После этого она случайно оставила горячую сковородку на кухонном столике, и он обжегся. На мгновение она подумала об идеальной справедливости и возненавидела себя за это. (Конечно, это не идеальная справедливость, а скорее деструктивные импульсы, ломающие репрессивные барьеры.) Она знала, что не следует оставлять эту сковородку на кухонном столике, и подумала, что опасно оставлять спички рядом с ней, но в течение нескольких минут как-то сумела забыть о ней. Сегодня она злилась на своего отца и даже на меня, хотя сказать об этом свободно не могла.
Было так много происшествий, что я с трудом понимал, что же мне сделать, чтобы помочь ей. И в конце занятия у меня возникло четкое ощущение, что я был не очень полезен. Джинни ушла от меня в определенной степени обескураженной, отвергнутой и, вероятно, с ощущением того, что эта поездка оказалась слишком дальней и не принесла реальной пользы.
В ходе беседы я попытался заставить ее понять, что ситуация, несмотря на ее мысли по этому поводу, вполне подконтрольна: в каждом случае она сохраняла свободу выбора; могла брать каждую проблему по отдельности и рассматривать корректировочные действия. С минимальным усилием, например, она могла справиться со своей неаккуратностью и неубранными комнатами. Однако она, кажется, находится в слишком большом смятении, чтобы добиться какого-нибудь эффекта. Кроме того, она заявила, что на этой неделе так измоталась, что вряд ли напишет для меня отчет — все, что она хотела, она сказала на прошлой неделе, и если у нее появится что-то новенькое, она об этом скажет прямо мне в лицо. Для меня это прозвучало большим вызовом, и я попытался помочь ей посильнее углубиться в это ощущение, но она не захотела. Думаю, что она все еще сердится на меня за то, что несколько недель назад мы пропустили занятие. Она сказала, что предвидела мои слова, но это не так. Фактически глупо оглядываться на события месячной давности, когда в ее жизни происходит так много непредвиденного.
Как бы то ни было, сегодня я увидел прежнюю Джин-ни: возврат к разочарованию, пессимизму, к чувству стыда за свою неряшливость и неопрятность. Мы оба оказались втянутыми в ее водоворот самоуничижения.
5 мая
Доктор Ялом
Джинни начала с того, что заявила, что не написала отчет. У нее не было времени. Но затем еле слышно пробормотала, что времени не было и пойти на скачки. Когда я стал расспрашивать ее, она упорно твердила, что действительно была слишком занята. Все свое время она потратила на упаковку вещей и переезд. А в свободные минутки она отдыхала от жилищной ситуации. Она была угнетена, ничего не происходило, все, что нужно было сказать, она сказала на прошлой встрече. Все это привело меня в раздражение. Меня так и подмывало отругать ее за то, что она не написала отчет. В конечном счете, это часть контракта, который она подписала со мной. Я даже стал подумывать о том, чтобы заявить ей, что, если она не будет соблюдать контракт со своей стороны, я его тоже не буду соблюдать. Но в этом случае написание письменного отчета превратилось бы в принудительную, механическую процедуру. И я задумался, говорить это или нет, потому что она и так была в страшном миноре. Следующие двадцать — двадцать пять минут мы провели за вяло текущей беседой. В основном это было перефразирование уже сказанного. Не думаю, что она произнесла что-то новенькое или обнадеживающее. В основном она выдавала неописуемый набор однообразных кусочков из совокупности своего самоотрицания.
Я попытался конструктивно в это вмешаться, но просто не смог что-либо сказать ей в течение первой части собеседования. Я не мог придумать ничего полезного. Ничего, что бы я посчитал интересным для изучения или закрепления. Так что я против своей воли так и промолчал. Я указал ей на то, что она ведет себя совсем уж по-детски. Говорит тихо и робко, повторяется. С этим она согласилась, а затем рассказала мне о своем утреннем сне. Во сне я отослал ее писать отчет в небольшой коттедж, а затем пришел мой помощник, стал с ней весело заигрывать, и они занялись любовью. Однако немного спустя секс с помощником из веселого занятия превратился в непрерывный половой акт на грани изнасилования. Потом он стал уговаривать ее бежать с ним, но тут пришел я и убедил ее остаться, чтобы месяц-другой пописать отчеты. Мы проанализировали сон — она действительно хочет, чтобы я принимал ее в уютном маленьком коттедже и даже удовлетворил ее сексуальные потребности? Отвратительную задачку она мне задает. О чем еще она хочет меня спросить? (Я всегда считаю, что для большего понимания лучше спросить у пациентов, какие вопросы им лучше задавать.) Она не нашлась, что ответить, и лишь предложила, чтобы я давал ей побольше заданий или задавал более конкретные вопросы об изменениях ее настроения. Она все так же хотела, чтобы я говорил ей, что делать.
Последние пятнадцать минут занятия я провел в предельно материнском ключе. Например, как-то она сказала, что ей понравилось мое предложение ездить на поезде, и в прошлый раз она так и поступила. Я спросил, приехала ли она на поезде сегодня — нет, ответила она. Почему нет, спросил я. И мы стали подробно обсуждать этот вопрос. Затем я попросил ее точно описать, что она делала сегодня, и она рассказала мне, когда проснулась и о чем думала. Я спросил, что она делала потом. Она сказала, что мылась, и добавила, что помылась не очень хорошо. Я продолжил тему, спросив, не хочет ли она, чтобы я ее помыл. Она ответила, что нет, но хотела бы, чтобы я устроил ей «чистый душ». Сочетание слов было забавным. Слово «чистый» не имело смысла. Тем не менее больше мне нечего было сказать. Затем она заговорила о завтраке, сказав, что в действительности она хотела хлопьев с клубникой, но не могла позволить себе этого, даже если это значит, что клубника останется не съеденной и сгниет. Она говорит, что это один из ее способов лишить себя желаемого. В прошлом мама обычно помогала ей решить, что же съесть. Некоторое время я продолжал задавать вопросы по этой теме и закончил занятие, сказав, что завтра ей следует съесть клубнику и хлопья, а в следующий раз ей надо ехать поездом.
Это явно оживило беседу. В один момент она сказала, что ей стало очень жарко, почти как во время секса, а по том рассказала довольно интересные и интригующие вещи. Сегодня она почти решила, что не позволит мне влезть к ней в душу и не собирается допускать контроль. Она помнит, что вела себя так в группе — отстраненно и эмоционально недоступно. Я спросил ее, как, по ее мне нию, после этого буду к ней относиться я. Она ответила, что на ум ей приходит единственное слово «трепетно». Это, кажется, предполагает, что, оставаясь неприкосно 119 венной, как бы онемевшей, она способна контролировать и меня, и, возможно, посредством своей фригидности, Карла. А внутри этой пушистой рукавички спрятан плотно сжатый дерзкий кулачок.
18 мая
Доктор Ялом
Это была очень напряженная и неприятная беседа. Во-первых, сегодня мы должны были обменяться отчетами за последние несколько месяцев. Я не думал о них слишком много, просто сказал секретарю, чтобы она собрала их вместе. Этим утром я собирался посвятить часть времени их читке и, возможно, редактированию, чтобы сделать их более понятными для Джинни, так как после диктовки я их не правил. Когда я начал читать, то все больше и больше приходил в смятение и спросил себя, с какой стати я решил показать все это Джинни. Но мне стало интересно, какое впечатление они на нее произведут. В конечном счете, я решил проблему просто: прочитал пару отчетов и бросил это занятие. По ходу дела я просмотрел пару отчетов Джинни, но поверхностно, так как посчитал, что нам следует заняться этим вместе на этой неделе и поговорить об этом на следующем занятии. Одно мне стало ясно — в определенном смысле столы развернулись. Джинни часто считает, что главенствую я, но, когда мы рассматриваем применение языка, становится вполне очевидным, что, по сравнению с ее манерой письма, моя неуклюжа и лишена воображения. В начале беседы я все больше и больше ставил под вопрос разумность передачи отчетов Джинни и сказал ей, что, если, прочитав отчеты, она расстроится так, что захочет мне позвонить, я с готовностью с ней поговорю. Кажется, она тоже была озабочена чтением отчетов и, что интересно, посчитала нужным прикрыть их книжкой с комиксами, чтобы Карл не увидел, что она читает.
Сегодня Джинни выглядела великолепно. Она позвонила и попросила принять ее на день раньше, так как сегодня ее собирался подвезти Карл. Вся встреча прошла довольно напряженно, и натянутость была в основном сексуального характера. Джинни рассказала о своих сильных сексуальных чувствах, которые, кажется, циркулировали вокруг меня или, по крайней мере, по моему поводу. Когда я спросил, не связана ли ее сексуальная озабоченность с визитом ко мне, она, как всегда, тут же перешла на разговор о мастурбации с выражением признательности мне за то, что я разрешил ей заниматься этим, как будто я был священником, отпускающим грехи.
Затем она рассказала мне, как расстроилась, когда вчера позвонила мне, чтобы перенести назначенную встречу. Это было похоже на ситуацию с ее мамой, которая как-то заставила ее позвонить мальчикам в день Сэди Хокинс.[9] Я напомнил ей, что на прошлом занятии она рассказала о том, что занималась сексом с моим посланником или помощником. Она ответила, что, если бы она могла рассказывать Карлу все, что рассказывает мне, ей бы было гораздо легче, и, может быть, она вела бы себя с ним сексуально более раскованно. Я поинтересовался, не говорит ли это о том, что секс со мной раскрыл бы ее еще больше. Она ответила, что иногда подумывает об этом, но не позволяет себе долго думать или фантазировать на эту тему. Я предположил, что бессознательно она все равно думает об этом, так как заходит в кабинет переполненной сексуальным напряжением. Мне стало интересно, поможет ли разговор об этом снять напряжение, которое, кажется, не дает ей сегодня полностью раскрыться.
Мы с трудом провели занятие. Время просто тянулось. Может, это было из-за ожидания чтения отчетов. Мы обсудили, как она выглядит в своей мини-юбке. Джинни считала, что юбка слишком короткая, и это ее смущало. Извините, что она ее надела или что она не надела с ней длинные брючки. Я спросил, что она думает о моей реакции на ее одежду. Однако тему она не продолжила, и я беспричинно сказал, что никаких нелестных замечаний с ее стороны я не принимаю и что одежда мне нравится. Мне также стало интересно, не связана ли ее сегодняшняя сильная сексуальная озабоченность с Карлом и со мной. Мы-то оба сегодня в Пало-Алто. Она, кажется, ощущает себя словно пойманной между нами. Хотя я ей об этом не сказал. Уверен, это было бы бесполезно.
Меня очень интересуют ее отчеты и ее реакция на мои отчеты. Следующая неделя кажется такой далекой.
18 мая
Джинни
Мне следовало написать свой отчет до того, как прочитаю ваш. На прошлом занятии я расфантазировалась — это все мои вульгарные мечты. Видите ли, я так разнервничалась, что подумала, помастурбируй я до этого или прямо сейчас, мне бы стало легче и я бы сразу перешла к делу. Такие странные мысли имели подтекст и фактически были плагиатом сцены из «Истории О», в которой девушка мастурбирует в офисе на крутящемся кресле перед мужчиной. Но в действительности я ощущала не это. Я не уверена, является ли все вышеизложенное реальностью или просто приятным способом выйти из озабоченности. Когда меня что-то озадачивает, я пытаюсь выстроить свои мысли в соответствии с прочитанным в книгах — вторичных источниках опыта.
Правда в том, что, занимаясь личными делами, я часто воображаю ваше присутствие. Так что при своей прозрачности я не смогла бы определить, присутствуете ли вы при этом действительно или только в моем воображении. Дома, например, вы иногда появляетесь. Я с вами разговариваю. В день назначенной встречи я пришла с ощущением боли в желудке. Это просто практическое лечение, подумала я. Я была вся на нервах и не могла успокоиться. А ваш кабинет для меня — это просто убежище, где я могу высказать то, что считаю нужным, и получить амнистию без страха быть осужденной. Когда мне временами нужно уединение, я помещаю вас у двери моей спальни или рядом со своей постелью. Типа психологического громилы. Вы следите за мной, защищаете и слушаете. Или если я скрываюсь, вы единственный, кто чудесным образом узнает мой адрес и почтовый код. Я знала, что если расскажу вам о своих фантазиях, вы будете счастливы, но я не смогла. Во-первых, потому, что понимала — мои фантазии просто вопиющи, но в основном сфабрикованы, и я сама придаю им сенсационность, может, даже выдумываю, чтобы заполнить пустоты в ходе занятий. Так или иначе, самое простое ощущение — это то, что вы всегда здесь. Может быть, тягостное ощущение оттого, что на следующий день увидишь абсолютно чужого врача, перед которым нужно раскрыть свою матку (и быть при этом веселой и откровенной с ним) — сплошная туфта. Гинекологи — это совершенно другой разговор.
Прежде чем написать это, я подождала шесть дней. Больше так я делать не буду. Отныне я буду серьезной.
В ваших отчетах вы называете меня Джинни, тогда как я просто разговариваю с вами. Возможно, именно поэтому я должна более серьезно относиться к тому, что говорю. Ваши отчеты — это дневник, мои — просто телефонный разговор, когда я всегда понимаю, что соединилась с вами, но кто-то может подслушивать.
III. ЛЕТО
(26 мая — 22 июля)26 мая
Доктор Ялом
Это была первая встреча после того, как мы с Джинни прочитали отчеты друг друга. Я ждал сегодняшнего дня с некоторой тревогой. В основном мне было интересно, окажут ли некоторые части моих отчетов негативное влияние на Джинни. Кроме того, после прочтения обоих комплектов отчетов у меня возникла личная обеспокоенность — часть моих наблюдений казалась поверхностной, а мой язык по сравнению с ее — корявым. Единственным плюсом было то, что мои отчеты описывали только положительные чувства по отношению к ней, поскольку я действительно их испытываю. Как бы то ни было, она пришла довольно оживленной. Я предложил записать этот сеанс на пленку, чтобы потом можно было к нему вернуться. Она сказала, что, возможно, мне следует прослушать его первые несколько минут, так как, вероятно, я буду разочарован и изменю свое мнение по поводу записи. Затем она стала рассказывать о том, сколько неприятностей ей пришлось пережить с момента нашей последней встречи: чесотка, влагалищный грибок, поранила ногу, огромные счета от врачей и, наконец, то, что на этой неделе Карл постоянно находился дома, так что она была вынуждена читать отчеты на скорую руку, а свои вообще не смогла прочитать.
Первая реакция Джинни (вполне ожидаемая) — ее отчеты хуже моих. У нее было такое ощущение, словно она прослушала курс и написала плохой реферат. По ее словам, ее отчеты выглядели ничтожными и краткими, тогда как я рассматриваю проблемы гораздо глубже. Она подчеркнула, что в них я обращаюсь к Джинни в третьем лице, и это дает мне больше свободы, чем ей, так как свои отчеты она адресует мне и употребляет местоимение «вы». Такое замечание меня озадачило, я до этого не обращал на это внимания. Это прекрасный пример неравенства в психотерапевтических отношениях вообще. Я бы никогда не стал писать их «вам». А как насчет того, что она обращается ко мне «доктор Ялом», а я к ней «Джинни»? Не будет ли для нее удобнее обращаться ко мне по имени?
В основном, ее впечатления по поводу моих отчетов были положительными. Фактически сказала она, они настолько ее приободрили, что она решила не работать на полную ставку, иначе ей пришлось бы прекратить терапию. Мне стало интересно, какие аспекты моего сочинительства вызвали такую реакцию. Ответ был прост. Теперь она готова перейти ко второй фазе своих отношений со мной. Вспоминая некоторых ее учителей в прошлом, она отметила, что, когда они собирались устраивать ей товарищеский обед, это обычно означало конец отношений. В определенном смысле отчеты были товарищеским обедом. Она явно прочитала их очень быстро, сфокусировавшись на положительных аспектах, и пришла к выводу, что ей не надо беспокоиться о завоевании меня, и в отношениях со мной она может перейти к следующим этапам. Особенно она выделила тот факт, что у нее не было времени на тщательное ознакомление с ними, так как она почти не могла читать их в присутствии Карла, настолько инкриминирующими они были. Она представила все это так, как будто мы были политическими заговорщиками или любовниками, полностью скрывающими свою связь от Карла. Доля истины здесь, конечно, есть, потому что, прочитай Карл все, что она о нем наговорила, он возмутился бы по поводу того, что она выставила свою личную жизнь на публичное обозрение. Хотя думаю, что в итоге он мог бы и обидеться. Конечно, она слишком остро реагирует на угрозу раскрытия. Начинает играть во всю эту секретность, старательно прячется с отчетами в своей комнате. С бьющимся сердцем скрытно читает их, боясь, как бы Карл не зашел и не застукал ее за этим.
Занятие, в общем, оказалось неплодотворным, за исключением того, что мы поделились своей реакцией на отчеты. Джинни с удовольствием рассказала о том, с какой легкостью она выполняет теперь те действия, которые ранее были для нее главным препятствием. Например, в прошлом, когда на кухне был беспорядок, она обычно ныла, что на столе не прибрано и что это именно она допустила такое. Теперь она почти с удивлением обнаруживает, что может просто быстро прибраться на столе.
Мы поговорили о деньгах. Унижение — ее тень: она здесь, когда Джинни просит хозяйку наладить нагреватель горячей воды, когда испрашивает бесплатное медицинское обслуживание в государственной поликлинике и когда надевает униформу школьного дорожного инспектора и при этом молится про себя, чтобы никто из друзей не увидел ее.