И так постепенно, шаг за шагом, они становились ближе.
В какой-то момент все сомнения улетучились, и оба поняли, что хотят быть вместе. Навсегда. На всю жизнь.
* * *Погода за прошедшую неделю наладилась: штормовой ветер стих, осадки прекратились. Небо по-прежнему было затянуто облаками, но их количество уменьшилось, и временами сквозь тонкий слой до поверхности Южного океана прорывался свет готового надолго скрыться за горизонтом солнца.
«Михаил Громов» успел за это время преодолеть несколько десятков миль в северо-восточном направлении. С каждым днем температура воздуха опускалась все ниже, а ледяной покров океана вокруг Антарктиды становился толще. Скорость передвижения ледокола упала до минимальной — за сутки ему удавалось пройти не более полутора-двух миль. До чистой воды оставалось не так уж много, однако надежды добраться до нее постепенно таяли…
Находясь в небольшой полынье, «Громов» сдал назад, остановился. Выпустив из двух труб клуб черного дыма, пошел вперед. Разогнавшись, навалился на кромку льда всем своим весом.
Лед выдержал, и ледокол медленно сполз обратно в полынью.
— Еще одна попытка, — командовал на мостике Севченко. — Машинное, полный назад.
Ледокол послушно отваливал от неподатливой кромки.
— Стоп машина! Приготовились! — прокричал в микрофон капитан.
— Готовы, — невозмутимо ответил из низов Черногорцев.
— Полный вперед!
Вода за кормой снова вспенилась, забурлила. Судно двинулось вперед и на приличной скорости наехало на край ледового панциря. Теперь «Громов» лег на кромку почти всем корпусом.
И опять его постигла неудача. Лед оказался настолько крепким, что от места столкновения не пошло в стороны ни одной трещины.
Ледокол медленно сполз обратно в полынью…
* * *Пилот Кукушкин уже неделю топтался возле вертолета. Приходил на площадку после завтрака, подкатывал алюминиевую стремянку, снимал чехлы с моторного отсека, открывал капоты… Прерывался он только на время обеда и для того, чтобы согреть руки. Под вечер собирал инструменты, снова чехлил свою «вертушку» и за полчаса до ужина покидал площадку.
Работы по восстановлению угробленной им техники было много.
«Случалось такое где-то у кого-то. Не раз слышали, не раз читали в присылаемом министерством материале по авариям и катастрофам, — с грустью осматривал он залитый маслом правый двигатель. — Теперь вот и у нас приключилось. Горе горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело…»
Впрочем, что было горевать? Сам по себе вертолет не запустится и не полетит. Авиационно-технического состава в команде ледокола штатом не предусмотрено, так что вся надежда на самого Михаила. И, засучив рукава, он брался за дело…
В первый день он внимательно осмотрел Ми-2 на предмет повреждений и сделал греющий душу вывод: законцовки лопастей от контакта с переносным топливным насосом почти не пострадали. Во всяком случае, небольшие вмятины легко выправил в судовой мастерской один из матросов боцманской службы.
Следующий вывод был не столь утешительным: отказавший на висении правый двигатель был основательно залит маслом и противопожарной пеной.
А потому два последующих рабочих дня пилот посвятил очистке моторного отсека и кабины от остатков пены и масла. Тщательно все отмыв, он выдраил каждую деталь до первозданного блеска.
Работать при низкой температуре было крайне сложно и, регулярно убегая в надстройку греть руки, он с уважением вспоминал технический состав, которому приходилось мучиться в таких же условиях каждую зиму…
Утром четвертого дня он заменил пробитый осколком насоса маслопровод — благо такой нашелся в ЗИПе. Потом достал из коробки технические формуляры и, спустившись в выделенную для проживания каюту, стал штудировать каждую страницу…
Материала пришлось прочитать немало. К шестому дню он выяснил, какое масло, в каком количестве и в каком порядке нужно заливать в маслосистему двигателя. К счастью, сорт такого масла также оказался в судовом ЗИПе.
На седьмой день Кукушкин с помощью одного из судовых механиков залил в систему недостающий объем масла и еще разок досконально проверил материальную часть.
С виду все было в порядке. Теперь предстояло запустить и опробовать отремонтированный двигатель…
* * *Пилот копался в ящике с инструментами, когда ледокол в очередной раз штурмовал кромку льда. От резкого толчка ящик подскочил и проехал пару метров по пеньковой сетке.
Поймав его и перетащив поближе к основной стойке шасси, Кукушкин подошел к борту, облокотился о леерное заграждение и принялся наблюдать, как судно борется со льдом…
Все последние дни, проведенные на «Громове», Михаил ощущал беспокойство. Еще бы не беспокоиться! Полетное задание выполнил только наполовину — одного капитана доставил, а второго не забрал. Повредил при посадке лопасти и двигатель винтокрылой машины, а удастся ли починить неисправность — большой вопрос. Чем все это обернется? Оставит ли руководство отряда после всех фортелей его на летной работе?..
Ледокол снова врезался в лед и прополз по нему с десяток метров. Кромка выдержала, и «Громов» соскользнул в полынью.
— А чего мы взад-вперед ходим? Долго так будет продолжаться? — крикнул пилот Цимбалистому.
Присев неподалеку на корточки, тот подкармливал Фросю. Услышав вопрос Кукушкина, показал на свое горло.
— Надоело все? — не понял тот жеста. — Мне тоже. Если б не эта зараза, — хлопнул он ладонью по дверце Ми-2, — то скоро был бы на Большой земле. А теперь куда деваться? «Корчагин», с которого доставил Севченко, тю-тю — уплыл. Так что буду вам тут глаза мозолить до самой Австралии. Меня, кстати, Мишей зовут. А тебя?
Цимбалистый снова показал на горло и, достав блокнот, принялся что-то писать.
— Ладно, не пристаю, — опять неправильно понял его Кукушкин.
Боцман поднял блокнот с написанным именем, но новый знакомец уже успел покинуть вертолетную площадку…
Пилот решил найти капитана и испросить у него разрешение на пробный запуск двигателя. Для этого он первым делом направился в рулевую рубку…
Добравшись по трапам до самого верха надстройки, Михаил осторожно заглянул в помещение рубки. Внутри была напряженная рабочая обстановка. Рулевой Тихонов стоял у штурвала. Старпом Еремеев метался от передних окон к выходу на крыло мостика. Капитан Севченко командовал в микрофон трансляции:
— Машинное, приготовились!
— Готовы, — отвечал стармех Черногорцев.
— Максимальная мощность! Полный вперед!
— Есть максимальная…
Вибрация переборок и корпуса нарастала. Судно набирало ход и, в очередной раз врезавшись в ледяную кромку, отскакивало.
Лед не поддавался.
— Стоп машина!
— Есть стоп.
— Средний назад.
— Есть средний назад…
Севченко раздраженно бросил микрофон и, наконец, заметил авиатора.
В этот момент до того дошло, что капитану сейчас не до запуска стоявшей на площадке «вертушки».
«Понял, ухожу», — поднял он руки и исчез в дверном проеме.
* * *Спустя час попытки одолеть толстый лед были прерваны — толщина льда не позволяла продолжить движение. По приказу нового капитана вся команда, за исключением вахты, собралась в кают-компании. Помимо моряков на собрании присутствовали и полярники.
«Пусть посидят и послушают, — подумал капитан, вспоминая наставления своих педагогов. — Люди они бывалые, может, и предложат что-то дельное…»
Матрос Тихонов устроился на последнем ряду стульев. По соседству с ним сел Цимбалистый — говорить он все равно не мог. Фрося, признавшая в боцмане нового хозяина, улеглась возле его ног.
Решил посетить собрание и Петров, скромно присев с краю первого ряда.
Комсостав занял место за столом перед командой: в центре — Севченко, слева от него Еремеев, справа — Банник.
Мнений было высказано много, и почти все моряки в своих выступлениях обращались за поддержкой к Петрову. Севченко слушал молча, но с каждой минутой становился мрачнее. Во-первых, потому что ничего дельного не услышал. А во‑вторых, по причине присутствия на собрании бывшего капитана, авторитет которого, как оказалось, в команде все еще был высок.
— …Чего тут думать?! — всплеснул руками Еремеев. — Чем дольше стоим, тем больше обрастаем льдом. Двигаться надо, пробиваться!
— Конкретные предложения нужны, — резонно возразил Петров. — Самоходом мы такой лед не продавим.
С заднего ряда послышался робкий голос матроса Тихонова:
— Можно попробовать подорвать лед горючкой. Вкопать поглубже несколько бочек и рвануть. Близ Камчатки разок таким макаром вырвались из ледового плена.
— Можно попробовать, — кивнул бывший капитан. — Только сначала необходимо промерить лед, чтоб понимать толщину и правильно рассчитать количество горючего. Здесь ведь не Камчатка и лед посерьезней.
— Андрей Николаевич, мы с ребятами легко промеряем! — подхватил идею полярник Беляев. — Прямо сейчас займемся!
Играя желваками на скулах, Севченко угрюмо молчал.
— Еще один вариант с гальюнами имеется, — пробасил с первого ряда Черногорцев.
Все с интересом уставились на «деда».
— Ежели предварительно продуть их, то вышедшие наружу теплые массы подточат снизу лед. А потом уж начать ворочать судном. Помнится, так мой товарищ на стареньком ледоколе делал. Правда, давно это случилось — ледокол тот на разделку списали, да и лед был пожиже.
Севченко вздохнул. Судя по выражению лица, этот балаган ему порядком надоел.
Петров с улыбкой сказал:
— Стармех в своем репертуаре. Кто о чем, а «дед» о массах…
По рядам людей прокатилась волна веселья. Многие засмеялись.
Паузу нарушил Валентин Григорьевич.
— Товарищ Петров, — негромко сказал он. — Встаньте, пожалуйста.
Оглянувшись на присутствующих, бывший капитан встал.
— И покиньте кают-компанию, — продолжил Севченко. — Здесь проходит собрание команды, а вы к ней отношения не имеете.
Секунду поколебавшись, Петров вышел из кают-компании. На что пожилой Банник, не поворачивая головы, заметил:
— Я извиняюсь, шо влезаю, но у Андрея Николаевича тоже опыт имеется — не первый год на ледоколах.
Севченко хрястнул кулаком по столу.
— На судне должен быть один капитан! И если у вас есть вопросы, пожелания или предложения, обращайтесь ко мне!
Он обвел тяжелым взглядом притихшую команду.
И поинтересовался:
— Так есть у кого-нибудь дельные предложения?
Никто не осмелился открыть рот.
— Тогда вот что, товарищи… Взрывать бочки мы не будем, потому что горючее может оказаться на вес золота. А про ваши «массы», повернулся он к Черногорцеву, — я вообще слышать не хочу.
Тот равнодушно пожал плечами — дескать, наше дело предложить…
— Пока от команды не поступило ни одной здравой идеи, — поднялся Валентин Григорьевич. — Если придумаете что-то дельное — предлагайте…
Сказав это, он покинул кают-компанию.
Подавленные члены команды и полярники остались в гнетущей тишине…
* * *Петров поджидал Севченко в коридоре. Завидев его, сделал шаг навстречу, но тот прошел мимо, словно бывшего капитана более не существовало.
— Товарищ капитан, — окликнул Андрей. — Можно вас на минуту? Есть одно соображение.
— Поделитесь им с кем-нибудь другим.
— Не думаю, что команде следует об этом говорить.
Насторожившись, Валентин Григорьевич остановился посреди коридора.
Петров подошел ближе и негромко сказал:
— За нами двигается айсберг. Команда назвала его «Семен Семеныч». Тот самый, из-за которого и случилось несчастье. До переворота он казался небольшим, а потом… в общем, махина около сотни метров над водой. Есть небольшая вероятность, что течением его отнесет в сторону от нас, но пока он следует строго за нами, а без локатора мы не способны оценить угрозу.
— Вам напомнить, по чьей вине судно лишилось локатора? — с издевкой произнес Севченко.
— Не стоит. Сейчас нужно сообща решать, как выбираться. А муштрой успеете заняться, когда проломим лед.
Новый капитан вплотную придвинулся к Петрову и медленно процедил:
— Я решу. А ты сядь в свою каюту и не отсвечивай. Или я приставлю к тебе охрану.
— Может, сразу расстреляете? — насмешливо справился Петров.
Несколько секунд Севченко «сверлил» своего предшественника взглядом. Потом повернулся на каблуках и пошел по коридору в сторону своей каюты…
* * *«Громов» стоял без движения все в той же полынье, больше не предпринимая попыток вырваться из ледового плена.
Вечером после ужина часть команды осталась в кают-компании и решила посмотреть фильм. Боцман Цимбалистый, радист Зорькин и полярник Беляев сидели в первом ряду «зрительного зала». Исполнявший обязанности внештатного киномеханика Тихонов копался возле кинопроектора.
— А кроме «Бриллиантовой руки» ничего больше нет? — поинтересовался Беляев.
— Нет, — откликнулся рулевой матрос, заправляя пленку.
— Фильм, конечно, отличный. Но хочется элементарного разнообразия.
— За разнообразием вам надо было на работу в МИД податься. Там и загранки покозырнее, и зарплата повыше.
За Тихонова вступился Зорькин:
— На рейс одну ленту дают. Скажите спасибо, что капитан выбил в пароходстве что-то современное. Если б за фильмом поехал старпом, то смотрели бы «Ленин в Октябре».
— Да я не к тому. Я ж понимаю. Чего уж теперь жаловаться? Потерпим, — дал задний ход Беляев. — Дома будем новинки киноэкрана смотреть. У меня же это последняя командировка.
Тихонов с Цимбалистым переглянулись.
— Я что-то не то сказал? — удивленно спросил полярник.
— Крайняя, а не последняя, — мрачно поправил рулевой.
— Извините. Несу что-то… Голова уже не варит от безделья.
Покончив с заправкой пленки в лентопротяжный механизм, Тихонов вздохнул:
— Да, сидим в этой полынье, как бакланы. Со старым капитаном хоть что-то бы делалось. Давно бы нашли выход и двинулись к теплой Австралии.
— А почему Севченко не пытается вырвать ледокол из полыньи?
— Ну, это как раз понятно — ленинградского начальства боится, — снова вступил в разговор Зорькин. — Если начнет самостоятельно дергаться — спалит горючку, и тогда на него повесят всех собак. А так доложит, что Петров довел дело до дрейфа, и будет преспокойно ждать спасательной экспедиции…
На заднем ряду застрекотал проектор, и все умолкли. Кто-то из зрителей выключил свет. На экране появилась заставка, поползли титры…
* * *Беляев выглядел настоящим былинным богатырем — рост под два метра, вес далеко за сотню; широкоплеч, могуч и невероятно силен. Однажды ныне покойный Лева на станции признался:
— Когда перед отправкой в экспедицию я тебя увидел, то подумал: настоящие полярники должны выглядеть именно так. А я со своей неловкостью там, наверное, помру.
В ответ Беляев рассмеялся, хлопнул друга по плечу и успокоил:
— Не в габаритах дело, Левка! У одного мощь, у другого — голова на плечах, у третьего смекалка или память. А у тебя — золотые руки. И это, между прочим, дорогого стоит. Что бы я делал со своим ростом, весом и силой, если бы не твоя помощь в ремонте оборудования?..
Подобные серьезные доводы в исполнении друга Леву моментально убеждали. Ведь раньше его никогда не хвалили. И никто в нем сильно не нуждался.
По профессии Беляев был геофизиком. В экспедиции по совместительству исполнял обязанности радиометриста и магнитолога. Работа ему нравилась. Семьи он не имел, а потому при любой оказии тотчас просился в экспедицию.
Полярная станция «Русская» являлась береговой базой антарктической станции «Восток». Той самой базы, на которой три года назад Беляев едва не погиб.
Трагедия произошла в апреле — в начале полярной ночи. На станции полностью сгорела небольшая пристройка, в которой располагались дизель-генераторы, обеспечивающие полярников светом и теплом. Люди пытались тушить пожар, но влажность в Антарктиде почти нулевая, и высушенные морозом деревянные конструкции горели, словно были пропитаны бензином.
Масштабы катастрофы полярники осознали не сразу.
В результате пожара погиб механик Леша Карпенко; экспедиция лишилась тепла и связи с внешним миром, а температура воздуха к тому моменту перевалила за минус 60.
Между тем до ближайших соотечественников было очень далеко: до станции «Мирный» — около полутора тысяч километров, а до «Молодежной» и того больше — две с половиной.
Помог счастливый случай. На буровой отыскали старый сломанный бензиновый двигатель. Сообща удалось его починить и запустить; до станции бросили кабель. На базе появилось электричество, а соседи наконец узнали о бедствии из сообщения по радио.
Москва предложила немедленную помощь в виде сброса с транспортного самолета необходимого оборудования, но полярники, оценив большой риск полетов при крайне низких температурах, отказались. Решили обойтись собственными силами: изготовили несколько печей-капельниц, работавших на солярке; наладили освещение; сократили жилое пространство, уплотнившись в три помещения.
В общем, кое-как выжили. И, к слову, ни на день не прерывали научных наблюдений, ради которых и прибыли на территорию самого сурового континента. А в конце ноября на станцию прибыл долгожданный санно-гусеничный поезд.
Вспоминать об этом Беляев не любил, в глубине души надеясь на то, что все отпущенные Богом трудности и передряги он уже пережил. На «Русской» сдружился с Левой — настоящим и надежным товарищем; собирался отправиться с ним в следующую экспедицию.
И вот внезапно снова череда тяжелых испытаний: потерял друга, застрял с судном во льдах…