Получилось. Поелозив вперед-назад, «Громов» разрушил правым бортом кромку льда и отдалился от глыбы на относительно безопасное расстояние в полкабельтова. Теперь синеватый с белыми прожилками наплыв не нависал над ледоколом и не окатывал его палубы потоками воды и льда.
Когда опасность миновала, капитан оставил на мостике Банника с Тихоновым и спустился в медицинский блок.
— Как он? — заглянув в апартаменты Долгова, кивнул на лежащего боцмана.
— Неплохо, — ответил доктор. — Могло быть хуже.
— Обморожения нет?
— Нет, все ткани целы, чувствительность в норме. Голос пропал, но со временем восстановится.
Петров подошел к Цимбалистому, наклонился над ним, заглянул в глаза. Затем слегка сжал его ладонь и быстро направился к выходу…
* * *— Андрей! — постучал в дверь капитанской каюты Еремеев.
Никто не ответил.
Он осторожно повернул ручку и толкнул ее. Не вышло — дверь была заперта.
— Андрей, я доложить по повреждениям, — сказал старпом, добавив голосу громкости.
И вновь ответом ему была тишина.
— В общем, обшивка левого борта пострадала. Но с этим ладно — герметизация корпуса не нарушена. Винт слегка зацепило — на вал передается вибрация. Но самое отвратительное, что накрылся локатор.
Озвучив доклад, старший помощник помолчал, прислушался…
Ни шагов, ни голоса, никаких других звуков.
Еремеев тихо выругался, сплюнул и, удаляясь по коридору, пробормотал:
— Ну и сиди там…
Петров в это время находился внутри каюты.
Он лежал на застеленной постели и отлично слышал каждое слово, сказанное через дверь старпомом. Только говорить с ним или встречаться он не хотел. В его руках была фотография в красивой деревянной рамке. Улыбаясь, супруга Людмила обнимала маленького сына Федора.
От снимка будто исходило тепло. Разглядывая своих близких, Андрей, сам того не замечая, начал улыбаться…
* * *Как ни странно, познакомились они на борту «Капитана Воронина». Молоденькую журналистку — выпускницу журфака — редакция прислала сделать репортаж о команде только что вернувшегося из трудного плавания ледокола.
Людмила была в легком платьице и белых босоножках; в руках она держала фотоаппарат и большой блокнот. Она очень волновалась и подошла к трапу аж за 20 минут до назначенного времени.
Петров тогда был старшим помощником капитана и стоял на вахте. Старого капитана-пьяницу наконец-то отправили на пенсию. «Бойцовского пса» Макеева перевели на берег с повышением, чему долго радовался весь экипаж. Андрей по праву занял его должность, а команду ледокола возглавил грамотный и непьющий молодой капитан, с которым у нового старшего помощника сразу сложились прекрасные рабочие отношения.
Заметив с мостика стоявшую у трапа миниатюрную девушку, Петров позвонил вахтенному матросу и попросил узнать, к кому она пришла.
Получив ответ, сам спустился вниз.
— Извините, — робко пробормотала она, — меня прислали… Из редакции… Вот мое редакционное удостоверение…
Разобравшись, что к чему, он представился и пригласил Людмилу на борт. После чего устроил настоящую экскурсию по ледоколу.
Люда впервые попала на настоящее морское судно. Ее поражали и его размеры, и огромное количество палуб в надстройке, и современное оснащение… Андрей любезно показал ей все, начиная от машинного отделения и заканчивая рулевой рубкой. Во время показа он подробно отвечал на ее вопросы, рассказывал о работе команды во время плавания, о быте, о питании.
Выслушивая ответы, она что-то строчила в блокнот и беспрестанно щелкала фотоаппаратом. Затем он пригласил ее в кают-компанию и, несмотря на протесты, угостил вкусным обедом.
В целом она была в восторге от экскурсии. Да и обходительность старшего помощника, посвятившего ей два часа своего времени, говорила о многом.
Собрав материал для будущего очерка, она засобиралась на берег. Он проводил ее до трапа, пожал на прощание ладошку. И напоследок решил схитрить.
Дело в том, что девушка ему очень понравилась: симпатичная, со стройной фигуркой, с роскошными волосами, начитанная, остроумная. И вдобавок скромная. Вот и решил он хоть как-то выцыганить номер телефона.
— Люда, а как же мы узнаем, когда выйдет номер газеты с вашим очерком? — изобразил он наивное удивление. — Команда теперь будет его с нетерпением ждать.
Она на мгновение задумалась. Потом неуверенно сказала:
— Может, кто-нибудь позвонит в редакцию?..
— А не лучше будет вам оставить свой номер? Тогда капитан мог бы иногда позванивать.
Тут она смекнула, в чем дело, и подозрительно прищурилась:
— Кажется, вы меня обманываете насчет капитана?
Петров улыбнулся:
— Людмила, я знал только одного человека, который не врал. Да и тот был шизофреником.
Посмеявшись, она все же написала на чистом листе блокнота свой номер и, вырвав его, отдала старшему помощнику.
— Ладно, звоните.
И он позвонил. В первый раз действительно поинтересовался временем выхода очерка. А во второй отважился пригласить ее на свидание.
Она согласилась…
* * *Поднявшись в рулевую рубку, Еремеев в сердцах хлопнул дверцей и бросил взгляд на присутствующих. Матрос Тихонов, как и положено, стоял у штурвала; второй помощник разглядывал отдалившийся от судна айсберг.
— Ну шо он там? — поинтересовался Банник, как всегда приправляя речь кубанским колоритом.
Не ответив, старпом нервно пожал плечами.
— Дело понятное. Небось и говорить с тобой не захотел?
Постучав пальцами по стеклу, Еремеев вдруг резко выпалил:
— Считаю, надо доложить обо всем в Ленинград.
— О чем именно?
— Обо всем, как есть.
Теперь взял паузу второй помощник — поглядывая на старпома, он помалкивал и ждал продолжения. А тот, заложив руки за спину, принялся расхаживать по рубке и придумывать текст…
— Несмотря на возражения экипажа, товарищ Петров своевременно не предпринял необходимых мер по спасению экипажа и судна…
— Экипажа — это, стало быть, нас? — не выдержал Банник.
— Да, нас. После его ошибочных действий сохранность судна и жизни членов команды были поставлены под угрозу. Результатом явилась смерть одного из полярников и такие-то повреждения…
— Смерть-то зачем приплел? — поморщился второй помощник, отчего один его ус приподнялся. — Он таки как раз хотел его спасти, а ты предлагал бросить.
Но Еремеев лишь отмахнулся на замечание. Закончив сочинять донесение, он обернулся в ожидании положительной реакции. Однако вместо одобрения во взгляде Банника он заметил насмешку.
Его это не смутило.
— Пусть там, — воздел он палец к потолку рулевой рубки, — теперь принимают меры. Высылают комиссию или воздействуют другими мерами.
— Правильно, — кивнул опытный моряк. — И дуста нехай пришлют.
— Какого еще дуста? Зачем?..
Банник деловито осмотрел углы помещения:
— Та крыса одна задолбала. Скребется и скребется…
Вначале старпом не понял, о какой «крысе» идет речь. Когда смысл фразы все же дошел до его сознания, обиженно проворчал:
— Между прочим, вы сами говорили, что капитан не соответствует. Дескать, с дистанцией сложности. Это ведь ваши слова, верно?
— У капитана — сложности. А ты, как я погляжу, в затылок ему дышишь, усугубляя эти сложности.
Сказав это, второй помощник прошел мимо старпома в сторону левого крыла мостика. Еремеев медленно развернулся и проводил непонимающим взглядом огромную фигуру пожилого моряка…
* * *Несколько часов подряд ледокол «Михаил Громов» осторожно кромсал носом лед и с небольшой скоростью отдалялся от айсберга на северо-восток. К полуночи расстояние между судном и опасным препятствием увеличилось до нескольких сотен метров.
Сделано это было вовремя — под утро следующего дня по старой полынье к большому айсбергу приблизился его меньший собрат. Ледяные глыбы с жутким грохотом столкнулись. Большой айсберг лишь слегка покачнулся, а маленький рассыпался на мелкие части.
За завтраком в кают-компании собралась большая часть команды, свободная от вахты. Вечер и ночь были напряженными, но к утру моряки с полярниками успели прийти в себя, а потому решили помянуть погибшего Леву.
В кают-компании был накрыт центральный стол. За ним в числе прочих сидели Банник, Еремеев, Тихонов, Долгов, Беляев и Цимбалистый. Рядом с боцманом топталась Фрося.
Кок молча прошел вдоль стола и разлил по стаканам алкоголь. Виталию Цимбалистому он почему-то наполнил стакан до самого верха.
Тот удивленно замычал.
— Как пострадавшему, — объяснил кавказец. И добавил: — Пей, тебе надо поправляться:
Сидевший рядом с боцманом доктор озабоченно посмотрел на подопечного:
Тот удивленно замычал.
— Как пострадавшему, — объяснил кавказец. И добавил: — Пей, тебе надо поправляться:
Сидевший рядом с боцманом доктор озабоченно посмотрел на подопечного:
— Так и мычишь со вчерашнего дня?
Тот кивнул.
Долгов со знанием дела пощупал его шею, горло, лимфоузлы…
И заключил:
— Застудился не сильно — пора бы и заговорить. Нет, брат, это уже психология. Ты должен сам себя заставить…
В это время Беляев обхватил стакан огромной ручищей и поднялся.
— Товарищи, — негромко сказал он. — Я познакомился с Левой накануне крайней экспедиции. Здесь, в Антарктиде, хорошо его узнал. Золотой был человек с большой и открытой душой… Знаете, он ведь и домой не сильно хотел возвращаться. У него, кроме Фроси, и родни-то не было, — кивнул он на смирно сидящую собаку. — Когда «Громов» подошел к станции, он один не радовался и не торопился — словно понимал, чем закончится это путешествие. Так оно и обернулось… Мы все скоро будем в Ленинграде, а Левка останется здесь навсегда…
Беляев собирался сказать что-то еще, но запнулся, махнул рукой и, залпом осушив стакан, уселся на место. Остальные дружно встали, подхватили стаканы, чтоб помянуть товарища. Но дверь в кают-компанию внезапно распахнулась — на пороге появился капитан.
— Продолжайте, товарищи, — оценил ситуацию Петров.
Он не пошел к отдельному столику командного состава, а занял место во главе общего стола. Вид у него был крайне уставший.
Банник с Долговым переглянулись и опрокинули свои стаканы. Следом за ними выпили остальные. Затем все сели и стали вяло ковыряться вилками в тарелках.
Разговор за столом не клеился. Во-первых, настроение было ни к черту. Во-вторых, многих смущало присутствие капитана.
Спустя минуту он первым нарушил гнетущую тишину.
— Вот что, товарищи, — сказал он, отодвинув тарелку. — Может быть, сейчас это не совсем уместно, но по уставу я обязан поставить всех в известность.
Народ перестал есть и поднял взгляды на Андрея Николаевича.
— Только что из Ленинграда поступила радиограмма, — он достал из кармана кителя сложенный вчетверо листок бумаги. Развернув и еще раз пробежав по тексту, передал Еремееву: — Зачитайте.
Банник почему-то помрачнел лицом. А старпом с плохо скрываемым торжеством принялся читать:
— В связи с недопустимыми просчетами в управлении экипажем и судном Петров А. Н. освобождается от должности капитана до решения вновь созданной комиссии Балтийского морского пароходства. Временно исполняющим обязанности капитана назначается…
Выдержав паузу, старший помощник сделал удивленное лицо, хотя весь светился от счастья.
— …Еремеев П. А.
Банник тихо выругался и, отобрав у стоявшего рядом кока бутылку, плеснул в свой стакан.
— Это не все, — напомнил Петров. — Читайте дальше.
Старпом вернулся к тексту радиограммы:
— …назначается Еремеев П. А. вплоть до прибытия на судно нового капитана Севченко В. Г. Прибытие нового капитана на ледокол «Михаил Громов» планируется в двадцатых числах марта.
Закончив чтение, Еремеев вздохнул и, не скрывая досады, бросил листок на стол. В кают-компании стояла гробовая тишина.
— Командуйте, товарищ Еремеев, — поднялся Петров.
Даже не притронувшись к завтраку, он покинул столовую и отправился в свою каюту.
Глава третья
Антарктида; море Росса; борт вертолета Ми-2 — борт ледокола «Михаил Громов» 22 марта 1985 года
Ветреным солнечным утром с вертолетной площадки советского судна «Николай Корчагин» взлетел вертолет Ми-2. Судно проделало немалый путь от берегов Австралии всего лишь с единственной целью — перебросить на борт ледокола «Михаил Громов» нового капитана. Ледовая обстановка в это время года в районе Антарктиды становилась самой неблагоприятной — среднесуточная температура понижалась, ледовое поле разрасталось в размерах, а толщина прибрежного льда увеличивалась. А потому «Корчагин», не обладая ледокольной мощью, не рискнул входить в опасную зону. Почти вплотную приблизившись к зоне сплошного льда, он стал. А дальше отправился вертолет…
До преодолевавшего ледовые торосы «Громова» предстояло пролететь почти 400 километров. Пилот Михаил Кукушкин сидел в левом кресле командира экипажа, летевший пассажиром капитан Севченко расположился справа от него.
Недолгий полет над относительно чистой водой сложности не представлял, и пилот с капитаном оживленно переговаривались. Когда же темная вода океана начала пестреть отдельными льдинами, оба умолкли. Кукушкин стал чаще посматривать на приборы, Севченко полез в импортный прорезиненный рюкзак с наклеенным изображением яркой молоденькой девушки, покопался среди личных вещей и вынул морской бинокль. Теперь из простого пассажира он превратился в опытного полярного моряка и, посматривая в разные стороны, стал оценивать ледовую обстановку.
Еще через 20 минут полета льдин стало настолько много, что для чистой воды оставались лишь небольшие и редкие полыньи.
Но скоро исчезли и они. Ровное белое поле было расчерчено неровными трещинами, а кое-где виднелись торосы и верхушки небольших айсбергов…
Пилоту Кукушкину недавно исполнилось 30. Он был среднего росточка, щуплый, с бледной кожей и простоватым лицом. В кабине вертолета Михаил вел себя сдержанно и вдумчиво — словно боялся упустить что-то важное или позабыть включить какой-то жизненно необходимый для полета агрегат. Зато на земле преображался: становился веселым, энергичным, общительным и подвижным.
В ДОСААФ он выучился летать на Ми-1; экстерном окончил среднее летное училище. За карьеру успел поработать вторым пилотом на стареньких Ми-4 и на новых Ми-8. Затем состоялся знаменательный разговор с командиром летного отряда — Михаилу на тот момент шел 28-й год, а он все ходил во вторых пилотах. Непорядок. Да, звезд с неба не хватал, но опыта за плечами было в достатке.
Последним событием, переполнившим чашу его терпения, стал полет на Ми-8 над бескрайней заснеженной Сибирью. Летели со старым командиром из областного центра в районный городишко с бригадой врачей. Погода была отвратительной: низкая облачность, боковой ветерок, видимость менее пяти километров. Примерно на середине пути глазастый второй пилот заметил прямо по курсу черную точку, стремительно увеличивающуюся в размерах. Недолго думая, Кукушкин разбудил «дедушку»-командира и взволнованно ткнул вперед пальцем. Пятнышко к этому моменту увеличилось до размеров колесного трактора, и оба пилота потеряли дар речи. Да, навстречу летел трактор. Предположительно МТЗ-80 «Беларусь». Летел ровно, выдерживая курс, высоту и скорость. «Дедушка» подправил курс, чтобы разойтись с ненормальным трактором и вышел в эфир сакраментальной фразой:
— Трактор, я борт «22512». Наблюдаю вас прямо по курсу. Расходимся левыми бортами.
Через пару секунд из эфира прилетел ответ:
— Вас понял, «22512». Я борт «21877». Тип — Ми-6, транспортирую трактор на внешней подвеске из деревни такой-то в село такое-то…
Названия сибирских поселений Кукушкин уже успел позабыть. Да это и не важно. Вся чертовщина ситуации заключалась в том, что огромный Ми-6 шел в облаках, а под ними болтался на тросах только трактор. В общем, после посадки два летчика и бортовой техник дружно ушли в запой, дабы восстановить утраченную веру в реальность. Серьезно так ушли, без возврата в ближайшие пять дней.
Аккурат после этого Мишу вызвал на доверительную беседу командир летного отряда и предложил переучиться на Ми-2. На этом маленьком вертолете пилот был единственным, он же считался и командиром экипажа.
Летную работу Кукушкин любил, мечтал о ней с детства, потому и согласился. Правда, некоторые виды полетов давались ему с большим трудом. Он до сих пор с ужасом вспоминал ночные рейсы или маршруты в сложных метеоусловиях, когда трудился в экипаже Ми-8. И с тем же ужасом осознавал, что пользы от него в тех полетах не было никакой. Балласт балластом. Если бы не видавший виды «дедушка»-командир, не миновать беды. Так же непросто дались и первые полеты на Ми-2 над открытым морем, когда пилот-инструктор обучал его ведению ориентировки и посадкам на площадку судна. Пока «вертушка» парила над привычной твердой поверхностью, Михаил чувствовал себя нормально и уверенно пилотировал машину. Стоило пересечь береговую черту — в голове щелкал какой-то тумблер, и тело сковывал страх.
— Да не бойся ты! — наставлял инструктор. — Полеты над морем имеют только одну особенность — отсутствие ориентиров. В остальном все так же, как и над землей-матушкой.
— А если аварийная посадка? — жалобно возражал молодой пилот.
— Тоже ничего страшного. Главное — успеть передать координаты, куда плюхнешься. А после приводнения нужно быстро покинуть тонущий борт и грамотно воспользоваться спасательными средствами. На тебе пробковый жилет; в грузовой кабине резиновая лодка, автоматически надуваемая смесью из баллона; НАЗ — носимый авиационный запас с продуктами, сигнальными ракетами и кучей других премудростей, необходимых для выживания. Так что, если не дурак — не утонешь…