На электричке сейчас ехать бессмысленно. Пока пойдет поезд, пока он доедет, наступит ночь. В темноте он ничего не найдет, только засветится и спугнет подонка-маньяка. Ехать нужно рано утром на первой электричке. На крайняк, если Герцеговина Ивановна его погонит, можно перекантоваться и на чердаке. Вот дожился! На чердаке с голубями и бомжами придется спать. Такая перспектива Семена не радовала. Но выход неожиданно подсказала сама Герцеговина Ивановна, когда Семен встал с дивана, как бы намереваясь уйти.
- Семен, посидите со мной еще, - сказала она. - Я понимаю, Вас, наверное, ждет дома жена. Но уделите мне, пожалуйста, немного времени. Поверьте, мне так одиноко...
Семен даже смутился от таких слов.
- Конечно, конечно, - сказал он, - я посижу с Вами. Тем более, что у меня нет жены и живу я в своей квартире один, как и Вы, только без собаки и попугая.
Лицо Герцеговины Ивановны просветлело. И надо отдать ей должное - в мужчинах Герцеговину Ивановну интересовал не только секс, как могло бы показаться. Ей хотелось духовного, прежде всего, духовного общения. Ради чего, Вы думаете, она терпела целый месяц импотента и алкоголика-монтировщика из кукольного театра? А потому, что это был человек искусства, близкий к театру, живописи и музыке. Он ранее даже поступал несколько раз в театральный институт, на актерское отделение. Но его не брали. Не из-за отсутствия таланта, нет, он был очень талантлив. Просто, как он говорил, в институте творилось засилье жидов и педерастов, которые тащили своих бездарных детей, а он был простой парень от сохи, и поэтому в искусство его не впустили. Только в качестве монтировщика, так сказать на низшую ступень в табеле о рангах.
И от этого он и выпивал. Герцеговину Ивановну несколько поражала нелогичность его высказываний относительно бездарных детей, которых тащили за уши в институт жиды и педерасты. Ну понятно, у жидов, как и у всех нормальных людей, могут быть дети, но как же насчет педерастов? Какие, собственно говоря, дети у педерастов, да и откуда?
Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что примитивный коитус, без духовного родства, вызывал у Герцеговины Ивановны только отвращение. Впрочем, как и у всех нормальных женщин. Ей хотелось нежности и понимания, а приходилось пользоваться только суррогатом этого, самой придумывать себе страсть и любовь. Оттого Герцеговина Ивановна так любила женские романы и читала их запоем.
Семен был такой мужчина, что просто за версту в нем чувствовался настоящий мужчина. Нет, не то чтобы от него пахло как-то не так, или вид у него был такой. Обычный мужик, даже небритый. Но от него исходила во все стороны волна незаметных флюидов, которые способна почувствовать только опытная женщина. И эту волну специально не сделаешь - она либо есть, либо нет.
Так с виду неказистые мужчины овладевают женщинами с быстротой молнии, а женщины шепчут о них друг другу: "О, он такой лысенький, это так эротично!", или "Его отвислый животик сводит меня с ума!". И речь здесь идет вовсе не о толщине бумажника, потому известно, что ничто так не украшает мужчину, как пухлый бумажник из крокодиловой кожи. Нет, мы говорим о простых взаимоотношениях, например, в коллективе сотрудников, когда женщины говорят про одного, например: "Со своими бицепсами и трицепсами он похож на отвратительный жирный кусок мяса", а про другого: "Он такой маленький и худенький, что я бы его откормила и обогрела в постельке". Этим качеством своего тела - посылать флюиды - и пользуются многие брачные аферисты. Но Семен не был брачным аферистом, да и наше повествование совсем о другом. Просто от него исходили именно такие флюиды.
Герцеговина Ивановна уже влюбилась в Семена. По возрасту она вполне могла сойти за его маму, но сердцу ведь не прикажешь. Она сходила на кухню, вернулась с бутылочкой водки и скромно поставила ее на столик.
- Вы уже выпили вина, Семен, - сказала она, - вы можете оставить машину здесь, под окном. Если же вы захотите уехать, я дам вам денег на такси.
- Я без машины, - ответил Семен, - поставил ее в гараж. А деньги доехать до дому у меня есть, Герцеговина Ивановна.
- Ой, простите, - смутилась почтенная дама. Она кокетничала, как девочка.
"Только дома у меня теперь нет", - подумал Семен. И тут наступил такой момент, когда, в общем-то, проще всего сказать:
- Ты женщина, а я мужчина, и это ли не предлог нам быть вместе?
Она соглашается, и они идут спать вместе. Но нет, человечество придумало кучу понятий: неудобно, нетактично, непрактично, не эстетично. Сплошные "не".
Герцеговина Ивановна уже исходит половой истомой, сжимая и разжимая пухлые коленки, желая прижать Семена к обнажённой груди, а скажи ей сейчас об этом, напрямик, она оскорбится, выгонит его, а потом проплачет всю ночь в подушку. И будет говорить сама себе: "Какая же я дура набитая!" Вроде бы сидят двое, и оба хотят трахаться, а делают вид, что их больше интересует, кто исполняет композицию "I love you, baby". Дети, да и только. Хотя нет, сейчас дети быстрей договариваются. На любой школьной дискотеке загляните под лестницу, и вы все поймете.
Герцеговина Ивановна присела на диван уже значительно ближе к Семену, чем раньше, и спросила:
- Семен, а у Вас есть любимая девушка?
- Нет, нету, - ответил Семен.
- А почему? - удивилась Герцеговина Ивановна. - Вы такой симпатичный, интересный молодой человек.
- Да как-то не получается с девушками, - ответил Семен, - где с ними знакомиться? В ночных клубах определенный контингент, там либо "охотницы" за толстопузом либо конкретные проститутки. Я не настолько богат, чтобы представлять интерес для "охотниц", да и, честно говоря, меня это не привлекает. А проститутки, это... Ну, мы же говорим о любимой девушке?
- Да, да, - ответила Герцеговина Ивановна, и ей вдруг стало страшно.
Вот сидит рядом с ней Семен и относится к ней, как ни трудно об этом думать, но он относится к ней, как к женщине значительно старше себя, которая помогла ему с адресом, и теперь ему нужно вежливо отсидеть часа три и уехать. Боже мой, неужели все так? Нет, она его не отпустит. Пусть, если ему неприятно, пусть, она не будет добиваться близости, лишь бы он не ушел.
Семен думал о том, что, в общем-то, нет никакой разницы в том, молода ли женщина или уже достигла климактерического периода. Так же как, впрочем, ничего не зависит и от того, красива женщина или не вполне. Семен, вернувшись с зоны, целый год отрывался за все пять лет полового воздержания. У него были блондинки и брюнетки, проститутки из Астории, твари с Проспекта Просвещения, студентки и пролетарки, даже водительница трамвая, крепкая, как орех. Семен проводил сравнительный анализ и понял простую вещь - никакой связи между внешними данными женщин и их поведением в постели нет.
Бывает, что дурнушка устраивает такой фейерверк чувств, так она подвижна в любви, активна и сладострастна, что ты таешь, как свеча. А утром еще и посуду помоет. А бывает, приведешь фотомодель с обложки, и такое ощущение создается, что ты совокупляешься с трупом. Уж о посуде и речи нет.
Поэтому к сексуальным поползновениям матроны, направленным в его сторону, Семен относился нормально и даже положительно. Он взял в свои ладони пухлую ручку Герцеговины Ивановны и сказал:
- Вы чудная, добрая женщина, Герцеговина Ивановна. У Вас столько подопечных стариков, и вы их всех жалеете, и знаете о каждом. И мне Вы помогли, хотя первый раз меня видите. Ваше сердце словно не из нашего времени. Такое оно у Вас открытое и большое.
Герцеговина Ивановна таяла, как Снегурочка, прямо на глазах. Семен умел говорить женщинам комплименты, поэтому он не умолкал.
- Можно, я Вас поцелую? - спросил Семен.
Герцеговина Ивановна еле заметно кивнула, и когда Семен подвинулся, чтобы поцеловать ее пахнущую духами щеку, он неожиданно наткнулся на влажные мягкие губы, которые впились в него и стали сосать и облизывать его губы. Руки Герцеговины Ивановны скользнули под мышки Семена, и он ощутил грудью ее пышный бюст. Собака залаяла громко и взволнованно.
- Пойдем в спальню, умоляю, - сказала Герцеговина Ивановна таким низким утробным голосом, каким обычно поют кошки по весне.
Семена не нужно было так уж умолять, он и сам был готов пойти в спальню. О-о! Там была шикарная кровать, на которой они сразу же предались любовным утехам. Герцеговина Ивановна была на высоте. Она показывала отличные знания кама-сутры, которую изучила уже после смерти мужа в теории. А теперь воплощала в практике. Вот за что любил Семен этих зрелых опытных дам. Это тебе не сикушка малолетняя - она все делает до того, как ты только об этом подумаешь.
После акта любви и взаимопонимания Семен, лежа в кровати, закурил. Герцеговина Ивановна, которая попросила Семена звать ее теперь, после того, что было, уменьшительно-ласкательно от Герцеговина - просто Цаца - ушла в душ. Когда она вернулась Семен уже крепко спал. Герцеговина Ивановна села рядом и долго-долго нежно гладила его по голове, не думая ни о чем. Ей было очень хорошо и спокойно в этот вечер, она была счастлива.
20
В пять утра зазвонил будильник, который завел Семен. Он даже сначала испугался, проснувшись невесть где. Но потом все вспомнил. Цаца тоже проснулась от звонка будильника и сразу же побежала умываться и приводить себя в порядок. Она хотела проводить своего любимого на службу. Семен сказал ей, что ему нужно быть на работе в шесть часов ровно.
Герцеговина Ивановна поджарила чудную яишенку с помидорчиками и зеленым лучком, они позавтракали, и Семен стал собираться на "работу". Герцеговина Ивановна взяла с Семена обещание, что и сегодня, после работы, он будет у нее. Семен пообещал, что приедет. В коридоре он заметил висящую на вешалке старую длинную куртку с капюшоном неопределенного цвета и спросил у Цацы разрешения одеть эту старую куртку поверх своей, потому что сегодня придется заниматься ремонтом машины и торчать на морозе, а домой он уже не поедет. В ответ на это Цаца вытащила из шкафа почти новую куртку на меху, зимнюю шапку и хорошие теплые ботинки на толстой подошве.
- Одевай, - сказала она, - от мужа все осталось.
Семен хитро улыбнулся, одеваясь в чужую одежду:
- А ты не боишься, что я проходимец и ничего тебе не верну?
- Не боюсь, - ответила Герцеговина, - мне все это не к чему. Считай, что я тебе подарила.
- Я шучу, - сказал Семен, - вечером привезу, а свои шмотки, если ты не против, оставлю. Не в руках же мне их носить.
- Хорошо, - согласилась Герцеговина.
Семен чмокнул ее в щеку и ушел. Он вышел на холодную улицу, накинул капюшон и побрел на дорогу ловить такси. Семен не боялся, что его сразу же опознают менты и потащат в кутузку. На нем была другая одежда, он два дня не брился и к тому же надел черные очки, которые взял у Герцеговины Ивановны. Не боялся, но и рисковать не хотел. К тому же новая возлюбленная дала Семену в долг некоторую сумму. Он обязательно отдаст. Вот только выберется из всего этого дерьма и отдаст.
Семен поймал водителя частника, договорился о цене, сел в машину и поехал на вокзал. Все было впереди. Семен четко представлял, что будет делать. Он сядет в электричку на вокзале и через час уже приедет в поселок, где живет Голубеев С. П., найдет улицу и дом "подозреваемого". Судя по тому, что в адресе нет номера квартиры, дом частный, значит, будет легко безо всякого шума придушить этого подонка в его же собственном логове. У Семена с собой есть газовый пистолет, но можно, конечно, и не стрелять из него. Просто напугать, заставить поднять руки, а затем врезать по яйцам. Он признается во всем, никуда не денется.
Семен доехал до вокзала, вышел к электричкам и с радостью заметил, что поезд уже стоит на путях, готовый к отправлению. Через пять минут поезд тронулся с места. Семен ехал в полупустой утренней электричке и думал о том, что если Герцеговина Ивановна или те, кто ей нашли Голубеева, что-то напутали с адресом, то придется ехать к "котикам" на квартиру и вычислять адрес через них. Это займет лишнее время, к тому же Семен будет сильно рисковать тем, что его до завершения поисков просто заберут менты. Хорошо бы было если бы все получилось сейчас с поимкой Голубеева.
Мимо окна вагона пролетали пожелтевшие Пулковские высоты, небо было чистым, голубым и ясным. Взлетали самолеты с аэродрома, оставляя за собой четкий белый след. Семен ехал и, слушая стук колес, не думал ни о чем, а просто дремал, уткнувшись лбом в холодное стекло окна.
Что ждало его впереди? Он старался не задавать себе этот вопрос, но не мог. Сегодня, сейчас, сию секунду ему было хорошо и тепло в толстых ботинках и меховой куртке покойного мужа Герцеговины Ивановны, а что будет через пять минут? Что будет с ним вечером? Если бы знать.
Поезд почти бесшумно летел по пригородным полям между малюсенькими участками дачников с картонными домами и разваливающимися заборами и мимо шикарных теремов новых хозяев жизни, скрытых за высокими кирпичными заборами. И не понятно, что ждёт тебя там за поворотом - то ли лачуга, то ли дворец. Совсем как в жизни. Семен ехал на электричке в сладкой утренней полудреме, автоматически просыпаясь на остановках. Бабушка соседка обещала сказать ему, когда выходить, поэтому Семен не беспокоился о том, что проедет мимо. Они миновали старое кладбище, заброшенную церковь на холме, крутой поворот, и старушка, дёрнув Семена за рукав, сказала:
- Всё милок, твоя остановка, выходи.
Семен поблагодарил бабульку и, ежась от утреннего холода, вышел на платформу. С наслаждением вдохнул прохладного загородного воздуха без примесей бензина, пыли, дыма и закурил. Было очень тихо и безлюдно, голые ветви деревьев подпирали черными пальцами серое небо. Ковер из опавших листьев уже скукожился и поредел, казалось, что только дунь ветер, и полетит, закружит, покрывая дома, деревья, землю белый снег. Поселок словно вымер. Редкие прохожие шли, не глядя друг на друга, проклиная судьбу за то, что приходится рано вставать и переться на ненавистную работу и впахивать там до самого вечера для того лишь, чтобы не умереть с голода.
Семен подошел к мужчине, который, казалось никуда не спешил, а просто стоял, созерцая носки своих сапог-ботфорт. Возле его ног лежал большой выгоревший на солнце рюкзак и разобранные удочки. Судя по трезвому виду и чистым сапогам, Семен понял, что он только собирался на рыбалку и, стало быть, был местным. Семен подошел к нему и поздоровался. Рыбак кивнул головой и снова уставился на свои сапоги.
- Извините, вы местный житель? - уточнил Семен свое наблюдение.
Рыбак безмолвно кивнул.
- А не подскажете, где находится улица Жан-Жака Дюбло?
Рыбак отвел взгляд от сапог и уставился в небо, зачем-то роясь в кармане брюк. Наконец он вытащил огромный компас, недолго повертел его в руках и, указав рукой сторону, уверенно сказал:
- Там!
Семен растерялся. Впервые ему показывали местоположение улицы по азимуту.
- А вы не путаете? - спросил Семен.
- Ты что! - оскорбился рыбак. - Я в лесу не плутаю никогда! Говорю там, значит, там!
И он опять уставился на свои сапоги. Семен накинул на голову капюшон и быстрым шагом пошел в указанном направлении. Он пересек маленький пустырь, где раньше размещался красивый парк с могучими корабельными соснами. Сейчас здесь торчали только пни.
Поселковое начальство решило продавать здесь землю под дачи "новым русским" и заломило запредельную цену за каждый квадратный метр, рассуждая примерно так: "Место хорошее, рядом станция и магазин, недалеко озеро, продажи пойдут, и мы закроем дыры в местном бюджете". Но продажи не пошли, даже после многократного снижения цены, никто не купил ни метра. То ли у "новых русских" денег не хватает, чтобы все скупить, что им хотят продать, то ли еще в чем-то просчитались поселковые руководители, но парк был уже загублен. Для того , чтобы спилить деревья, нашли и деньги и добровольцев, а вот пни выкорчевывать финансов не хватило.
Семен прошел по пустырю между пнями и вышел на улицу Жана-Жака Дюбло, как о том свидетельствовала кривая надпись на заборе одного из домов. Именно на этой улице и располагался дом Сергея Петровича Голубеева. Как Семен и предполагал, номеров домов на фасадах не было, и он прошел всю улицу вдоль, но так и не нашел ни одного признака, по которому можно было определить номер дома.
Маячить здесь было глупо - рано или поздно Голубеев заметит его из окна и благополучно свалит огородами. Можно, конечно, было спросить у кого-нибудь, где находится дом номер девять или, допустим, где живет господин Голубеев. Но это было не очень умно, потому что если Голубеева не окажется дома и Семену придется ждать его или приезжать еще раз, этому маньяку могут рассказать, что его искал какой-то парень, и тогда Голубеев спрячется так, что его никто не сможет отыскать.
Семену присел на брошенный и всеми забытый, видимо, еще с времен неудавшейся постройки светлого будущего железобетонный блок, и в голову ему внезапно пришла еще одна мысль о том, что, вполне вероятно, Голубеев уже мог убежать навсегда из города и из своего поселка. Дела он все уже сделал, трупы сложил рядком - недели не прошло, Семена подставил так, что его по всему городу менты ищут. Зачем же Голубееву оставаться в поселке и ждать, что за ним придут? Хотя кто за ним может прийти? Он-то наверняка думает, что Семен уже в тюрьме и во всем сознался под давлением "следствия". Поэтому нет у Голубеева причин суетиться и куда-то бежать, а сидит он дома и спокойно пьет чай с лимоном.
"Дом номер девять, - подумал Семен, - сосчитать легко, но с какой стороны начинать считать. В Питере хорошо, все номера домов начинаются со стороны Невы. А тут как? Со стороны местной речки-помойки?"
Семен заметил, что метрах в пятнадцати от него из дома вышел крепкий мужчина высокого роста и подошел к припаркованному, если так можно сказать про сельхозтехнику, у дома трактору. Он попинал кирзовым сапогом колеса и, обойдя трактор вокруг, задумчиво уставился куда-то вглубь мотора. Семен подошел к нему так, чтобы мужик видел, что он к нему приближается. Водитель трактора заметил Семена, но вида не подал. Он стоял, как статуя, и глядел в одну точку, то зажмуривая глаза, то широко открывая их.