— Ты достаточно активен в либеральных кругах, не так ли? Ты бы слышал о «Свободе теперь», если бы они вели какую-то работу, проповедовали свои идеи, стремились реализовать их?
— Пожалуй.
— Эрнст Эндрю Купер.
— Один из трех убитых в Студио-Сити, — кивнул Лютер.
— Да. Раньше никогда о нем не слышал?
— Нет.
— Вроде бы большая шишка в либеральных кругах.
— Где?
— Здесь, в Лос-Анджелесе.
— Нет, конечно. Раньше никогда о нем не слышал.
— Ты уверен?
— Разумеется, уверен. Почему ты меня допрашиваешь, как детектив отдела расследования убийств?
— Я и есть детектив отдела расследования убийств.
— Ты — детектив, это точно. — Лютер заулыбался. — Все люди, с которыми ты работаешь, так говорят. Некоторые, правда, используют другие слова, но подразумевают то самое — детектив[11].
— Лютер, по-моему, ты просто зациклился на этом слове, что с тобой такое? Тебе одиноко, может, тебе нужен новый бойфренд?
Патологоанатом рассмеялся. Смеялся он всегда очень заразительно, и улыбка у него была такая обаятельная, что собеседник не мог не улыбнуться в ответ. Дэн не раз спрашивал себя, а почему такой добродушный, жизнелюбивый, оптимистичный, энергичный, веселый человек, как Лютер Уильямс, решил отведенное работе время проводить с трупами?
* * *
Кабинет доктора Ирматруды Гелькеншеттль, заведующей кафедрой психологии ЛАКУ, занимал угловое помещение, и из многочисленных окон открывался вид на кампус. Часы показывали без четверти пять, короткий зимний день подходил к концу. Багрянец заката напоминал еще раскаленные угли костра. Тени вытягивались с каждой минутой. Студенты спешили разбежаться по общежитиям и опередить пробирающий до костей холод, который несла с собой приближающаяся ночь.
Дэн расположился в современном датском кресле, тогда как доктор Гелькеншеттль обошла стол и села на стул с высокой спинкой.
Невысокая коренастая женщина пятидесяти с небольшим лет, с коротко стриженными, обильно тронутыми сединой волосами, красавицей никогда не была, но ее доброе лицо притягивало взгляд. Носила она синие джинсы и белую мужскую рубашку с накладными карманами, эполетами и закатанными по локоть рукавами. Часы у нее тоже были мужские, простой, но надежный «Таймекс» на браслете. Она излучала компетентность, уверенность в себе, интеллигентность.
Хотя Дэн встретился с ней впервые, у него создалось ощущение, что он давно уже ее знает. Очень уж она напоминала ему тетю Кей, сестру матери, офицера американской армии. Доктор Гелькеншеттль, несомненно, выбирала одежду по критериям удобства, долговечности и стоимости. Она не осуждала тех, кто стремился идти в ногу с модой. Просто ей в голову не приходила мысль о том, что при обновлении гардероба необходимо принимать во внимание моду. Он даже знал, почему она отдавала предпочтение мужским часам. Точно так же поступала и тетя Кей, потому что у мужских часов больше циферблат, и проще рассмотреть, который час.
Поначалу ее внешность его ошарашила. Он и представить себе не мог, что вот так может выглядеть глава кафедры психологии. Но потом он заметил, что одна из полок книжного шкафа, который стоял за ее столом, заполнена более чем двадцатью томами с ее фамилией на корешке.
— Доктор Гелькеншеттль…
Она подняла руку, прерывая его.
— Эту фамилию произнести невозможно. Доктором Гелькеншеттль называют меня только студенты, коллеги, которых я презираю, и мой автомеханик, этих ребят нужно держать в узде, а не то они сдерут с тебя годовое жалованье за обычное техобслуживание, и незнакомцы. Мы — незнакомцы, или почти что незнакомцы, но мы также профессионалы, поэтому давайте обойдемся без формальностей. Зовите меня Мардж.
— Это ваше второе имя?
— К сожалению, нет. Но Ирматруда ничуть не лучше Гелькеншеттль, а мое второе имя — Хейди. Как по-вашему, Хейди мне подходит?
Он улыбнулся:
— Полагаю, что нет.
— Вы чертовски правы. Мои родители были очень милые люди, они любили меня, но вот с подбором имен дали маху.
— Меня зовут Дэн.
— Гораздо лучше. Просто. Разумно. Каждый может выговорить Дэн. Так вы хотите поговорить о Дилане Маккэффри и Вилли Хоффрице. Трудно поверить, что они мертвы.
— Если б вы увидели тела, то поверили бы сразу. Сначала расскажите мне о Дилане. Какого вы о нем были мнения?
— Я не занимала этот кабинет, когда здесь работал Дилан. Меня назначили заведующей кафедрой лишь четыре года тому назад.
— Но вы уже преподавали в университете, вели собственные исследования. Работали с ним на одной кафедре.
— Да. Я не знала его очень хорошо, но в одном сомнений у меня не было: я не хотела узнать его лучше.
— Как я понимаю, он полностью отдавался работе. Его жена, она психиатр, говорит, что он уходил в работу с головой, называла его одержимым.
— Он был чокнутым, — высказала свое мнение Мардж.
* * *
Два сотрудника «Паладина» отошли от подозрительного фургона телефонной компании и направились к парадной двери дома Лауры. Эрл Бентон впустил их в дом.
Высокого и низкого. Высокий был еще и тощим, с лицом серого цвета. У низкого по переносице и по обеим щекам рассыпались веснушки. Они не захотели присесть, отказались от кофе. Низкорослого Эрл называл Флэш[12], и Лаура так и не поняла, имя это или прозвище.
Говорил только Флэш, высокий стоял рядом с бесстрастным лицом.
— Они разозлились из-за того, что мы их вычислили.
— Если б они этого не хотели, могли действовать тоньше, — ответил Эрл.
— Так я им и сказал, — кивнул Флэш.
— Кто они?
— Они показали нам удостоверения агентов ФБР.
— Ты записал фамилии?
— Фамилии, имена и номера удостоверений.
— Удостоверения показались тебе настоящими?
— Да, — кивнул Флэш.
— А сами мужчины? Похожи на агентов ФБР?
— Да. Одеты строго. Сдержанные, говорят мягко, вежливо, пусть и злятся, но наглые и самодовольные. Ты же знаешь, какие они.
— Знаю, — согласился Эрл.
— Мы направляемся в контору, — продолжил Флэш, — проверим, есть ли в Бюро такие агенты.
— Фамилии ты найдешь, даже если в фургоне совсем другие люди, — заметил Эрл. — Ты должен заполучить фотографии настоящих агентов и посмотреть, выглядят ли они как эти парни.
— Этим мы и собирались заняться, — заверил его Флэш.
— Возвращайтесь сюда как можно быстрее, — напутствовал парочку Эрл, и они направились к двери.
— Подождите, — остановила их Лаура. Все трое посмотрели на нее.
— Что они вам сказали? По какой причине они следят за моим домом?
— Бюро не рассказывает о своих операциях, если, конечно, не хочет рассказать, — объяснил Лауре Эрл.
— А эти парни не хотели, — добавил Флэш. — Скорее они бы расцеловали нас и пригласили потанцевать, чем рассказали бы о том, что им поручено.
Высокий согласно кивнул.
— Если бы они приехали для того, чтобы защитить Мелани и меня, они бы нам сказали, не так ли? Следовательно, они хотят отнять ее у меня.
— Необязательно, — возразил Флэш. Эрл сунул пистолет в плечевую кобуру.
— Лаура, для Бюро ситуация, возможно, такая же неопределенная, как и для нас. Например, представьте себе, что ваш муж работал над важным пентагоновским проектом, когда исчез вместе с Мелани. Допустим, с тех пор ФБР разыскивало его. Теперь он появляется, мертвый, при необычных обстоятельствах. Может, последние шесть лет его финансировало совсем не наше государство, и в этом случае у ФБР может возникнуть вопрос, а где он брал деньги.
Вновь Лаура почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног, словно реальный мир, который она всегда принимала как само собой разумеющееся, в действительности оказался иллюзией. А настоящая реальность — кошмарный мир параноика, полный невидимых врагов, изощренных заговоров.
— Так вы говорите мне, что они сидят в фургоне телефонной компании, следят за моим домом, потому что думают, как бы кто-то еще не пришел за Мелани, и хотят их перехватить? Но я все равно не понимаю, почему они не пришли ко мне и не сказали, что будут вести наблюдение.
— Вам они не доверяют, — ответил Флэш.
— Они злы на нас за то, что мы выдали их присутствие не только тем, кто тоже может наблюдать за вашим домом, — добавил Эрл, — но и вам.
— Почему? — в голосе Лауры слышалось недоумение.
Эрл замялся:
— Потому что, насколько им известно, вы могли быть замешаны в этой истории наравне с вашим мужем.
— Он украл у меня Мелани.
Эрл откашлялся, ему определенно не хотелось объяснять Лауре очевидное, но ничего другого не оставалось.
— С точки зрения Бюро вы могли позволить вашему мужу забрать вашу дочь, чтобы он мог экспериментировать с ней без вмешательства родственников или друзей.
— Это безумие! — воскликнула Лаура, потрясенная таким предположением. — Вы же видите, что он сделал с Мелани! Как я могла в этом участвовать?
— Люди способны на странные поступки.
— Я ее люблю. Она — моя маленькая девочка. У Дилана была расстроенная психика, возможно, он был сумасшедшим, он мог не видеть или не обращать внимания на то, что он мучает ее, убивает. Но у меня-то с психикой все в порядке! Я — не Дилан.
— Я знаю, — Эрл попытался успокоить ее. — Я знаю, что вы — не он.
По глазам Эрла она поняла, что он верит ей, сочувствует, но в глазах двух других сотрудников «Паладина» увидела толику сомнения и подозрительности.
Они работали на нее, но не до конца верили, что она говорит правду.
Безумие!
Она попала в водоворот, который все дальше и дальше уносил ее в кошмарный мир подозрительности, обмана и насилия, в мир, где все видимое на поверку оборачивалось чем-то совсем другим.
* * *
— Чокнутым? — удивленно повторил Дэн. — Не знал, что в лексиконе психологов есть такие слова.
Мардж усмехнулась:
— Разумеется, мы не употребляем их в студенческих аудиториях, публикуемых работах или в зале суда, если нас приглашают на какой-то процесс в качестве экспертов. Но в уединении моего кабинета, между нами, почти что незнакомцами, скажу вам, Дэн, он был чокнутым. Нет, конечно, на учете он не состоял, будьте уверены. До этого не дошло. Но и не был просто эксцентричным человеком. Вроде бы его исследования сосредотачивались на разработке и практическом применении методов коррекции поведения, которые могли быть использованы для перевоспитания преступников. Но он постоянно сбивался с курса, воодушевляясь то одним, то другим хобби. Регулярно объявлял о глубокой увлеченности, я бы выразилась точнее — одержимости, каким-то новым направлением исследований, но обычно через шесть месяцев, или около того, он терял к этому направлению всякий интерес.
— А что это были за хобби?
Она откинулась на спинку стула, сложила руки на груди.
— К примеру, он пытался подобрать дозировки наркотиков для лечения от никотиновой зависимости. Вам это представляется разумным? Снять у курильщиков зависимость от сигарет и посадить их на наркотики. Черта с два! Потом он предлагал воздействовать на подсознание людей, скажем, давать гипнотическую установку, которая позволила бы поверить в сверхъестественное и открыть разум для психических экспериментов, чтобы мы могли видеть души так же легко, как мы видим друг друга.
— Души? Вы говорите о призраках?
— Говорю. Вернее, он говорил.
— Я не думал, что психологи могут верить в призраков.
— Перед вами психолог, которая не верит. Маккэффри был одним из тех, кто верил.
— Я помню книги, которые мы нашли в его доме. Некоторые были об оккультизме.
— Возможно, половина его хобби была связана с оккультизмом, — сказала она. — С одним сверхъестественным феноменом или с другим.
— А кто же оплачивал такие исследования?
— Мне придется поднять архивные документы. Могу предположить, что связанное с оккультизмом он оплачивал сам или использовал деньги, предназначенные для других работ.
— Разве можно использовать фонды не по назначению? Вроде бы за все нужно отчитываться.
— Если ты нечестен, обмануть государство довольно легко. Иногда воры становятся легкой добычей другого вора, потому что не представляют себя в роли добычи, только хищника.
— А кто финансировал его основные исследования?
— Он получал какие-то деньги от фондов, основанных выпускниками университета для финансирования научных исследований. И, разумеется, корпоративные гранты. А также, как я уже говорила, государственные деньги.
— В основном его финансировало государство?
— Я бы сказала, в основном.
Дэн нахмурился:
— Послушайте, если Дилан Маккэффри был чокнутым, как государство могло с ним работать?
— Да, он был чокнутым, и его интерес к оккультизму не мог не раздражать, но ведь и ума ему хватало. Этого у него не отнимешь. Будь у него побольше психологической устойчивости, блестящий интеллект поднял бы его на самую вершину. Он бы стал знаменитостью в своей области, а может, и для широкой общественности.
— Пентагон финансировал его исследования?
— Да.
— А над чем он работал для Пентагона?
— Не могу сказать. Во-первых, не знаю. Я могла бы покопаться в архивах, но, если бы узнала, все равно сказать бы не смогла. У вас нет допуска к секретной информации.
— Логично. А что вы можете сказать мне о Вильгельме Хоффрице?
— Он был мразью.
Дэн рассмеялся:
— Доктор… Мардж, вы определенно не стараетесь подбирать слова.
— Но это правда. Хоффриц был отъявленным сукиным сыном. Чертовым элитистом. Отчаянно хотел стать заведующим кафедрой. Но не имел ни малейшего шанса. Все знали, каким он станет, обретя власть над нами. Злобным. Мстительным. Завистливым. Он бы втоптал кафедру в грязь.
— Он тоже работал на Министерство обороны?
— Практически полностью. Об этом тоже ничего сказать не могу.
— Ходит слух, что его вынудили уйти из университета.
— Да, для ЛАКУ это был праздник.
— И за что от него избавились?
— Одна молодая девушка, студентка…
— Ага.
— Все гораздо хуже, чем вы думаете, — продолжила Мардж. — Речь идет не просто о нарушении неписаного морального кодекса. Он не был первым профессором, который спал со студенткой. За это прегрешение пришлось бы выгнать половину преподавателей-мужчин и пятую часть женщин. Он не только спал с ней, но и бил ее, и в результате она попала в больницу. Их отношения были… мягко говоря, извращенными. Как-то ночью он потерял контроль над собой.
— Вы говорите об играх с привязыванием рук и ног, не так ли?
— Да. Хоффриц был садистом.
— А девушка ему подыгрывала? Была мазохисткой?
— Да. За это и поплатилась. В одну из ночей Хоффриц сломал ей нос, три пальца, левую руку. Я ездила к ней в больницу. Оба заплывших глаза, рассеченная губа, синяки по всему телу.
* * *
Лаура и Эрл наблюдали, как Флэш и высокий в сгущающихся сумерках идут к седану.
Фургон телефонной компании превратился в темное пятно, буквы на борту растворились в густой тени, падающей от палисандрового дерева.
— ФБР, значит? — подала голос Лаура. — Они не уедут?
— Нет.
— Несмотря на то что мне известно об их присутствии?
— Они не убеждены, что вы были с мужем заодно. Собственно, для них это один из наименее вероятных вариантов. Они предполагают, что те, кто финансировал исследования Дилана, придут за Мелани, и хотят находиться здесь, когда это случится.
— Но без вас мне все равно не обойтись, — заметила Лаура. — На случай, если агенты ФБР захотят увезти мою дочь.
— Да. Если такое произойдет, вам понадобится свидетель для того, чтобы прижать их в суде.
Она подошла к дивану, присела на краешек, ссутулившись, опустив голову, положив руки на колени.
— У меня такое ощущение, что я схожу с ума.
— Все образуется, так что… Его прервал вопль Мелани.
* * *
Выслушав описание избитой студентки, Дэн поморщился.
— Но Хоффрица не арестовали.
— Девушка не написала заявления в полицию.
— Он так ее избил, а она позволила ему выйти сухим из воды? Почему?
Мардж поднялась, подошла к окну, посмотрела на кампус. Оранжевый свет заката уступил место серости и синеве сумерек. По небу со стороны моря наплывали редкие облака.
Заговорила психолог после долгой паузы:
— Когда мы на время отстранили Вилли от преподавания и начали разбираться с его взаимоотношениями со студентками, выяснилось, что эта девушка была не первой. За предыдущие годы как минимум четверо, мы, во всяком случае, точно знаем о четверых, вступали с Хоффрицем в сексуальные отношения, все играли роль мазохисток, с готовностью принимавших его садизм, но до серьезных травм никогда не доходило. До этой девушки все заканчивалось пусть грубыми, но играми. Первые четверо согласились поговорить с нами, и в результате этих бесед мы узнали некоторые интересные, приводящие в смятение… и пугающие подробности.
Дэн подгонять ее не стал. Почувствовал, что для нее очень болезненно и унизительно признавать, что коллега, пусть и тот, кого она терпеть не могла, оказался способен на такие гадости, тем самым доказывая, что научное сообщество ничуть не лучше человечества в целом. Но она была реалисткой, понимала, что так уж устроена жизнь, и он не сомневался, что она расскажет ему все. От него требовалось только одно: не мешать ей.
Она продолжила, всматриваясь в сумерки:
— Среди этих первых четырех девушек не было распутниц. Все из хороших семей, приехали сюда, чтобы получить образование, а не ради того, чтобы вырваться из-под родительской опеки и удовлетворять свои сексуальные фантазии. Собственно, двое были девственницами до того, как попали под влияние Хоффрица. И ни одна до встречи с Хоффрицем ни с кем не вступала в садомазохистские отношения. Их мутило от воспоминаний о том, что они позволяли ему с ними делать.