— Ну, ясно, — сказал Климов.
— Возможно, что этот же человек и является наводчиком. Михаил слышал, что Серый ругался со своими дружками из-за золота, которое было взято при последнем налете. Якобы икс не разрешает реализовывать золотые вещи и настаивает, чтобы увезти их из Москвы.
— Не дурак этот икс, — Климов вынул трубку и кисет с табаком. — Мы на всех скупках держим людей, ждем. У них не только золото. Два комиссионных магазина и ломбард взяли. Вещей целый воз, на многие тысячи рублей. Где же они все это, черти, держат? Ни одно кольцо, ни одна тряпка не появлялась в городе.
— Не черти, а один черт, Василий Васильевич, — поправил Николай. — Если бы Серый или тем более его ребята имели подход к награбленному, то давно бы все продали.
— Как они отнеслись к последним провалам? — спросил Климов.
— Михаил говорит, что догадываются о нашем существовании. Хотели уходить из Москвы, но икс соблазнил большим делом. Сейчас готовят это дело и нас ищут. Тыркаются, как слепые котята.
— Конкретнее, пожалуйста. Как именно они тыркаются? Кого подозревают?
— Закупорка вышла у нас с Михаилом, — не отвечая на вопрос, продолжал рассказывать Панин. — Подойти-то к Серому мы подошли. Но недостаточно близко. Топчемся на месте. Ничего конкретного раздобыть не можем. Хоть лбом об стенку. Михаил то с одной стороны зайдет, то с другой. Никак. А я вообще пустое место: подай, прими, пошел вон. Вся надежда на Мишку.
Климов молчал и внимательно смотрел в лицо Николая. Что-то парень не договаривает. Не все у них так гладко и благополучно. Ничего, Фалин мужик опытный и разберется что к чему. Климов отодвинул лежащие на столе деньги.
— Спрячь, Николай, пригодятся.
— Вы что? — Панин покрылся румянцем. — За кого вы меня принимаете?
— Бери, красная девица. Деньги — вещь нужная. Сегодня вечером в трактире появится один человек. Лет около пятидесяти, маленький, щупленький. В пенсне со шнурком. Посади его за свой стол и передай эти деньги.
— Проверяете? — недовольно буркнул Николай и сунул деньги в карман.
— А ты как думал? Хочу точно знать, что у вас там делается. Почему Михаил не пришел?
— Говорит, не стоит рисковать.
— Тебе стоит, а ему нет?
— Я-то вне подозрений.
Панин шлепнул ладонью себя по щеке и отвернулся.
— Так, — протянул Климов и встал. — Вот и добрались до истины, мальчуган. Значит, не такие они слепые. Если ты сейчас мне всю правду не расскажешь, я тебя назад не пущу. И Лаврова сегодня же вытащу и вечерним поездом отправлю в Киев. Понял? Выкладывай.
Возвращаясь в отдел, Климов вспоминал весь разговор с Паниным и пришел к выводу, что пока все правильно и ребята на верном пути. А что он, Климов, может сделать и помочь им в выполнении задания? Почему предателя надо искать только с той стороны.?
Кто-то крикнул над ухом, Климов поднял голову и еле успел схватить под уздцы наезжающую на него лошадь.
— Ослеп, паря? — крикнул извозчик, откидываясь назад и натягивая вожжи.
Климов похлопал по горячей и пахучей конской шее.
— Орловский красавец, беречь надо. Отпусти шенкеля, живодер, и левую заднюю перекуй, — сказал он и опять похлопал по шелковистой коже.
— Советничек нашелся.
Климов проводил взглядом пролетку и вернулся к своим размышлениям.
«Без меня в отделе девять человек. Конова в сторону, только из яйца вылупился, а предатель — человек с прошлым. Сомова тоже в сторону, чуть не разбился, а если бы не проломил своими сапожищами налетчику голову, то заполучил бы ценного свидетеля. Остается семь. Каким он должен быть? Во-первых, хорошим служакой. Держаться, чтобы ни сучка, ни задоринки. Таких четверо: Шленов, Лапшин, Яшин и… Зайцев».
Климов сунул в рот трубку. «Пожалуй, Зайцева надо отбросить, слишком умен, чтобы связываться с бандитами, должен понимать, что их удачи — дело временное. А если заставили? Нашли какие-нибудь старые грехи, шантажировали и заставили? — Климов вспомнил характеристику ЧК и покачал головой. — Да, и слишком заносчив и ершист, а тот должен быть тише воды, ниже травы. Остаются трое». Климов понял, что загнал себя в тупик, так как в предательство одного из этих троих он поверить не может.
В отделе никого не было, только в маленькой комнатушке, отведенной для чистки оружия, Климов нашел Шленова. Перепоясанный засаленным фартуком, он сидел на табуретке, держал в руках разобранный наган, что-то насвистывал в усы и, прищуриваясь, оглядывал стол, на котором были разложены различные пилочки, отверточки и другие неизвестные Климову инструменты.
— У Витуна наган барахлит, вот и мастерю помаленьку, — сказал он, увидев Климова.
— Ты у нас на все руки, Пахомыч, — сказал Климов, усаживаясь на подоконник.
— Садись сюда, Василий. Застишь, — Шленов выдвинул ногой табуретку, потом пошевелил пальцами и взял какую-то пилочку. Тоненькая пилочка прилипла к его пальцам, как к магниту, он ловко перехватил ее и стал подтачивать курок. — Молодежь, известно, что про оружие знает: куда патрон совать, да за что держать, — бормотал он в усы. — А наган, он, как баба, ласку и уход уважает, а не соблюдать — продаст. Опять же, как баба, продаст в самый роковой момент.
Климов улыбнулся рассуждениям старика. Шленову перевалило за пятьдесят, и в отделе его считали стариком. Потом спросил:
— А откуда же ты все оружейную механику знаешь?
— А что мастеровой мужик не знает? Я тебе хошь швейную машину, хошь часы, хошь лисапед починю, — ответил Шленов и взял в руки иголку. — Удивляюсь я на твоего заместителя, Василий. Военный человек, а оружие не любит. Я давеча его наган чистил, он как положил его в стол, так и в руки не брал больше года. Так в том нагане разве что мыши не завелись. Я и спрашиваю, что же вы, господин хороший, так с оружием обращаетесь, народное добро опять же? — Шленов отложил инструменты, быстро собрал наган, щелкнул курком и любовно погладил. — А заместитель твой скривился и говорит: «Я свое отстрелял, Иван Пахомович, сейчас, наверное, с десяти метров в дом не попаду». А я считаю, что непорядок, — Шленов убрал инструменты и стал снимать фартук, — на нашей работе без оружия ходить не дело.
Климов пробормотал в ответ что-то нечленораздельное и пошел к себе в кабинет.
В этот вечер Климов решил устроить себе выходной. Панина он видел, налетчики сейчас переживают тяжелые дни, и им не до работы, а он, Климов, тоже человек. Приняв такое решение, он побрился, надел лучшую рубашку, на всякий случай сунул в задний карман маленький браунинг и отправился в Сокольнический парк.
Вечер был теплый, но не душный, и парк кишел, как муравейник. На открытой террасе Климов выпил пару кружек пива, попыхивая трубкой, посидел с полчаса, бездумно разглядывая гуляющих, выслушал громкоговоритель, который срывающимся на бас женским голосом сообщил, что и где ожидает отдыхающих, и пять раз повторил, что сегодня самый-самый последний день, когда можно посмотреть мировой боевик «С черного хода» с участием очаровательной Мери Пикфорд.
Климов принял все эти сообщения к сведению и отправился в бильярдную, где два часа гонял шары с местным «жучком». «Жучок», нахваливая посредственно играющего Климова, продул ему партию и предложил удвоить ставку, а увидев, что партнер — калач тертый, стал выигрывать подряд, пока Климову это не надоело. Расплатившись с «жучком» и хозяином заведения, Климов выбрался на свежий воздух и увидел, что уже поздно и гуляющих поубавилось.
Тогда он направился к своему любимому развлечению — качелям. Проходя мимо тира, Климов услышал дружные аплодисменты и присоединился к зрителям, а когда увидел стрелка, протолкался ближе и встал за широкой спиной высокого военного.
У барьера стоял Зайцев, точнее он стоял не у барьера, а отступя шага на три. Винтовку «монтекристо» он держал в одной руке, словно пистолет, и, широко расставив ноги, медленно поднимал ее вверх. Климов понимал в стрельбе толк и знал, что так даже держать винтовку трудно. Но, судя по зрителям, огорченной физиономии хозяина, пузатому кофейнику и флаконам одеколона, стоящим на барьере, было ясно, что заместитель стреляет удачно.
Раздался выстрел, и на стене тира улыбающийся молотобоец опустил свою кувалду на голову пузатого и коротконогого буржуя. Все захлопали, а хозяин поставил на барьер чашку с привязанной к ней плиткой шоколада.
— Стреляй еще, товарищ. Закрой эту буржуйскую контору! — закричал белобрысый парень. — Я неделю назад полполучки прохлопал.
— Последний, — сказал Зайцев, заряжая винтовку.
— Больше не попадет, рука не выдержит, — уверенно сказал военный, стоявший перед Климовым.
Зайцев брезгливо улыбнулся и стал медленно поднимать винтовку. Все затаили дыхание, а спокойный женский голос произнес:
— Я не видела, чтобы Виктор промахивался.
Раздался выстрел, и на стене тира улыбающийся молотобоец опустил свою кувалду на голову пузатого и коротконогого буржуя. Все захлопали, а хозяин поставил на барьер чашку с привязанной к ней плиткой шоколада.
— Стреляй еще, товарищ. Закрой эту буржуйскую контору! — закричал белобрысый парень. — Я неделю назад полполучки прохлопал.
— Последний, — сказал Зайцев, заряжая винтовку.
— Больше не попадет, рука не выдержит, — уверенно сказал военный, стоявший перед Климовым.
Зайцев брезгливо улыбнулся и стал медленно поднимать винтовку. Все затаили дыхание, а спокойный женский голос произнес:
— Я не видела, чтобы Виктор промахивался.
Климов скосил глаза и увидел модно одетую женщину, что-то неуловимо знакомое было в ее лице. Ударил выстрел, и по реакции публики Климов понял, что Зайцев не промахнулся. Продолжая стоять за спиной военного, Климов увидел, как заместитель подошел к барьеру, положил винтовку, отвязал от чашки плитку шоколада, потом подошел к женщине и, взяв ее под руку, сказал:
— Пошли, сестричка.
«Конечно, сестра, — подумал Климов, глядя им вслед. — Как это я сразу не понял? Чтобы так стрелять, надо тренироваться, а Шленов говорил… Зачем врет? И выправка и морду брезгливо воротит — типичный петлюровец. А характеристика ЧК? Все равно надо проверить».
На следующее утро Климов первым делом написал в управление запрос, чтобы ему прислали личное дело заместителя.
Глава пятая. СЕРЫЙ
Игорь Рыбин родился на воровской малине, а его мамой была та самая воровская «мама», которая укрывала беглых, принимала у деловых людей левый товар, поила водкой околодочного, а в праздники носила подарки приставу. Игорь не изучал блатного языка, как не изучал русского или любого другого, он говорил на языке своего дома и очень удивился, когда случайно выяснил, что большинство людей говорят иначе. В двенадцать лет Игорь попался на краже, был бит в участке и больше месяца болел. Мать он ненавидел, и не за то, что она его вырастила вором, а за глупость, жадность и неумение стать больше, чем воровская «мама». Однажды он обобрал ее дочиста, ушел из дому, и на Хитровке появился налетчик Серый. Кличку Игорь получил за цвет лица, густо усыпанного темной сыпью пороховых точек: в детстве ковырял патрон. Серый не признавал никаких законов, даже воровских, за что был неоднократно бит, но быстро вставал на ноги и с изощренной жестокостью расправлялся с врагами. Налетчиков схватила полиция, а Серый снова появлялся на Хитровке. Его стали подозревать и даже решили разделаться, но Серый сел. И сел так прочно, что даже неразбериха, возникшая в тюрьме в дни революции, не открыла дверь камеры Серого.
Из тюрьмы его освободили случайно. Большевики перетряхивали тюремное начальство. Нашли каких-то правых, или левых, или эсеров. Точно Серый не знал. Начальников всех поснимали и назначили новых. А у него с начальниками взаимоотношения были испорчены вконец. За год до этой пересменки он сгоряча дал одному начальнику по морде, и Серому приплюсовали пятерик. Получилось совсем хреново. Побеги при новой власти прекратились, а срок был длиною в жизнь. И вдруг понаехали прокуроры и какие-то комиссии. Начались всякие разбирательства, были обнаружены перегибы или недогибы. Начальство разогнали, а заключенного Рыбина культурненько пригласили в кабинет с длинным столом и дубовыми стульями. Комиссия из пяти человек долго расспрашивала Рыбина, за что он год назад ударил начальника. Каковы у Рыбина политические взгляды. Парень в гимнастерке сказал речь о политическом чутье и дальнозоркости. Или близорукости. Точно Рыбин не понял. Главное, что через несколько дней его освободили, пожали на прощанье руку и даже дали денег на дорогу.
Через неделю Серый был в Москве. Здесь ему опять повезло. На случайной малине он встретил старого кореша, который свел его со Стариком. Поначалу дело выглядело как червонное золото. У Старика в районной уголовке был свой парень. Роли распределились так: Старик давал наколку и предупреждал о засадах и других замыслах ментов. Серый должен был собрать боевых ребят и приходить на готовенькое. Куш — пополам. Разница только в том, что Старик один, а у Серого на шее целая капелла. Но дело все равно выглядело заманчиво, и Серый согласился.
Ребят он собрал быстро. Свистка и Валета подобрал на Сухаревке. Они там шарашили пьяных и еле перебивались с хлеба на квас. Потом Серый шлепнул Вихря и приобрел классную девку и трех выученных налетчиков. Началась работа. Наколки у Старика были правильные. Взяли две кассы, прибарахлились. Не жизнь, а сказка. После третьего дела уголовка зашевелилась, но Старик знал все, даже когда начальник ходит в сортир. Брали только деньги, свидетелей Свисток не оставлял, и спать можно было спокойно. Потом два комиссионных магазина и ломбард. Связываться с барахлом Серый не любил, предпочитал наличные. Но Старик соблазнял тем, что продажа барахла налетчиков не коснется. И тут Серый дал промашку и согласился. Старик принял награбленное, а денег не дал. Сказал, что надежный скупщик, на которого он рассчитывал, уехал в Одессу и надо ждать его возвращения. А пока Серому и ребятам будет устроен в «Трех ступеньках» неограниченный кредит.
Однажды, когда Серый шел с Варькой по Ордынке, рядом остановилась шикарная пролетка, в одном из седоков он узнал Кобру, старосту тюремной камеры, где Серый провел последние семь лет.
— Хорошо, что встретил, — просипел Кобра, — отправь девку и садись, ты мне нужен.
Серый не посмел ослушаться бывшего старосту, попрощался с Варварой и вскочил в пролетку. Спутником Кобры был высокий и стройный молодой парень с бледным нервным лицом. Когда старые приятели за столом ресторанного кабинета вспоминали тяжелые дни, он молчал, прихлебывал шампанское и мял в тонких, выхоленных пальцах мундштук дорогой папиросы. Парень был явный барчук, и Серый, разговаривая с Коброй, то и дело удивленно посматривал в бледное, тонко очерченное лицо с красивым разлетом черных бровей. Неожиданно парень кликнул официанта, попросил счет и сказал Кобре:
— Тебе пора закругляться, — он встал, — я возьму извозчика и подожду у выхода, договорись обо мне и выходи.
— Мне из Москвы надо срываться, — просипел Кобра: — Возьми малого, ему цены нет, — он стукнул кулаком по столу. — Возьми. Ты меня знаешь? Так он вернее. За таких ребят надо деньги брать, но я отдаю даром, так как он не хочет уезжать из Москвы. Он немного на политику тянет, но это не беда.
Так среди подручных Серого появился Цыган. Рекомендация Кобры была законом, но Серый все приглядывался к новичку и, чувствуя в нем чужака, на дело не брал. Цыган сосредоточенно обыгрывал ребят в карты, молчал, а через неделю отвел Серого в сторону.
— Я пойду, пожалуй, не нравится мне здесь. Тебе, кажется, уголовка на хвост наступает, а у меня нет настроения пить, играть в карты, а потом отвечать за чужие дела.
— Свои дела хочешь иметь? — спросил Серый. — Хорошо, завтра идем на дело.
Цыган оглядел Серого с головы до ног, словно только увидел, прищурился и сказал:
— Я не щенок, чтобы есть зажмурившись, из чужих рук. Не хочешь — не бери, я не напрашиваюсь. А берешь, так рассказывай, как и что. Вместе обмозгуем.
Посидели, обмозговали, и Цыган дал пару дельных советов. После этого Серый до выхода на дело не отпускал его от себя ни на шаг. Отправились впятером: Серый, Цыган, Мальчик, Свисток и Валет. Не доезжая двух кварталов, оставили пролетку, которую брали для таких дел на ночь у знакомого лихача, и дальше отправились пешком: ребята впереди по одной стороне, Серый и Цыган — немного сзади — по другой.
Ночь была сырая и темная, два фонаря, которые должны были освещать улицу, Валет разбил еще несколько дней назад, и в нескольких шагах уже ни черта не было видно. Серый шел за спиной Цыгана и, когда тот неожиданно остановился, Серый ткнул его наганом.
— Чего встал?
— Мотор тарахтит.
— От страха в животе у тебя тарахтит, — ответил Серый и выругался, но, почувствовав, как Цыган стиснул ему локоть, тоже прислушался.
— Не знают точно, где ждать, и ездят, ищут. Уходить надо, — уверенно сказал Цыган и потянул Серого за рукав. — Свистни ребятам.
В шелестящей тишине ночи Серый услышал слабый стук автомобильного мотора.
— Подождем, — сказал Серый, мягко взвел курок нагана и направил ствол в бок Цыгана.
Стук мотора усилился, и в конце улицы мостовая заблестела под слабым светом автомобильных фар. Свет медленно пополз вперед, тускло блеснул на окнах, выпятил облезлые стены домов, тумбу с афишами и притаившиеся рядом три фигуры, которые тотчас же открыли по машине огонь, и та громыхнула ответными вспышками выстрелов.
— Идиоты, — зашептал Цыган и попятился.
Серый рванулся к оставленной пролетке, поскользнулся на мокром булыжнике, упал и тотчас же вскочил, но резкая боль в ступне опрокинула его на мостовую. А улица грохотала выстрелами, криком и топотом. Пробежали, отстреливаясь, Свисток, Валет и Мальчик и, не обратив внимания на окрик Серого, вскочили в пролетку и скрылись за углом. Серый поднялся, на одной ноге сделал несколько неловких скачков и упал бы снова, но его подхватил Цыган, о котором Серый совсем забыл, перенес его к дому и зашептал: