– Это ты-то водопроводчиком? – заметил Крячко, критически оглядывая Гурова с головы до ног. – Ты выглядишь как доцент с кафедры права. Водопроводчиком придется быть, как всегда, мне. А ты будешь... Ты, так и быть, будешь представителем энергокомпании, который озабочен подготовкой к отопительному сезону.
– Не рано ли для отопительного? – улыбнулся Гуров.
– В самый раз. Готовь сани летом... Наша власть всегда славилась заботой о человеке. Она готова проявлять эту заботу независимо от времени года. Ну не говорить же, что мы пришли проверять течь в унитазе... Отопление – это то, что нужно. Эта проблема встречает у населения понимание даже летом.
Слушая рассуждения Крячко, Гуров внимательно осматривал двор, где они находились. Ничего примечательного он здесь не обнаружил – двор как двор, таких в Москве сотни. Горячий асфальт, тенистые деревья, мамы гуляют с колясками...
Они вошли в подъезд и поднялись на третий этаж. Остановившись перед дверью, Гуров сказал:
– Итак, если верить записям господина Шестопалова, здесь обитает друг покойного Ложкина. Наша цель – выяснить, когда он видел Ложкина последний раз и что ему известно о смерти друга. Не уверен, что мы получим ответы на наши вопросы. Возможно, нам даже дверь не откроют. Если и твой образ романтического водопроводчика не сработает, тогда уж и не знаю, что делать.
– Сработает! – заявил Крячко. – Я и мертвого подниму, если речь идет об исправности системы теплоснабжения. У меня разговор короткий. И вообще, предлагаю не миндальничать, а сразу обозначить приоритеты.
Он неожиданно сделал зверское лицо и принялся дубасить кулаком в дверь, выкрикивая при этом:
– Открывай, хозяин! У меня еще десять вызовов! Я что, на тебя одного пахать должен? Открывай, не хами! А то привыкли – на рабочего человека всем наплевать!
Крячко отыгрывал роль с упоением, будто действительно страдал от обилия тяжелой и грязной работы, а еще от равнодушия граждан. Которым на эту работу было начхать.
Гурову показалось, что эта буря в стакане воды не очень здесь уместна, и Крячко устраивает ее не из необходимости, а просто из желания подурачиться. Однако вмешиваться не стал, подумав, что если у Чекова нечиста совесть, то никаким доводам тот не поверит, а вот такой балаган может принять за чистую монету.
По шороху за соседними дверями Гуров догадался, что на площадку выглядывают соседи, привлеченные шумом на лестнице. Однако никто из них дверь открывать не торопился, видимо, предпочитая сначала хорошенько уяснить обстановку.
Чего-то подобного и даже большей настороженности Гуров ожидал от гражданина Чекова, если таковой, конечно, находился сейчас дома, но, к его удивлению, первой открылась именно дверь в квартиру Чекова. Оттуда выглянуло хмурое, с острыми скулами лицо, которое украшали усы на верхней губе и шрам на нижней, и с раздражением произнесло:
– Чего молотишь? Глухих здесь нет. Чего надо?
– Мне надо? – оскорбленным тоном сказал Крячко. – Мне надо! Да мне ни хрена не надо. Это тебе, хозяин, отопление зимой надо, а раз надо – значит, открывай без разговоров!
Человек в дверях скептически посмотрел на застиранную ковбойку Крячко, на его вытертые джинсы и отчетливо сказал:
– Вали отсюда, придурок! Крыша у тебя поехала, что ли? Так опохмелись пойди! Все, свободен! – И он вознамерился захлопнуть дверь перед носом у Крячко.
– Э-э! – завопил тот, вставляя ногу между косяком и дверью. – Ты не понял, что ли? Мы из коммунальной службы! Не препятствуйте отправлению служебных обязанностей!
Человек пихнул Крячко грудью и угрожающе сказал:
– Пошел вон, козел, пока не повязали! Милиция здесь работает, понятно?
Гурову показалось, что он ослышался. Он выступил вперед и властно произнес:
– Что вы сказали? Какая милиция? Я полковник Гуров! Предъявите ваше удостоверение!
Глава 9
Четыре долгих дня Чеков любовался из окна видом на зеленый лесопарк, ел опротивевшие консервы, курил дешевые сигареты, и все это ему до чертиков надоело. Он чувствовал, что еще немного, и он от тоски выкинет что-то такое, чего потом ни поправить, ни объяснить будет невозможно.
Ему нужны были деньги и документы. Деньги прежде всего. В чужой однокомнатной квартире, куда он попал волей случая, денег никаких не было. Не было и ценных вещей, которые можно было бы загнать за приличную сумму. Чеков все проверил и убедился в этом на сто процентов. Загнать здесь можно было только саму квартиру, но в его положении осуществить такую тонкую и опасную операцию попросту не представлялось возможным. Чекову только и оставалось, что на все корки клясть злодейку судьбу, гада Костюкова и неведомого ему хозяина квартиры, который на заработки ездил аж в Северную Африку, но в доме у которого не было даже ржавой копейки. Да что там копейки – у этого лоха даже телефона в квартире не было! Чтобы позвонить, Чекову приходилось спускаться вниз и искать телефон-автомат. Но, честно говоря, ему практически и звонить-то было некому. Он не мог сейчас никому верить.
За свою жизнь Чеков много раз попадал в ситуации, которые, мягко говоря, можно было назвать затруднительными. В каком-то смысле они были его стихией. В глубине души он даже подозревал, что по-иному и жить бы попросту не смог. Но в таком ауте Чеков не был еще никогда. Если бы таких дел наворочал кто-то другой, Чеков, пожалуй, первым назвал бы этого человека дураком. Положение действительно было не просто затруднительным. Оно было идиотским. В карманах – буквально ни гроша, у него не было документов, он не мог вернуться домой, и вдобавок за ним охотились. Мало того, он не мог нигде попросить пристанища. Чеков никогда не делал из своих дел какой-то особенной тайны, и теперь это вышло ему боком. Костюкову были известны все его связи, все места, где Чеков мог бы отсидеться. Наверняка туда уже рванули шестерки Костюкова. Может быть, ежеминутно его караулить и не будут, но теперь все и везде будут знать, что Чеков – изгой и контакт с ним опасен. Его отовсюду будут гнать. Это в лучшем случае. В худшем кто-то из старых друзей просто сдаст его потихоньку.
Таков был пассив. Про группу таинственных людей на кладбище Чеков решил пока не вспоминать – слишком много для одной головы. Чтобы разобраться с делами, нужно сделать вид, будто большинства из них попросту не существует, и решать только то, что лежит на поверхности. Иначе можно в два счета свихнуться.
И еще всегда нужно найти что-то светлое, какой-то актив. И Чеков принялся усердно искать этот актив. Во-первых, он с удовлетворением отметил, что до сих пор жив и здоров. В его ситуации это было совсем немало. Во-вторых, ему удалось оторваться от своих преследователей, и сейчас они не знали, где он находится. И в-третьих, когда Чеков обшарил свои пустые карманы, он вдруг нашел смятый клочок бумаги, на котором аккуратным мягким почерком были записаны несколько цифр.
– Даша! – вспомнил Чеков. – Ну, е-мое! Совсем из башки вылетело! У меня же Дашутка есть! Это же совсем другое дело!
Воспоминание об этой маленькой глазастой девушке буквально умилило сейчас Чекова. Причиной такой сентиментальности были, однако, не только необыкновенные глаза. Дашу никто не знал. Если бы она согласилась приютить Чекова, Костюкову было бы не так просто до него дотянуться.
Чеков был уверен, что производит большое впечатление на девушек. А Даша к тому же была ему обязана. Если он сейчас прикинется несчастным и гонимым, она не посмеет отказать ему в помощи. Правда, кроме Даши, имеется еще и ее мама, которая вполне может оказаться мегерой, но тут уж не до выбора. Нужно будет приложить все старания, чтобы и маму убедить, какой он мягкий и пушистый. Ему бы продержаться хотя бы неделю, чтобы осмотреться, все обдумать и принять решение. На улице решения не примешь.
Чеков выругал себя за то, что сразу не додумался спросить у Даши адрес. У него не было сейчас даже возможности позвонить. Оставался один вариант – попросить у кого-нибудь мобильник. Просить Чеков никогда не стеснялся, но времена сейчас были такие, что люди за безобидную просьбу позвонить могли послать, а то и еще что-нибудь похуже. Постоять за себя Чеков, конечно, мог, но ему сейчас совсем не хотелось привлекать к себе внимание.
Однако ему довольно быстро повезло. На тихой улочке под названием Малая Коммунистическая какой-то меланхоличный студент одолжил Чекову свой мобильник. Пока Чеков звонил, хозяин телефона отстраненно жевал жвачку, потом равнодушно выслушал «спасибо» и удалился, забрав трубку.
Но этот шанс Чеков использовал. Правда, трубку взяла мать Даши и сразу разочаровала Чекова сообщением, что Даша на работе и появится дома не ранее четырех часов. Вдобавок она сделала попытку вытянуть из Чекова подробности его биографии, начав едва ли не с детского сада, но он эту попытку пресек, сославшись на то, что не может занимать служебный телефон. Попутно он соврал, что работает в благотворительном фонде, который помогает людям, оставшимся без крова. Вообще-то, Чеков имел в виду единственного и вполне конкретного человека, но на Дашину маму такая рекомендация произвела благоприятное впечатление. Она предложила Чекову позвонить ближе к вечеру.
Ничего удивительного, что ввиду такой перспективы у Чекова совсем испортилось настроение. Однако он не стал предпринимать необдуманных шагов и выбрал единственно правильный вариант. Тихими переулками он добрался до Серебрянической набережной и, выбрав подходящую скамеечку во дворе, где жила Даша, стал терпеливо ждать.
Терпение это было всего лишь видимостью. На самом деле Чеков был на пределе. Такая бездеятельность всегда угнетала его, а теперь вкупе с прочими неурядицами она его просто бесила. Он был голоден, измучен, хотел выпить, хотел вернуть свои деньги и еще много чего хотел, а судьба вместо всего этого тыкала его носом в собственные ошибки, как тычут котенка в сделанную им лужицу. Это было очень унизительно.
Поэтому к четырем часам пополудни Чеков был мрачнее тучи. Он и Дашу-то уже начинал ненавидеть за то, что она торчит на работе, а не идет к нему, к человеку, который, несомненно, нуждается в помощи больше, чем все ее дурацкие чиновники с обострившимися язвами. Чиновники слишком много и вкусно жрут – отсюда и все их болезни. По-хорошему никого из них и лечить-то не надо. Чекову было совсем не жалко чиновников.
Дашу он едва не прокараулил. Он ждал, что она появится там, где они встретились накануне – возле книжного магазина, а она вошла с другой стороны. Видимо, обычный маршрут теперь вызывал у нее неприятные ассоциации и она не хотела идти мимо магазина, хотя сейчас это место выглядело совершенно безопасным.
Увидев Чекова, Даша растерялась. Вернее, сначала она его не узнала. Ночью он показался Даше моложе, выше ростом и гораздо романтичнее. Теперь же перед ней стоял голодный, небритый, с диким блеском в глазах человек, которого к тому же окружала какая-то странная аура. От него исходил запах опасности. Это был совершенно другой человек, чужой и непонятный. Ничего странного, что Даша растерялась.
Она была утомлена рабочим днем, да и ночь у нее выдалась слишком нервная. Единственное, о чем Даша мечтала, – это выспаться. Образ мужественного молодого человека, высокого и бесстрашного, гнездился где-то в уголке ее мозга, но всего лишь в уголке. Даша была слишком серьезным и ответственным человеком, чтобы придавать большое значение фантазиям. Пожалуй, она даже была уверена, что больше никогда в жизни не встретит симпатичного Володю, который спас ее от ночных хулиганов.
Они поздоровались, и Чеков, который понял, что вранье в его положении будет выглядеть слишком подозрительным, рубанул напрямик.
– Извини, Дашутка, – сказал он сурово. – На свидания принято с цветами ходить, а я не то что с пустыми руками, а вообще с протянутой рукой. Выручай! Чисто по-человечески. Вчера я тебя выручил, сегодня – ты меня. Иначе мне кранты.
Он правильно рассчитал, что с этой серьезной девушкой одним обаянием не отделаешься – да и какое сейчас у него обаяние? Загнанный, грязный. Давить нужно было не на свое обаяние, а на совесть самой девчонки, на ее признательность. Такая, если чувствует себя обязанной, ночей спать не будет.
Даша, похоже, так и восприняла его неожиданное сообщение – всерьез и с каким-то чувством вины.
– Кранты – это значит совсем плохо, да? – участливо спросила она. – У вас, наверное, проблемы из-за тех хулиганов?
Чеков уставился на нее с изумлением:
– Чего? Из-за этих?.. Нет, это у них сейчас проблемы. Как ты этого... трубой-то? Пусть спасибо скажет, что к тебе в реанимацию не попал. Нет, Дашутка, дело гораздо серьезнее... – Чеков озабоченно оглянулся по сторонам, словно выискивая невидимых врагов, и объявил: – Если ты мне не поможешь, то меня обязательно убьют. Вот такие дела.
И без того огромные глаза Даши округлились.
– Вас убьют?! За что?! Что случилось?
Чеков печально покачал головой.
– Извини, я тебе этого сказать не могу. Не вправе. Грубо говоря, это не моя тайна. Просто если ты меня сейчас отошьешь, я погиб.
Девушка была растеряна и подавлена. Она уже забыла о собственной усталости и планах на вечер. Стоящий перед ней человек говорил страшные, невероятные вещи, взывал о помощи, и ей было очень неловко ему отказывать. Ведь накануне он тоже мог сказать ей, что хулиганы – не его дело. Правда, она и сама приложила руку ко вчерашней победе, но без этого Володи у нее ничего бы не вышло.
– Я вовсе не собираюсь вас отшивать, – робко сказала она. – Но как я могу помочь, когда я даже не знаю, в чем дело?
– А ничего и не надо знать, – живо откликнулся Чеков. – Ты пойми простую вещь: есть мерзавцы, которые готовы со мной расправиться. Они ищут меня по всей Москве, у них везде свои люди. Им известны все места, где я могу появиться. Они загнали меня, как волка. Мне надо спрятаться, Дашутка. Хотя бы на несколько дней.
– Так. Дайте подумать, – сказала девушка. – Только не зовите меня больше Дашуткой, ладно? Мне это совсем не нравится. Вы рассказываете такие ужасные вещи... Я даже не знаю, что и думать. Вы не шутите, Володя? Нет, вы не шутите... Но я не представляю, чем вам помочь. Я бы вам предложила пожить у нас, но мы с мамой живем в однокомнатной квартире, и к тому же она серьезно больна, ей нужен покой. Вы уж извините, но у нас не получается...
– А хотя бы пожрать у вас можно? – неожиданно спросил раздосадованный Чеков. – Ничего не случится, если я съем у вас тарелку супа?
Даша густо покраснела.
– Конечно, я вас накормлю, – быстро сказала она. – Вы только не обижайтесь, я понимаю, что вам сейчас нелегко приходится, нервы на пределе и вообще... Но я обязательно что-нибудь придумаю. А пока пойдемте, поедим чего-нибудь.
Она привела Чекова к себе домой, где он безо всякого стеснения едва ли не в одиночку съел все, что было поставлено на стол заботливыми хозяйками, хотя непривычная стряпня его, по большому счету, не вдохновила. Насытившись, он не слишком подобрел, потому что главный вопрос, занимавший его, по-прежнему оставался без решения. Его тревожное настроение передалось не только Даше, которая что-то знала, но и ее матери, Галине Ивановне, тихой задумчивой женщине с бледным узким лицом и такими же огромными, как у дочери, глазами. Ей пока ни о чем не сказали, но появление в доме незнакомого Володи со щетиной на щеках и темными кругами вокруг глаз ввергло ее в сильнейшее беспокойство. Она старалась не показывать виду, но тревога не исчезала из ее глаз.
Чекову очень все это не понравилось, но, рассудив, что лучшего выхода у него все равно нет, он решил терпеть, пока Даша не придумает что-нибудь. Он даже не стал возражать, когда после обеда Даша отослала его отдохнуть в комнату, а сама осталась с матерью на кухне – явно для того, чтобы обсудить создавшееся положение. Нельзя сказать, что его это устраивало. Чувствовать себя зависимым от малознакомой девчонки и ее худосочной мамаши было унизительно. Но, видно, такая пошла у него полоса – стоять на паперти с протянутой рукой, ничего не поделаешь.
Совещание между женщинами закончилось положительным решением. Неизвестно, какие доводы приводила в пользу Чекова Даша, но ей удалось уговорить мать на несколько дней поселить этого благородного молодого человека в пустующей квартире племянника, который уехал на заработки в Северную Африку. Матери было боязно пускать чужого в квартиру, за которой им с дочерью было поручено присматривать, но Даша была так настойчива и так умоляла, что она сдалась.
В качестве компенсации Галина Ивановна попыталась еще раз выяснить у Чекова подробности его биографии, и он, дав волю своей фантазии, наплел ей про отца-профессора, про службу в спецназе, про самоотверженную работу в фонде помощи бездомным. Только про свои неприятности отказался говорить наотрез, упирая на то, что это не его тайна.
Тем же вечером Даша отвезла Чекова в Новогиреево, на улицу Металлургов, где на десятом этаже типового дома проживал отсутствующий племянник Галины Ивановны. Окна квартиры выходили прямо на Терлецкий лесопарк, и это зрелище почему-то ввергло Чекова в беспросветную тоску. Он чувствовал себя выброшенным на окраину жизни.
Он даже не стал приставать к девушке, хотя мыслишка такая у него вначале была. Ему захотелось, чтобы она побыстрее ушла и оставила его одного. Но прежде он потребовал, чтобы Даша решила вопрос с едой.
– Хоть бы продукты какие-нибудь были! – сказал он, заглядывая в пустой, покрытый пылью холодильник. – Не с голода же мне сдыхать! У меня-то ведь ни копейки. Пришлось так срочно сорваться, что даже паспорта не успел взять.
Даша, смущаясь, оставила ему две тысячи рублей, сказав, что больше пока дать не может и что о продуктах ему придется побеспокоиться самому.
– Мне просто далеко ездить, – объяснила она. – А у меня работа, мама... Наверное, здесь-то вас искать не станут? Иногда вы сможете выходить в магазин. А вообще, мне кажется, что вам нужно обратиться в милицию. Нельзя же всю жизнь вот так скрываться.
Сдержав раздражение, Чеков ласково объяснил ей, что она ничего не понимает, что милиция сейчас заодно с бандитами, и надо просто выдержать некоторую паузу, после которой он сумеет найти выход и вернет ей все деньги, которые она на него потратила.