Марсель скромно промолчал, с нескрываемым восхищением наблюдая, как толстый Лаптон провозгласил «Повиновение государю!» и убрался за расписанные золотыми чудищами ширмы. До подобного роскошества ее высочество Юлия не додумалась по причине недостатка воображения, а ее высочество Елена – по причине избытка вкуса.
– Вы чем-то озабочены? – участливо спросил Ракан, слегка склонив породистую голову. На царственной груди кроме чудовищной перевязи возлежало пять цепей с разными камнями. Король благосклонно улыбался, он казался в точности таким, как обещал Габайру, но что-то было неправильным.
– Ваше величество, – сделал первый заход Марсель, – я невольно вспомнил их высочеств. Новый талигойский двор потряс бы принцесс много сильнее старого.
– Ах да, – улыбнулся король. – Мы упустили из вида, что год назад вы были подданным Олларов.
– Не год, – возмутился граф Ченизу, – но целую вечность! Я выехал, как мне казалось, ненадолго из Олларии и вернулся в Ракану. Это поразительно! Несколько месяцев перечеркнули четыреста лет!
– Вы ошибаетесь, – самодовольства Альдо хватило бы на дюжину племенных петухов, – четыреста лет назад Талигойя умирала, но мы не желаем возвращать осень, мы вернем весну!
– Весна – это прекрасно! – многозначительно изрек Марсель, продолжая гадать, что же его беспокоит. Все вроде бы шло, как и предполагалось, вплоть до разговоров о весне, осени и прошлом новоявленного посла.
– Ее высочество Юлия родилась весной. – Король обнажил превосходные зубы. – Я не ошибаюсь?
– В месяц Весенних Волн. – Марсель встал, поклонился и снова сел. – У вашего величества превосходная память.
– Мы видели портрет принцессы Юлии, – обрадовал Ракан. – Она – живое воплощение весны, ее невозможно забыть.
Если кого и легко забыть, так это урготскую «пампушку», но талигойское величество женится на деньгах и древнем мече. Любопытно, почему он начал с Юлии? Узнал, что дура, или решил ввернуть про воплощение? Дидерих сусальный!
– Ваше величество пишет стихи? – дипломатично восхитился граф Ченизу. – Принцесса Юлия их обожает, а вот принцесса Елена предпочитает музыку и мистерии. Она, используя метафору вашего величества, принцесса Осени, а осенние дожди располагают к занятиям искусством.
– Мы и в самом деле пишем стихи, – ничтоже сумняшеся объявил Ракан, – и, говорят, недурные. Мы будем рады вступить в поэтический разговор с ее высочеством Юлией.
Есть! Время нанести коварный удар подоспело, и Валме-Ченизу не преминул им воспользоваться. Юлия была слишком глупа, чтобы втягивать ее в интриги. Конечно, папенька, адуаны да и сам Фома приглядывают за дорогами, но вдруг Ракан отправит к «невесте» дриксенца или, того хуже, клирика? Нет уж, пусть сватается к Елене, она девушка разумная. Валме взволнованно колыхнул на совесть пристегнутым пузом:
– Ее высочеству Юлии в последнее время не хватает стихов герцога Алва. Она не расстается с последними посвященными ей ронделями и считает их достойными самого Веннена. У меня нет сомнений, что строфы вашего величества вычеркнут из памяти ее высочества вирши Ворона.
Если б Альдо потребовал предъявить упомянутые рондели, Марсель бы ублажил короля собственными. Посылать их Франческе стихотворец не рискнул. Не потому что стихи были плохи – рондели и секстины Марсель всегда сочинял сносно, просто не хотелось навязываться, а творения копились. Увы, Альдо на глазах утратил интерес к поэзии. Король звякнул цепями не хуже Котика и осведомился о здоровье Фомы.
– Его величество страдает подагрой, – не стал скрывать Валме, – но переносит болезнь с необычайным мужеством. Прошу меня простить. Мне следовало начать с главного, а именно с письма ее высочества Елены, до глубины души тронутой посланием вашего величества.
Марсель отстегнул от пояса коричневый с ласточкой футляр, стараясь не думать об украшенном аквамаринами кинжале. Подарок Фомы отменно бы выглядел в глазнице Ракана, но для первого визита это было бы слишком невежливо, к тому же Альдо мог увернуться. Марсель нажал отросшим ногтем клюв серебряной ласточки.
– Как видите, она открывается очень просто.
– Вы имеете представление о содержании письма? – Альдо глядел на урготские печати, как дукс на гайифский кошелек. Марсель покачал завитыми до собачьей курчавости локонами:
– Я могу лишь догадываться. Принцесса Елена в отличие от сестры неимоверно заинтригована таинственным изгнанником, вернувшим корону предков. Осмелюсь сказать, ваше величество в ее глазах – истинный герой мистерии.
Это было правдой. Опутанный цепями красавец в отвергнутом Алвой костюме Черного Гостя был бы восхитителен. Особенно в Гайифе… А вот жениться ему без надобности.
Его величество углубился в послание, от которого девственно пахло ландышами. Полное неясного томления письмо сочинил Марсель, а отвечающая содержанию ароматическая вода нашлась у Габайру. Посол вообще отличался запасливостью и предусмотрительностью.
– У ее высочества прекрасный слог, – отдал должное талантам Марселя адресат, – она так наблюдательна и остроумна, так женственна… Прелестное письмо! Мы ответим на него сегодня же и попросим прислать нам в подарок локон.
– У ее высочества прекрасные волосы, – с чувством произнес Марсель, прикидывая, сгодится ли на подарочек его собственная шевелюра или лучше остричь кого-нибудь посветлее.
– Вы принесли нам хорошие новости, граф, – Ракан бережно отложил послание, – и мы хотели бы сделать что-то для вас. Мы слышали, вас лишили наследства?
– О, – развел руками Марсель, – я никого не виню. Я поступил опрометчиво, отправившись на войну в столь ужасном обществе…
– Мы понимаем, – кивнул Альдо, – вам грозила смерть.
– Это было очень неприятно, – с чувством признался Марсель. – К счастью, доброта его величества Фомы и ее высочества Агилины спасли мне не только жизнь, но и все радости бытия.
– Мы обязательно попросим вас рассказать о ваших приключениях, – осчастливил посла Ракан. – Пока же мы возвращаем вам особняк на площади Лорио. С вами поступили несправедливо, а исправлять несправедливость – долг любого монарха.
– Ваше величество. – Валме вскочил и торопливо поклонился, успев по ходу дела проверить подстежку, все было в порядке. – Ваше величество! Нет слов, чтобы выразить мою признательность, но я должен испросить разрешения принять столь щедрый дар у моего государя и моей приемной матушки.
– Мы напишем в Ургот, – заверил Альдо. – Наш брат Фома должен понять, что мы исполнены благодарности к человеку, привезшему в Талиг письмо ее высочества. Мы будем рады видеть вас на наших приемах, экстерриор завтра же пришлет вам надлежащие приглашения.
Увы, мы больше не располагаем временем для беседы. Чтобы принять вас, мы были вынуждены отказать в аудиенции послу Каданы – дружба Ургота для нас значит больше. Надеюсь, вы понимаете, что это должно остаться между нами.
– Я понимаю! – глубокомысленно заверил Валме и действительно понял, что именно не давало ему покоя во время аудиенции. Ворон допек-таки бедного молодого человека, и он расстался с белыми штанами, а заодно и с потрясшей Габайру рукавастой туникой.
5Золотой жеребец стукнул копытом и отступил вбок. Смотреть на коня было легче, чем взглянуть в лицо всадника и увидеть отвращение и гнев, но Мэллит подняла глаза.
– Ничтожная счастлива видеть потомка Огнеглазого Флоха. – Гоганни помнила слова иных приветствий, но пусть друг Альдо знает, что Мэллица умерла, осталась предавшая свой род и поплатившаяся за предательство…
– Здравствуй, Мэллит. – Знакомые губы улыбались, но в глазах свила гнездо печаль. – Ты опять убежала…
– Названый Карвалем не взял письма. – Она скажет все, что должна, и уйдет со своей виной и своим проклятием.
– И правильно, что не взял! – Чужой взгляд вытягивал из души слезы, и девушка закусила губу. – Мэллит, ну как ты могла… не проститься, неужели ты думала, что я… Что я тебе не помогу?!
– Блистательный – друг названного Альдо и его слуга. – Не надо лжи, ее и так было слишком. – Он не должен отпускать ставшую Залогом. Если названный Альдо узнает, он разгневается.
– Он не узнает. – Названный Робером перехватил уздечку и развернул коня, вынуждая лошадей идти голова в голову. – Мэллит, помнишь, в Агарисе… Ты говорила, что знаешь, как освободиться, но не хочешь из-за Альдо. Сделай это сейчас. Альдо Ракан не сто́ит твоей любви, ты ему ничего не должна.
Что есть долг и что есть любовь? Первородный произносит слова, не зная их смысла. И да спасет его Огнеглазый Флох от этого знания.
– Ара умерла, – сказала гоганни. – Кубьерта говорит, что развязать узел Судеб можно лишь там, где он завязан. Блистательный Робер вернется к своему господину?
– Я должен остаться в столице. – Как вышло, что черные глаза полны света, а голубые – тьмы? – Но герцог Придд – благородный человек, он никогда не обидит женщину. С ним тебе ничего не грозит. Можешь ничего никому не рассказывать, если не хочешь, только не бойся.
– Я должен остаться в столице. – Как вышло, что черные глаза полны света, а голубые – тьмы? – Но герцог Придд – благородный человек, он никогда не обидит женщину. С ним тебе ничего не грозит. Можешь ничего никому не рассказывать, если не хочешь, только не бойся.
– Я не боюсь, – сказала Мэллит своему единственному другу. – Здесь ты, и ты говоришь правду… Ты велел генералу Никола позаботиться обо мне, ты знал, что я уйду?
Человек с белой прядью надо лбом покачал головой. В дом Жаймиоля он вошел молодым, но названный Альдо выпил молодость друга прежде, чем любовь ничтожной. Блистательный остановил коня:
– Я боялся за тебя. Этот Излом… Его не всякий мужчина переживет, а ты осталась совсем одна, Матильда, и та уехала.
– Почему? – спросила Мэллит. – Почему уехала царственная? Скажи мне!
– Ей было тяжело, – взгляд блистательного потянулся к дальним тополям, – она не выдержала.
Друг не сказал ничего и сказал все. Мэллит тронула грудь – рана не болела, просто чувствовалась.
– Названный Альдо разбил сердце матери отца своего, – вздохнула гоганни. – Все, к кому он прикоснулся, истекают кровью.
Блистательный не хотел спорить и не мог лгать, он промолчал, и Мэллит торопливо сказала:
– Я слышала, достославный Енниоль покинул дом блистательного.
– Он вернется в Агарис и попробует уговорить ваших уйти. – Робер оглянулся на следовавших сзади и послал коней вперед, к колющим небо тополям. – Вы разминулись на два дня. Достославный вспоминал о тебе… Мэллит, не сто́ит его искать.
– Достославный из достославных не желает смерти названного Альдо? – ровным голосом спросила Мэллит. – Он не искал дорог к предавшей?
– Он говорил о шаре судеб, – наморщил лоб Повелевающий Молниями, – и о том, что не смог остановить его. Альдо ему больше не нужен, а на тебя зла он не держит.
– Достославный не знает зла, – глупые руки хотели коснуться щеки блистательного, и Мэллит изо всей силы стиснула уздечку, – все его мысли о спасении правнуков Кабиоховых. Он не мог оставить жизнь ставшей Залогом, ведь она стоит между нарушенной клятвой и справедливостью.
– Мэллит, так ты искала Енниоля, чтобы он тебя… убил?! – Голос первородного прервался, но Мэллит не заплакала. И не замолчала.
– Потомок Флоха знает много и ничего, его путь озаряют солнце и молнии, а тайное ходит лунными тропами. Ставшая Залогом принадлежит племени своему. Первородные живут по иным законам, ваши души вы поручаете своим государям, и связывает вас то, что вы называете честью. Она не несет в себе жизни, но и смерти в ней нет.
– Иногда есть. – Если он не отвернется, если будет и дальше так смотреть, она заплачет. – Мэллит, пойми, ты свободна. Ночь Расплаты давно прошла, и все живы. Достославный Енниоль это понял и ушел туда, где он нужен. Тебе там показываться и впрямь не стоит, но мир велик, а ты… Ты совсем еще девочка, и ты такая красавица…
– И умница? – выкрикнула гоганни. – Ты это хотел сказать? Что я – умница?!
– Хотел… – Щека блистательного дернулась. – Разрубленный Змей, мне нужно говорить только с лошадьми! Я желаю тебе счастья, Мэллит, и ты его обязательно найдешь, клянусь тебе… хоть честью, хоть кровью, хоть Флохом! У тебя будет все: любовь, радость, птицы в небе, песни, цветы… Все для тебя! А плохое забудется, уснет, исчезнет…
Блистательный лгал и верил в свои слова. Потому что желал ей добра, он всегда желал ей добра.
– Да пребудет над названным Робером милость Флоха. – Если она не спросит сейчас, то не узнает никогда. – Тень разлуки темна и непроглядна, но прежде чем она падет на наши плечи… ничтожная должна знать, чьи розы изранили ей руки?
– Розы? – не понял первородный. – Мэллит, ты о чем?!
– Пусть Робер вспомнит! – выкрикнула гоганни. – Это было в городе, названном Агарисом! Мэллит ждала первородного, но пришел ты… Твои руки были полны роз, золотых, как мед… Ты сказал, они от него…
– Я солгал. – Он не опустил глаза, она тоже не опустит. – Прости меня, Мэллит. Я боялся, что ты огорчишься, и купил цветы… Это было подло, я понимаю…
Это не было подлостью, это было любовью, а она тонула в лунном озере, не видя костра на берегу. Теперь она мертва, а мертвое не согреешь. Мэллит выхватила уздечку из так и не ставшей родной руки.
– Ничтожная отдала бы блистательному сердце, но у нее больше нет сердца.
– У меня его тоже не осталось. – Губы первородного стремительно коснулись лба Мэллит и отпрянули, словно ожегшись. – Никола и герцог Придд позаботятся о тебе… Мы вряд ли увидимся снова. Прощай!
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ «Отшельник» [8]
Глава 1 Ракана (б. Оллария). Фебиды
400 год К.С. Вечер 2-го дня Зимних Ветров1Зима раздумала быть зимой и попробовала стать осенью. Зарядивший вчерашним вечером дождь с упорством опытного нищего стучался в окна и плакал у запертых дверей. Откупиться от него было так же невозможно, как прогнать. Робер пытался не слушать и не думать о тех, кого хлещут ледяные струи, но монотонный, вкрадчивый стук доводил до бешенства, не давая сосредоточиться. Дождю по мере сил помогал его крысейшество, норовивший рассесться на разложенных по столу картах. Иноходец спихивал крыса на пол, совал за пазуху, относил на кресло, но Клемент раз за разом возвращался, погребая под собой Олларию вместе с ближайшими окрестностями.
– Ну и что ты хочешь этим сказать? – осведомился Эпинэ, оглядывая высохшее перо. – Что все мы угодили в крысью задницу?
Клемент почесался и загадочно хлестанул хвостом по Барсине. Робер пощекотал приятеля пером, его крысейшество чихнул и отодвинулся. На пару волосков. Показались Фебиды… Карваль уже добрался, даже с Мэллит. Добрался и говорит со Спрутом, оказавшимся умнее всех. Это теперь понятно, что Альдо затеял убить Ворона при попытке к бегству еще до приговора, но замена Багерлее на Ноху спутала все карты. Пришлось все менять на ходу, и ведь поменял же! Под носом у всех, и никто не почуял подвоха, даже Левий! Еще бы, разве за пару часов такое устроишь? Да и Мевен с Диконом!
Альдо мог бросить толпе Айнсмеллера, но рискнуть капитаном гимнетов и Повелителем Скал?! Хотя риска как раз и не было. Алву прикончил бы Нокс, а Дикон бы подтвердил, что кэналлийцы напали на самом деле. Для пущего правдоподобия кого-нибудь бы убили…
– Монсеньор. – Выплывший из сумрака Сэц-Ариж был полон сомнений и раскаянья. Еще бы, помешать маршалу щекотать крыса!
– Да, Жильбер, – Робер с наслаждением отвернулся от опротивевшей карты и восседающего на ней Клемента, – что-то случилось?
– Вас спрашивает судейский. Говорит, вы хотели его видеть.
– Он назвался?
– Это мэтр Инголс. Он защищал герцога Алва.
– Я помню, кто это, – усмехнулся Робер. – И я его приму, а вы распорядитесь об ужине и постарайтесь, чтоб нас не беспокоили.
– Да, монсеньор, – обрадовался Жильбер. Он всегда радовался, угадав, чего хочет его маршал. Эпинэ подтащил к камину второе кресло и достал бокалы. Никола будет в восторге, обнаружив по возвращении список договора Талига с Ноймаринен, да и в Надоре он не помешает. Если Реджинальд струсил или не справился, придется отправить к Лионелю Жильбера. Или поехать самому, и пусть все станет ясно сразу и до конца!
– Монсеньор, – вошедший адвокат слегка наклонил большую голову, – благодарю вас за аудиенцию. Господин Клемент, счастлив вас видеть в добром здравии.
Клемент не ответил, но умываться перестал. Робер улыбнулся:
– Хорошо, что вы не забыли о моем приглашении. Садитесь к огню. Ужин будет чуть позже. Вина?
– Благодарю. – Мэтр Инголс с неожиданным изяще-ством опустился в кресло. – В такой дождь от вина не отказался бы сам святой Оноре, а я отнюдь не свят.
– Я тем более, – рассмеялся Иноходец, берясь за кувшин. – Вы решили, сколько стоит ваша работа?
– Судя по итогу, нисколько. – Законник с видимым удовольствием взял бокал. – Окончательное решение дела имеет мало общего с юриспруденцией, а намерения, даже самые благие, оставшись на бумаге или же в мыслях, не стоят ничего.
– В таком случае я заплачу́ вам столько, сколько сочту нужным, – пригрозил Иноходец. – Даже если придется употребить власть. Кстати, мой генерал с ваших слов упомянул о договоре Олларов с Ноймаринен. Я хотел бы получить копию.
– Нет ничего проще, – заверил адвокат. – Вы хотите предложить Альдо Ракану использовать опыт Олларов? Это было бы весьма разумно, особенно несколько месяцев назад.
– Суд заставил меня по-новому взглянуть на законы, – ушел от ответа Эпинэ, – их следует знать всем.