– Он не приживется. Ты же знаешь, это наша специфическая фауна, автохтоны. За пределами Гигаполиса они погибают.
– Тогда я возьму с собой советского писателя!
– Он тоже не приживется. Он русский.
– А бренди он пьет?
– Кажется, да.
Лариска уходит за писателем. Дождавшись, когда стукнет дверь, Фимка наклоняется ко мне через столик и шепчет:
– Серега, ты должен мне сказать немедленно и откровенно, кто из нас будет этой ночью спать с Ларкой, а кто на кухне…
– Это уж она сама решит, – уверяю я его. – Полагаю, она выберет самого трезвого.
– Через пару часов, – грустно качает головой Фимка, – самым трезвым в этом доме будет урох.
И достает из авоськи еще одну бутыль.
Часть вторая Пятница, 16 сентября 2022 года
1. Новости Гигаполиса
Новости культуры.
Господа! Мы должны сообщить вам преприятнейшее известие: к нам едет… «Нежный август»! Наконец-то меломаны могут невооруженным ухом услышать, а главное – увидеть! – как выглядит в натуре ультра-супер-хит сезона «Что ты прячешь между ног». Нет никаких оснований сомневаться, что девочки из «августейшего» кордебалета откроют, наконец, нам эту тайну…
Светская хроника.
Минувшим вечером состоялась санкционированная демонстрация «Союза народных радетелей» общей численностью, включая собственно демонстрантов и сочувствующих, три тысячи человек. Шествие возглавлял лично господин Постников, председатель либерально-консервативной партии, недавний кандидат в мэры, показавший на выборах почетный третий результат. Одесную пребывал партайгеноссе Лель, фюрер местного отделения Российской национал-социалистической партии, ошую – товарищ Лязгаев, первый секретарь подпольного обкома Российской же партии коммунистов (того, что базируется в шестиэтажном особняке на бульваре Солженицына, а не того, чья штаб-квартира устроена в небоскребе на сквере Трех Гайдаров). Над головами плыли огромные портреты духовных отцов и зачинателей движения – Грозного, Джугашвили, Жириновского… Стройной колонной радетели прошли по проспекту Независимости от площади Свободы до пересечения с улицей Гласности, после чего свернули к мэрии. На углу улиц Гласности и Свободного Слова они были встречены коллегами из пятитысячной манифестации «Лиги сексуальных меньшинств». Демонстранты обменялись приветственными возгласами и рукопожатиями, некоторые прямо здесь же исполнили акты ритуальной близости. После чего уже совместное шествие было продолжено…
Новости науки.
Советник мэрии по научно-техническому прогрессу, доктор астрологических наук Апостол Сфера уточняет свой прогноз экономического развития Гигаполиса на ближайшее столетие. По его словам, ожидается падение дохода на душу населения в размере примерно десяти процентов, что позволит существенно отодвинуть черту бедности для подавляющего большинства трудоспособного населения. Господин Сфера ожидает также значительного снижения числа преступлений против личности. В связи с этим возникает резонный вопрос: доколе налогоплательщики вынуждены будут пестовать столь многочисленную орду захребетников, именующих себя правоохранительными органами…
Синоптический прогноз.
Температура воздуха без изменений. Радиационный фон в пределах нормы. В Гигаполисе идет дождь.
2. Игорь Авилов
Если кто не знает, Гигаполис в любую погоду – серого цвета.
Полдень. Элкар плывет над Гигаполисом на высоте двадцати метров, чуть ниже виадуков первого яруса, скорость самая малая. Сверху моросит прерывистый мелкий дождик, хулиганские порывы сильного ветра норовят завалить машину на борт. В такую погодку не позавидуешь частникам. Особенно здесь, над проспектом Независимости, который благодаря обступающим его со всех сторон шестидесятиэтажным административным корпусам типовой архитектуры начала Техногенной революции превращен в настоящую аэродинамическую трубу. Да его все так и зовут: Труба… Всякие там «Жигули-турбо», в просторечии – «жиганы», или «Руссо-Фиаты» с их маломощными движками здесь все равно что байдарки в хороший тихоокеанский шторм. Они сюда и не сунутся, если хозяин не самоубийца и внимательно прослушал утренний прогноз.
А вон неспешно, по-хозяйски перемещается двумя эшелонами выше «Мерседес-динамик». Ему, понятное дело, на прогнозы плевать. И на правила, видно, тоже: гуляет туда-сюда, как корова по лугам. Взять бы его за шкварник, машину – под арест, самого вытряхнуть на тротуар, пускай дальше пилит пешком…
Не стану. Раньше бы, годик-другой тому назад, непременно бы вытряхнул, а теперь не стану. Себе дороже. Это машина либо окружного начальства, либо какого-нибудь биржевика. Первое само меня откуда угодно вытряхнет. А второй сперва посулит денег, потом затребует адвоката, а в конце концов раззвонит по скупленным газетам и видеовещанию, что охранка занимается вымогательством и травлей честных бизнесменов. Так что ну их всех к ляду. Слава богу, кроме него, в этом эшелоне до конца моего участка больше ни одной машины.
«Что же ты, Гоша, пообломался так скоро? Арсланыча, видно, на тебя нет».
Стиснув зубы, врубаю связь.
– Борт 12–763, прекратить рыскать по эшелонам! – рычу в черный шарик микрофона. – Две секунды на размышление!
Поганец, как ни странно, не прекословит. Послушно выруливает к центру эшелона и даже сбрасывает скорость.
Кто это у нас такой исполнительный? Запрашиваю со своего терминала справку о владельце номера. На бирюзовый монитор выскакивают темно-синие буквицы. Оказывается, я приятно ошибся. Это не окружная управа, не растленный бизнесмен, а вовсе даже Мэгги Кубышева, наша телезвездочка. «Трудами денег накопил, красивый «Мерседес» купил…» Конечно, слабыми женскими ручками не так просто ей совладать с таким танком, особенно по первости. Зря это я ее отрявкал.
– Борт 12–763, счастливого пути!
Мэгги игриво мигает мне огнями на днище «Мерседеса».
В считанные мгновения транспортный эшелон на высоте восьмидесяти метров наполняется тяжелыми грузовыми элкарами. Подвывая и стреляя шальными разрядами статического электричества, они ломят в направлении Южного порта. Серые, вислопузые, похожие на стадо кашалотов, что смылось в воздушные просторы Гигаполиса из самой сердцевины побоища, устроенного бравыми китобоями где-нибудь в Индийском океане. Притормаживаю, дожидаясь конца потока. Мало отрадного, если в тебя зафитилит случайно вырвавшаяся из перетруженного генератора молния…
Прямо подо мной проспект Независимости пересекает плотная разношерстная толпа. Несут какие-то плакаты, содержание которых я разглядеть не могу. Поскольку цветов и воздушных шариков нет, делаю вывод, что демонстрация протеста против чего-нибудь. Разворачиваю элкар и некоторое время сопровождаю шествие.
– Центр, здесь Авилов, на углу проспекта Независимости и улицы Демократии вижу скопление людей.
– Все в порядке, Авилов, это безработные. Идут к мэрии требовать повышения пособий.
Я уже и сам вижу, что за лозунги тащат эти здоровые и в общем-то неплохо одетые мужики. «Даешь бесплатный проезд!.. Господин Степняк, где наши сто квартир?.. Пролетарии всех стран, не поддавайтесь!..» Забавно, что ни на одном лозунге нет требования новых рабочих мест.
С полминуты слежу за их движением по карте округа. До мэрии топать им еще километров пять. Ничего, экземпляры мордастые, откормленные, только промнутся.
Возвращаюсь в Трубу.
В серую пелену дождя с нарастанием входит режущий свист. Над моим элкаром по закрытому виадуку, невидимый, проносится пассажирский магнар. Кажется, даже воздух трепещет, а дождинки замирают на лету. Но это длится какие-то секунды, и когда зуд в волосах под шлемом и боль в зубах отступают, магнар уже далеко, вспарывает по живому покойную, влажную атмосферу соседнего округа.
Хотя там вовсе не обязательно моросит, как у нас. Вполне допускаю, что тучи водят хоровод исключительно над небоскребами деловой части Гигаполиса, а за ее пределами светит тощее осеннее солнышко.
Можно перекинуться парой слов с трассерами в смежных эшелонах. Еще третьего дня – услышать голос Арсланыча и увидеть неподалеку его элкар… Можно просто молчать и глазеть по сторонам. В это время суток обычно не происходит ничего нештатного. И я выбираю второе.
Скуки ради заглядываю в окна. Большей частью они плотно зашторены, и что там за общественно-полезная деятельность происходит, остается только гадать. А можно и врубить сначала схемоскан… потом дипскан. Зуб на расстрел, в любой из этих фирм сыщется десяток-другой архивированных схем, принадлежащих нашим бывшим и настоящим клиентам!
Там же, где не таятся, можно разглядеть не так много любопытного. Мигающие дисплеи, неряшливые, плохо выбритые парни либо всклокоченные девицы в потертых брюках с сигаретами в одной руке и кофейными чашками в другой – это, значит, какой-нибудь мозговой центр. Здесь все чисто – в нашем понимании этого слова! – и если схемоскан что и покажет, так виноваты будут пустяковые грешки невинной юности. Кто не носился по ночным улицам на грохочущих мотоциклах? Кто не вязался к сверстникам с соседних улиц, ненароком заглянувшим на твою суверенную территорию?.. Те, кто сумел повзрослеть, нынче не наш контингент. Не знаю почему, – смотреть на них, может быть, и не так приятно, а послушать, так и не поймешь ни слова, – но эти хлопцы мне нравятся, и я им даже завидую. Они живут в другом мире, о котором я уже и забывать начал. У них другие заботы. И руки у них, пускай и не бог весть каким мылом помыты, а чистые, не попачканные ни наркотой, ни кровью. А по ночам им не снится всякое дерьмо, в котором я и мне подобные должны копаться за свои небольшие деньги и вовсе бесплатные старомодные убеждения в неотвратимости наказания порока.
Офисы же тех, кто выколачивает из этих парней и девчат ба-альшие деньги, всегда надежно укрыты от постороннего глаза…
Подо мной снова демонстрация. На сей раз хладнодушная, стоячая. Я этих людей вижу каждый день. Они молча, обреченно стоят и ничего в общем-то уже и не ждут. Иногда сидят прямо на тротуаре. Иногда медленно, как во сне, перемещаются с места на место, не удаляясь, впрочем на сколько-нибудь значительное расстояние от высоких ворот из древнего черного чугуна. Их одежды серы и смяты. Лозунги их не меняются месяцами, они выжжены солнцем и вымочены дождем, буквы на них едва различимы. Но я и так знаю, что там написано: «Отпустите нас на волю… вы же обещали!..»
Мигранты, отказники из «отбойной волны». Ни одно государство мира не хочет, чтобы они окончательно распрощались с Гигаполисом и с этой страной. Все эти паршивые оплоты демократии десятилетиями боролись за неотъемлемое право наших граждан ездить куда им заблагорассудится. Победили. И – захлопнули границы. Сволочи, подонки, предатели…
Есть люди, которые не умеют жить здесь, как умею, например, я. Они устали. От бардака в магазинах, бардака на транспорте. От холода зимой и жажды летом. От стрельбы по ночам и стрельбы средь бела дня. От того, что если муж не вернулся с работы до полуночи, то лучше сразу звонить в морг, а дочь рано или поздно, в девяноста случаях из ста, придет из школы изнасилованная. Не у всех такие кулаки, как у меня. Некоторые больше не могут. Пусть они уедут и забудут Гигаполис, как бред, как горячку. Пусть будут там, за кордоном, спокойны и счастливы, если это возможно. Там еще полно земли, вот и дайте им клочок этой земли и шанс построить свой город, не жлобьтесь же!..
Я обнаруживаю, что у меня снова стиснуты зубы, а пальцы вместо того, чтобы чутко лежать на сенсорной панели управления, собраны в кулаки. И так со мной всякий раз, когда я в своем элкаре проплываю над американским консульством. Пусть скажут спасибо, что у меня нет бомбы.
Снова таращусь по сторонам.
Сейчас я поравняюсь со зданием Биржи труда и поднимусь до уровня двадцатого этажа. Там обычно раздраены все окна, схемоскан молчит мертво, и среди небритого, немытого, нечесаного скопища моих дружков-незнакомцев есть одна девочка.
Я зову ее Белоснежкой. А вокруг, стало быть, одни безобразные, но добрые трудяги-гномы… Она среди них – как чистый кристаллик. Белые дешевенькие джинсы, белый свитерок с белым же воротничком навыпуск. Платиново-светлые волосы, без особой фантазии подстриженные «скобочкой». Остренькое личико с едва заметным макияжем. В общем, ничего диковинного. Просто она мне нравится.
Я даже пытался дипсканом, что не поощряется, ловить ее голос. Безуспешно. И никак, ну никак не удается подгадать к тому моменту, когда моя Белоснежка покидает Биржу и идет домой. А затем подвалить к ней этаким фертом с небес, предложить почетный караул до дверей квартиры…
Конечно, я могу выяснить про нее все. И как зовут, и где живет. Но боюсь этого. Не хочу вдруг узнать, что она давно и счастливо замужем. За кем-нибудь из гномов… Так что пусть я буду для нее таким же гномом. Только летающим.
Пока, Белоснежка!
Теперь можно и закурить. Вытягиваю из пачки «Бонда» сигарету.
Я держу путь на встающие за дождливым маревом башни космической связи. Там конец моего участка патрулирования. Я смогу припарковаться и минут пятнадцать посидеть в маленьком бистро, где подают пиццу с настоящим итальянским сыром… В прошлом году мы, трассеры, отбили это заведеньице у рэкетиров и навечно застолбили его за собой. Может быть, с хозяина и по сю пору кто-то стрижет шерсть, но нам он больше не жаловался.
С характерным перезвоном включается бортовой фонор.
– Авилов, здесь Центр. Как дела?
– Здесь Авилов, происшествий не отмечено.
– Сейчас отметишь. Теракт в «Национале». Захвачены заложники из числа иностранцев. Все гости окружного Департамента в том числе. Поступаешь в распоряжение комиссара «кайманов», кто там у них самый старший. Станешь в оцепление и… в общем, что попросят.
– Понял, выполняю.
Закладываю вираж и стремительно покидаю эшелон патрулирования. Господи, наконец-то настоящее дело!..
И тут до меня доходит, что сейчас в «Национале» террористы держат под дулами своих машин-ганов[9] Ульку Маргерса. А я сейчас буду его вызволять.
Только не пойму никак, злорадствую это я или дрожу за него всеми поджилками, как пять лет назад?..
3. Иван Зонненбранд, по прозвищу Зомби
– Ты обещала мне фонор, – говорю я ворчливо.
– Да, господин, – чирикает Ольга. – Если вы не опасаетесь обнаружить себя. Возможно, ктыри уже ждут по многим из тех номеров, куда вы хотели бы обратиться.
– Откуда ты нахваталась такого опыта?
– Я смотрю детективы по сету…
Забавно, что она действительно права, а я старый осел. Впрочем, вряд ли ктыри придают такое значение моей персоне. Во всяком случае, до тех пор, пока им не удалось расколоть Тунгуса. Да еще, слышал я, есть у них какие-то способы разговорить мертвецов. Вот это было бы весьма неприятно, если бы вдруг в их лапах заговорил мой покойный наниматель.
Тогда и впрямь у каждого фонора из числа тех, что я мог бы потревожить, уже скучает «пастух». А над Гигаполисом кружат элкары со схемосканами, вынюхивающими мою черт знает когда проданную и стократно перепроданную душу…
… Старый осел Зомби лежит там, где ему был дарован перерыв в любовных утехах. То есть на ковре, в непосредственной близости от ложа. В какой-то из моментов Ольга стащила меня на пол вместе с простыней и обработала с головы до ног. Конечно, обычно я предпочитаю женщин в теле и возрасте, обладающих серьезным сексуальным опытом. Но эта нимфетка с торчащими ребрышками и едва заметными грудками со всей убедительностью доказала мне, что кое-что в этой жизни я недооценил… Сейчас она как ни в чем не бывало разгуливает по комнате, натянув черный свитер наподобие ультракороткого платьица – может быть, такой наряд и скрывает некоторую часть ее наготы, но будоражит ничуть не меньше! – готовит мне выпить, меняет диск в плейере, раскуривает для меня длинную трубку со слабым зарядом скэффла… А я лежу где лежал, ублаженный, размякший и напрочь утративший чувство опасности.
Кстати, о дамах в теле и возрасте.
– Я придумал, как нужно поступить. Звонить будешь ты. По номеру… – я диктую номер Филифьонки. – Запомнила?
Ольга, застыв на месте, медленно кивает аккуратной головкой.
– Это моя сквау, – говорю равнодушно. – Она все сделает как надо. А потом вы снова свяжетесь.
– Но я не хочу давать ей свой номер, – возражает Ольга. – Он чистый и даже незарегистрированный.
– Ты сама перезвонишь ей через какое-то время. И… надеюсь, тебе хватит ума разорвать связь, если там будет кто-то посторонний.
Присев рядом, Ольга подает мне трубку и бокал. Я пью, затягиваюсь сладким дымом, рука моя привольно скользит по теплому девичьему бедру к самым сокровенным тайнам в шелковой шерстке. Голова слегка плывет, и все тревоги улетучиваются прочь. Мне нечего бояться. Я ловок, силен и хитер, как сам дьявол. Я и на этот раз натяну нос всем своим недоброжелателям. Никогда они со мной не совладают. Зомби не тот парень, чтобы…
Ольга осторожно убирает мою руку из-под свитера, бесшумно встает и удаляется в прихожую. Звонить Филифьонке.
Я курю и таращусь в потолок. Словно тупая скотина, которую весь день гоняли по крутым склонам горы, а под вечер привели в стойло и дали вволю пожрать.
Это все недалекий трип[10] от скэффла. Ничего, скоро туман в мозгах рассеется, а с ним – и все заморочки, что я сам себе навыдумывал. И я поднимусь с этого ковра, встречусь с Филифьонкой и навсегда покину Гигаполис.
Возвращается Ольга.
– Я сделала все, как вы велели, господин. Но повторного звонка не будет. Сегодня в шесть ваша скво будет ждать вас в Салоне. Так она сказала: в Салоне.
Черт, не хотелось бы показывать нос на улице хотя бы ненадолго. Но, с другой стороны, Салон – чрезвычайно надежное место. Он удален от центра, окружен особняками нуворишей, откуда и черпает свою главную клиентуру. И из него есть ходы во все концы света. По преимуществу тайные. Если быть до конца откровенным, Салон создавался нами для прикрытия кое-какого бизнеса… на грани фола. Бизнес закончился, а Салон остался. И это весьма кстати.
– Молодчина. А теперь, – я потягиваюсь, – не хочешь ли показать мне еще какой-нибудь свой трюк?
Ольга коротко усмехается. И начинает танцевать под струящуюся музыку. Так же плавно, тягуче, как и сама мелодия. Умело играя свитером, как тореадор плащом перед носом задремавшего быка.
И бык постепенно пробуждается.
Я отбрасываю простыню и на четвереньках гоняюсь за ней по комнате. Ольга с визгом уворачивается от моих потных лап… Зрелище ни с чем не сравнимое по степени похабства: немолодой уже голый сатир, гогоча и похотливо взревывая, преследует юную нимфу.