— Вот здесь они, — ткнул карандашом в карту Банник. — Почти впритык к «Семен Семенычу».
— Да, — согласился Петров. — И самое отвратительное заключается в том, что он тащит их за собой…
— Мостик, радиорубке! — ожила трансляция голосом Зорькина.
— Мостик отвечает.
— «Новороссийск» на связи.
Андрей Николаевич с Банником радостно переглянулись:
— Переключай!
Спустя несколько секунд послышался запрос:
— «Громов», ответьте! Это «Новороссийск»!
— «Новороссийск», «Громов» на связи, — ответил капитан.
— Кто говорит?
— Петров.
— Плохо слышу! Повторите еще раз!
— Петров на связи! — рявкнул в микрофон Андрей.
— Какой еще Петров! Капитана дайте! — возмутился далекий абонент. — Где Севченко?!
— Я за него, — спокойно отреагировал бывший капитан.
* * *Помимо вахты, на мостике «Новороссийска» находились Манугаров и Сафонов.
Услышав ответ по радио, Сафонов отодвинул микрофон и зло процедил:
— Почему у них в рубке Петров? Они что там, с ума посходили?!
Тем временем Андрей Николаевич продолжал доклад по радио:
— …Капитан Севченко и пилот Кукушкин несколько минут назад потерпели аварию на вертолете в районе айсберга. Срочно нужен ваш вертолет. Через сколько он сможет прибыть в наш район?
— Я буду разговаривать с капитаном! — отрезал Сафонов. — Вам понятно?! Решением пароходства вы отстранены от должности, товарищ Петров! И я не собираюсь…
В этот момент его руку крепко сжала ладонь Манугарова.
Запнувшись на полуслове, офицер Госбезопасности обернулся. Руководитель спасательной экспедиции смотрел на него спокойно и вместе с тем решительно.
— Дай-ка, микрофон, — доброжелательно и почти с улыбкой попросил он.
Манугаров был известным исследователем Арктики и Антарктики, крупным ученым-океанологом, кавалером многих орденов, влиятельным и авторитетным человеком, с мнением которого считались даже в Кремле. Сафонов не посмел ему возразить и безропотно отдал микрофон переговорного устройства.
— «Громов», говорит Манугаров. Наша «вертушка» сможет подойти к вам не ранее чем через два часа. Сами понимаете: подготовка к вылету плюс сам перелет… Так что ранее он подойти никак не сможет.
— Это слишком поздно, — расстроенно проговорил Петров. — Ладно, попробуем сами.
— Постарайтесь, мужики. Удачи…
Руководитель экспедиции отпустил микрофон, и тот закачался на витом шнуре над штурманским столиком.
— Надо еще разобраться, почему капитан Севченко оказался на этом вертолете, а Петров… — негромко возмутился Сафонов.
Однако слушать его Манугаров не собирался. Даже не взглянув в его сторону, он покинул мостик…
Глава двенадцатая
СССР; Ленинград; отделение гинекологии Центральной клиники Петроградского района Антарктида; море Росса; борт ледокола «Новороссийск» — борт ледокола «Михаил Громов» Июль 1985 года
В операционном блоке гинекологического отделения шла напряженная и вместе с тем обыденная работа — бригада врачей и медсестер боролась за жизнь ребенка и его матери.
Перчатки профессора Акулова были в крови. Отдавая один инструмент, он называл следующий; медсестра послушно вкладывала его в руку. Другая стояла рядом и периодически промокала лоб профессора стерильной салфеткой…
— Что с пульсом? — изредка спрашивал он.
— Слабый, — отвечали ему. — Сорок ударов в минуту.
Он снова наклонялся над разрезом и продолжал работу…
* * *Банник настороженно смотрел на Петрова, только что закончившего переговоры с мостиком «Новороссийска».
— Меня вот шо интересует… — пробасил он. — «Сами» — это как? Бот из-за льдин не пробьется. Рисковать судном тоже не резон — там же «Семен Семеныч» на куски валится. Накроет так, шо мало не покажется.
— Мы даже не знаем, живы они или нет, — добавил сомнений Еремеев.
— Живы, — уверенно ответил Петров. — И мы их вытащим.
Тихонов переминался с ноги на ногу у штурвала.
— Но… если Севченко вытащить, то… — осторожно вставил он. — Он же не простит нам бунт. Да и на вас, Андрей Николаевич, у него большой зуб имеется.
Второй помощник кинул на матроса презрительный взгляд.
А Петров не терпящим возражения тоном изрек:
— Это наш капитан. И наш летчик.
Банник осторожно вставил:
— Может, все-таки попробовать сначала ботом?
— Бесполезно — только время потеряем. Разворачиваем судно и идем за ними. Еще возражения есть?
— Не имеется, — развел руками второй помощник.
Еремеев склонился к микрофону переговорного:
— Машинное, средний вперед.
— Лево на борт. Разворачиваемся. Впередсмотрящего — на бак! — отдал необходимые команды Андрей.
Тяжело вздохнув, Тихонов принялся крутить штурвал…
* * *Черногорцев расслабленно восседал на «троне» перед панелью управления. Солярки оставалось очень мало, и при малейшей остановке судна команда «чертей» сразу выключала главные дизели. Негромко «бормотали» лишь относительно небольшие дизель-генератор с парой преобразователей, обеспечивая питанием жизненно важные системы судна.
Все съестные запасы, собранные в дорогу заботливой супругой Верой Васильевной, давно закончились. Вспоминая восхитительный вкус копченой колбасы и сала, «дед» громко вздыхал…
Внезапно по громкой связи с мостика прозвучала команда: «Средний вперед».
Очнувшись от приятных воспоминаний, он недоверчиво посмотрел на машинный телеграф — по логике, проскочив айсберг, ледокол должен был встать в полынье и спокойно дожидаться помощи от «Новороссийска». Ведь опасность больше не угрожала. А тут опять…
Через секунду стрелка телеграфа продублировала речевую команду.
— Понял вас, даем средний, — сказал Черногорцев в микрофон.
— Чего они там — в салочки надумали играть с «Семен Семенычем»? — крикнул один из мотористов, запуская главные дизели.
Что творилось наверху, Черногорцев не знал. А потому тихо прогудел:
— Кабы все это бедой не кончилось…
Плавно набирая ход, «Михаил Громов» приступил к левой циркуляции в ограниченном пространстве полыньи…
* * *Основная часть фюзеляжа Ми-2 лежала почти на середине льдины. Отломанная хвостовая балка с бортовым номером «14130» валялась метрах в 20.
Красно-оранжевый цвет фюзеляжа с широкой синей полосой посередине хорошо контрастировал на ярко-белой льдине. Почти все ледокольные вертолеты имели подобную окраску — в ясную погоду такую «масть» было отлично видно за пять-шесть километров.
Стойки шасси после первого удара были сломаны, бока помяты, остекление кабины разбито. Вместо лопастей несущего винта торчали короткие обрубки, а по обшивке из моторного отсека на снег стекало темное масло. Кругом валялись обломки фюзеляжа, шасси и лопастей.
— Черт… Как же нас приложило… — с трудом восстанавливал дыхание Севченко.
Он находился снизу, так как машина лежала на правом боку. Во время падения капитан ударился грудной клеткой о «съехавшую» назад приборную доску — дышалось ему сейчас тяжело.
Кукушкин висел сверху и стонал, морщась от боли. Голова у него была разбита, в пилотском кресле его удерживали привязные ремни и зажатая деформированной приборной панелью нога.
— Что там у тебя? — перевернувшись, посмотрел на него Валентин Григорьевич. Определив причину, успокоил: — Погоди… Сейчас что-нибудь придумаем…
Отстегнув свой ремень, он встал на колени и принял вертикальное положение. Затем попробовал приподнять край согнутой ударом приборной доски.
Не вышло.
Тогда он полностью поднялся на ноги, ухватился за «железо» двумя руками и предпринял вторую попытку.
— Гадство… не получается. А что у нас со связью? — решил он отвлечь стонавшего Кукушкина.
— Не знаю… — ответил тот. — Сейчас проверю…
Притянув за провод слетевшую с головы гарнитуру, он приложил к уху один из наушников и нажал кнопку «Радио». Но ни щелчков, ни какого-либо иного звука не услышал.
— Накрылась станция. Вообще вся сеть накрылась — питания нет, — прошептал он. И кивнул в сторону разбитого лобового стекла: — Вон наши аккумуляторы на снегу лежат. Выкинуло их из отсека при ударе…
Севченко кивнул:
— Ладно. Тогда давай займемся твоей ногой…
* * *Людмила медленно шла по служебному коридору «Новороссийска» и читала надписи на дверях помещений. Отыскав радиорубку, остановилась и нерешительно постучала.
— Да, войдите, — послышался строгий мужской голос.
Она толкнула дверь. В радиорубке находился один Сафонов. Фирменная улыбочка на его лице отсутствовала, в движениях появилась нервозность.
— Вызывали? — спросила молодая женщина.
— Вызывал, — резко ответил тот. — Тут опять ваш муж отличился… В общем, он снова поставил под угрозу жизнь всего экипажа.
— Как это?..
— Нужны подробности? По-моему, вам достаточно понимать одно: если он утопит ледокол, то с нас всех снимут головы! Никто не останется в стороне! Бахнет так, что и вас посечет осколками!
— Послушайте, я знаю его гораздо лучше вас. Андрей — кто угодно, только не идиот. Он не может просто так рисковать экипажем и своим судном!
Сафонов зло отмахнулся:
— Во-первых, это не его судно! На «Громове» уже давно другой капитан, которого ваш супруг теперь якобы пытается спасти! И если он рассчитывает на то, что ему за это…
— Я могу с ним поговорить? — перебила Людмила, не желая больше слушать поток угроз. — Вы же за этим меня сюда позвали, верно?
Секунду подумав, мужчина «надел» дежурную улыбку, подал ей микрофон. И напомнил:
— Не забудьте то, о чем мы с вами беседовали, Люда. Он не должен рисковать! Теперь важно сохранить судно.
Она ухватила микрофон двумя руками. Сафонов щелкнул тумблером и прошептал:
— Говорите.
— Петров! Петров, ты меня слышишь?..
* * *«Михаил Громов» осторожно подбирался к нужной льдине самым малым ходом. На его носу на этот раз нес вахту Еремеев. Петров, Банник и Тихонов находились на мостике.
— Мостик, право пять, — подсказывал по переносной радиостанции старпом.
Петров дублировал:
— Право руль. Курс — 50.
Тихонов неотрывно глядел на стрелку компаса и, вращая штурвалом, старался держать ее острый кончик точно на заданном делении…
Когда динамик переговорного устройства, напрямую подключенный к рации, ожил голосом Людмилы, Андрей стоял у передних окон рубки и рассматривал льдину в бинокль.
Услышав супругу, он едва не выронил оптический прибор: «Как?! Откуда?! Почему?!» Он был на сто процентов уверен, что его супруга сейчас сидит в комнате ленинградского общежития и строчит очередной очерк. И вдруг…
Подскочив к переговорному, он схватил микрофон:
— Люда, это ты?!
— Да. Я на «Новороссийске».
— Что ты там делаешь?!
Банник с Тихоновым удивленно переглянулись. Встреча супругов в 12 тысячах миль от Ленинграда им тоже показалась странной и даже фантастической.
— Что ты там делаешь, Людочка? — повторил Петров.
— Я… я тут тебя ненавижу! Почему ты не можешь жить, как все? Всегда идешь против ветра… А что в итоге? Скажи мне, что в итоге?..
Динамик четко воспроизвел, как она всхлипнула.
После короткой паузы супруга продолжила:
— Ты хоть понимаешь, как с тобой тяжело?
Позабыв о компасе, Тихонов покосился на капитана.
— Как же я устала… Сволочь ты! — ругалась доведенная до слез женщина.
Бесшумно ступая по линолеуму, Банник подошел к рулевому матросу:
— Держи курс. И не отвлекайся.
Тот виновато кивнул и вперил взгляд в стрелку прибора.
— …Всю жизнь мне испортил! Ты… ты…
— Я люблю тебя, — негромко произнес Петров.
* * *Услышав слова мужа, Люда улыбнулась и смахнула слезы.
— И я тебя, Андрей… — сказала она с нежностью. И прежде чем Сафонов вырвал у нее микрофон, успела крикнуть: — Не вздумай там утонуть!
Офицер Госбезопасности был в ярости. Он грубо оттолкнул женщину к двери, но она все-таки услышала последнюю фразу.
— Не утону, — ответил супруг. — Обещаю!..
Сжимая побелевшими пальцами микрофон, Сафонов приблизился к Людмиле. Но та стояла перед ним с гордо поднятой головой и дерзко смотрела прямо в глаза. Во взгляде не было и намека на страх.
Офицер Госбезопасности порывался сказать что-то резкое, обидное, но никак не мог подобрать нужных слов.
Наконец, зловеще выдавил:
— Сгниешь в своей коммуналке! Это я тебе обещаю…
* * *Сложнейшая операция длилась второй час. Состояние пациентки то стремительно ухудшалось, то стабилизировалось.
Промокавшая профессору лоб медсестра использовала уже шестую стерильную салфетку. Другая медсестра была вынуждена принести второй комплект инструментов, а перед этим поменять третий судок с испачканными кровью тампонами.
Наконец, ребенка извлекли. Он не дышал.
— В реанимацию! Очистить легкие и под ИВЛ! — скомандовал Акулов.
Ребенка унесли в соседнее помещение.
— Что с давлением? — спросил доктор.
— Давление девяносто на сорок. Стабильное. Пульс сорок восемь.
Причиной низкого давления была большая кровопотеря.
— Приготовьте еще одну инъекцию окситоцина, — распорядился профессор.
Один из ассистентов занялся приготовлением.
— Отделяем плаценту и обследуем полость матки…
* * *«Громов» все ближе и ближе подбирался к месту аварии вертолета. Сокращалась дистанция и до «Семен Семеныча», от которого льдина с лежащим на боку вертолетом колыхалась на волнах в каких-то 200 метрах. Сложность ситуации состояла и в том, что вокруг была относительно чистая вода, и льдину подтаскивало ветром к айсбергу.
Меж тем паутинка трещин, расходящаяся от того места, куда Ми-2 приложился основными стойками шасси, разрасталась. С сухим коротким звуком, напоминавшим ружейные выстрелы, трещины делались длиннее и шире. Ветер и волнение водной поверхности помогали льдине разрушаться.
Пытаясь освободить ногу пилота, Севченко успел отодрать часть приборной доски. Но пока, увы, это не помогало — мешала к тому же и массивная конструкция педалей путевого управления.
Морщась от боли, Кукушкин смотрел в сторону — через разбитое лобовое стекло.
— Ох, елки… — вдруг пробормотал он.
Валентин Григорьевич отвлекся от работы и поглядел в ту же сторону.
Ближайшая к вертолету трещина расширилась настолько, что сквозь нее начали пробиваться плоские фонтанчики воды.
— Нас спасать, наверное, не будут? — с тоской спросил авиатор. — Они же не полезут под айсберг? Вон он уже рядом — нас прямо под него тащит.
Севченко хотел прикрикнуть на Кукушкина, но его голос заглушил гудок «Громова». Судя по мощности звука, ледокол тоже находился поблизости.
— Помогай давай! — с удвоенной энергией принялся курочить панель капитан.
Внезапно затрещало прямо под вертолетом. Правый борт стало заливать водой.
Рыча и сбивая в кровь руки, Севченко отгибал листы дюрали, выдирал мешавшие приборы, какие-то агрегаты и жгуты электропроводки, пытаясь добраться до зажатой ноги.
Кукушкин помогал, но по всему было видно, что он сдался. Сил почти не осталось, на глазах опять навернулись слезы.
— Обидно, Валентин Григорьевич… — еле слышно бормотал он. — Поэта из меня не вышло. Летчик — так себе. Думал, вернемся домой — уволюсь. В грузчики переведусь или в кочегарку. Потом сопьюсь, чтоб все как у людей. А вместо этого — хрен мне теперь попутный за воротник. Чтоб шею не натирало…
* * *«Михаил Громов» осторожно приближался к льдине с потерпевшим аварию и лежащим на боку вертолетом.
— Людей все еще не видно, — доложил, наблюдая за льдиной с правого крыла мостика, Еремеев.
— Какое удаление до ее края? — спросил Петров.
— Кабельтов.
— Машинное, стоп!
— Понял, стопорим, — ответил «дед».
— Лево руль. Курс — 300.
— Есть лево руль, курс 300, — Тихонов крутанул штурвал.
Андрей старался подвести судно к льдине правым бортом, не потревожив ее. Он видел, что она трещит и ломается на части — одно неосторожное движение и… то, что осталось от вертолета навсегда исчезнет в океане.
Цимбалистый с группой своих матросов, одетых в оранжевые пробковые жилеты, стоял у борта в полной готовности. Затею со спуском на воду бота своевременно решили прекратить — ветер и множество мелких льдин не позволили бы ему пробиться к льдине. Потеря времени и лишний риск.
Штормтрапы висели вдоль борта, рядом на палубе лежала стопка спасательных кругов, двое матросов вооружились баграми, двое — мотками крепких фалов.
Банник стоял у левого крыла мостика и с опаской поглядывал на высившуюся рядом ледяную махину, к которой «Громов» медленно разворачивался кормой. Расстояние до нее не было настолько близким, чтобы опасаться отделявшихся кусков. Тем не менее одним своим видом «Семен Семеныч» внушал страх и порождал нехорошие фантазии…
* * *Льдина окончательно растрескалась и разделилась на несколько больших и маленьких фрагментов. Те, что оказались в середине — продолжали держаться вместе, хотя и колыхались на волнах сами по себе. Крайние же под влиянием ветра и течения постепенно расползались в стороны.
Подходя к льдине правым бортом, «Михаил Громов» дал еще два коротких гудка.
Севченко предпринял последнее усилие, поднатужился и Кукушкин. И усилия были вознаграждены — зажатая между педалью и основанием приборной доски нога обрела свободу.