Разъяренный лорд Эйн догнал меня к тому моменту, когда я на середине лестницы уже была. Взбешенный мужик схватил за плечо, развернул к себе и собирался уже было скандал закатить, но… он такой весь потрясный, тощенький, страшненький, эротично-притягательный, что я решила на него не злиться — обняла, носом о его грудь потерлась, щекой прижалась, сердечко гулкое послушав, развернулась, да и продолжила свой путь. А этот завис снова.
И так он основательно завис, что когда я до верха лестницы дошла, пожалела его несчастного, обернулась и позвала:
— Снежик ты мой, идем уже, чего застыл?
Там что-то прогромыхало и кто-то сильно заругался, а я уже пошла искать мастерскую. И вот по логике — кухня была на первом этаже, любовницы на третьем, покои моей страшненькой радости на втором, на чердаке и под чердаком мастерской нет, по словам Эйна, на первом уровне подвала мой закуток, слуги, получается, прячутся на втором подвальном уровне… Вопрос, где могут быть мастерские?
Постояла, подумала… решила спросить.
— Ледышик, — обернулась, лорд Эйн как раз рядом уже был, — а пристройки у твоего домишки имеются?
— Виэль, ты все еще пьяна?! — прошипел этот вместо ответа.
И вот тогда вся оскорбившаяся я зло спросила:
— Мастерскую сам искать будешь?
Отрицательно мотнул головой, красные глазенки поблескивают. Потом задумался, глядя поверх моей головы, затем слегка нагнулся и оп — подхватил меня на руки. Романтик какой, мрр.
— Холодно будет, — отчего-то предупредил.
— Мрр, — не знаю насчет холодно, мне от его объятий уже тепло и хорошо, и на душе приятно.
Но затем тело лорда вдруг в единый миг стало снежным бураном! И этот вихрь, удерживая меня ледяными лапами, ринулся по коридору под мой истеричный визг — холодно же! А я в одной шелковой рубашечке, у этого красноглазого уворованной! А он мчит на такой скорости, что уши закладывает и окружающий пейзаж одним смазанным пятном стал! И так только: темно — темно — темно — пятна света — темно — свет — холодно!
— А-а-а-а! — Мой вопль, казалось, тоже замерз.
— Виэль! — раздраженно прошипел буран. Из снежного хаоса стремительно перемещающихся снежинок на меня смотрели знакомые красные глазенки. — Посмотри вниз и скажи, где мастерские!
К-к-какой «вниз посмотри»?!
Но потом посмотрела. Голову повернула, глянула, взвыла — мы висели в воздухе! Прямо в ярком синем искрящемся морозом воздухе! А там внизу был снежный замок! Смешной такой — как половина яйца, в смысле вроде яйцо врыто наполовину в землю острым концом вверх. Только скорлупа вся из кирпичиков и с окошками красивыми резными. И такие эти окошки сверкающие были красивые, что я даже не сразу заметила еще пару яиц-строений, только гораздо, раз так в десять, поменьше замка, которые возле него имелись.
— Д-д-да в-в-вот ж-ж-же он-н-ни, — пробормотала, дрожа от холода.
А этот ледяной тормоз язвительно так:
— Мастерские среди этих строений есть?
— Мне откуда знать?! — взвилась я. — Я тебе управляющий или экономка?!
Потом, несмотря на то что, казалось, даже мозг замерз, поняла одну странность — на поверхности виднелись только эти яйца и девственный нетронутый снег. То есть вообще ни следов, ни тропок, ни дорог — ничего. Один снег.
— Слушай, — на миг даже дрожать перестала, — а вы тут что — все летаете?
Буран снова взглянул на меня красными глазенками и прорычал:
— Холодно. Кроме нас, снежных, никто на поверхности находиться не может, поэтому все переходы подземные.
И вот тут я молча и выразительно посмотрела на этого тупого снежного лорда. Очень выразительно.
— Что? — не осознал моего негодования буран.
— Х-х-холодно, г-г-говоришь? — прошипела разъяренная я. — А ничего, что я как бы тоже не сугроб, а?!
— А… — начал было Эйн.
И ринулся вниз.
Через минуту я уже сидела на кухне снеголордовского яйцезамка перед жарко пылающим камином, в котором догорала туша кого-то большого и явно вкусного.
— Снежного быка готовили, — с тоской протянул лорд Эйн, сидящий рядом со мной, только я на стуле, а он на корточках.
Мы посидели, посмотрели на догорающее мясо, потом я спросила:
— И что, вот так все бросили, как было, и сбежали прятаться в подвале?
— Опытные, — тяжело вздохнул лорд.
Искоса посмотрела на него, потом осторожненько вместе со стулом отодвинулась. Этот глянул на меня недобро, протянул руку, за ножку стула ухватился и придвинул обратно. Сидим. У меня все еще зубы стучат от холода, и мысли недобрые витают. В смысле мужик-то не только странный, он еще и невменяемый, раз все так предусмотрительно сбегают при малейшем намеке на ярость у буранчика.
— И часто они… опыт свой задействуют? — осторожно спросила я.
Лорд Эйн пожал плечами, задумался и нехотя ответил:
— Три-четыре раза в год.
О как! Невменяемость у нас строго по графику, оказывается.
— И как накатывает? — продолжила я. По причинам или просто из прихоти?
На этот раз сначала раздался скрежет, затем злое:
— После каждого заседания совета, ну и когда мать… заявится.
То есть у нас проблемы на работе и в семье тоже не сладко. В общем, мужик так себе и даже хуже.
И тут этот, с большими проблемами, взял и положил руку мне на колено. Молча, властно и по-хозяйски. Молча, безапелляционно и тоже весьма по-хозяйски, в конце концов, это мое колено, убрала его руку. Последняя шлепнулась на колено снежика, от чего он удивленно воззрился на меня. Сидим. Смотрим на огонь, я лично отогреваюсь. И тут этот взял и положил ладонь мне на бедро. Молча взяла брезгливо за один его длинный холодный палец, сняла длань с себя, бросила ему на колено.
— Весьма странно, что не действует, — глубокомысленно заметил лорд Эйн.
— А как должно действовать? — проявила я любопытство.
— Ты должна томно вздыхать, восторженно смотреть на меня, таять от каждого прикосновения и быть на все согласной, — сообщил сугробик.
Представила себе. Повернулась к Эйну, косящему на меня глазом, томно вздохнула — страшненький, зато свой, любимый, восторженно глянула на стекло холодильного шкафа — я в нем такая красивая отражалась, и тут снеголордик взял и положил опять свою лапу мне на колено. А лапа, кстати, холодная! А я еще не согрелась.
— Да убери же ты руку! — взвилась я со стула.
На меня с интересом поглядели. Затем плавно поднялись, скользящим движением приблизились и жарким шепотом поинтересовались:
— Возбуждаю?
— Вымораживаешь! — искренне воскликнула я. — До сих пор холодно, а тут еще ты со своими ледяными конечностями!
Интерес сменился недоумением. Затем Эйн поднял ладонь, поднес к лицу, поразглядывал и выдал:
— Да нет же, оболочка на месте, значит, выморозить не мог.
И вот после этого я честно призналась:
— Мужик, я тебя боюсь.
Этот взял, лицо поправил, кожу на руках, после чего чертовски обольстительно мне улыбнулся. И сердце, главное, послушно дрогнуло, дыхание у меня участилось, в голове потемнело, и голос предательски дрогнул, когда я выдохнула:
— Ничего у нас с тобой не получится, я монстров с детства не очень люблю, скорее даже наоборот. Так что хорош скалиться, сугробик ты мой жутенький, пошли искать портняцкую местную.
И вот тут лорд Эйн, кажется, обиделся, потому как обратился бураном, да, жутким таким, с поблескивающими в нем красными глазенками, и умчался невесть куда. Я постояла, постояла… и решила поесть. Слуги, как оказалось, смылись, вообще все побросав, так что в одном из котлов я обнаружила недурственное мясное рагу, из печи вытащила слегка перерумянившийся хлеб. Нарезав хрустящую булку, набрала себе рагу в глиняную миску и села кушать. А что, все равно же жду. К тому же после полугода голодания ради свадебного платья возможность нормально поесть безумно радовала.
И вот я безмятежно ем, а дверь распахивается и влетает буран. Обращается снеголордиком и смотрит на меня голодными глазами.
— Чего? — нагло жуя, поинтересовалась я и ложку облизала.
Рагу вышло чудное и от того, что перетомилось немного, сделалось только лучше.
— Ты чем занимаешься? — вопросил монстр, вокруг которого воздух вдруг начал сыпаться снежинками.
— Ем. А что, не видно? Так глаза от снега протри, — ласково посоветовала лорду Эйну.
Этот протирать не стал, подошел к столу, поглядел на довольную меня и неожиданно произнес:
— Я тоже голоден.
Еаянула на него, пожала плечами и сказала:
— Ну так не мешаю, ешь.
А этот взял, отодвинул стул, по-барски сел, подтянул рукава и мило так мне:
— Ну так, может, ты стол для меня накроешь, дорогая?!
Я чуть не подавилась от такой наглости. Но ничего, сдержалась, прожевала, проглотила и напомнила:
— Дорогой, начнем с того, что ты в меня еще нисколько не вложил, так что никакая я тебе не «дорогая». Закончим тем, что я тебе как-никак любовница, — ехидно-наглая улыбочка, — а мы, феи страсти, не созданы для кухни. Так что давай либо сам, либо слуг зови, либо женись, вот, кстати, в обязанности жены входит столь досадный пункт, как кормление мужа.
Но этот, вместо того чтобы внять моей пламенной речи, перегнулся ко мне через стол и как прошипит:
— Дорогая, учитывая, что жены и ужина я лишился по твоей милости, будь так любезна сейчас встать и накрыть для меня, твоего господина, стол!
Чуть ломоть хлеба от такого не выронила. Но удержала, откусила кусь, прожевала, задумчиво взирая на обалдевающего от моей реакции лорда Эйна, и ответила:
— Слушай, снежинка, у тебя какая-то странная логика, должна признать. По твоей логике, если я твой замок разрушу, отстраивать его тоже я должна? Ты что, издеваешься? Я — и это яйцеподобие на морозе складывать? Мне что, заняться больше нечем?
И у кого-то через стол перегнувшегося банально отвисла челюсть. А мне его такого потрясенного даже жалко стало. Зачерпнула ложкой побольше рагу, сунула в приоткрытый рот и сказала:
— На, поешь, болезный. Сил наберись, а потом вставай уже и начинай наконец даму обслуживать. Я, между прочим, вина хочу, а мне его еще никто не налил. И кстати, это по твоей милости не наливают — слуги-то от тебя сбежали!
Лорд прожевал и проглотил мною милостиво пожертвованное, сел ровнее, побарабанил бледными пальцами по столу, а после — жалобный взгляд на меня и печальное:
— Не умею.
— Чего не умеешь? — вылавливая из рагу понравившийся кусок мяса поинтересовалась я.
Злющий лорд Эйн прошипел:
— Я не умею сервировать стол, Виэль. Нас этому не учат. Я даже не знаю, где здесь находятся столовые принадлежности, нужные мне приборы, фарфор приемлемый для столь поздней трапезы, салфетки нужного цвета и…
— Эй, эй, эй! — У меня чуть аппетит не пропал от всего этого. — Какой сервировать стол? Какие салфетки и фарфоры? Молча встал, взял первую попавшуюся миску глиняную, ложку подходящую нашел, рагу зачерпнул и сурово принялся за еду. В конце концов, представь, что ты на войне и в походных условиях, соответственно, не до сервировки. И вообще будь мужиком — есть проблема, реши проблему и не выпендривайся.
С этими словами я очаровательно улыбнулась и уже собиралась продолжить есть, как этот… лорд молча встал, протянул руку, отобрал мою глиняную миску, после мою ложку, водрузил это все перед собой, придвинул хлеб, взял не ломоть, а всю оставшуюся нерезанной буханку, сел и… начал есть!
Оторопев от подобной наглости, я просипела:
— Это что вообще такое?
— На войне, так на войне, — уплетая мое рагу, ответствовал лорд Эйн. А затем еще и добавил: — Ты сказала: «Молча встал, взял первую попавшуюся миску глиняную», я так и сделал.
У меня от такого дар речи пропал и челюсть отвисла. А этот:
— На, поешь, болезная, — и ложку с рагу мне в рот впихнул.
Чуть не подавилась. Закашлялась, снежный же, торопливо наворачивая, осведомился:
— По спинке постучать?
— Благодарю, не стоит.
Он кивнул и продолжил есть. Наглый такой, красные глазенки победно поблескивают, челюсти быстро-быстро работают, улыбка нет-нет да пробивается. И вот как тут стерпеть? Не стерпела.
— Так, значит, на войне ты мародерством промышляешь?
Есть перестал. Так и сидит, ложка с рагу на полпути ко рту зависла, мясной сок с нее капает прямо на стол. Глаза такие злые стали.
— Как я догадалась? — Хорошо хоть ломоть хлеба у меня не отобрал, так что я от него отщипнула, в рот отправила, прожевала. — Да чего ж тут догадываться. Если ты в невоенных условиях у слабой женщины последнее отнял, страшно представить, кого в военное грабишь… — И с самым страдальческим видом: — Видать, у детей малых конфеты с игрушками отнимаешь…
Лорд Эйн моргнул, после швырнул ложку с рагу в миску с рагу и, подавшись ко мне, прошипел:
— Виэль, мне безмерно любопытно, как ты себе это представляешь? Хотя нет, не отвечай, с твоим-то извращенным воображением…
Я покивала, перегнулась через стол, ухватилась за свою миску, притянула ее обратно и принялась есть, поглядывая на лорда Эйна. На мои действия он отреагировал злобным скрежетом зубов и продолжил:
— Просто логически — что бы я делал со всеми этими теоретически отобранными у младенцев игрушками?!
— А кто тебя знает, — активно наворачивая рагу, безразлично ответила я, — с сорока лямурницами нашел что делать, а с игрушками не найдешь?!
— С сорока проблем не было, на сорок первой начались, — глядя на меня, произнес лорд Эйн.
— Раньше об этом думать надо было, — наставительно сообщила я, понимая, что как-то уже объелась, но не желая заканчивать трапезу чисто из вредности.
В следующее мгновение случилось нечто неожиданное — где-то в самом замке что-то прозвенело, затем звон распространился, от чего внезапно сильно побледнел мой снежный лорд, а после в кухню влетело… зеркало. Размером оно было с большую тарелку, снежно-серебристый орнамент делал его каким-то сказочным, а вот отражающаяся в нем белая физиономия с длинным носом, красными глазенками и в тон к ним извазюканными багровой помадой тонкими, скорбно поджатыми губами, скорее относилась к области кошмаров. И вот этот анфас явно женской принадлежности, скользнув по мне презрительным взглядом, поистине уничижительно уставился на застывшего лорда Эйна.
И именно ему было сказано:
— Отличился!
Одно слово, но резануло так, что мне неприятно стало, снежик и вовсе сжался, хотя и прикладывал все усилия, чтобы казаться невозмутимым. Невозмутимо и произнес:
— Мама, я бы вас попросил…
— Единственный сын своего отца — слабак, — продолжила маман. — Мало того, что неудачник, так еще и жалостливый слюнтяй!
После такого мне стало как-то не по себе, и дело даже не в том, что лорд Эйн, явно желая высказаться, сдерживался и не позволял себе срываться на оскорбления, чем эта мегера и пользовалась. То есть это когда сильный слабого не обижает, слабый в курсе, наглеет от осознания своей безнаказанности и внаглую швыряется в сильного оскорблениями. Эта и швырялась. А у моего снежика, между прочим, тонкая душевная организация, и вообще он мой. А я не люблю, когда мое трогают.
Рывком поднялась, на глазах у изумленного Эйна взяла это висящее в воздухе зеркало, развернула к себе и ядовито произнесла:
— Здравствуйте, маман. Разговор есть.
Жуткое лицо напротив продемонстрировало крайнюю степень изумления. После чего повысив голос, это красноглазое уроденькое возопило:
— Вальд! Кто это?!
О, так его зовут Вальд? Вальд и Виэль — да мы пара!
О чем я и сообщила слегка ошарашенному развитием событий снежному лорду:
— Я согласна.
Сверкнув красными глазенками, лорд Эйн холодно поинтересовался:
— На что?
Одним словом — снеготормоз.
Кокетливо поправив локоны, взмахнула ресничками, потупилась и сообщила:
— На период ухаживаний. С тебя конфеты, цветы, подарки, комплименты и признания в любви.
Кто-то в зеркале потрясенно приоткрыл рот. Эйн же ко мне уже слегка попривык, и вообще продемонстрировал присутствие адекватности, вопросив:
— А с тебя?
Томно вздохнув, ответила:
— С меня величественное принятие твоих даров и признаний и долгие размышления при луне на тему: «Зачем мне такой страшненький и тощенький нужен».
Эйн, проявив выдержку, которой обучился за эту долгую ночь, протянул руку, отобрал у меня миску с похлебкой, после чего отобрал и хлеб, вырвав его из моей ладони и принялся есть. Молча.
— Ва-а-альд! — отмерла после моей реплики его маман.
— Виэль, — представилась я, потому что я вежливая и воспитанная и не начинаю разборок с незнакомыми людьми.
А снежик ел. Торопливо и стремительно, делая вид, что родительницу знать не знает и ведать не ведает.
Маман же снеголордовская выдала резкое и злое:
— Не с тобой разговариваю!
— А зря, — улыбнулась я, — со мной лучше разговаривать. Молчаливая я хуже раз в сто, чем говорящая.
И с этими словами я встала. Сходила к печи, открыла заслонку, достала веточку, обугленную на конце, чуток намочила ее, вернулась к зеркалу. Села и, представив себя великим творцом художественной росписи, высунув кончик языка от усердия, провела линию от окончания носа маман до собственно щеки. Получился потрясающий насыщенный и замечательный черный ус!
— А! — воскликнула маман снежика.
— Мм-м, вы уже готовы к диалогу? — поинтересовалась я.
Лорд Эйн застыл с недонесенной до рта ложкой, его маман открыла от изумления рот.
— Еще не готовы? — уточнила я, вновь занося для шедеврального мазка свою импровизированную кисть.
И только потянулась нарисовать очередной ус, как снегомадам заорала истошно:
— Ва-а-альд!!!
Лорд Эйн молча взял и съел все с ложки, ус был дорисован, я издевательски взирала на леди. А едва та утихла, нравоучительно спросила:
— Будете еще моего снежика обижать, а?
«Снежик», не вынеся такого потрясения, выронил ложку. Его усатая маман открыла от изумления рот. Но затем закрыла, скрежетнула зубьями и выдала: