиям, но дракон ответил просто.
— Обещаю.
Настроение сразу улучшилось.
— Вот видите, я не требую от вас никаких дополнительных клятв. Достаточно только вашего слова.
Последние лучи солнца догорели, и опустились сумерки. Наступил вечер.
Дракон молча поднялся и подошёл к краю нашего пятачка. Чиркнул когтем по камню, высекая искру, и поднёс палец с зажженным на конце огоньком к желобу в полу. Пламя вспыхнуло, осветив снизу его лицо, и огненная змея весело понеслась вокруг площадки, пока не проглотила свой хвост. Мы оказались в центре огненного кольца. В лицо подуло жаром, необходимость в пледе отпала, и я позволила ему соскользнуть с плеч.
— Как вы это сделали? — восхитилась я.
Дракон вернулся и устроился на прежнем месте.
— Система сигнальных огней, осталась ещё с былых времен.
Я присмотрелась к пляшущим языкам пламени и различила в них фигурки: лениво машущие крыльями ящеры, рыцари с опущенными забралами, мчащиеся по кругу с копьями наперевес, как на турнире, танцующие феи… Изображения изгибались, менялись, перетекали одно в другое.
На полу развернулся настоящий театр теней.
— Это лучше, чем свечи!
Дракон улыбнулся, и глаза сверкнули отблесками танцующего за моей спиной огня.
— Скажите, вам удалось что-то выяснить по поводу аллергии? Не нашли упоминаний, как от неё избавиться?
Дракон отодвинулся и после паузы ответил:
— Нет.
— Как жаль… Ну, хотя бы знаем, как приглушить зуд на время завтрашнего ужина.
Лгунья, — шепнула одна из огненных фей, извивающаяся позади Кроверуса, отчего казалось, что она танцует прямо у него на плече. — Ты рада, что он ничего не откопал. — И послала мне воздушный поцелуй.
Я тряхнула головой, и фея превратилась в размахивающего дубиной тролля.
Это называется совесть, Ливи. Тебе просто стыдно за неловкое прощание с Озриэлем.
Чтобы отвлечься от этих мыслей, я спросила:
— Почему вы против отношений между Данжерозой и Атросом?
Дракон недовольно шевельнулся.
— Откуда ты знаешь про них?
— Ничего такого не видела, не подумайте, — спохватилась я, вспомнив ходящую ходуном палатку на иллюстрации военного лагеря. — Просто случайно услышала, как он рассказывает Хорриблу о своей трогательной платонической любви к драконихе с картины на втором этаже. Несчастной любви, ибо её не поощряет суровый хозяин замка с камнем вместо сердца.
Кроверус хмыкнул.
— Он ей не пара.
Я решила, что ослышалась.
— Что? Призрак не пара полтергейсту?
— Призрак барона из обедневшей дворянской ветви не пара полтергейсту герцогини из славного рода Кроверусов.
— Да вы сноб. А вам не кажется, что они уже достаточно взрослые и мертвые, чтобы самим решать? И чем вы им пригрозили? Замазать картину Данжерозы?
— Изгнать Атроса из замка, если он скомпрометирует её репутацию.
Я не знала, смеяться или сочувствовать бедным влюбленным.
— Откуда в вас это? Обычно подобные предрассудки вколачивают родители, но ваш отец их чужд.
— Ты не так хорошо его знаешь, принцесса, как думаешь. Традиции для мейстера всё.
— И поэтому он женится на обычной профессорше поэтики из Принсфорда?
— Он, что?!
Дракон вскочил, опрокинув кубок. Остатки сидра выплеснулись, впитавшись темной лужицей в плед. С пальцев сорвались искры. Суровое лицо метало молнии, а белые волосы развевались и трепетали. Я невольно подалась назад.
— Я…думала, вы знаете. Он меня даже на свадьбу пригласил….
Кроверус пошатнулся и попятился, пока не оказался в тени колонн. Там он привалился ладонью к одной из них, только глаза горели из темноты. Наконец раздался ровный неживой голос.
— Ты закончила трапезу?
Я поспешно проглотила остатки бутерброда, стряхнула руки и поднялась.
— Да.
— Тогда идём.
Когда мы спустились вниз, я хотела свернуть к обеденной зале, но дракон подтолкнул в сторону лестницы.
— На сегодня всё, принцесса. Возвращайся к себе.
— Но мы ещё не обсудили завтрашнее меню. Вы помните, что у господина Рафа слабый желудок, и потому лучше отказаться от улиток в чесночном соусе, а перед господином Згундусом ни в коем случае нельзя ставить спаржу.
— Доверю выбор блюд тебе. Хоррибл закажет всё, что скажешь.
— Но…
— Спокойной ночи, принцесса.
Он развернулся и скрылся за поворотом.
Я выбрала кружной путь в башню, вернее не стала обращаться к замку сразу и немного побродила по коридорам, размышляя над случившимся. Ясно, почему дракон уязвлен. И его негодование можно понять.
Я бы тоже расстроилась, если бы папа решил жениться повторно и забыл поставить меня в известность. Даже не так. Не посчитал нужным это сделать. О причинах можно только догадываться, но варианты один другого неутешительнее: либо он до такой степени не считается с мнением сына, либо совершенно равнодушен к его чувствам. Может, мейстер собирался сам рассказать, а я своим несдержанным языком всё испортила? Поразмыслив, я отмела эту версию: идеальная возможность представилась вчера, когда он привёз меня в замок. Но пожилой дракон так спешил показать будущей супруге дом, что даже не вышел поздороваться с сыном.
Печальная и подавленная, я ещё немного послонялась в переходах и вернулась в башню.
А ведь всё так здорово шло…
* * *Наступила ночь, и накопленное за сутки тепло быстро покидало землю, поэтому они пристроились поближе к костру. На ужин была форель, которую Уинни щедро обмазала глиной и запекла в углях, съедобные корни и ягоды.
Марсий лежал на спине, закинув одну руку за голову и вытянув вторую. На ней лицом к костру примостилась Уинни и наблюдала за отделяющимися от рыжего цветка искорками. Они поднимались в небо, красиво кружа. Её разморило, и двигаться совсем не хотелось, хотя высохшее платье встало коробом. Щеки горели от жара, и дым запутывался в волосах.
Каратель пристроился по другую сторону костра, ближе к кустам. Вернулся он с мордой, вымазанной чем-то бурым, и с прилипшим к клюву перышком, явно не его. Довольный вид говорил сам за себя. Прошествовав к Марсию, он гордо положил к его ногам задушенного суриката, с трогательно поджатыми лапками, и, получив свою порцию похвалы, вернулся на место и устроился на ночлег. Хоть грифон и лежал с закрытыми глазами, сложив крылья и пристроив голову на лапы, Уинни нет-нет да поглядывала в его сторону. Всё казалось, что зверь за ними наблюдает из-под пленок век.
Лежать вот так и ни о чем не думать было очень хорошо.
Ладонь Марсия отбликовывала в неверном свете костра, и Уинни, поудобнее перехватив её, принялась водить пальцем по линиям.
— У тебя красивые руки, тебе кто-нибудь говорил?
Он шевельнулся и тоже перекатился на бок, обняв её второй рукой.
— Никто не видел их так близко, — пробормотал он, ткнувшись носом в её шею.
Странно было ощущать прикосновение её пальцев. Странно и приятно… И в то же время опасно: он не хотел случайно причинить Уинни вред, поэтому забрал ладонь.
Марсий ещё не привык ходить без перчаток, слишком долго он их носил, хотя в последние годы делал это скорее в угоду королю, и чтобы ни одна живая душа не догадалась, что его способности уже далеко не так бесконтрольны, как раньше.
Эту традицию он похоронил в тот же день, что и отца. Вернувшись, заперся у себя в покоях, стянул перчатки, ставшие за пять лет второй кожей, и долго рассматривал руки, вертел и так и сяк. И остался недоволен проверкой. До противного мягкие, девчачьи — тренировался-то он всегда тоже в перчатках. Поэтому всю последнюю неделю Марсий без устали исправлял недостаток: брусья, отжимания, упражнения с мечом — всё, лишь бы стереть эту отвратительную мягкость и обзавестись мозолями. Теперь результат был, по крайней мере, удовлетворительный, смотреть не так противно. Но чтобы присматриваться к ним? Слишком долго он ненавидел свои руки… И вот кто-то считает их красивыми.
— Что ты делаешь? Щекотно! — хихикнула Уинни.
— Это неправильно…
— Что именно?
— Твои волосы всё время закрывают шею, — пояснил он и осторожно отвел их, как делал уже не раз за вечер. — Вот так гораздо лучше.
Сердце Уинни забилось чаще, и стало досадно, что он это чувствует, потому что крепко обнимает её. Правда его собственное тоже ускорило ритм…
— Как думаешь, он действительно спит? — прошептала она, кивая в сторону зверя. — Говорят, грифоны всё слышат даже во сне.
Марсий приподнялся на локте, глянул поверх её плеча и улегся обратно.
— Понятия не имею. Значит, теперь он? Не Лемурра?
Уинни не хотелось признаваться, что грифон едва не оттяпал ей палец, услышав «Лемурра», поэтому просто пожала плечами и ответила как можно небрежнее:
— Кажется, твой вариант ему больше нравится.
Грифон и впрямь надувался от важности, выпячивал грудь и начинал рыть лапой землю при упоминании «Карателя».
Настроение у Марсия было благодушным, поэтому Уинни решила воспользоваться моментом.
— Можно кое-что сказать? Только обещай не злиться…
— Не могу обещать, я же не знаю, что ты скажешь, — возразил он, ловя губами её пряди.
— Тот свиток…
Он тут же убрал руку и отодвинулся, перекатившись на спину.
— Нет.
Уинни повернулась к нему и приподнялась на локте, вглядываясь в лицо, покрытое лунным светом. Пламя костра осталось за спиной.
— Но почему? Только разок взгляни, там появляется карта.
— Я сказал: нет.
— А на ней помеченная крестом пещера, уверена, там что-то важное, и…
— Мы туда не полетим, и точка.
Уинни захотелось чем-нибудь его треснуть. Как и всякий раз, когда он делал такое вот лицо. А ещё этот его тон… Какой же он бывает занозой! Вообще-то он всегда заноза, за исключением тех моментов, когда целует её.
Она немножко подумала.
— А если я пообещаю остричь волосы?
— Даже не смей! Мне нравятся твои волосы. Лучше буду отодвигать.
Уинни ещё немножко подумала, наклонилась и поцеловала его.
Марсий удивленно посмотрел на неё, а потом привлек к себе и поцеловал в ответ — да так, что закружилась голова, и под закрытыми веками вспыхнули звезды.
Когда она отодвинулась, он улыбнулся и погладил её щеку, стирая след сажи.
— И всё равно нет.
Уинни стукнула его и отвернулась к костру. Марсий снова придвинулся и обнял её.
— Я хочу спать, — буркнула она.
— То есть, мне убрать руки?
— Нет, можешь оставить. Только не вздумай их распускать.
— Не собирался, — сонно ответил он, подгребая её поближе. — Мне хватает объятий. Пока.
Через минуту позади раздалось глубокое дыхание, а Уинни ещё долго не могла заснуть, глядя в костёр и боясь пропустить хоть одно мгновение из самого счастливого дня в своей жизни.
Глава 24 про сбивающие с толку сны и оскорбленное совершенство
Ещё на подходе к комнате я услышала за стеной взрыв хохота, а когда вошла, немало удивилась, увидев, что там собрались все обитатели замка. Даже Варгар висел снаружи, а Рэймус примостился на полу возле очага.
— А потом я говорю: вынь этого кабана из комода, иначе я за себя не ручаюсь! — Слова Атроса встретили новым залпом смеха. Призрак обернулся на звук шагов. — Принцесса, а вот и ты! Проходи, не стесняйся, садись, присоединяйся. Эй, плесните ей чего-нибудь!
Арахна с сомнением покосилась на свой наперсток с росой, Рэймус явно не решился предложить принцессе пива (драконюх вообще лишался в моём присутствии дара речи), а чай Хоррибла, больше похожий на концентрат варенья, я бы и сама пить не стала.
Данжероза, томно разлегшаяся на картине с пасущимися овцами, покрутила бокал:
— Я бы тебя угостила: Мерло тысяча четыреста пятьдесят третьего года, мм, но люди редко ценят вино, написанное масляными красками. — Она обернулась через плечо к пастуху. — А как насчет тебя, красавчик? Ещё добавки?
Паренёк с готовностью подставил кружку.
— Простите, принцесса, — вскочил Хоррибл. — Мы уже уходим.
— Нет-нет, прошу, останьтесь, не обращайте на меня внимания.
Мне сейчас совсем не хотелось оставаться одной. Тяжкие мысли легче развеять в весёлой компании.
Но с тем же успехом можно было предложить повернуться спиной к королю.
— Всё равно при тебе пришлось бы выбирать всю соль из скабрезных шуток, — подмигнул Атрос, завинтил флягу и повернулся к драконихе. — Идём, моя роза, продолжим вечерок в другом месте.
От вкрадчивой многозначительности тона покраснели бы даже обои, если бы и так не были ярко-розовыми. Но Данжероза и ухом не повела.
— Нет, постой, — запротестовала она, — я хочу услышать, чем они там с Якулом занимались на крыше. — Она выразительно приподняла бровь и невинно обронила. — Там ведь ни единой крохотной иллюстрации, даже фрески не сохранились…
Меня охватили подозрения. Ещё в трапезной во время составления плана завтрашнего вечера мне почудился шорох шелковых юбок со стороны портрета двоюродного дедушки Кроверуса. Да и запах бергамота и лайма мало вязался с образом усатого вояки.
— Идём, я нашепчу тебе столько историй, сколько пожелаешь.
Против этого Данжероза не смогла устоять. Глаза заблестели, она уцепилась за локоть Атроса, уже переместившегося на нарисованный луг, и послала нам напоследок воздушный поцелуй.
Их уход послужил сигналом для остальных.
— Хоть ты останься, Варгар, — вздохнула я.
Ящер перевёл вопросительный взгляд на стоящего в дверях Рэймуса — тот покачал головой, — послал мне извиняющийся дымок в форме ромашки и полетел к ангару, снижаясь плавными кругами.
— Чувствую себя комендантом, — сказала я Магнусу, когда в комнате остались только я, он и Арахна.
— Старина Атрос прав, такие темы не для ушей юной принцессы, — отозвался паук хрипловатым голосом и лихо взъерошил и без того вздыбленные ворсинки.
Мои брови взлетели на лоб.
— Уже старина Атрос? Не отъявленный негодяй? Ты случаем бронзовой саранчи не переел?
— Не дерзи, Оливия. И я никогда его так не называл, — заявил паук и, убедившись, что бабочка на окне нас не слышит, доверительно понизил голос. — Он раскрыл мне пару приёмчиков, от которых они так и млеют.