Дурацкая заставка, подумал угрюмо Горелов. Надо будет сменить. Это ведь просто, пару раз мышкой кликнуть.
Видишь, вот и заставку сменить так же просто, как бабам поменять одного мужа на другого. Сменить заставку, поменять одну пару обуви на другую, сменить мужа… Все равнозначно для этих сук!
Одна пошла гулять и не вернулась с прогулки, решила, мать ее, остаться с другим, более достойным. Вторая…
А вторая просто не вернулась с отдыха. Поехала с друзьями за город на шашлыки и не вернулась оттуда. Он был занят, и она поехала одна. Потому что ей захотелось свежего воздуха, потому что она устала его вечно ждать, потому что он ей позволил отдохнуть без него.
Идиот!!! Только теперь он понял, какой он идиот! Надо было просто запретить ей эту поездку. Просто сказать – нет! И все сложилось бы совсем иначе. А он – позволил. И она уехала. И там встретила его – мужчину, в гроб его душу мать, своей мечты! Более достойного, более удачливого, более изворотливого и хитрого. Она ведь и теперь – а Горелов точно это знал, потому что интересовался, – часто остается одна. И ничего, терпит. А все почему? А все потому, что тот – второй – хитрее Горелова. Умеет врать, изворачиваться и…
А вот способен был бы он взять и подставить своего соперника таким вот изощренным и варварским способом? Подругу своей жены, наряженную в меховую курточку жены, способен был бы убить только лишь для того, чтобы подставить тем самым соперника?
Черт! О чем он только что подумал?! Что за бред?! Нарыл версию, ничего не скажешь!
Горелов выбрался из-за стола, с грохотом отодвинув стул. Подошел к окну, сунув руки в карманы брюк. Замер так, стоя спиной к допрашиваемому. Смотреть на Белова было невозможно. Аж лицевой нерв заныл над верхним левым резцом, до того невозможно было смотреть на Белова.
Да, они были разными. Слишком разными. Горелов никогда не считал себя рохлей и тряпкой, коим ему виделся теперь Белов, никогда не позволил бы себе выглядеть и пахнуть так, как несло от этого увальня. Но одно их несомненно роднило.
И его самого, и того, кто терпеливо ждал теперь его вопросов, – их обоих бросили жены. Бросили гадко, подло, без всяких объяснений, без предшествующих отставке скандалов. Без записки или телефонного звонка! Просто взяли и перешагнули в другое измерение. Просто взяли и перелегли в другую постель.
Суки!!! Грязные беспринципные суки, достойные самого сурового наказания! А по тем, кому они их предпочли, вообще муки адовы маются.
– Скажите, что вы делали неделю назад днем? – Горелов указал точное время. – Что вы делали, где были, с кем?
– Надо полагать, я теперь должен позаботиться о своем алиби? – прокашлялся Белов, взглянув на Горелова.
– А вы о нем не позаботились до сих пор? – поддел тот его с ехидцей, полуобернувшись. – Когда придумывали все это, не позаботились?
– Что – все это? – Вениамин проследил за кругом, очерченным в воздухе кистью руки Горелова. – Не понимаю вас.
– Но как же, гражданин Белов! Как же вы меня не понимаете! – Он вернулся к столу, сел к нему боком, забросил ногу на ногу и с удовольствием заговорил, побалтывая в воздухе ногой в дорогом ботинке: – Вы узнали, что у вашей бывшей жены начались проблемы в семейной жизни, и решили ее вернуть – всеми правдами и неправдами. Но при этом постарались обставить все таким образом, чтобы вашего соперника не оказалось в ее поле зрения уже никогда, реши она к вам вернуться. А как это сделать? Убить его? Слишком уж рискованно. Да и кого сразу заподозрят? Конечно, вас! И тогда вы стали действовать более утонченно и издалека. Вы узнали, к примеру, что у вашего соперника существуют близкие отношения с подругой вашей жены. Это, знаете ли, запросто сейчас. Зачем кого-то искать на стороне, если есть красивая, и свободная, и под рукой подруга жены, так ведь? Так вот, этот самый Алекс завел интрижку с Мариной, подругой вашей Машеньки… Дело зашло слишком далеко, что-то, как всегда, начало их раздражать, напрягать… Пошел в дело шантаж. А вы в это время все наблюдаете! Все подмечаете! Стряпаете план! И вот когда сил терпеть у вас и у каждого из них уже не осталось, вы беретесь за осуществление самой крупной преступной комбинации в вашей жизни. Вы убиваете подругу вашей жены в тот самый момент, когда у вашего соперника нет алиби и когда на Марине надета шубка, принадлежащая вашей бывшей супруге. Чего вы тем самым добиваетесь? Вы избавляете свою Машеньку от гадкой женщины, предавшей ее. А себя – от соперника, подставив его тем самым под обвинение в убийстве. Что скажете, Вениамин Белов?
– Скажу, что вы – сумасшедший, Иннокентий Иванович! – откашлявшись, пробормотал Вениамин смущенно. Приложил руку к груди и повторил: – Простите, но это, в самом деле, кажется мне бредом сумасшедшего.
– Почему? – будто бы удивленно воскликнул Горелов, но видно было, что его что-то гложет, какой-то нехороший азарт. – Почему вам это кажется бредом? Я расследовал дела с куда более замысловатой и нелепой подоплекой. А тут как раз все мотивы налицо.
– Чушь! – Вениамин рассердился и сразу замерз. Ах, как ему не хватало теперь Машенькиной заботы, ее горячего чая с медом, теплого одеяла и ласкового шепота! – Во-первых, у них нет никаких проблем в семье. Они вполне счастливы. Маринка, она… Да она никогда в жизни не стала бы завязывать интрижку с мужем своей подруги! Она в этом смысле была святой!
– Откуда это вам известно?
– Так ведь она жила у нас на кухне долгое время, когда мы все еще были студентами. И никогда ничего такого я не замечал за ней. Хотя мы не раз с ней одни в доме оставались и…
– Ну, допустим, вы – не Алекс! – зло фыркнул Горелов, надеясь, что ударил Белова в самое больное место.
Удивительно, но тот лишь смиренно вздохнул, кивнул и пробормотал, что, конечно, их сравнивать сложно.
– И все же Марина никогда бы так не сделала. И потом! – возмутился вдруг Вениамин. – Зачем все так усложнять?! В центре города стрелять в женщину, нарядившуюся в шубку Машеньки, лишь для того, чтобы устранить соперника! Алекс-то… Господи, Алекс узнал бы Машеньку из тысячи женщин, нарядись она хоть в рубище! Это бред!
– Да, это бред, – кивнул вдруг согласно Горелов, развернулся к столу, сложил ладони перед клавиатурой, нахохлился. – Но согласитесь, тогда получается, что Марину убил тот, кто ее не узнал.
– То есть? – вздрогнул Белов.
– То есть хотели убить вашу Машеньку, а убили вместо этого ее подругу. По имеющимся у нас сведениям, в тот день на Марине была ярко-красная куртка, а на вашей бывшей жене – норковая крохотная шубка неприметного серенького цвета, – сказал так и тут же зубы стиснул, представив, сколько могла такая вот курточка неприметного цвета стоить. – Обе высокие, обе – блондинки…
– Марина осветляла волосы. Машенька – натуральная блондинка.
– Пусть так… Киллер стрелял в высокую блондинку, наряженную в норковую шубку. Подходит это под описание вашей бывшей жены?
Он в самом деле несет чушь. Причем он сам понимал это, но все равно нес эту самую чушь, и нес ее так уже целую неделю. Допрашивал Алекса, болтал ему всякую околесицу, пытаясь поймать его на неточностях. Вовремя его адвокат вступился, а то он, Горелов, договорился бы до полного маразма.
Допрашивал мать Алекса, его сестру, донимал их странными несуразными вопросами, так же надеясь на нестыковки. Теперь вот история повторяется с бывшим мужем подруги убитой. Тот же случай.
Что ему делать, интересно? Дело-то гаденькое. У погибшей знакомых и любовников наверняка было полгорода. Телефон во время выстрела пострадал. Разрешение на распечатки ее звонков и сообщений пока не получено – когда это еще случится, потом придется все отработать, на это может уйти пара месяцев, если не больше. А потерянное время – это явный проигрыш.
Погибшая нигде не работала, жила одна. Два раза в неделю к ней приходила женщина, помогала по хозяйству. У нее, кстати, стопроцентное алиби. Как раз накануне она слегла с острым колитом в больницу. Детей Марина не имела. О ее личных связях подруге ничего не известно. Не принято было у них делиться чем-то подобным.
Кто мог ее убить?! Кто мог пожелать ей смерти?! И ей ли? Вдруг убить хотели Белову? За что? Ради устрашения ее супруга? Происки его конкурентов? Глупо! Его для начала предупредили бы, поугрожали с месяц. А тот головой мотает, говорит, что все тихо с этой стороны. Да и не так велик его бизнес, чтобы жену его валить насмерть белым днем в центре города. И долгов у него нет, и врагов такого уровня нету тоже.
Вот и Белов этот – рохля, неудачник – тоже утверждает, что Машеньке его никто зла желать не мог. И что убить хотели только Марину, и никого более. А как же тогда быть с путаницей в одежде?
– Так кого же хотели убить и за что? – невольно проговорил он вслух и вопросительно уставился на Белова. – Нет никаких соображений, раз уж мои идеи вам кажутся бредом?
– Вы сказали, что стреляли два раза? – вдруг отозвался Вениамин, хотя до этого решил молчать, чтобы не злить сердитого нарядного следователя.
– Экспертиза установила, что одна пуля прошла по касательной, почти не причинив вреда, а вот второй выстрел оказался смертельным.
– А вам не кажется это странным?
– Что?
– Что киллер, профессиональный стрелок, выбравший местом для убийства центр города, промахивается, а? Это вам не кажется странным?
– Ну…
– Вот смотрите. – Белов неожиданно резво вскочил со стула и оживленно заметался по тесному кабинету, размахивая руками. Горелов даже не ожидал от него такой подвижности. Парень казался ему существом неуклюжим и медлительным. – Он в первый раз промахнулся, Марина падает, – от испуга, к примеру, и второй выстрел в этом случае не достигает цели. Что это? Провал? Провал! Стоило ли так рисковать?
– Вы к чему клоните?
– Вот к чему: убийца – не профессионал, это первое. Может, у него хорошее ружье с оптикой и все такое, но он не профессионал. Второе… Только не смейтесь надо мной!
– Не буду, – пообещал Горелов.
Он готов был послушать этого невольного, неожиданного приятеля по их общему несчастью. Может, он хоть какую-то идейку ему подбросит. У самого Горелова уже плавилось все в голове от несуразности версий и нелепости мотивов.
Чего только по этому делу не нагромоздили за прошедшую с момента убийства неделю! Воровскими делами девица не промышляла. С криминалом не водилась. Да и убить ее было бы куда проще и надежнее поздним вечером, возле ее подъезда, а то и в собственной постели, чем на виду у всех. Да к тому же еще, со слов и наблюдений Белова, так непрофессионально. Был же промах, стопроцентно – был промах.
– А что, если не Машеньку и не Марину вовсе хотели убить? – неуверенно предположил Белов, останавливаясь возле стула, с которого недавно вскочил.
– А кого же?
– А кого-то еще, кто мог оказаться рядом с Мариной в тот момент.
– Кто?
– Тот, кто на этот раз остался в живых, – пожал плечами Белов и сел на стул, давая Горелову понять, что разговор на сегодня окончен.
Глава 3
– Ты всю свою жизнь будешь наступать на одни и те же грабли, девочка моя! – предрекала ей мать в далеком детстве, не раз повторяла десятилетиями позже и вот совсем недавно вспомнила о своем пророчестве вновь.
– Нельзя доверять людям, а мужчинам – особенно! – надрывалась мать, увидев ее у дверей своей квартиры с сумкой. – Когда ты научишься понимать жизнь, девочка моя! Когда ты перестанешь наступать на одни и те же грабли!!!
Прошло две недели.
Рита лежала поперек широкой кровати в спальне матери и смотрела, не мигая, в потолок. В спальне матери было холодно, сыро и противно, отопление почти не работало в этой комнате – какие-то неполадки в системе отопления. Толстое одеяло и наброшенный сверху пуховый спальный мешок не согревали так, как хотелось бы. Нос «отмерз» и щеки тоже. Нужно было подниматься и идти в кухню, откуда пахло гренками и какао. Мать суетилась с завтраком. В кухне и двух других комнатах было тепло и уютно. А вот в спальне матери – отвратительно. Не по этой ли причине мать уступила ее дочери? Может, надеялась, что, попав в подобные условия, она тут не задержится?
Уходить от мужа Рита не собиралась, конечно. Это мать решила, что она ушла раз и навсегда. Бред! Она никогда не уйдет от него, не посмеет. Ну, повздорили. Ну, хлопнул он дверью и укатил в двухнедельную деловую поездку, не поцеловав ее. Разве это причина для разрыва отношений? Нет, конечно. Завтра он возвращается, о чем послал эсэмэску на ее телефон, попросив подготовить ему смокинг к вечеру послезавтра. Рита уже сегодня соберет свои разбросанные по материной квартире вещички и вернется к себе домой. И все будет как всегда: мило, тихо, пристойно. До тех пор, пока она снова не взбунтуется.
Бунтовать, может, и не стоило вовсе. Он предупреждал ее, когда они поженились, что с ним ей будет сложно. Что у него – возраст, сложившиеся привычки, менять которые он не станет ни за что. Устоявшийся круг друзей, с которыми ей, возможно, будет неинтересно, а других он в их доме не потерпит. Что он вообще привык к послушанию и нежности, и всяческого рода гормональные взбрыки и капризы Марго пусть забудет сразу же.
Она и забыла: и друзей своих, и капризы, и даже привычки свои изменила. И не было ничего такого неприятного в их совместной чинной жизни. Но вот тут и случился тот самый гормональный взбрык, о котором ее предупреждали, и она посмела ему нагрубить.
– На ужин приготовлю тебе телятину в маковом соусе. – Мать деловито шинковала капусту на громадной деревянной доске, пристроенной на двух табуретках. Капуста ссыпалась в большой эмалированный таз, куда мать уже нарубила полведра морковки. – А еще лучше, если ты вместе со мной ее приготовишь, поучилась бы готовить заодно. Очень вкусно, говорят, и пикантно. И главное, ее теперь везде подают. Давай вместе готовить, деточка?
– Боюсь, не получится. – Рита шумно отхлебнула глоток огненного какао, откусила кусочек жареной булки.
– Что так, милая? – спокойно отреагировала мать, запустила обе руки в эмалированный таз, поворошила капусту. – Неужели на свидание идешь?
– Можно сказать и так, – уклончиво ответила Рита.
Момент, когда придется сообщить матери о ее возвращении в свой супружеский дом, она оттягивала, как могла. Последует непременное неприятное объяснение со слезами, угрозы никогда больше не пустить ее на порог. Напоминание о том, что теперешний муж дочери всего на два года младше самой ее матери. И что Рита окончательно загубила свою молодость и красоту в его мавзолее. И что никакое богатство не может идти в сравнение с молодым темпераментом, которым Ритка, дурочка, пренебрегла. Потом, если Рита замкнется в молчании, мать распалится еще больше. Назовет ее мужа старым хрычом, вампиром, а то и импотентом, использующим ее молодость в своих корыстных похотливых целях.
– Я что, не знаю, что ли?! – причитала мать часом позже. Все прошло по обычному сценарию: мать негодовала. – Я все знаю про своих ровесников! Этот непорядочный старый хрыч, о-о-о, как же тебе не противно спать с ним в одной постели, девочка моя?! Я бы и то с ним не легла никогда, никогда!!!
Да и она почти не ложилась. Редкий день за месяц предоставлялся Рите для утех постельных. Да и то она все должна была сделать быстро и сама. У мужа не было времени, сил, ну и, соответственно, почти не было желания. Если в отведенный ей день желания у него так и не возникало, то виноватой в этом, разумеется, оказывалась она. Что-то она не так делала, что-то у нее не выходило, не получалось. Однажды, всего лишь однажды она посмела слабо возразить и только намекнула, не сказала прямо, что все дело в его преклонном возрасте. И что из этого вышло? Вышел великолепный синяк у нее под глазом, с которым она просидела дома полтора месяца.
Но тс-с-с: никто об этом не должен знать! Никто, особенно мать! Если бы она обо всем, о чем только догадывалась, узнала точно, она давно уже начала бы действовать. А в каком направлении эти «действа» происходили бы, Рита знала наверняка.
– Он унижает тебя, скандалит с тобой, уезжает! – уже чуть сбавив обороты, причитала ее родительница. – Ни разу не позвонил за прошедшие две недели, потом отослал тебе эту говенную эсэмэску, в которой указывает – подготовить ему смокинг для очередного мероприятия! Паскудник!!! Мерзкий, морщинистый паскудник!!! Не смей к нему возвращаться, слышишь! Прокляну!!!
– Ма, ну хватит. – Рита сморщилась, у нее болела голова и щипало глаза, не иначе она простыла в студеной материной спальне. – Я все равно сегодня еду домой.
– Домой! – всхлипнула мать с чувством. – Это не дом, деточка, это тюрьма! Твоя тюрьма пожизненного заключения!!! Господи, что ты натворила?..
И, забыв о тазе с нашинкованной капустой, мать ушла из кухни, плача.
Рите было ее очень жалко. А еще больше ей было жаль себя – несуразную такую. Нет, внешностью ее господь не обидел, а вот сообразительностью, житейской мудростью обделил на все сто процентов. Натворить такое!..
Где-то в глубине квартиры зазвонил домашний телефон. Мать ответила и с кем-то говорила строго и официально минут пять. Потом вошла в кухню с трубкой, сунула ее дочери и скупо пояснила:
– Тебя, непутевые!
Непутевыми мать называла группу школьных друзей Риты, которых она благополучно позабыла, выскочив замуж за «старого хрыча». Потом время от времени вспоминала, но ненадолго. Группа насчитывала пять человек, она была шестой. Ребята ее любили сильно и давно, и она отвечала им тем же. Но встречи их – по понятным причинам – стали крайне редкими.
– Алле, кто там? – спросила сиплым голосом Рита, все же она простыла, супруг разгневается и вновь начнет копаться в причинах.
– Маргоша, приветик. – На трубке висела Стаська. – Есть тема, малыш!
Стаську на самом деле звали Настя, Анастасия то есть. Но со второго класса прилепили ей любящие одноклассники эту самую Стаську, так и повелось. Болтают, что и на работе ее теперь так величают, хоть она и выбилась в начальники.