– Толик! – обратился Жеребец к «секретарше». – Доложи боссу, что привели крота.
Толик нажал клавишу переговорного устройства и доложил.
Из переговорника раздался уже знакомый мне стариковский голос, который приказал привести меня для личной беседы. Толик махнул рукой, и Жеребец буквально внес меня в кабинет.
Кабинет был самый обыкновенный, ничего особенного: черный стол, несколько стульев и кресел. За столом в самом удобном глубоком кожаном кресле сидел настоящий карлик. Наверняка его ноги не доставали до пола, хотя под столом их не было видно. Может быть, там стояла какая-нибудь скамеечка. Маленький, сухонький, с почти детскими ручками, он уставился на меня немигающим взглядом глубоко посаженных темных глаз, и мне стало очень неуютно. Похоже было, что этот карлик, где бы он ни находился, приковывал к себе взгляды и мысли окружающих. Исходившая от него аура власти и угрозы была так сильна, что я не сразу заметил второго человека в комнате – того, за кем я наблюдал раньше, моего Хомячка. Хомяк сидел в углу, вжавшись в кресло, и при всех своих внушительных габаритах казался маленьким и незаметным, так действовало на него присутствие Пал Палыча.
– Ну что, голуба, – обратился ко мне Пал Палыч, – попался? Говори теперь, кто таков, откуда взялся на нашу голову, кто тебя подослал следить за нами?
– Курьер я. – Постаравшись, как обычно, сгорбиться и ссутулиться, я затянул старую песню. – Курьер из «Мелкокрупносбытснаба»… то есть снабсбыта. Случайно дверью ошибся…
– Курьер, говоришь? – Пал Палыч лучезарно улыбнулся мне и щелкнул на столе какой-то кнопкой.
В углу засветился экран маленького черно-белого телевизора. Я увидел знакомый коридор и собственную персону со спины. Видно было как я, воровато оглядевшись по сторонам, ковыряюсь скрепкой в дверном замке.
– Быстро справился, – одобрил Пал Палыч, – учитывая скудный инвентарь. Сразу видать – ловкий парень. Что же это ты, голуба, при таких способностях – и в курьерах прозябаешь? Мог бы и получше работу найти. Секретаршей, что ли…
– Что это такое? – деланно удивился я. – Что это за передача по телевизору?
– Криминальная хроника, – хмыкнул карлик. – Ты ваньку-то кончай валять, курьер. Что же ты думаешь – в коридоре камер нету? Если их не видно, это не значит, что их нет, это значит только, что они с умом поставлены. Короче, курьер, рассказывай старику, кто ты такой и откуда взялся.
– Я же говорю – курьер, – настаивал я на своем.
– Ладно. – Пал Палыч кивнул Жеребцу, который молча возвышался в дверях. – Парнишка не хочет по-хорошему, парнишка хочет по-плохому. Отведи его к Ахмету, порадуй человека. – Затем он перевел взгляд на меня и с сочувствием в голосе сказал: – Ох, курьер, не знаешь ты Ахмета! Я его сам немножко боюсь. – При этих словах Хомяк и Жеребец угодливо захихикали. – Зверь, а не человек… Мастер допроса, можно сказать – художник. Изобретательный, сволочь… А уж как он любит это дело! У него кто угодно раскалывается!
Жеребец вежливо кашлянул и негромко доложил хозяину:
– Пал Палыч, Ахмет еще с комбината не вернулся.
– Ну ничего, – карлик взглянул на часы, – скоро вернется. Пока отведи парнишку к нему в лабораторию, пусть пообвыкнется.
Жеребец вывел меня в коридор, провел к лифту. К нам присоединился тот же толстяк с жидкими усиками, на пару с которым они скрутили меня двадцатью минутами раньше. Втроем мы вошли в лифт, Жеребец нажал красную кнопку с надписью «Подвал», и лифт заскользил вниз.
Когда двери распахнулись, мы оказались в длинном мрачном коридоре с бетонным полом и тусклыми лампочками под потолком. Больше всего это напоминало бомбоубежище или милицейский стрелковый тир, в каком я пару раз тренировался с одним своим знакомым. Пройдя мимо нескольких одинаковых железных дверей, мы остановились перед одной из них. Жеребец вынул ключ, дверь с лязганьем распахнулась, щелкнул выключатель, и меня втолкнули внутрь.
Эта комната действительно немного напоминала больничную лабораторию. А еще она напоминала слесарную мастерскую. Потому что здесь были и стеклянные медицинские шкафчики с разными блестящими инструментами – скальпелями, крючками, щипцами, – и всякие клещи, тиски, пилы… А еще паяльные лампы, горелки и много всякой другой дряни, о предназначении которой не хотелось думать. Во всяком случае, вид всех этих инструментов очень мне не понравился. А еще мне очень не понравились темные пятна на полу, хотя и замытые, но все-таки отчетливо проступающие.
Жеребец нехорошо улыбнулся, оглядевшись вокруг, и сказал мне:
– Ну, осматривайся тут, привыкай. Ахмет скоро придет.
С этими словами он подвел меня к водопроводному стояку, пристегнул к нему один браслет наручников – второй был на моей левой руке.
– Не скучай, – сказал на прощание этот милый человек, выходя из комнаты, и добавил: – Свет гасить не буду, чтобы тебе лучше было все это видно.
Громко лязгнув, железная дверь захлопнулась, и я остался один.
Положение у меня было – гаже некуда. В перспективе – знакомство с Ахметом, которого даже товарищи по оружию считают зверем и садистом. Разложенные вокруг орудия производства говорят о том же. Так что встреча с ним обещает массу удовольствия и может оказаться последней встречей в моей жизни. А мне свою жизнь жалко, она у меня одна и пока еще мне не надоела. Да и бабулю жалко, старуха меня не переживет. Одним словом, два слова: надо смываться.
Я подергал наручники: сделаны на совесть, настоящее американское качество, не китайский ширпотреб, пальцем не откроешь. А скрепкой? Обшарив свободной рукой все карманы, с грустью убедился, что любимый инструмент пропал. То ли я уронил скрепку, когда открывал дверь офиса, то ли она вывалилась из кармана в процессе моего ареста… Совсем рядом лежала прорва самых разных инструментов, которые мне очень бы сейчас пригодились, но как я ни тянулся к ним, достать не мог. Да и то: не такой дурак Жеребец, чтобы оставить в пределах моей досягаемости орудия для побега. С тоской оглядываясь по сторонам, я не мог найти ничего, чем можно было бы открыть наручники. Попробовал, пользуясь своей природной гибкостью и подвижностью суставов, вытащить руку, вывихнув большой палец, как это иногда делают в кино, но это, верно, только в кино и получается.
Тогда я подошел к проблеме с другой стороны: если не удается снять наручники, то, может, и не надо их снимать? Я задрал голову и проследил за водопроводным стояком, к которому был прикован. Стояк уходил под потолок, там сворачивал, огибая очень большую и толстую горизонтальную трубу – наверное, канализационную. Это было не бог весть что, но какой-то шанс. Я уперся ногами в стену и полез вверх, передвигая наручники по трубе, как монтажник, карабкающийся по столбу на кривых когтистых лапах-кошках, передвигает специальный монтажный пояс. Не скажу, что это было легко – наручник скользил по трубе с трудом, перехватывать трубу приходилось одной рукой, а стена была гладкая – не за что зацепиться. Еще хорошо, что в трубе текла холодная вода! Но если бы и горячая, я все равно справился бы – выхода не было.
Были две возможности: либо труба не выдержит моего веса и сломается – и это было бы лучше всего: я сниму с нее наручник и получу свободу, либо она выдержит мой вес и я вскарабкаюсь по ней метров пять под потолок, где смогу спрятаться.
Труба оказалась достаточно прочной и не поломалась. Я поднимался по стене, как альпинист поднимается по отвесной скале, мечтая только об одном: чтобы Ахмет не появился в эти минуты, пока я карабкаюсь, беспомощный и беззащитный.
Добравшись до толстой горизонтальной трубы, я влез на нее. Обычному человеку здесь было бы не примоститься, но я, маленький и худой, устроился довольно удобно, и снизу меня совершенно не было видно. Эта труба была чугунная и страшно холодная, но на такие мелочи я решил не обращать внимания.
Теперь я замер и стал выжидать. Свободы я пока не получил, но встречи с Ахметом уже не боялся. Даже если он догадается, где я прячусь, достать меня отсюда будет непросто.
Я лежал в своем укрытии и ждал, раздумывая. Я думал, что соседке Александре Михайловне следует поставить свечку за упокой души своего племянника, потому что с большой долей вероятности можно предположить, что тот мастер, которого помянули недобрым словом Пал Палыч и Хомяк, очевидно, и есть тот самый мастер по факсам, который чинил где-то факс и принял его случайно. Очевидно, в этом факсе содержался какой-то компромат на директора фирмы «Поллукс», раз они так искали письмо. Про письмо они узнали от племянника, после того как обработали его как следует, применили, так сказать, допрос третьей степени. Я вспомнил, что Пал Палыч с Хомяком говорили о какой-то проведенной операции. Уж не пожар ли в таможенном складе они имели в виду?
Прошло, наверное, больше часа, когда железная дверь заскрипела и отворилась. В помещение вошел низкорослый сутулый человек с длинными, как у гориллы, руками. Вообще он был очень похож на обезьяну: кривые ноги, низкий лоб, лицо, заросшее черной щетиной почти до самых глаз, и сами эти глазки – маленькие, глубоко посаженные, горящие злобным огнем. Да, с таким человеком страшно столкнуться в недобрый час, особенно если на руках у тебя железные браслеты!
Прошло, наверное, больше часа, когда железная дверь заскрипела и отворилась. В помещение вошел низкорослый сутулый человек с длинными, как у гориллы, руками. Вообще он был очень похож на обезьяну: кривые ноги, низкий лоб, лицо, заросшее черной щетиной почти до самых глаз, и сами эти глазки – маленькие, глубоко посаженные, горящие злобным огнем. Да, с таким человеком страшно столкнуться в недобрый час, особенно если на руках у тебя железные браслеты!
Разглядев его, я застыл, прижавшись к трубе, и даже старался почти не дышать. Ахмет удивленно огляделся по сторонам и достал из кармана плоскую коробочку переговорника. Щелкнув кнопкой вызова, он проговорил низким хриплым голосом:
– Толик-джан, ты что, пошутил, что меня здесь барашек ждет? Как не шутки? Нет здесь никого, я тебе говорю! Ты меня знаешь, я шутить не люблю. Дверь закрыта была, а в комнате его нет. Ты пришли ребят, Толик-джан. Тех, которые барашка здесь оставили, пускай они его ищут, смотрят, как он сбежать сумел. Говорю тебе, нет его здесь, мамой клянусь!
Ахмет напоследок матюгнулся и раздраженно выключил переговорник. Я лежал тихо, как мышь под веником, и ждал, как будут развиваться события, при этом от нечего делать смотрел прямо перед собой. И прямо перед собой я увидел проложенные вдоль стены электрические провода. Я смотрел на эти провода, и у меня в голове начал зреть план. Просто удивительно, как я раньше об этом не догадался.
В это время дверь снова лязгнула и распахнулась. На пороге появился мой старый знакомый Жеребец. Удивленно оглядев комнату, он спросил Ахмета:
– Ты когда пришел, дверь была заперта?
– Заперта, – подтвердил Ахмет, как хриплое эхо. – А ты этого барана где оставил?
– Да вот сюда браслетом пристегнул. – Жеребец подошел к трубе и в растерянной задумчивости стал ее разглядывать.
Я лежал наверху ни жив ни мертв и даже задержал дыхание. Ахмет тоже подошел к трубе, осмотрел ее, нагнулся и обследовал пол рядом с трубой – должно быть, искал опилки, решил, что я чем-то перепилил наручники. Потом он пожал плечами, задрал голову, посмотрел, как труба идет до потолка. Как и любому нормальному человеку, ему не пришло в голову, что там можно спрятаться. Повернувшись к Жеребцу, он сказал:
– Сева-джан, хреново же ты его пристегнул!
Ага, значит, Жеребца зовут Севой. Хотя мне в общем-то по барабану.
– Хорошо я его пристегнул, – обиделся Сева-Жеребец, – и браслеты отличные, штатовские. Просто парень больно уж ловок. Мне с самого начала показалось, что он профи.
– Даже если он сумел наручники отстегнуть, – проворчал Ахмет, – как он мимо охраны прошел? Я сейчас проходил, видел – возле поста Лом околачивается, он не пропустил бы постороннего.
– Может, он через второй этаж выбрался, через запасной выход? – предположил Сева. – Там никого сейчас нету.
– Откуда, Сева-джан, он про этот выход знает?
– Ну, он же профи. Наверное, перед операцией план здания изучил. Ты лучше скажи, как он отсюда-то вышел?
– Отсюда выйти несложно, – хмыкнул Ахмет, – изнутри этот замок легко открывается. Но вот как он его снаружи закрыл?
– А ты уверен, что дверь была закрыта? – недоверчиво осведомился Сева-Жеребец.
– Ты за базаром-то следи, – прорычал Ахмет. – Я что, по-твоему, недоумок? Открытую дверь от закрытой не отличу?
Он двинулся к Жеребцу с угрожающим видом. Тот попятился и проговорил:
– Не кипятись, Ахмет, я без обид… Так, спросил просто.
– То-то, спросил. Думай, что спрашивать! – Ахмет вроде бы успокоился.
Я лежал неподвижно и внимательно вслушивался в их разговор – из него можно было узнать много полезного.
– А с чего вообще ты взял, что он уже ушел? – проговорил Ахмет. – Он наверняка еще где-нибудь прячется – или в подвале в другой отсек залез, или наверху. Прячется и ждет, пока мы охрану снимем…
Сева-Жеребец взял переговорник и, нажав вызов, сказал:
– Толян, клиент правда смылся. Я сейчас весь подвал осмотрю, а ты пошли ребят по всем этажам проверить – может, он где-то залег и выжидает…
Выключив переговорник, Жеребец вышел из «лаборатории».
Пока он разговаривал со своим шефом Толяном, я не терял времени даром. Я проследил за кабелем и нашел место, где он крепился к стене маленьким металлическим хомутиком на двух гвоздях. Дотянувшись свободной рукой до хомутика, я осторожно расшатал его и оторвал от стены. У меня в руках оказалось два гвоздика. Я на всякий случай зажал один из них во рту, а вторым начал осторожно ковыряться в замке наручников. В это время Жеребец захлопнул за собой дверь, и в подвале наступила тишина. Я скосил глаза на Ахмета. Он настороженно оглядывался по сторонам и даже, кажется, принюхивался, как собака. Вообще во всех его движениях, во всем его облике было что-то звериное. Мне стало страшно, я даже замер на какое-то время – мне показалось, что он услышит, как я царапаю замок. Но потом подумал, что, наоборот, мне следует скорее освободить руки, и снова поспешно взялся за наручники… и, неловко повернув гвоздик, выронил его из пальцев!
Гвоздик звякнул о бетонный пол. Этот звук показался мне оглушительным. Ахмет насторожился, бросился к тому месту, где лежал гвоздь… и неожиданно поднял глаза. Он понял, где я прячусь, и его лицо исказилось поистине звериным оскалом.
– Вот ты где, барашек! – радостно проурчал он.
Так, наверное, урчит тигр, увидев перед собой беспомощного теленка.
Видимо, это урчание придало мне новых сил, во всяком случае, взяв изо рта второй гвоздик и вставив его в замок наручников, я сразу нащупал нужную точку. Замок щелкнул, и наручники разомкнулись. Я тут же приступил ко второй части своего плана: обернув руку куском рубашки, стал раз за разом перегибать кабель, протянутый вдоль стены, в надежде переломить его. Ахмет тем временем, оглядев помещение, нашел подходящую веревку, привязал к ней грузик и закинул веревку на горизонтальную трубу. Поплевав на руки, он ухватился за эту веревку и полез по ней наверх с ловкостью обезьяны.
Такой вариант меня не устраивал, не вписывался в мой план. Я взял наручники, подобрался по трубе к тому месту, где была перекинута веревка, и острым краем наручников начал ее перепиливать. Снизу, пыхтя, поднимался Ахмет. Веревка рвалась прядь за прядью. Когда Ахмет был совсем близко, оставшиеся волокна лопнули, не выдержав его веса, и он рухнул вниз, с грохотом и матюгами приземлившись на бетонный пол.
– Ах ты, сучонок! – прокричал он, поднявшись на ноги, и добавил длинную фразу на незнакомом мне языке, такую угрожающую, что мне совершенно не захотелось узнать ее перевод.
Потирая ушибленные части тела и смачно матерясь, Ахмет подошел к трубе, схватился за нее своими мощными волосатыми руками и, подняв ко мне рожу, произнес:
– Ну, сучий потрох, я тебя твоими же кишками накормлю! По маленькому кусочку отрезать буду и шашлык делать!
Честно говоря, глядя на него, очень легко было поверить, что он на такое способен. В это время моя работа увенчалась успехом – кабель переломился. В месте обрыва посыпались искры, но свет в подвале не погас – должно быть, этот провод шел в другие комнаты.
Я зацепил наручники за торчавший из потолка крюк, который присмотрел заранее, обдумывая свой план, левой рукой ухватился за наручники и повис в воздухе, придав своему телу равновесие и не прикасаясь к трубам. Надо сказать, упражнение не из простых, мне понадобилось собрать все свои силы. Вися на одной левой руке, правой, обмотанной куском рубашки, я взялся за кабель и замкнул его на водопроводную трубу. Шарахнула вспышка, что твоя молния, снизу раздался дикий рев раненого животного, свет в подвале погас, и наступила полная тишина.
Я осторожно пошевелил кабель. Он больше не искрил – вероятно, короткое замыкание выбило предохранители во всем доме и кабель больше не был под напряжением. Темно было, как у негра сами знаете где, и это сейчас больше всего осложняло мое положение.
Стараясь не сорваться, я медленно опустился на горизонтальную трубу. Здесь я был как дома, столько на ней провел времени, что уже с этой трубой как-то сроднился. Наручники снял с крюка и спрятал в карман – еще пригодятся. Осторожно ощупывая каждый сантиметр трубы, подполз к водопроводному стояку, обхватил его руками и ногами и медленно съехал вниз. Ноги наступили на что-то тошнотворно-мягкое, не подающее признаков жизни – Ахмет был то ли мертв, то ли без сознания. Точно я этого не знал и, чтобы не рисковать, нашел в темноте его руки и надел на них наручники. Ужасно противно было ворочать в темноте его большое безжизненное тело. Потом, ощупывая перед собой дорогу, я начал пробираться к двери. По дороге я несколько раз натыкался на какие-то столы и другие жесткие предметы, которые в темноте не смог опознать. Просто удивительно, как в темной комнате становится много мебели! При свете она вся куда-то девается, а в темноте попадается на каждом шагу и углов у нее прорва.
Набив массу синяков, я наконец добрался до двери и на удивление быстро ее открыл. В коридоре было не так темно: в дальнем его конце горела тусклая лампочка аварийного освещения.