Не было комплекса неполноценности, который с некоторых пор так мучал её…
Не было ничего, что напоминало бы ту Энджел, которой она была ещё час назад.
Почувствовав, что горький привкус коньяка окончательно растворился на языке, Энджел убрала ладонь от лица. Данте подвинул к себе телефон и, набрав короткий номер, велел Эду ждать у бокового входа. Сам ушёл в кабинет и через секунду вернулся, натягивая пиджак и застёгивая верхнюю пуговицу.
Энджел поднялась с намерением, наконец-то, добраться до шкафа и охнула, не зная за что хвататься в первую очередь: то ли за голову, которая закружилась, то ли за кресло, чтобы удержаться на месте. Переступив, она оперлась на стол.
- Чёрт… - разочарованно проговорила. Ноги ослабли, и она побоялась, что её поведёт в сторону.
- Пойдём. – Он взял её под руку и потянул к двери. – Иначе тебя совсем развезёт.
- От одного бокала?
- Бывает и такое.
- Стой. Моя сумочка. В шкафу.– Он приставил её к стене и вернулся за сумкой.
- Что ты мне туда подсыпал? – Она забросила ремешок на плечо. Проверила, закрыта ли молния.
- Крысиного яда, к сожалению не было.
- Подонок, - беззлобно ответила она и ступила в лифт.
Всё это время она не задумывалась, куда он её ведёт. Сконцентрировалась только на том, чтобы идти прямо и не шататься. Однако утверждать, что ей это с успехом удалось – не решалась. Странное ощущение иметь полную ясность ума и бессилие в теле.
Преодолев все коридоры и переходы, они вышли на улицу. Прямо в дождь. К несчастью он уже не вяло моросил, как это было с утра, а лил как из ведра. И только теперь она вспомнила, что забыла жакет. Её мыслительная деятельность стала до того заторможена, что пока она думала о бесполезности возвращения за жакетом, Данте уже энергично заталкивал её в машину. Сопротивляться ни сил, ни желания не было. И как только она оказалась в машине, привалилась к сиденью и расслабилась.
По-видимому, Эд был ярый поклонник Армстронга – в машине снова раздавался его басистый, характерно дребезжащий голос. Только сегодня настроение у неё было совсем не радужное. А небо было совсем не голубое, и деревья не были зелёными…
По дороге она задремала. Но дремота эта была какая-то «молочная» – и не сон, и не явь. Она слышала, как Данте говорил, а Эд отвечал; чувствовала, как он переместил её ближе к себе, прикрыл плечи своим пиджаком, зарылся рукой в волосы и прижал голову к плечу; улавливала, как автомобиль притормаживал, вероятно, на светофоре, и снова набирал скорость.
Когда машина остановилась, она открыла глаза, но шевелиться не спешила. Кроме того приятного ощущения тепла, что она испытывала, прижимаясь к его мощному крепкому телу, было одно неудобство – шея затекла и малейшее движение отдавалось болью в позвонках и мышцах.
Когда она выбралась из машины с помощью Данте, совсем не удивилась, оказавшись около большого серого дома. Скорее всего, он белый, просто в потоке дождя показался именно таким. Хотя фасад совсем не скучный. Тёмные двери прятались за массивными колоннами, а окна первого этажа были французскими, что совершенно замечательно – значит из любой комнаты можно выйти прямиком во двор на зелёную лужайку или террасу, мощёную белым камнем.
Но до дверей дома ещё нужно было дойти. Пока они пересекли подъездную площадку, окончательно вымокли. До нитки. Дождь беспощадно хлестал, пуская ледяные струи за шиворот одежды.
Энджел рассмотрела фасад дома, но его внутренний облик оставила без внимания. Стало не до того. Согревающее и расслабляющее действие коньяка улетучилось, оставив за собой муть в желудке и холод в конечностях. Среди кружащихся в вальсе мыслей в данный момент она выделяла только одну: добраться до душа. Горячего. Что и сделала, оказавшись в спальне.
Не дожидаясь приглашения, она сбросила туфли, закинула сумку в какой-то угол и, зайдя в ванную, начала стаскивать с себя мокрое насквозь платье. Только оно никак не хотело поддаваться. Намокшая ткань стала жёсткой и липла к телу. Она подтянула подол вверх, потом выругалась, вспомнив, что не расстегнула молнию. Пытаясь с ней справиться, снова выругалась. Потом замерла. Почувствовала, как он потянул «собачку» вниз.
- Ты хочешь бесстыдно воспользоваться моим состоянием? – С его помощью она избавилась от платья.
- Да. Потому что когда ты протрезвеешь, снова будешь играть в «гордость и предубеждение». – Он был проворнее её, и пока она снимала белье, разделся сам и включил воду.
- Да. И тебе это нравится. – Она шагнула за стеклянную матовую перегородку, в душевую.
- Но я рассчитываю на счастливый финал. – Он притянул её, и она вздрогнула, когда потоки горячей воды ударили по плечам. И ещё больше содрогнулась, когда приподняв, он прижал её к холодной мраморной стене.
- Без шанса на истерику, я помню. – Инстинктивно, она обвила его ногами и крепко ухватилась за широкие плечи, прижимаясь всем телом.
- У тебя для этого нет никакого повода. – Он резко вошёл в неё.
- Да. А-а… абсолютно… - еле выдохнула со стоном, потому что калейдоскоп сменяющихся ощущений вскружил голову.
Его мокрое скользкое тело. Холодная стена. Горячая вода. И он, глубоко внутри, заполнивший её до отказа.
И она больше не пыталась убедить себя, что зародившаяся дрожь в её теле - результат воздействия холодного дождя; жар – оттого, что её согрел коньяк; а он тащил её в спальню, чтобы сказать несколько ласковых и утешительных слов.
Она уже не врала себе, прекрасно зная и чувствуя всей своей женской сущностью, что вёл он её туда, потому что хотел оттрахать. И её платье, даже будь оно тысячу раз сухое, продержалось бы на ней не дольше минуты.
И сейчас он именно это и делал. И она была совсем не против. И это ей безумно нравилось - то, как он это делал.
А ей, да и, наверняка, ему тоже – сейчас только это и нужно.
Не слова и разговоры, а просто яростный секс.
Не жалобы и обсуждения, а только секс – безумный. Чтобы забыться. До онемения в теле. Чтобы раствориться друг в друге и отрешиться от всего.
Он трахал её, и с ним это грубое слово приобретало совсем иной смысл.
Оно выдавало его бесконтрольность и неуправляемость. Его озабоченность ею. Его сумасшедшее желание. Его страсть, с которой он прижимал её тело, не заботясь, что стена холодная. Его яростные движения без внимания на то, что поначалу она напряглась, было неудобно, и некоторое время она не могла подстроиться под его бешеный ритм.
Он погружался в неё до самого конца, до глубин, вдавливал её в этот ледяной жёсткий мрамор, стискивал её так, что на утро ей гарантированно обеспечены синяки. Он даже не ласкал её. Он просто трахал, вызывая в теле самый буйный отклик. Слушал её стоны вперемешку с шумом льющейся воды. Вздрагивал, когда она крепко сжимала его потаёнными мышцами.
А ей этого было мало. Он хотела, что бы он окончательно отпустил своё напряжение.
Будучи крепко стиснутой и прижатой к нему, она расслабилась, позволяя телу мягко устроиться между стеной и им, и облепить каждый его изгиб.
Она расслабилась, выгибаясь ему навстречу и вынуждая ласкать её грудь.
Она расслабилась, позволяя дрожи наслаждения выбивать в её теле свои вечные ритмы.
Расслабилась и закрыла глаза, чтобы чувствовать его резкие толчки внутри себя. Только чувствовать. И ничего больше.
И открыла их, когда он замедлил темп. Переместила руки чуть выше, обернув их кольцом вокруг шеи и притягивая его к себе. Приникла к губам, бесстыдно и нескромно скользнув языком в тёплую глубину его рта, играя и повторяя его интимные движения. Он ответил ей, углубив поцелуй, замедляясь, размеренно вдавливая себя в неё, а её в стену. Сдавленно и блаженно застонал, вызывая у неё восторг, превращая её сладкую внутреннюю дрожь в яркую пульсацию, срывающие с неё последние остатки напряжения.
Он кончил вслед за ней. Сразу же. Даже и не думая продлевать эту муку. Потому что невыносимо было ждать, пока она кончит, доводить её и сдерживаться самому. Но сегодня было особенно важно растворить её в ощущениях и заставить забыться.
Он некоторое время не отпускал её, а она была рада, отдавшись ему в руки. Пусть держит. И не отпускает как можно дольше.
Когда он поставил её на пол, она обхватила его за талию и прижалась щекой к груди. Наверное он разогрел её тело до температуры кипения, потому что теперь она не чувствовала, что вода горячая. Плечи покрылись мурашками.
Она так и стояла смирно оперевшись на него, пока он намыливал ей спину, водил ладонями по спине, рукам, груди…
Улыбнулась: теперь будет пахнуть как мужчина. Как он. Ведь у него в ванной не было мыла с запахом клубники или ванили.
Она вышла из душа первой. Только промокнула волосы полотенцем, чтобы вода с них не текла ручьём и, не вытираясь, забралась в кровать.
Скинула на пол покрывало, не задумываясь, можно ли это делать, и завернулась в одеяло. Постель сразу впитала воду. Почему-то дрожь в теле так и не прошла. Нужно просто отдохнуть, согреться и выспаться. И поесть… За всеми этими делами она забыла, что нужно поесть. И хотя в желудке ясно чувствовалась пустота, которую необходимо было заполнить, она даже и не подумала спрашивать у него про еду. Сейчас это самое последнее, из-за чего она покинет тёплую постель.
Он насухо вытерся и зашёл в спальню. Она ворочалась, закручиваясь в одеяло и ворча, что замёрзла.
- Иди ко мне. – Он залез под одеяло, и она бросила ворочаться и перекатилась на его сторону. Прижалась к нему спиной, уперев попу ему в пах.
Прижав её к груди, он навалился на неё почти всем телом, практически распластав её на кровати животом вниз. Было не очень удобно под тяжестью его веса и даже трудновато дышать, но она ни за что не скажет об этом. Не произнесёт ни слова. Ни за что не потеряет этого ощущения тепла, безопасности и покоя, что ощутила под ним.
Она заснула. Почти сразу. Крепко. А он нет. Он не мог заснуть. Так и лежал, обнимая её, прикрывая собой и утыкаясь носом в её влажные волосы, пахнущие его шампунем. Его нежная Птичка… Пахла им…
Он водил кончиками пальцев по её руке, но она не реагировала, спала без задних ног. Крепко. И дыхание её было ровным и спокойным. Тяжёлым. Размеренным. Как в глубоком сне.
Осторожно он отодвинулся, аккуратно высвободился из хватки её рук, какой она сжала его левое запястье. Подождал. Она не пошевелилась. Убедившись, что она не проснётся, он выбрался из кровати и вышел из спальни. Остановился, тронул кованые перила лестницы и, развернувшись, шагнул в дверь напротив спальни.
Порылся в ящиках стола, нашёл сигареты, выудил из пачки одну. Открыл окно, сел в кресло и, развернувшись к окну, прикурил. Глубоко затянулся. Терпкий дым наполнил рот и лёгкие. Так давно не курил. Но по привычке не закашлялся. Сделал пару затяжек и поставил на стол пепельницу. В темноте только красный кончик зажжённой сигареты и дым выдавали чьё-то присутствие.
Дождь прекратился. Наверное, давно. Ветер, сдирая с деревьев капли, подвывал за окном, загоняя в комнату сырость и влагу.
Он вспоминал выражение обречённости в глазах и нотку отчаяния в голосе, прикрытые легкомысленностью тона. Она очень умело маскировала свои чувства. Впрочем, как и всегда. Свойственная ей манера, приводившая его в восхищение. И тем дороже каждый всплеск её чувств. Сегодняшний выпад, когда она металась по кабинету, крича на него и бросаясь вещами, ей дорого стоил. Ему тоже. Он сделал вид, что не слышал её слов. Не стал задавать вопросов. Не дай Бог. Расплачется ещё. Не представлял её такой. Не знал, сможет ли выдержать её слезы. Лучше не доводить.
Его нежная Птичка…
Сколько у неё ещё тайн?
Она назвала его своим мужчиной. Он заметил. Ухватился за её слова, сказанные в пылу гнева. За это готов простить и все нелицеприятные высказывания, и пощёчину, которую он, надо сказать, заслужил. Спровоцировал её сознательно. Но не без собственной колючей ревности. Он жутко её ревновал. Не так как других женщин. Жутко. До сумасшествия. Каждую клеточку её тела ревновал, каждый её белокурый волос.
Она назвала его своим.
Он затянулся и выпустил струйку дыма.
Осталось сделать так, чтобы она не смогла без него жить.
Глава 30
Он затушил сигарету, которая уже долгое время просто тлела в руке и испускала едкий дым.
Рассвет ещё не намечался. Но на часы он смотреть не хотел. Утро всё равно наступит в своё время. Это явление не зависит от желания человека. А в жизни уже мало что осталось ему неподвластно.
Вернулся в спальню. Тихо, почти бесшумно подошёл и забрался в кровать.
Так удивительно было наблюдать её спящую в своей постели. Странно и удивительно. Так близко она ещё никогда не была. Прошлые встречи были спонтанны и скоротечны. И она будто боялась задержаться. Убегала всякий раз, только бы не встречать с ним утро. Откуда этот маниакальный страх и боязнь остаться на несколько часов дольше? В данный момент уже не имело значения, потому что этим утром она никуда убежать не сможет.
Она лежала тихо, расслабленно. В таком же положении, в каком он её оставил… неопределённое время назад. Сколько он просидел в кабинете у окна, сказать затруднялся. Но от этого желания поспать не прибавилось. Наоборот, с каждой минутой оно испарялось как утренняя роса.
Разве можно тратить время на сон, заполучив её в свою постель.
Он чувствовал вновь зарождающееся желание подмять её под себя, вдавить в матрац и заняться с ней любовью, будто и не было этого несколько часов назад. А может и того меньше.
Ни к одной женщине он так не относился. Ни к кому не чувствовал такой пронзительной нежности. Щемящей душу нежности. Да и к ней раньше - не так. Но сегодня всё как-то обострилось. Именно сегодня. В один момент. После всего, что пережил за этот день. И началось всё именно тогда, когда увидел её бывшего жениха.
До этого момента и не думал о нём, не вспоминал, не воспринимал всерьёз, не ощущал угрозы. Но когда увидел, как она пошла к нему...
Никогда в себе не сомневался, ни с ней, ни с другими, а тут... Так противно заело… Словно ржавым ножом по сердцу скребли. Может, не играет она вовсе и чистосердечна в этом. Отталкивает, действительно, не собираясь иметь с ним дела. Отвергает, потому что не хочет быть с ним.
А он… И словами не передать, какую бурю чувств вызвал этот неудавшийся женишок своим появлением. Не только безумную ревность. Собственно, не к нему самому он ревновал. Тот для него букашка ничтожная. Но что-то другое... Вне уровня его понимания. Необъяснимое.
Одно дело знать, что этот человек когда-то существовал в её жизни, а другое - видеть наяву.
Одно дело приревновать к знакомому, с которым, был уверен, нет у неё ничего и быть не может, другое - увидеть с бывшим, с которым уже всё было. А возможно и случится в будущем, имей она такое желание. Ведь пятьдесят процентов женщин и мужчин возвращаются после расставания. Какое смешное слово «бывший»… В определённый момент легко превращающийся в «настоящий». Но дело верное, все рано или поздно возвращаются к старой связи. Хотя бы на одну ночь.
Об этом вообще нельзя думать. Сразу терял хладнокровие. Контроль – к чёрту! А теряя его над собой, так же легко теряешь его над другими и становишься уязвимым. Сейчас совсем неблагоприятное для этого время. Каждую минуту он ждал появления Риса и его компании, со всем обмундированием и приготовленными для него наручниками. Уверен был, что остались считанные дни. Не зря они снова взялись за него. И хоть все факты и обвинения сомнительны, неприятное чувство, что тебе дышат в затылок, сопровождало постоянно.
Сегодняшний выпад в сторону женишка, мог существенно подкосить его позиции. Верный Драго был как всегда прав. Но жалеть о содеянном – глупая трата времени. Оставалось надеяться, что этот тип убрался без особых происшествий.
Если жалеть о «содеянном» глупо, то ещё глупее жалеть, что разбил ему рожу. Мысль об этом до сих пор приносила некое удовлетворение. Небольшое, потому что мало разбил.
Впору хвататься за голову. Будто возвращался в буйную юность, когда готов был сцепиться с любой шпаной и поднадавать кому угодно, лишь бы доказать, что сам по себе. Что умеет сам за себя постоять без помощи папенькиных охранников. И Винсент активно ему помогал, «выводя в люди», и возвращая домой со сбитыми в кровь кулаками. За что они оба потом и получали от отца. Поэтому они сменили тактику, действовали так чтобы руки оставались чистыми. Конечно, не всегда лица можно было уберечь, но всё же нагоняев стало значительно меньше.
Наверное, ещё в те времена он приобрёл себе немало врагов.
И сегодня себя точно так же почувствовал: тем же неуправляемым жестоким подростком. Одна кривая ухмылка и он уже не видел белый свет, размазывая ту ухмылку по автомобилю. Всего за одну гадкую ехидную улыбку в свою сторону, и одно слово в её... Никто не посмеет даже тявкнуть в его сторону и сказать хоть слово в её. Никому он не позволит обидеть её. Никогда и никому.
Он обнял её. Прикоснулся губами к плечу. Легонько, чтобы не разбудить. Но она уже не спала так крепко и в ответ на его действие повела плечом, будто сбрасывая то, что ей мешало.
Во сне все люди одинаково уязвимы. И она - не исключение. И хоть днём она выказывала ярую решимость, и скорее бросалась в драку, засучив рукава, нежели грызла от отчаяния ногти, ночью становилась беззащитная, как любой другой. Беззащитность и ранимость просматривались в её спокойном лице.
Он много думал о ней. Пытался разгадать её феномен.
«Феномен Птички», как он сам называл это. Почему, ей удалось забраться в его сердце и так плотно засесть в нем?